Текст книги "Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов"

Автор книги: Жан Луи Тьерио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)

Приватизация, или Начало «народного капитализма»

Во время первого срока пребывания на посту премьер-министра Маргарет Тэтчер была чрезвычайно осторожна. Приватизация коснулась только мелких предприятий и филиалов крупных корпораций, чаще всего случайно вошедших в круг государственных предприятий. Великая революция, совершенная во время «второго мандата», состояла в том, что была проведена широкомасштабная приватизация. Как ни странно, Маргарет очень мало вспоминает о ней в мемуарах, возможно, потому, что более всего гордилась тем, что выстояла в первый срок, а возможно, и потому, что канцлер Казначейства приложил руку к этому делу не в меньшей мере, нежели она сама.

Философия была проста. Она была высказана в 1981 году Найджелом Лоусоном, тогда бывшим заместителем министра финансов: «Никакая отрасль промышленности, никакое предприятие не должно оставаться под контролем государства, если только на это нет особых причин».

Первым объектом, на который он решил пойти в атаку, была «Бритиш телеком». Эта уважаемая компания, национализированная в 1945 году, была воплощением как всех мифов, так и всех грехов государственного сектора экономики: там были чрезмерно раздутые штаты, наблюдались недозагрузка и недопроизводство, а также отсутствие культуры при работе с клиентами с пользой для потребителя. За пять лет до того никто и представить себе не мог, что такой «корабль» может быть приватизирован. Это была действительно революция, направленная на то, чтобы невозможное стало мыслимым и вероятным. В министерстве промышленности Кит Джозеф уже провел подготовку к этому «маневру», отделив почтовое ведомство, в структурном отношении затратное (убыточное), от телекоммуникаций, потенциально рентабельных.

В 1983 году Маргарет Тэтчер уже не видела причин откладывать дело на потом. Глава группы ее личных советников Джон Редвуд в нескольких словах передал направление ее размышлений: «Теперь вопрос не стоит, купит народ или нет, теперь стоит вопрос о том, как нам всё это сделать чисто технически». Естественно, профсоюзы были против, Лейбористская партия – тоже. Но в стране, где имелось три миллиона безработных, людей, рискнувших бы пойти на крупномасштабную акцию протеста, было немного. Как ни парадоксально, сопротивление скорее ощущалось в кругах, связанных с Сити. Несколько банкиров распространили обращение, в котором говорилось, что лондонский рынок капиталов не способен поглотить такое большое число выставленных на продажу акций и что есть риск полного краха. Гениальный ход придумал шеф группы личных советников Маргарет, предложивший действовать «через головы трусливых банкиров, согнувшихся в три погибели над своими устаревшими методами». Они не верят в успех операции, ну так пусть они ее и не осуществляют! Маленький городской банк «Клейнворт Бэнсон» по поручению правительства занялся технической стороной дела, правительство же обещало заняться рекламой, привлекая возможных покупателей. В ноябре 1984 года «машина была запущена». Один из филиалов рекламного агентства «Саатчи энд Саатчи» организовал громкую рекламную кампанию в пользу покупки акций «Бритиш телеком». Успех последовал незамедлительно. Два миллиона желавших приобрести акции устремились к окошкам касс, чтобы воспользоваться неожиданной удачей. Правда, акции сознательно были выставлены на продажу по заниженной цене. Надо было заставить покупателей-новичков проникнуться доверием к бирже. Результат превзошел все ожидания: путем продажи дополнительных акций с согласия приобретателей капитал предприятия был увеличен в четыре раза. Несмотря на противодействие профсоюзов, высказывавших сомнения в том, что наемные работники станут выкупать паи своего предприятия, 95 процентов работников «Бритиш телеком» поспешили это сделать. Так синдикалистская солидарность наткнулась на свои границы, потому что здесь уже действовала власть кошелька. Во время первой же котировки курс акций «Бритиш телеком» буквально взлетел, увеличившись на 90 процентов. Да, это был успех, невероятный успех! Заправилы Сити вдруг осознали, что акционер – это необязательно человек «комильфо», с которым можно встретиться за обедом в дорогом ресторане или вечером в своем закрытом клубе. Они никогда уже этого не забудут. Во время последующих актов приватизации крупные банки получат сказочные комиссионные…

