Текст книги "Месье, сделайте мне больно"

Автор книги: Жан-Пьер Гаттеньо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Откуда у журналистов эта информация? Макс принимал мужчину. В этом у меня не было никаких сомнений, я слышал, как он говорил: «И я еще должен выносить такого типа, как вы!» Вот этот человек его и убил.

Что делать? Позвонить Шапиро, рассказать ему, что знаю? Это дело слишком сильно меня затягивало. Ярисковал быть вовлеченным в него, хотя мне более чем хватало убийства Ольги.

Телефон положил конец моим размышлениям.

Это был Шапиро. Его звонок едва ли удивил меня.

– Нужно, чтобы ты сейчас же пришел, – сказал он. – Это срочно.

И повесил трубку, не дожидаясь моего ответа.

– Итак, ты не видел Ольгу Монтиньяк с понедельника и не начал беспокоиться? В последний раз ты проявил меньшее беспристрастие по отношению к ней.

Я бы сумел оценить, если бы Шапиро избавил меня от своей иронии. Его гаев не смягчился. Вместо того чтобы сразу же принять меня, как того предполагала срочность его вызова, он заставил меня прождать около часа в малюсенькой и студеной комнате. За столом полицейский в штатском печатал отчет на старой пишущей машинке. Иногда он бросал на меня искушенный взгляд – в его глазах я, должно быть, был преступником, арест которого был само собой разумеющимся делом. Два или три раза я вставал, чтобы согреть ноги, но каждый раз он жестом приказывал мне сесть обратно.

Когда наконец Шапиро меня принял, он тем же самым жестом указал на стул перед своим столом. Не оставляя мне времени сказать что-нибудь, он начал допрос, без конца возвращаясь к одним и тем же вопросам. Была ли Ольга моей любовницей? Где она сейчас находится? Что делает ее машина перед моим домом?

От него не стоило ожидать никакой снисходительности. Что бы он сделал, – думал я, – если бы знал, где она находится в данный момент? Считая мою вину доказанной, он не успокоился бы, пока не впутал меня в это дело.

Я достал сигарету из своей пачки. Он молча смотрел, как я прикуриваю. У меня было впечатление, что каждый мой жест, каждое слово увеличивают его подозрение.

– Сколько раз тебе повторять, что это обычное дело – пропустить сеанс? Любой специалист по психоанализу тебе скажет.

– И поэтому ты не переставая звонил мне?

Его вопрос застал меня врасплох. Я совершенно забыл о своих звонках в комиссариат.

– Я… я хотел предложить тебе пообедать, – невнятно говорил я. – Из-за этой женщины в наших отношениях появилась холодность… – Объяснение напрашивалось само собой.

– Тогда почему ты не ответил на мое сообщение?

– У меня не было времени. Но я собирался это сделать.

– Конечно, – согласился он насмешливо, – ты настаиваешь на разговоре со мной, а когда я оставляю сообщение на твоем автоответчике, у тебя больше нет времени… Все это немного не последовательно.

Я не нашел, что ответить. Внезапно он спросил:

– А последовательно то, что машина Ольги Монтиньяк все еще стоит перед твоим домом?

Снова я промолчал.

– По этому поводу, – сказал он, – хотел бы я знать, кто заплатил за нее штраф за парковку в неположенном месте. Я знаком с контролершей, следящей за соблюдением правил парковки автомобилей в твоем квартале – настоящая находка для Государственного казначейства. Она не пожалела сил на выписку квитанций.

Он открыл ящик письменного стола и достал оттуда пачку прямоугольных листочков голубого цвета.

– Кто их оплатил, ты или Ольга?

Я смотрел на него, ничего не понимая.

– Но это невозможно! – воскликнул я. – Если ее машина осталась стоять перед моим домом, каким образом это касается меня? У меня резидентская карточка, разрешающая парковаться на авеню, я не понимаю, с чего бы мне оплачивать чужие штрафы.

Было тут что-то выше моего понимания. Мог ли я действительно оплатить эти штрафы и не помнить об этом? Продолжение эпизода, относящегося к спутанности сознания, который привел к тому, что я задушил Ольгу? Если только это не Макс их оплатил. Но с какой целью?

