Текст книги "Белый вереск"

Автор книги: Жаклин Рединг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Имея полную свободу передвижения и пользуясь связями, приобретенными на континенте, Роберт, выдавая себя за агента собственного отца, скупал произведения искусства, пополняя таким образом семейную коллекцию. Финансировал эти покупки его отец. Постепенно Роберт пошел еще дальше: не все купленные работы он пересылал в Англию – некоторые перепродавал, а полученную прибыль делил с отцом.

Все это помогло Роберту завоевать репутацию истинного ценителя, в компетенции которого мало кто решился бы усомниться. Дело оказалось весьма прибыльным. Не успел Роберт вернуться с континента, как слухи о его возросшем капитале распространились по всей Англии.

Впрочем, об истинных размерах его состояния не знал никто, даже отец. Единственным человеком, которому он поведал о своих успехах, оказался поверенный Куинби, губы которого всегда были сжаты так плотно, словно он только что съел дюжину лимонов без сахара. Последняя сделка, заключенная Куинби, доставила Роберту большое удовольствие: поверенный «приобрел» для него леди Энти Барретт.

– Завтра я уезжаю в Девонбрук-Хаус, чтобы сообщить отцу и Джеймсону о предстоящем событии, – сказал Роберт, отодвигая тарелку с ужином. – В Лондон вернусь за неделю до венчания вместе с ними.

– Что ж, таким образом ты избавишь себя от нудных приготовлений к свадьбе. Довольно разумное решение, надо сказать, – заметил Ноа. – А как же леди Энти? На первый взгляд она в восторге, но что на самом деле думает о твоем внезапном отъезде из Лондона?

– Ну-у… Скажем, перспектива присутствия на венчании моего отца и моего брата со своей великолепной женой перевешивает чашу сомнений, – улыбнулся Роберт. – Ты же сам сказал, что Энти целиком погрузится в приготовления к венчанию, которое, несомненно, станет самым крупным событием сезона. Знаешь, уверен, что она даже и не заметит моего отсутствия, пока не окажется перед алтарем.

Ноа лишь недоверчиво покачал головой:

– Нет, братец, мне кажется, ты делаешь что-то не то.

Тут Роберт заметил человека, пробиравшеиеся к ним между столиками. Он был одет в безупречный синий сюртук; начищенные до блеска высокие сапоги сверкали как зеркало, светлые волосы модно подстрижены, а белоснежный галстук (не в пример галстуку Ноа) завязан идеально.

– Можно ли заключить по вашей усмешке, лорд Роберт Иденхолл, что прекрасная леди Энти Барретт все-таки умудрилась поймать вас в свои шелковые сети?

С этими словами Бартоломью Арчер, виконт Шелдрейк, опустил свое холеное тело на один из пустующих за столом стульев. Знакомые прозвали его Толли. Он познакомился с Робертом в Оксфорде больше десяти лет назад. Потом они вместе служили на континенте. Роберт знал, что, несмотря на фатоватую внешность, Толли честный и мудрый человек, который прекрасно управляется со своим имуществом, приносящим ему немалый доход, и всегда в курсе всех событий. Виконт знал всех известных лондонцев; никто не решался рвать с ним отношений, дабы не рисковать своей репутацией, ибо для любого человека разрыв с Толли означал, по сути, потерю репутации.

Толли вопросительно смотрел на Роберта, ожидая ответа, но тот, похоже, не спешил его давать. Можно было не сомневаться, что в этот момент новость о его предстоящей женитьбе на Энти со скоростью света распространялась по переполненному клубу.

– Хочу поблагодарить тебя, – проговорил Толли, аккуратно стягивая с рук изящные лайковые перчатки. – С твоей помощью я только что выиграл пятьдесят гиней у этого зануды Натфилда. Он утверждал, что ты забросишь это дело, а леди Энти предпочтет Уайтби и его отца-маркиза, хотя штучки, которые выкидывал Уайтби, признаться, многих раздражали. А сейчас Натфилд предложил удвоить ставку, заявив, что твоя помолвка расстроится к Михайлову дню. Роберт сухо улыбнулся.

– Принимай пари, Толли, – посоветовал он. – К Михайлову дню мы с леди Энти уже будем коротать время за городом.

