Текст книги " Избранница богов"

Автор книги: Жан-Мишель Тибо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава З

Наконец Пакистан со всеми его опасностями остался далеко позади. Мишель Казенов со своим отрядом успел побывать в Лахоре у рани Джундан. Как они и договаривались, он привез ей пятьсот винтовок и тридцать тысяч патронов, за которые рани–регентша щедро заплатила золотыми монетами. Рани предлагала ему остаться в Пенджабе в статусе полковника ее армии, но Мишель отказался. Ему предстояло навестить многих других заказчиков по пути в Танджавур, где его ждала Хирал, Блистательная, его любовь.

Сидя верхом на белом коне, он как раз думал о Хирал, как вдруг…

– Проклятые ублюдки!

Выругался Мишель потому, что на окутанном туманом берегу реки он увидел англичан. К представителям этой нации он испытывал непреодолимое отвращение, но отдавал им

должное. «Итак, они начали военные действия», – подумал Мишель. У Туманного Альбиона, в отличие от его родной Франции, имелся тщательно проработанный план завоевания новых колоний, и Мишель был готов биться об заклад, что скоро под властью Соединенного Королевства окажутся все земли начиная от Средиземноморского побережья и до самого Южно–Китайского моря. Ближайшей целью англичан было подчинить Пенджаб и распространить влияние Ост–Индской компании на Афганистан и Пакистан. Но сделать это будет не так–то просто: армия сикхов рани Джундан готовила англичанам достойную встречу. Британская корона шла на большой риск, ввязываясь в войну с хорошо вооруженным и подготовленным противником. Пламя сопротивления могло охватить весь континент.

Побежденная, униженная, утратившая все свои завоевания Англия… При мысли об этом Мишель улыбнулся. Его люди ожидали команды, с беспокойством поглядывая на свой ценный груз. Встреча с англичанами стала для них неприятным сюрпризом, и каждый боялся лишиться обещанного ему вознаграждения. Отряд у Мишеля, насчитывавший около пятидесяти человек, был самым что ни на есть разношерстным – афганцы, турки, индийцы, сикхи, тибетцы… На протяжении двенадцати лет эти люди делили с Мишелем дороги и приключения. Дхама, расстриженный тибетский монах, стал первым спутником француза. И не просто спутником – другом. Мишель по дороге в Дели подобрал его с множественными ножевыми ранениями и вылечил. Очень скоро они подружились. Дхама обладал живым умом, говорил на нескольких языках и сражался отважно, как лев.

Дхама подъехал к Мишелю.

– Что думаешь? – спросил у него француз.

– Думаю, лучше не показываться им на глаза, – ответил монах.

– С нашей стороны это будет трусостью!

– Англичане – народ непредсказуемый. А наши люди и животные устали. Недалеко отсюда есть лес, там и разобьем лагерь.

Мишель окинул взглядом своих людей. Дхама был прав – они совсем выбились из сил. Большая часть их пути пролегала по землям, кишащим опасностями. Чего стоит одна только Великая индийская пустыня с ее ледяными ночами и невыносимо жаркими днями! А если вспомнить о том, что от Би–канера до самой границы Пенджаба их преследовали местные бандиты… И все же усталость – не повод убегать при виде англичан.

Сердце Мишеля сжалось. Нахлынули воспоминания. Он прижал руку к груди. Там, под курткой, он носил орден Почетного Легиона, который его отец получил из рук самого Наполеона перед Российской кампанией. Ему никогда не сравняться славой с отцом, погибшим при Ватерлоо… Мишелю вспомнилась и рано ушедшая мать. Она передала ему эту награду, которая теперь жгла ему грудь. Лишившись родителей, Мишель, у которого не было близких родственников, продал все имущество и уехал из Франции. Вначале он отправился в Египет, потом в Судан, где в компании с еще одним искателем приключений, итальянцем, постиг азы ремесла «продавец редкостей и экзотичных товаров». Поднабравшись опыта, он решил действовать на свой страх и риск и в одиночку отправился в Индию, где можно было за месяц сколотить состояние и за день его потерять. Но всегда, где бы ни довелось ему встретиться с англичанами, он вспоминал о Ватерлоо и о попранной чести Франции.