– Ладно, – уступил Шапиро, – это не ты заплатил за нее. Но ты же не собираешься заставить меня поверить в то, что Ольга Монтиньяк возвращалась в твой квартал специально за этим, или что это подарок Деда Мороза… Возможно, – добавил он почти угрожающим тоном, – тебе следовало бы сознаться, что ты укрывал эту женщину у себя до того, как было совершено убийство ее супруга.

Он вынул пачку «Честерфилда» из кармана, выудил из нее сигарету и прикурил от своей зажигалки, затем спросил, четко выговаривая каждое слово:

– А по поводу убийства мужа есть у тебя какие-нибудь соображения?

Он медленно выдыхал дым в потолок, в то время как я давил свою сигарету в пепельнице, полной окурков. Эта операция на несколько секунд отвлекла его, потом, увидев, что я не отвечаю, он продолжил:

– Лично я думаю, что у нас есть достаточно веские улики против этой женщины. У нее, скорее всего, были ключи от особняка и, вероятно, от кабинета, она могла спокойно поджидать мужа внутри, чтобы убить. Причин для этого хватало. Он невероятно жестоко с ней обращался. Она показывала нам синяки по всему телу. Мы предложили ей написать заявление, но она отказалась. Я думаю, она должна была тебе об этом рассказывать, если нет, то стоило бы задуматься о том, что она у тебя делала.

– Она только об этом и говорила. Ее клептомания была средством провокации мужа. Она не могла вынести полного подчинения у этого типа. Параноик, считавший, что ему все позволено, и к тому же обладающий значительным состоянием.

Шапиро раздраженно пожал плечами:

– Все это – пыль в глаза, выдумки прессы. Монтиньяк был нищим. Знаешь пословицу: богатому все бесплатно. Его талант заключался в том, чтобы заставить поверить, что он богач. Для этого он не скупился в средствах: особняк, шумные приемы, роскошные офисы, частный самолет. Все эти финтифлюшки богатых. А на самом деле гол как сокол. Ни сантима. Но он мог рассчитывать на средства массовой информации, чтобы поднять шумиху. Тактика была проста. Он раздевал Поля, чтобы одеть Пьера. Если хочешь, он занимал справа, чтобы вернуть долги налево. Старо как мир, но эффективно. Особенно в его исполнении! Он пользовался таким авторитетом, что, несмотря на долги, банки абсолютно утратили бдительность. Он сравнивал их с женщинами в пылу страсти, которые поднимали юбки при его приближении. И небезосновательно. Они настежь открывали перед ним сейфы, ему оставалось только пользоваться. Это позволяло ему подбирать разорившиеся предприятия, которые он выкупал за символическую сумму, а затем перепродавать их, получая дополнительную прибыль, которой он делился со своими кредиторами. Скомпрометировано множество людей. И я еще не закончил разбирать досье. Его политическая поддержка заменяла ему магию. Услугами Монтиньяка пользовались, чтобы вливать наличные в подпольные кассы. Когда он оказался на скамье подсудимых, его бывшие сообщники начали притворяться, что только что узнали, кем он был, или клясться, что незнакомы с ним. Короче, крысы бегут с корабля… Ольга каждый раз, когда ее арестовывали, публично заявляла, что это не ее, а мужа надо посадить в тюрьму. Потому что, по ее утверждению, рядом с ним она была просто наивным младенцем.

– И тем не менее не из-за этого же она его убила!

– Конечно, нет! Она убила его, чтобы он не прикончил ее. По ее словам, он хотел от нее избавиться, потому что она слишком многое знала о его делах, но потом она больше не говорила об этом или пробавлялась тем, что писалось в газетах. Мы не приняли ее всерьез. Признаю, это было ошибкой. Если хорошо поразмыслить, ее клептомания, вероятно, была своеобразным призывом о помощи.

Он прервался, чтобы найти свободное место в пепельнице. Не найдя, бросил окурок в корзину для бумаг. Его кабинет пропах табаком, он, должно быть, провел день, выкуривая сигарету за сигаретой. Очевидно, дело Монтиньяка портило ему жизнь. Он прикурил новую, затем, поколебавшись немного, протянул мне пачку, я не стал отказываться.