Следующим в списке была Британская газовая корпорация. Лоусон хотел как можно шире открыть рынок для конкуренции. Казалось, на приватизацию корпорации уйдут годы. Но операция оказалась очень успешной, ее мастерски провели «Банк Ротшильда» и агентство «Янг энд Рубикам». Около 4,5 миллиона покупателей акций на сей раз бросились к окошкам, чтобы приобрести пакеты акций этого огромного конгломерата компаний. На улицах разыгрывались удивительные сцены: в то время как какое-нибудь жалкое стадо профсоюзных деятелей пыталось помешать кандидатам в акционеры добраться до заветных окошечек, размахивая плакатами, разоблачавшими «распродажу по дешевке британской энергетики», толпа выстраивалась в очередь, чтобы заполучить столь вожделенные акции. Люди из всех слоев общества, завсегдатаи биржи или совершеннейшие новички, никогда не видавшие прежде кругового прохода для маклеров на бирже, – все они покупали акции Британской газовой корпорации, их было 4,5 миллиона человек. В первый же день цена акций подскочила на 50 процентов.

Были приватизированы, то есть выставлены на торги, и другие крупные корпорации и компании: «Роллс-Ройс», «Бритиш эруэйз» (чьи акции во время первой котировки подорожали на 82 процента и чей капитал в результате продажи дополнительных акций увеличился в 11 раз). Только при продаже акций «Бритиш ойл» возникли кое-какие затруднения, так как ценные бумаги были выброшены на рынок в момент самого значительного падения котировок акций и курсов валют на мировых рынках. Уже шли приготовления к приватизации в таких отраслях, как водоснабжение, электроснабжение, сталелитейная промышленность; это должно было произойти в следующий срок пребывания Маргарет на посту премьер-министра.

Готовились к приватизации и активы периферийной сети железных дорог. Однако Маргарет Тэтчер всегда проявляла большую осторожность и противилась приватизации «Бритиш рейлуэйз» (сети национальных железных дорог). По ее мнению, эти ценные бумаги продать будет трудно, так как многие англичане очень сильно привязаны к этому национальному достоянию, а сила общественного мнения весьма велика. Итак, у Маргарет хватило мудрости не трогать железные дороги, но этой мудрости не будет у пришедшего ей на смену Джона Мейджора. И это ему дорого обойдется. Маргарет вела себя очень сдержанно и в отношении почты «Роял мэйл», ведь это ведомство также было окружено воспоминаниями и символами; к тому же оно было столь дорого сердцу Ее Величества…

Несомненно одно: в психологии англичан произошла революция. Доля государственного сектора в экономике уменьшилась на 60 процентов. Разумеется, было о чем поговорить. Лейбористы яростно критиковали сам принцип приватизации и в особенности методы оценки собственности, полагая, что национальное достояние Британии было продано по дешевке. Они даже подсчитали, что сумма недооценки составила в среднем 20 фунтов на человека. Особенно же острой критике подвергалось использование денег, полученных от приватизации. Этого удовольствия не лишило себя и самое традиционалистски настроенное меньшинство в партии тори. Во время речи перед членами так называемой Торийской группы реформ в «Карлтон клаб» в 1985 году Гарольд Макмиллан якобы выступил против «распродажи фамильного серебра». На самом деле он никогда не употреблял этого выражения. Его речь скорее была отмечена печатью ностальгии из-за того, что уходят на сторону целые куски британской промышленности, созданию которой он способствовал со всей искренностью патриота. Кстати, он делал это с тактом хозяина дома, видящего, как один за другим исчезают из дома предметы старины, «столовые приборы времен короля Георга, красивая мебель из гостиной, а затем и последняя картина кисти Каналетто». Аудитория там была своеобразная: в основном владельцы поместий и замков, – так что стрела попала в цель. Удар был столь ощутим, что на следующий день он вынужден был уточнить в палате лордов, что подвергал критике не принцип приватизации, а только то, как использовались эти гигантские суммы (около 29 миллиардов, полученных в период между 1983 и 1987 годами); другими словами, он подверг критике тот факт, что деньги, и большие, использовались для финансирования обычных бюджетов функционирования, а не инвестиционных бюджетов. Это достаточно логично, тем более что британское правительство представляло в 1986, 1987 и 1988 годах бюджеты, искусственно избыточные из-за огромных доходов от приватизации.