И он, пожалуй, последовал бы совету Дхамы, если бы тот не добавил, всмотревшись в даль:

– Во имя Ганеши! Да это твой старый знакомец, сэр Чарльз Эмингтон!

Мишель покачнулся в седле. Полковник Чарльз Эмингтон однажды поклялся, что повесит его вместе со всеми его пре-

зренными соотечественниками. Этот господин был ярым последователем антифранцузской политики на Востоке. В своих пламенных обличительных выступлениях на публике он заявлял, что готов возглавить крестовый поход против обосновавшихся в Индии «лягушатников». Не только Мишель ненавидел Эмингтона – молва о жестоком и скором на расправу полковнике давно распространилась за пределы Калькутты. Полковник ее величества держал индийцев в черном теле, а осмелившихся сопротивляться бросал в тюрьмы, иногда и расстреливал.

– Ты уверен? – спросил у монаха Мишель.

– Да. Что–то ты побледнел, дружище, – поддел Мишеля Дхама и рассмеялся.

Монах–расстрига имел демоническую внешность. Все зубы он потерял в драке с индуистами в одном из храмов в Катманду, во время жертвоприношения буйволов. Лицо его было сплошь покрыто шрамами, а раскосые глаза хищно блестели.

– Каждый раз при виде этого господина я умираю от восторга, – прошипел Мишель, собирая свой гнев в кулак.

У Дхамы был талант выводить его из себя, но Мишель слишком дорожил их дружбой, чтобы выражать недовольство по этому поводу.

– Мы не будем останавливаться в лесу! – сказал Мишель.

– В любом случае поздно – нас заметили. Хочешь, я отрежу ему уши? – спросил монах, скрещивая перед собой две сабли.

– Пусть лучше сикхи его разделают, – ответил Мишель.

– Как пожелаешь.

Дхама спрятал оружие и вернулся на свой наблюдательный пост.

Глава 4

Сэр Чарльз Эмингтон наблюдал за Мишелем, глядя в окуляр раскладной подзорной трубы. Еще немного – и гнев захлестнет его, одолев здравый смысл.

– Казенов со своей волчьей стаей! – воскликнул он.

Спутники полковника застыли в седлах. Встреча обещала быть бурной.

– Сэр, наши действия? – осторожно спросил пожилой капитан.

– Если бы я мог, – приглушенно сказал полковник, – я бы расстрелял их на месте. Но мы сейчас не на своей территории – это раз, и у нас важное задание – через неделю мы должны быть в Дели, где наши войска готовятся к схватке с сикхами.

Офицеры вздохами выразили свое разочарование. Полковник принял разумное решение – нельзя было пренебрегать пожеланиями генерал–губернатора. Хотя для сэра Чарльза Эмингтона это было нелегко: все знали, что он мечтал расправиться с этим Мишелем Казеновом. Ненависть к французу усилилась, когда тот попал под негласную защиту лорда Хардинга, генерал–губернатора Индии. Хардинг публично выразил Казенову, с которым ему не доводилось встречаться, свою благодарность на одной из церемоний в Калькутте. Казенов, несмотря на отвращение, питаемое им к англичанам, спас жизнь офицеру ее величества и горстке рядовых после битвы при Хайбаре, где английская армия потеряла шестнадцать тысяч солдат. И хотя благоволение генерал–губернатора не было засвидетельствовано документально, Мишель получил право свободно передвигаться по территории Индии.