– В любом случае, для нее было бы лучше, чтобы мы ее арестовали. Воровство с витрины – менее серьезный проступок, чем убийство. К сожалению, из-за твоих показаний, мне пришлось ее отпустить.

Он не ошибался. Если бы она оказалась в тюрьме, это, по крайней мере, уберегло бы ее от того, чтобы погибнуть на моей кушетке. У меня был соблазн рассказать ему правду, но он не оставил мне на это времени.

– Я уверен, что ты солгал мне в тот вечер, – сказал он. – Но не будем к этому возвращаться. Я понимаю, что ты хотел защитить ее. Если бы моя любовница оказалась в подобной ситуации, я, вероятно, поступил бы так же.

– Ольга Монтиньяк никогда не была моей любовницей.

– У меня есть доказательства обратного.

У меня глаза расширились от удивления.

– Доказательства обратного?

– Твоя домработница застала тебя с ней на кушетке. Она была полуголой, ты целовал ее в губы. Не говори мне, что именно так ты лечишь своих пациентов. Вот ее показания, можешь прочитать.

Вот почему Май Ли избегала меня. Я проигнорировал отпечатанный на пишущей машинке листок, который он мне протягивал.

– Ты допрашивал мою домработницу! По какому праву?

Мой гнев его совершенно не смутил.

– Застала она тебя с этой женщиной, да или нет?

И снова я промолчал. Шапиро не стал настаивать.

– Я не требую письменного признания. Ты волен спать, с кем тебе хочется. Только, если Ольга была твоей любовницей, разъясни мне некоторые вещи. Ты уже оказал ей любезность, избавив от тюрьмы, а теперь еще хочешь прикрыть ее бегство.

– Это неправда.

– Тогда где она?

– Я ничего об этом не знаю.

– Как так, не знаешь?

– Ничего не знаю, вот и все.

– Она тебе ничего не говорила до того своего исчезновения?

– Нет.

– Так ты видел ее перед тем, как она сбежала?

– Да не видел я ее! – воскликнул я вымученно. – Она не приходила с понедельника. Что она делала потом, я не знаю.

– Сожалею, но я тебе не верю.

– У тебя есть еще свидетельские показания и доказательства, чтобы опровергнуть мои слова?

Он указал мне на толстую стопку информационных распечаток на своем столе.

– Это банковские операции, которые Макс Монтиньяк осуществил за последние недели, – сказал он. – Семь миллионов франков, сняты с разных счетов, включая Швейцарию и Люксембург. Он опустошил все, что только мог. И не для того, чтобы погасить долги. Он готовился покинуть Францию, прежде чем судья предъявит ему обвинение. Что стало с этими деньгами? Мы ничего не нашли в его сейфе на авеню Монтеспан. Или он спрятал их где-то еще, или их забрал, а скорее, забрала его убийца Ольга знала о планах своего мужа, догадывалась, что он хотел от нее отделаться. Полагаю, она говорила тебе об этом на ваших… сеансах. Дальше все ясно. Она убивает мужа и сбегает с деньгами. С ее точки зрения, это компенсация за все, что он заставил ее вынести. Во всяком случае, это версия, которую я поддерживаю.

– Вот что называют совокупностью предположений, основанных на вероятности, – заметил я.

– Твое участие в этой истории тоже очевидно. Ольга рассказала тебе о своих планах. Я признаю, что ты, должно быть, пытался отговорить ее, но безуспешно и, возможно, не слишком сильно старался. Потому что, по сути, это убийство тебя устраивает. Монтиньяк – негодяй. Какие угрызения совести можно испытывать с таким человеком, как он? Его жена – твоя любовница. Он угрожает ее убить. Это уже достаточно веская причина, чтобы его устранить, не так ли? А тут вот еще: он собрал себе в дорогу что смог, и у тебя как раз по горло проблем с деньгами. С этого момента круг замыкается. Конечно, это не ты стрелял, я считаю, что ты не способен никого убить. А Ольга – да. Итак, ты приютил ее у себя дома, пока она не нанесла ему решающий удар. Чтобы не обнаружилось, что ее «Ланча» стоит рядом с твоим домом, ты оплатил ее штрафы за неправильную парковку. А когда Ольга убила мужа, ты помог ей сбежать. Я ошибаюсь?