Существовали и определенные управленческие организации, создававшие кое-какие проблемы. Членами правлений этих почти самостоятельных неправительственных организаций в основном были либо высокопоставленные чиновники, либо промышленники, назначенные властями, и эти организации зачастую являлись одновременно и судьями в каких-то делах, и заинтересованными сторонами, что лишало их действия законности и демократичности. Когда в отрасли существует настоящая конкуренция (как в случае с ОФТЕЛ), они могли играть явно антимонополистическую роль. Но если монополия сохранялась (как в случае с ОФГЭС), то тогда польза таких организаций была менее ощутимой, тем более что из состава этих организаций были исключены общества потребителей.

Однако, несмотря ни на что, итог приватизации был весьма позитивен. Кроме того, что Казначейство получило очень и очень значительные суммы (около 15 процентов годового бюджета), значительную роль сыграл еще один фактор: крупные британские предприятия теперь были избавлены от забот по выбиванию субсидий. Они знали, что отныне и впредь должны во всем разбираться сами, ибо государство не будет уже всегда затыкать дыры. Говоря словами Кита Джозефа, «угроза банкротства предприятия пугает и возбуждает и рабочих, и менеджеров, заставляя их лучше обслуживать потребителей. В этом и заключается магия приватизации». Британцы, не впадая в такую лирику, все же были рады констатировать, что качество услуг стало гораздо выше. В частности, в сфере установки телефонов. До приватизации надо было ждать несколько недель, чтобы тебе подключили телефон, а теперь требовалось всего несколько дней. Культура обслуживания клиентов повышалась, и это было несомненное достоинство приватизации.

Кроме того, развивался настоящий «народный капитализм», что являлось одной из составляющих частей «тэтчеровской революции». Выражение «народный капитализм» не раз срывалось с уст Маргарет начиная с 1986 года. В 1980 году в Англии насчитывалось только три миллиона держателей акций, а в 1990-м – уже более одиннадцати миллионов. Цифры, конечно, относительные. Надо учитывать, что у многих мелких акционеров было всего по несколько акций. Они удовлетворились тем, что после приватизации сходили на биржу и обратно, а затем позволили нескольким сотням фунтов мирно уснуть в ценных бумагах. В 1991 году 80 процентов акций приватизированных предприятий прямо или косвенно были в руках активных участников коллективов-учредителей. Даже если демократия, которая должна сопровождать такое явление, как коллективное владение пакетом акций и участие рабочих в прибылях предприятий, не воцарится завтра, эффект приватизации ощущается уже сегодня, что относится скорее к сфере психологии. Многие британцы в процессе приватизации открыли для себя мир предпринимательства. Акции – это замечательное изобретение, и они не только для «них», они и для «нас» (а ведь раньше для «нас» были только сберегательные кассы). Классовые границы были отчасти разрушены, когда люди пришли на биржу и прошли по круглому проходу для маклеров. Слова «прибыль», «доход», «выгода» теперь уже не ругательства. Этот педагогический эффект открытия предпринимательства был усилен «большим взрывом», произошедшим в финансовой сфере в 1986 году и сопровождавшимся укреплением духа предпринимательства.

«Большой взрыв» и дух предпринимательства

Сити всегда был одним из центров мирового капитализма, хотя, конечно, отставал от Уолл-стрит и от Франкфурта [160]160
  Где находится Франкфуртская фондовая биржа. – Прим. пер.