«И теперь эта падаль как ни в чем не бывало разгуливает у нас под носом!» – возмутился про себя Эмингтон. Как он сожалел, что не может поступить с ним по своему усмотрению! Если бы можно было вернуться в Средневековье! Отголоски давних сражений, баталий Столетней войны, воинственные крики предков звучали в его ушах. Стычка же с человеком, объявленным вне закона, не принесла бы ему, Чарльзу Эминг–тону, ни чести, ни славы. Одни только неприятности…

– Вы двое поедете со мной! – приказал он, съезжая с дороги.

Престарелый капитан и один из уланов последовали за командиром. Втроем они поскакали туда, где в облаке пыли медленно двигался караван.

Офицеры с беспокойством смотрели вслед полковнику. Его гневливость, вспышки ярости и привычка решать все вопросы с помощью удара хлыста или пистолетного выстрела были всем известны, поэтому они безмолвно молили Бога защитить Эмингтона.

Лошадь Эмингтона опередила лошадей его спутников. Когда полковник резко натянул поводья, она встала на дыбы. На животное невозможно было смотреть без жалости, так ему было больно.

Мишель казался невозмутимым.

– Сэр Эмингтон, как приятно видеть вас здесь… Что заставило вас покинуть ваш дворец в Калькутте?

– Война, мой дорогой, война!

– Война? Странно… Со времен сражения при Хайбаре я не слышал ни единого выстрела.

Сэр Эмингтон сделал над собой невероятное усилие, сдерживая рвущийся наружу гнев. Этот французский ублюдок смеет напоминать ему о полном разгроме англичан в Афганистане! С каким наслаждением он вонзил бы свой клинок ему в горло! Но он не успел бы выполнить задуманное – Дхама, сжимая рукояти своих сабель, не спускал с него глаз.

– Вы считаете меня идиотом, Казенов? Мы следим за всеми вашими передвижениями и знаем, что вы и вам подобные продаете оружие сикхам.

– А, так вот с кем вы решили воевать! Странно это слышать. Неделю назад я был в Лахоре и не заметил ничего подозрительного. Сикхи – миролюбивый народ.

В словах Мишеля сквозила насмешка, и полковник Эмингтон заскрежетал зубами от злости, но тему разговора предпочел сменить.

– А что вы везете из Персии?

– Как обычно – ковры и всякие редкости. По приезде в Варанаси я передам подарок лорду Хардингу. Кстати, как он поживает?

– Прекрасно. Он подал прошение временно освободить его от обязанностей генерал–губернатора, поскольку хочет лично участвовать в военных действиях. Желает оказаться, так сказать, в первых рядах сражающихся, когда начнется война. И будет прискорбно, если его поразит рука с оружием, которое вы продали рани Джундан.

Мишель не нашелся, что на это ответить. Его жизнь значительно усложнится, если лорд Хардинг передаст свои полномочия другому человеку. Ост–Индская компания рано или поздно попросит у властей его голову.

– Жаль, что не могу пригласить вас на чай, – сказал он наконец. – У нас впереди долгая дорога, а мои люди спешат вернуться домой. Прощайте, сэр!

Эмингтон не удостоил его ответом. Он уже развернул коня, и Мишель наблюдал, как тот удаляется.

– Лучше б ты позволил мне его убить, – сказал Дхама.

– И навлечь беду на наших людей? Нет. Убив Эмингтона, мы бы до конца своих дней остались изгоями.

– Мир велик, и не на всех землях хозяйничают англичане. Мы могли бы уехать из Индии.

– Дхама, я уже говорил тебе не раз, что в Танджавуре меня ждет Хирал. Я ни за что не уеду из Индии без нее.

Дхаме нечего было возразить. Хирал и Мишель стали неразлучными. Монах даже немного завидовал другу. Дхама никогда не любил ни одну женщину. Он так и не встретил свою Хирал.

Мишель вернулся к каравану и снова поехал впереди. Теперь все его мысли были устремлены к Блистательной – непревзойденной храмовой танцовщице южной части Индии. Хирал танцевала для Шивы с десятилетнего возраста, и люди говорили, что великий бог, несомненно, благоволит ей.