Он посмотрел мне прямо в глаза, чтобы оценить произведенный его словами эффект. Я опешил. Он сам верил в эту сказку или собрал ее, как мозаику, из разных деталей, чтобы вынудить меня признаться в преступлении?

– Если ты не хочешь усугублять свое положение, – продолжил он, – тебе лучше сказать мне, где вы договорились встретиться.

– Мы можем на этом остановиться, – ответил я. – Если ты убежден в том, что я соучастник Ольги в этом убийстве, тебе остается только арестовать меня. Я лишь хочу позвонить адвокату. Это мое право, не так ли?

Шапиро посмотрел на меня с задумчивым видом. Потом взял пепельницу и вытряхнул ее содержимое в корзину для бумаг.

– Я действительно мог бы задержать тебя здесь, – сказал он, – но вопреки тому, что ты думаешь, у меня нет никакого желания преследовать тебя. Мы старые друзья, и в данный момент я не располагаю ничем, кроме домыслов. Напротив, я прошу тебя остаться в зоне досягаемости полиции и не покидать Париж, не предупредив меня. Ну вот, теперь можешь вернуться к себе.

Он не пожал мне руку, и снова у меня возникло ощущение, что он выбросил меня за дверь своего комиссариата.

Долго ждать не пришлось. Почти сразу после моего возвращения из комиссариата приехала полицейская машина техпомощи, чтобы увезти «Ланчу». Нельзя сказать, что гололед облегчил им работу. Тем не менее место ее освободилось – никакая другая машина не заняла его, – и это нарушало стройную линию автомобилей на стоянке. Словно дырка в беззубом рте. Что Шапиро надеялся найти в этой машине? У меня не было ни малейшего понятия об этом, полицейская рутина, видимо. Во всяком случае, он не знал, где находилась Ольга, и, вероятно, был убежден, что я приведу его к ней. По какой еще другой причине он бы меня отпустил?

Мне было выгодно избавиться от нее. То, что я не сказал Шапиро о ее смерти, квалифицировало меня как убийцу. Гипотеза, которая подтвердила бы убийство Макса и особенно исчезновение семи миллионов. Удар грома средь ясного неба – я становился серийным убийцей. Сначала убил Ольгу из-за семи миллионов, потом ее мужа. Раз я ужеприкончил Ольгу, то и убийцей Монтиньяка мог оказаться только я. А мотивы? Об этом не стоило беспокоиться, они найдутся. Логика прокурора не слишком отличалась от рассуждений Монтиньяка. Не могло быть и речи о том, чтобы попасться.

Я знал только один способ избежать этого. Он вызывал у меня отвращение, и Злибовик, скорее всего, его осудит, но у меня не было выбора.

Было два часа утра, идея уже достаточно сформировалась у меня в голове. Возвращаясь из комиссариата, я зашел в магазин инструментов, чтобы купить ломик, и теперь точно знал, что собираюсь делать.

Сначала я спустился, чтобы удостовериться, что внизу нет полицейского, следящего за домом. Холод пробрал меня до костей. Вся жизнь, казалось, исчезла. Герострат, должно быть, эмигрировал куда-нибудь в более мягкий климат. Фонари отбрасывали тусклые отблески, которые еще больше подчеркивали тишину и безлюдность пространства. Я обошел улицу, не обнаружив никого, кто выглядел бы наблюдающим за окрестностями.

Вернувшись, я вытащил Ольгу из-под кушетки. Несмотря на все меры предосторожности, я не смог помешать началу разложения. Кислый запах стоял в кабинете. Ольга пробыла там слишком долго. На кончиках ее пальцев уже появился мертвенный фиолетовый оттенок. Это зрелище не заинтересовало меня, но мои движения могли бы быть и более точными и результативными. Тогда я поднялся наверх за пледом. Странный ритуал, который требовал, чтобы мертвый был скрыт от посторонних глаз, даже если в два часа утра в разгаре зимы не было никакого риска кого-нибудь встретить. Я завернул Ольгу в плед и подтащил ее к выходу. Проверив, нет ли кого на лестнице, вызвал лифт. Было относительно легко разместить ее внутри. Настоящие трудности ждали меня снаружи.