[Закрыть]. Так было на протяжении всей второй половины XX века. Сити, зажатый между неоклассическими зданиями Английского банка, построенного Соуном, Королевской биржи и Фондовой биржи, не слишком изменился по сравнению с тем, как выглядел в XIX веке. Там всегда царила немного натянутая атмосфера всеобщей размеренности и чопорности, оставшаяся от Викторианской эпохи. Мужчины там всегда появлялись в шляпах-цилиндрах, костюмах в полоску и рубашках с жесткими стоячими воротничками, держа под мышкой зонтик и сжимая в руке «Файнэншл таймс». Как это ни парадоксально, но именно Маргарет Тэтчер, самая «викторианская» из всех премьер-министров Англии XX века, «пропела отходную» этому своеобразному миру. 27 октября 1986 года Найджел Лоусон, расширив планы, набросанные Сесилом Паркинсоном, спровоцировал «большой взрыв», открыв Лондон для брокеров-иностранцев. Рынок словно дематериализовался. Всё осуществлялось через компьютер. «Слово чести» британского джентльмена больше не принималось в расчет. Что было важно, так это правила международных финансов. Крупные международные банки устремились к этому финансовому эльдорадо, где акции и облигации теперь стали всего лишь товаром среди прочих товаров. В Европе начался расцвет дополнительных и производных товаров финансового рынка, таких как опционы на фьючерсные контракты и варранты (гаранты) на покупку ценных бумаг. За два года Сити занял первое место среди европейских рынков ценных бумаг. Второй рынок, предназначенный финансировать самых активных мелких и средних предпринимателей, возник там в 1987 году. Сегодня Сити занимает первое место в мире среди рынков обмена валют и третье в сфере страхования. С 1988 года примерно четверть от числа участников сделок, совершающихся в Сити, составляют иностранные банки.

Правила игры изменились. Глобализация наступала. «Многообещающие юноши», «яппи», завоевывали почтенные улицы, такие как Ломбард-стрит и Леденхолл-стрит. Появилась «новая раса» или порода людей, «раса» финансистов со всех концов света, носивших красные подтяжки и галстуки сомнительного вкуса. Это было нечто вроде «бесклассового общества», о котором мечтала Маргарет. Члены этого сообщества не ходили в уважаемые клубы, а ходили в бары или шикарные рестораны, где подаются сэндвичи с цыпленком. Деньги текли рекой. У всех на слуху были сплетни о невероятных зарплатах и еще более невероятных премиальных, выплачиваемых блестящим брокерам по случаю рекордных операций по слияниям-поглощениям, организованных частными банками; операции эти тогда, кстати, приобрели небывалый размах. Район Сити развивался: в 1983 году там работало около 200 тысяч служащих, а в 1989-м – уже более 500 тысяч. Даже в архитектуре проявилась эта культурная революция. Рядом со зданиями «старой школы» «Мидленд банка», словно шампиньоны, вырастали высотные здания. «Нэшнл Вестминстер Банк» почти раздавил своей 200-метровой высотой старое здание «Сити оф Лондон-клаб» с его стариннейшим фасадом, носящим явные следы Андреа Палладио. Даже здание ассоциации страховщиков «Ллойд» тонуло в архитектурном гигантизме. Возведение нового здания, открытого в конце 1986 года, было доверено Ричарду Роджерсу, одному из тех, кто возводил Бобур в Париже. Это огромный прямоугольник из стекла и стали, окруженный шестью башнями-спутниками, увенчанный огромным прозрачным атриумом. Такое соседство самого современного и самого традиционного порождает у некоторых впечатление «архитектурной шизофрении». Принц Чарлз в ходе одной из бесед в посольстве Франции позволил себе пооткровенничать, принявшись разоблачать и осуждать «это неистовство легких денег, эту отвратительную вульгарность, что искажает облик Лондона и превращает Сити в надменный ночной горшок». Может, так оно и есть. Не будем вступать в эту дискуссию по поводу хорошего вкуса. Но, в любом случае, это ярчайшее свидетельство экономического динамизма, победоносной воли и обновления английской экономики.