Мишель выходил из себя, вспоминая о том, что Хирал продолжает заниматься ритуальной проституцией, таким образом зарабатывая на содержание храма – прихожане щедро платили ей за услуги. Она пообещала оставить это занятие, если Мишель откажется от своих опасных походов. И он уже готов был исполнить ее требование. Двигаясь вперед по пыльной дороге, он представлял их с Хирал свадьбу.

Да, он женится на ней, похитит ее у Шивы. Скоро, скоро Хирал будет танцевать лишь для него одного…

Глава 5

Амия плакала, и вместе с ней плакали ее сестры, тети и двоюродные сестры. Только одна женщина их семейства оставалась невозмутимой – Витра, жена старшего брата Амии Пайода.

Витра не решалась открыто показывать свою радость. Но именно радость читалась на ее лице с грубыми чертами, радость светилась в прикрытых тяжелыми веками жадно бегающих глазах. Про себя она возносила хвалу обычаю, согласно которому ее свекровь была приговорена к смерти. В соответствии с древним ритуалом Шарви предстояло сгореть на погребальном костре, и никто из Мадхавов не решится нарушить тысячелетние традиции.

Днем раньше Пайод, новый глава семьи, имел долгую беседу с брахманами. Был момент, когда Витра испугалась, что священнослужители не захотят сжигать вдову, поскольку

англичане и индийцы прогрессивных взглядов угрожали смертью через повешенье всем, кто «совершает варварские ритуалы». Но до сих пор эти угрозы никто не выполнял, поэтому жрецы Аунраи, не боясь никого и ничего, дали Пай–оду разрешение провести обряд.

Витра не спала всю ночь. Она бродила по дому, в котором через несколько часов станет полноправной хозяйкой.

Погребальный костер сложили на берегу Ганги, в нескольких километрах от деревни. Впечатляющего вида процессия, состоящая из членов семьи умершего и жителей деревни, двинулась к реке. Каждый нараспев произносил слова молитвы. Многие пришли проводить покойного в последний путь. Анупама Мадхава уважали и любили, да и мастером он был отличным – его вазами, горшками и прочей кухонной утварью из обожженной глины пользовались все местные жители. Вдобавок он считался набожным человеком и заботливым отцом семейства.

Шарви в красивом, красном с серебристой отделкой, сари шла за телом супруга, опираясь на руку Пайода. Следом за ними шествовали остальные сыновья, дочери и три невестки, в числе которых была и Витра. Амия спиной ощущала злой взгляд старшей невестки. Девочка боялась даже подумать о том, что ее ждет. Три–Глаза тоже была здесь, но держалась в стороне от процессии. Жители деревни старались не приближаться к ней. Устремив взгляд на Гангу, она брела, утапливая в грязь свой посох.

Шли медленно. Грязь местами доходила людям до колен, замедляя движение, но дождь давно закончился. Муссон собирался с силами: новая буря могла разразиться уже после полудня. И женщины, и мужчины несли на плечах и головах вязанки хвороста. Подойдя к костру, сложенному из пней и бревен, они, направляемые жрецами, сложили свою ношу, куда им было сказано.

Сердце маленькой Амии застучало с неистовой силой, а горло сжалось так, что она едва могла дышать. Как ей хоте-

лось обнять мать и прижаться к ней креп ко–крепко! Но представителям низших каст было запрещено выражать нежность и привязанность жестами и прикосновениями.

Поглощенная своими переживаниями, Амия не услышала, как к ней приблизилась Три–Глаза, поэтому вздрогнула, когда знахарка положила руку ей на плечо.

– Твоя мать быстро возродится в новом теле, и жизнь ее будет счастливой, – сказала старуха.

Но Амия не разделяла ее уверенности.

– А если она родится собакой? Или змеей?

Амия шмыгнула носом – слезы снова подступили к глазам.