«Вольво» был припаркован перед лицеем, а это значило, что мне придется пересечь авеню. В такую погоду проделать эту операцию с трупом на спине не так-то просто. Приехав на первый этаж, я положил Ольгу на правое плечо и пересек холл здания, опасаясь наткнуться на припозднившегося соседа. Этого не произошло, и я благополучно выбрался на улицу.

Из-за сильного холода снег покрылся ледяной, чрезвычайно скользкой коркой. Я не обратил на это внимание, когда выходил на разведку, но с Ольгой на спине это было совсем другое дело. Осторожно продвигаясь, я достиг края тротуара. Впереди разделительная полоса показалась мне неприступным островом, отрезанным от остального мира поблескивающим в свете фонарей шоссе. Зеркальная поверхность, преодоление которой было опасным предприятием. Если мне оно удастся, в тех же условиях придется пересечь и вторую часть дороги. Это казалось выше моих сил. Тем более что Ольга все больше давила на плечо. Следовало бы переложить ее на другое, но я еле сохранял равновесие, малейшее движение могло привести к падению. К тому же я не подумал надеть перчатки, пальцы закоченели, и я чувствовал себя неспособным владеть своими руками. Но вернуться назад с Ольгой, – об этом я даже думать не хотел.

Я вышел на шоссе. Земля была еще более скользкой, чем я опасался. Ноги у меня разъезжались, и я сам не понял, как растянулся посреди дороги. Если бы ехал автомобиль, я неминуемо угодил бы под колеса. К счастью, машин не было, и я продолжил двигаться, вцепившись в свою ношу, я был уверен, что никогда не достигну разделительной полосы. Однако чудо произошло, и я все-таки до нее добрался. Посыпанный здесь гравием, снег показался более рыхлым, во всяком случае, не таким ненадежным. Я со вздохом облегчения положил Ольгу на землю. Первая половина пути меня измотала, но оставалась еще вторая, до «Вольво», припаркованного на другой стороне улицы.

Я немного отдохнул, затем снова взвалил Ольгу на спину. Она осталась в той же позе, в какой я ее тащил, согнутая, как лошадиная подкова, затвердевшая на холоде, ее было бы невозможно разогнуть. Плед, в который я ее завернул, тоже стал ледяным и твердым. Он казался частью ее самой. Я огляделся, нет ли поблизости машин, и предпринял второй переход, надеясь, что чудо повторится.

Но, как известно, дважды не бывает. Внезапно нога соскользнула в сторону, и я тяжело упал на спину, выпустив из рук Ольгу. Она выкатилась из пледа, и, скользя по льду, как по дорожке в боулинге, остановилась у машины, припаркованной в десятке метров, да так и осталась там, привалившись, с полностью расстегнутым пиджаком, ноги широко расставлены, будто возвращалась с попойки.

Я хотел забрать ее оттуда, но едва поднялся на ноги, как снова упал. После нескольких бесплодных попыток я предпочел ползти по льду. Только так я добрался до нее, схватил ее за ногу и, как игрок в хоккей, ведущий перед собой шайбу, отправил ее по льду к «Вольво». Она двигалась с точностью бильярдного шара и достигла моей машины с двух или трех толчков. В это время раздался шум мотора. Я поскорее добрался до Ольги, открыл дверцу машины со стороны водителя и затолкал ее на кожаные сиденья.

И вовремя: полицейский автобус с зажженными фарами только что въехал на авеню. Его присутствие в этом безлюдном месте казалось нелепостью. Он медленно двигался. Видимо, водитель был больше занят тем, чтобы машина не скользила на льду, чем наблюдением за кварталом. Поравнявшись с «Вольво», он немного сбросил скорость. Несколько лиц повернулись в мою сторону, и он медленно удалился к улице Малезерб. Несмотря на холод, я весь вспотел. Рядом со мной Ольга носом уткнулась в приборную доску. Я пошел открыть багажник, вернулся за ней, кое-как дотащил по льду и затолкал внутрь. Подобрал плед, лежавший посреди дороги, и сунул его к Ольге Сел за руль и включил зажигание. Но не тут-то было. Мотор слабо заурчал и заглох окончательно и бесповоротно. Еще несколько попыток были столь же безуспешны. Уныние охватило меня: было так же напрасно пытаться завести эту машину, как и вернуть Ольгу к жизни.