Следует подчеркнуть, что финансовый бум не ограничился сердцем Лондона. Снижение налогов, возросшая гибкость рынка труда, появление в финансовой сфере новых операций и профессий, а также советников по имущественным вопросам, имущественных судов – всё это способствовало возникновению новых предприятий. Немалую роль здесь сыграли и массмедиа, и новые средства информации. Так было во всех крупных городах, по крайней мере на юге Англии. Повсюду расцветали не только новые сообщества, но и новые отрасли услуг. Достаточно было прогуляться по центрам городов, чтобы увидеть, как пабы, забегаловки, где подавали рыбу с жареной картошкой, и другие типично английские заведения уступали место новым, современным бутикам, ресторанам иностранной кухни, барам или видеоклубам. Везде совершалась «третья революция». Несомненно, Найджел Лоусон способствовал ее вызреванию. С 1983 по 1990 год были созданы три миллиона новых рабочих мест (надо сравнить эту цифру с 1,7 миллиона рабочих мест, потерянных в традиционных отраслях промышленности). Одновременно рос и дух предпринимательства. На смену мечте устроиться на крупное предприятие и всю жизнь работать там под защитным зонтиком государства и профсоюзов, получая скромную, но гарантированную зарплату, пришла мечта о достижении независимости и, по возможности, о сопутствующих ей деньгах. Между 1983 и 1989 годами около трех миллионов человек попытали счастья, создав свои предприятия. В 1989 году 11 процентов активного населения жили на доходы от рабочих мест, созданных самостоятельно. Это теперь был мир «наших», «нас», мир «нашего народа», «наших людей», как говорила Маргарет.

Образцами для подражания в тэтчеровской Англии стали великие магнаты, воротилы, «акулы бизнеса», создавшие «тяжким трудом и путем сбережения средств» целые империи. Такими, например, стали Ричард Брэнсон, основатель корпорации «Вирджин», и Анита Роддик, преуспевшая в мире моды; они стали героями этой эпохи предпринимательства. Так как истеблишмент всегда готов принять элиту делового мира, многие из них облагородились, то есть стали дворянами, а некоторые даже обрели титулы пэров при поддержке Маргарет: Майкл Ричардсон, Джеффри Стерлинг и Джек Лайонз. Быть может, английский истеблишмент более дальновиден, нежели французская аристократия накануне Французской революции, он раскрывает свои двери для этих парвеню и нуворишей, поскольку понимает, что это и есть незаменимое средство для того, чтобы обеспечить постоянство своего существования. Даже если некоторые из этих предпринимателей исповедуют идеи, весьма далекие от высокоморальных идей Маргарет Тэтчер (Ричард Брэнсон, например, называет себя не иначе как «дитя 68-го года»), Мэгги все равно ими восхищается, ибо они «взяли в руки свою судьбу, а не предоставили другим право заботиться о них». В любом случае она отдает предпочтение им, а не «старым крокодилам из старой финансовой аристократии», которые, как она пишет в мемуарах, «получили больше других и из-за этого создают себе комплексы, а потому нуждаются в излечении путем налогообложения»… В одном из лучших своих романов «Приятная работенка» Дэвид Лодж, проницательный, очень жесткий критик британского общества и образа жизни, вложил в уста одного из героев, профессора Суолоу, следующие слова: «Я вдруг стал читать в „Гардиан“ страницы, посвященные экономике, и находить их захватывающе интересными, и это после тридцати лет, на протяжении которых я читал только страницы, посвященные искусству, литературе и спорту».