– Змеей или собакой в новой жизни станет тот, кто в этой жизни много грешил – предавал супруга, не почитал богов…

– Но ведь она еще не умерла! Спаси мою мать, ты ведь можешь!

– Нет. Ты ошибаешься, это мне не по силам. Такова ее судьба.

– Ненавижу тебя, ненавижу!

Амия отшатнулась от Три–Глаза.

– Но так будет не всегда. Когда прах твоих родителей унесут воды Ганги, когда о них начнут понемногу забывать, ты сама придешь ко мне.

– Ни за что!

– Ты придешь. Так предначертано судьбой.

Собравшиеся боязливо поглядывали на колдунью. Маленькую девочку, мечущуюся у костра, они, в отличие от Три–Глаза, жалели. Амия пыталась подойти к матери, но ее дяди раз за разом отталкивали ее.

– Стой там, где велено! – приказал ей один из них.

И девочка застыла на месте, слушая, как мать повторяет «Нет! Нет! Нет!», в то время как сыновья укладывали труп Анупама в центре костра.

Шарви не хотела следовать за мужем. Она помнила, как в языках пламени извивалась от боли ее мать, как превращалось в пепел тело тети, как легким дымком унеслась в небо

подруга. Их крики звучали у нее в голове. Скольких до них и после них приговорили к ужасной смерти в безумии религиозного фанатизма! И вот чьи–то руки схватили ее и понесли…

Амия видела, как братья возводят мать на вершину кучи из дров и хвороста. Слышала, как брахман приказывает бедной женщине вести себя достойно. Шарви на мгновение бессильно повисла на руках сыновей, но потом резким движением высвободилась и спрыгнула на землю. Но там она наткнулась на стену враждебности. Чужие руки схватили ее и швырнули назад. В одно мгновение от Шарви отказались все родственники и друзья. Все желали, чтобы она умерла. Вдовам не было места в Аунраи. Потеряв мужа, женщина становилась парией, к ней относились даже хуже, чем к неприкасаемым. Она была вынуждена брить голову, носить нищенские лохмотья, питаться отбросами и жить, как животное. Нет, жители Аунраи не потерпят такого позора! Шарви должна обратиться в пепел!

– Мама! Мама! Идем со мной! – кричала Амия, пытаясь добраться до матери и схватить ее за руку.

Она отважно сражалась, кусая и царапая мучителей своей матери. Она уже видела, как вырывает мать из рук палачей и они вместе бегут к лодкам, стоящим у причала на реке. Видела, как они плывут в Варанаси. Они спрячутся в большом городе, там их никто не найдет…

Девочка закричала от боли – кто–то схватил ее за волосы и потащил назад, оторвав от матери. С ненавистью и страхом она узнала лицо своей мучительницы.

– Ах ты маленькая дрянь! – орала Витра, дергая ее за волосы.

Ей явно доставляло удовольствие причинять Амии боль. Витра ногой ударила девочку в живот и отпустила ее. Помертвев, не дыша, Амия упала на колени в грязь. Вдову, к огромному облегчению Витры, вернули на костер, где лежало уже начавшее разлагаться тело Анупама. Жрец бога Вишну связал

Шарви руки и ноги и поспешно приступил к совершению ритуала. Зажглись факелы, запылали охапки хвороста…

Гул пламени достиг ушей Амии. Она подняла голову, устремив испуганный взгляд на костер. Треск горящей древесины и гудение огня лишь на короткое мгновение перекрыли ужасающий крик Шарви. Амия потеряла сознание.

Все было кончено. Белым дымком развоплощенный двойник Шарви с порывом муссона поднялся в черное небо. Религиозное рвение толпы угасло. Витра отныне была хозяйкой дома Мадхавов. Она смотрела, как Пайод, ее муж, берет Амию на руки, мысленно обещая себе как можно скорее избавиться от этой девчонки.