Будто для того чтобы подтвердить диагноз, рядом кто-то заплетающимся языком сказал:

– Лучше оставьте это, шеф. Аккумулятор, должно быть, совсем разрядился. Неудивительно на таком холоде.

Подняв голову, я увидел склонившегося надо мной Герострата.

Он был в своем костюме Деда Мороза, что придавало ему причудливый вид. Можно было бы подумать, что сумка, которую он волочил за собой, была полна игрушек.

– Что вы здесь делаете? – спросил я изумленно.

– Заканчиваю работу Деда Мороза, – ответил он, – слишком много водки в голове. Меня выгнали с работы, но оставили костюм. Тогда я пошел за провизией. Он показал мне полную сумку. Дошел до самого Батиньоля, [12]12
  Ранее – предместье Парижа, с 1859 г. – часть города.


[Закрыть]чтобы найти спиртное, представляете! Я там знаю кое-кого, он мне ни в чем не отказывает, сколько бы ни было времени. Большой глоток согревает. И вот я здесь.

– И как долго вы уже здесь?

– Достаточно, чтобы увидеть, как: вы ехали по льду со своим одеялом.

– Это все?

– А что было еще?

Я не ответил, и он заметил:

– Ваш «Вольво» не заведется. По такой погоде аккумулятор не выдерживает. То же самое, что и с «Ланчей» вашей пациентки. Я был в «Жане Барте»,когда ее увезли. Вот так.

Он облокотился на дверцу моей машины, в его дыхании чувствовался запах алкоголя. Мне стало не по себе. Я мог бы поклясться, что он знал больше, чем старался показать, и давал понять мне это маленькими намеками, внешне невинными.

– Даже если подтолкнуть этот драндулет, – сказал он, – это ничего не даст. Недостаточно тока. Нужен новый аккумулятор.

– Хорошо, – сказал я, вылезая из машины, – завтра посмотрим.

– Я мог бы вам помочь. Теперь, когда я больше не работаю Дедом Морозом. И потом я разбираюсь в аккумуляторах.

– Спасибо, но я уже достаточно взрослый, чтобы справиться самому.

– Как скажете, шеф, – сказал он, прикладывая палец к колпаку Деда Мороза – Всегда к вашим услугам, но поверьте мне, это работа не для интеллектуала.

Потом он ушел, весь одетый в красное, волоча за собой мешок. Дед Мороз! Я внезапно вспомнил слова Шапиро в комиссариате: «Наверное, Дед Мороз оплатил штрафы Ольги». Но зачем бы ему это делать? Кроме того, откуда у него деньги? Он не выглядел так, будто купался в золоте. Я тревожно наблюдал, как он исчезает в тумане. Другой вопрос, гораздо более важный, занимал мой ум: видел ли он только, как я подбирал плед, или всю сцену целиком?

В любом случае, эта ночь была потеряна. Из-за аккумулятора я был обречен ждать до завтрашнего дня. Если только Герострат не предупредит полицию. Однако даже если он что-то видел, я не думал, что он это сделает. У него были другие планы, в этом я был уверен.

Я поднялся к себе, допил бутылку скотча и, как накануне, заснул смертельно пьяный, даже не раздевшись. На этот раз ни женщина ни подушка не потревожили мой сон.

Мне снилось, что было темно, я на кладбище – том самом, которое я видел за окном особняка Макса в предыдущем сне. Со мной был мужчина, одетый Дедом Морозом. Мы бесцельно бродили среди могил, декламируя стихотворение Верлена:

 
В старинном парке, в ледяном, в пустом,
Две тени говорили о былом.
 

На вепсах орехового дерева сидели волки, они смотрели на нас и, казалось, рассказывали вместе с нами:

–  Ты помнишь ли, как счастье к нам ласкалось? – спрашивал один.

–  Вам нужно, чтоб оно мне вспоминалось? [13]13
  Стихотворение Поля Верлена (1844–1896) «Чувствительное объяснение»/ «Сентиментальная беседа» («Colloque Sentimental» (1869); пер. Георгия Шенгели).


[Закрыть]– отвечал другой.

И прерывались лишь только для того, чтобы разразиться громким хохотом.