Нация собственников

Развитие предпринимательства было усилено и духом собственничества, которому Маргарет Тэтчер придавала такое большое значение. Она мечтала о «демократии собственников», ибо полагала (и не без оснований), что обладание «домом», то есть жильем, столь дорогим сердцу среднего англичанина, является мощным фактором социальной интеграции, а также и развития склонности к консервативным ценностям. Хотя Мэгги в теоретическом плане всегда являлась ярой сторонницей свободного рынка, она так и не уступила своим канцлерам Казначейства, просившим ее о позволении выровнять порядок ссуд на приобретение недвижимого имущества в соответствии с законами общего права. Она упорно будет держать процентную ставку ссуды на низком уровне, а также субсидировать выплату налоговых вычетов при покупке так называемого основного жилья, и будет это делать по политическим и социальным причинам, осознавая их значимость для общества. Даже невзирая на то, что самые близкие ей по духу люди, такие как Ник Ридли, находили оказание помощи приобретателям жилья опасным для страны, так как инвестиции уходили «на сторону», то есть не способствовали созидательной деятельности. создающей рабочие места, Мэгги твердо стояла на своем. Итак, в 1980 году 55 процентов британцев являлись владельцами своих домов, в 1987-м – 64 процента, в 1990 году – 67 процентов.

Это – явный успех, и достижение его было очень облегчено тем, что органам местного самоуправления правительство вменило в обязанность уступить съемщикам по сниженным ценам жилье в домах с умеренной квартплатой. В 1987 году около миллиона британцев воспользовались такой удачей. В 1990-м таковых было уже 1,5 миллиона; кстати, Маргарет поставила целью, чтобы к концу ее «третьего срока» таковых было два миллиона. Правда, на это ей не хватило времени… Эти капиталовложения в семью так много значили для Маргарет и для мира, существовавшего в ее воображении, что она сама поехала в Шотландию, в Форрес, чтобы вручить ключи первому собственнику такого жилья и миллионному приобретателю.

Система, разумеется, была не без изъянов. Прежде всего, речь шла об ограничении влияния местных властей. Когда пост канцлера Казначейства занимал Джеффри Хау, местные власти имели право реинвестировать в строительство новых жилых домов с умеренной квартплатой не более 50 процентов сумм, полученных от продажи социального жилья, при Найджеле Лоусоне эта цифра снизилась до 20 процентов. Результат не заставил себя ждать. Тогда как в 1979 году ежегодно строилось не менее 160 тысяч квартир, то в 1990-м – не более 35 тысяч. Если выставляемые на продажу дома находились в основном в кварталах, не пользовавшихся дурной славой, то в конце «эры Тэтчер» социальное жилье стало убежищем для населения, которое принято называть «проблемным» или неблагополучным: иммигрантов, бедных, старых или больных. Несомненно, всё это способствовало возникновению неких гетто, хотя этот процесс и без того уже был почти необратим. Кстати, результатом проведения такой политики можно считать и появление орд людей без определенного места жительства, заполнявших центральные кварталы крупных городов, вплоть до Гайд-парка. Эта политика, несомненно, способствовала всяческим спекуляциям, так как цена недвижимости за три срока пребывания Маргарет у власти выросла в среднем в три раза. Наконец, некоторые семьи из числа приобретших жилье погрязли в долгах, не смогли выполнить взятые на себя обязательства и вынуждены были на унизительных и невыгодных условиях продать жилье, приобретенное с таким трудом. Исследователи полагают, что примерно 3 процента семей оказались в таком положении. Итак, можно сказать, что операция в общем прошла успешно и только реальность, касающаяся маргинальной среды, бросает легкую тень на этот успех. Можно только сожалеть, что Маргарет Тэтчер не настояла на том, чтобы все деньги, полученные от продажи социального жилья, шли на строительство нового социального жилья, что позволило бы вновь и вновь «приводить в действие этот насос». Правда, в то время ей приходилось вести борьбу с «группами местных депутатов», а также борьбу за снижение государственных расходов.

Политика развития частной собственности, и это, вероятно, самое главное, свидетельствует о явном движении британского общества к среднему классу. Если съемщики жилья уже принадлежали к среднему классу, то став собственниками жилья, ощущали себя увереннее в этом статусе. Иметь некую собственность – это и означает быть представителем среднего класса. Нельзя ничего понять в «тэтчеровской революции», если не принимать во внимание эти перемены в состоянии умов.

Всё, о чем здесь шла речь, потом назовут «чудом Лоусона».