Глава 6

Над берегами Ганги в грозное небо поднимались струйки дыма – страшные свидетельства похоронных церемоний. В грязной воде купались многочисленные верующие. Мишель часто видел это и всегда поражался количеству погребальных костров и трупов, плывущих по священной реке. Много раз ему приходилось, сдерживая гнев, наблюдать, как превращаются в живой факел сжигаемые на кострах женщины. Но что он мог противопоставить тысячелетним традициям? Индия, такая, как она есть, пугала и завораживала одновременно. Мишель завидовал невозмутимости, с какой на все это взирал его друг Дхама. Тот как раз вернулся из расположенной на перекрестке больших дорог деревни Аунраи, куда ездил разведать обстановку.

– Все тихо, – сказал Дхама, подъехав к сидящему на лошади Мишелю. – Ни англичан, ни признаков мятежа, ни

бандитов. Если не пойдет дождь, мы до наступления темноты окажемся в Варанаси.

– Будьте начеку! – сказал Мишель, обернувшись к своим людям.

Это предупреждение было лишним – они и так ни на минуту не теряли бдительности. В отличие от Дхамы, который по своей природе был человеком бесшабашным. И уж тем более они будут начеку, ступив на широкую дорогу на левом берегу реки, ведущую из Аунраи в Варанаси, по которой непрерывным потоком двигались паломники и многочисленные караваны. Это была самая оживленная дорога в северной части Индии, и здесь было полно воров. Люди Мишеля окружили несущих ценный груз вьючных животных.

По обе стороны дороги, пропуская караван, стояла толпа деревенских жителей. В путешественнике индийцы узнали человека, которого в этих краях называли «белый демон».

– Это француз, – шепотом сказал кто–то.

Мишель Казенов появлялся в этих местах два раза в год и стал здесь почти легендарной личностью.

Мишель ощущал на себе многочисленные взгляды, в которых читались страх и уважение. Черная с рыжинкой борода не могла скрыть европейские черты его лица. В лучшем случае его могли спутать с афганцем или турком, посланцем Блистательной Порты. Но всякому было ясно с первого взгляда, что у него в жилах не было ни капли индийской крови.

Когда Пайод остановился, веки девочки дрогнули – она пришла в сознание. Амия в течение долгих минут была вырвана из этого мира, и возвращение к реальности наполнило ее душу отчаянием. На старшего брата она теперь не могла смотреть без отвращения – именно он, по убеждению девочки, был виновен в смерти матери. Она стала вырываться, и он ее отпустил. И тогда Амия увидела груженых лошадей, верховых и среди них «белого демона». Но в ее глазах этот мужчина вовсе не был демоном. Она видела его другим.

2*

Золотистая аура окружала его фигуру, и Амия поняла, что перед ней человек благородный, честный и смелый, и боги благоволят ему. У Амии был дар видеть истинную природу людей.

Внезапно девочке захотелось уйти вместе с ним, стать его служанкой. Этот человек был окружен сиянием славы… Он даже не шелохнулся, когда молния, прорезав небо, угодила в растущее неподалеку дерево. Закричали испуганные женщины. Амия ждала знака, и этим знаком стала молния. Она подбежала к горделивому всаднику и повисла у него на стремени.

– Могущественный господин, забери меня с собой! Умоляю тебя! Именем Вишну возьми меня к себе на службу!

Мишель растерянно смотрел на появившуюся неизвестно откуда девочку. Она отчаянно хваталась за его сапог, во взгляде ее читался страх.

– Я умею готовить, шить… Умею петь! – добавила она взволнованно.

– Будь осторожен, – услышал Мишель шепот подъехавшего ближе Дхамы.

Жители деревни переговаривались между собой. Лица некоторых выражали враждебность. Такого с Мишелем прежде не случалось. В любую секунду мог вспыхнуть конфликт. Надвигалась гроза, и не только в природе, но и в умах людей.

– Амия, оставь чужестранца в покое! – угрожающе крикнул молодой мужчина.

По всему было видно, что он тут главный. Мишель повернулся к нему.

– Где родители этой девочки? – спросил он.

– Я Пайод, ее старший брат. Мы скорбим о наших умерших родителях, мы как раз возвращаемся с их похорон.

– Хм–м–м… – протянул Мишель.

– Моя сестра Амия не может смириться с тем, что они умерли. Прости ее, – добавил Пайод.

– Они сожгли маму! – рыдала Амия, – Забери меня с собой, – повторяла она снова и снова. – Я не хочу быть их рабыней!

Сердце Мишеля сжалось. Это было ужасно, но что он мог поделать? Он представил, как маленькая девочка смотрит на умирающую в страшных муках мать. Теперь ее лицо, лицо заплаканного ангела, было обращено к нему… И он ничем не мог ей помочь. Девочка принадлежит своей семье.

– Я не могу взять тебя с собой, – глухо сказал он.

Амия со стоном отпустила его сапог и словно окаменела,

глядя на него своими огромными глазами. Она не пыталась вырваться, когда ее брат грубо схватил ее. Пайод же взял ее на руки и пошел прочь.

Они уже далеко отъехали от селения, когда душу Мишеля начали терзать муки совести. Амия и ее глаза, полные мольбы, то и дело возникали перед его внутренним взором. Он думал о том, что наверняка мог бы выкупить девочку у ее брата и привезти ее к Хирал. У них не было детей, и это стало для пары настоящей трагедией. Хирал, как и многие храмовые проститутки, была бесплодной, поскольку в свое время принимала приготовленные для нее жрецами специальные сильнодействующие снадобья. Жизни не суждено было зародиться в ее выхолощенном чреве.

Мишель представил, как Хирал впервые смотрит на Амию, как обнимает ее, гладит ее волосы, как учит и воспитывает девочку…. Хирал – заботливая мать…

«Она была бы счастлива. Так счастлива!..»

Фантазия у него разыгралась. Он уже видел маленькую Амию во дворце, одетую в красивейшее сари, с улыбкой на устах. Это было бы и для него началом новой жизни, потому что ему очень хотелось стать отцом. Мысли унесли Мишеля далеко–далеко, и он отпустил поводья, положившись на своего коня. Он представил, как направляет девочку, словно она и правда была его дочерью, представил, как она проходит

обряд упанаяны1 и становится дважды рожденной. Он прекрасно знал, что над девочкой, чьи родители не были членами трех первых варн, обряд не совершается. К тому же женщины редко допускались к изучению Вед. Но для своей дочери Хирал и Мишель добились бы такого права. Девочка выучила бы на память священные тексты, изучила бы грамматику, азы поэзии, астрономию и математику. Подобно Хирал, она постигла бы основы искусств…

– А я бы научил ее говорить по–французски, – сказал Мишель вслух, чем привлек внимание Дхамы.

– Ты со мной разговариваешь? – с озадаченным видом спросил монах.

Он видел, что Мишель никак не может прийти в себя после того инцидента на берегу Ганги.

– Нет.

– Что с тобой, друг мой?

– Я все время думаю об этой девочке. Она выглядела такой несчастной! Я мог бы дать ее семье денег и взять ее к себе на службу…

– Было бы о чем печалиться! Забудь! Ты не можешь спасти всех несчастных детей. Их в этой стране миллионы.

– Но эта девочка, Амия, не похожа на других детей…

– Ты стареешь, Мишель.

– Да, ты прав. Я старею. Я старею, и у меня нет наследника, – заключил он и пустил лошадь крупной рысью.

Ему хотелось побыть одному, чтобы совладать с грустью и смятением. Мишель отъехал подальше от каравана. Лицо Амии стояло у него перед глазами. Он никогда не сможет его забыть.

Обряд упанаяны считался как бы вторым, духовным рождением. Он знаменовал собою вступление в первый из четырех этапов жизни> обязательных для каждого арийца – стадию брахманского ученика (брахмачарыо).