Толли усмехнулся:

– Да уж, пожалуй, я поставлю еще пятьдесят гиней, вот только не думаю, что тебе придется тосковать в обществе леди Энти. Она – замечательное существо, друг мой. – Он театрально вздохнул. – Ты еще у кого-нибудь видел такие светлые локоны? И такие зеленые глаза? Она как фея парит над лучшими бальными залами, и готов еще раз побиться об заклад, в этой хорошенькой головке зреют неглупые мысли. Если не ошибаюсь, ее отец не жалел денег на воспитание дочери. Она блестяще образованна, прекрасно играет на фортепьяно, поет как ангел, и никто ни разу не видел, чтобы она хоть на кого-то бросила косой взгляд. К тому же у нее безупречный вкус. Да, Роб, ты сделал отличный выбор.

Роберт улыбнулся:

– Не зря же меня считают тонким ценителем искусства.

– Ну да, – рассмеялся Толли, – только на этот раз знаток будет оценивать произведение искусства, разложив его на широкой кровати. Послушай, может, мне стоит заключить пари на то, что к следующему сезону вы вернетесь в Лондон с ребенком?

Роберт спокойно посмотрел на приятеля:

– Думаю, это будет выгодное пари.

– Такое же «выгодное», как и спор на твоего португальского зверюгу, который побеждает всех в Ньюмаркете?

Роберт усмехнулся. Толли называл Баяра «зверюгой», потому что на многочисленные предложения продать скакуна он отвечал отказом. Впрочем, от желающих приобрести мышастого коня отбою не было. Роберт раздобыл прекрасного скакуна во Франции: французы, отступая, пускали чистокровных андалузских лошадей на еду, а тех, кого съесть не успевали, просто забирали с собой. Так что Роберт без зазрения совести украл коня у спящего француза. Он нарек его Баяром и привез с собой в Англию, чтобы сохранить превосходную породу.

– Не сомневаюсь, что Баяр выиграет на скачках, – заметил он.

– Будем надеяться, – покачал головой виконт. – И еще я не теряю надежды, что твоя жена не станет ревновать тебя к нему… – он усмехнулся, – и не уговорит продать.

– Но ведь существует еще любовь Роба к искусству и книгам, – подмигнул собеседникам Ноа. – Что-то я не видел красивой женщины, позволившей бы мужчине любоваться чем-то или кем-то, кроме нее.

– Бедняга Роб! – вскрикнул Толли. – Кстати, еще не поздно передумать.

– Ну да, чтобы ты смог занять мое место? – проговорил Роберт. – Нет уж, дружище, даже не надейся.

– Энти, что и говорить, – настоящее сокровище, – оглядываясь вокруг, вымолвил виконт, – но, признаюсь, у меня и в мыслях не было покушаться на твое место.

– А я уверяю тебя, что и не думал отказываться от своего намерения жениться. Иначе моего поверенного хватит удар. – Роберт пожал плечами. – Да и что я стану делать с домом, который купил нынче утром?

– Ты купил дом? В городе? Да уж, похоже, все продумано. И где же расположен сей дворец?

– На Чарлз-стрит, недалеко от Сент-Джеймс-сквер.

– Да, друг мой, это впечатляет, – усмехнулся Толли. – Не мудрено, что твоего поверенного чуть не хватил удар. Полагаю, за последнюю неделю он натерпелся от тебя такого, чего в его практике не встречалось за все долгие годы работы у твоего отца.

– Видел бы ты беднягу Куинби этим утром, – усмехнулся Роберт. – Мне казалось, он упадет в обморок прямо в кабинете Гастингса, когда граф наконец-то подписал бумаги. Клянусь, Куинби сдерживал дыхание все время, пока мы обсуждали сделку.

– Отлично сработано, мой друг! – Толли поднял бокал. – Да, отлично! Выпьем за то, чтобы твой кошелек год от года становился все тяжелее и чтобы ты никогда не разочаровался в своей жене! – Виконт замолчал на мгновение, чтобы опрокинуть остаток кларета. – Совсем неплохо для второго сына герцога, которого, по слухам, ждет титул графа. Знаешь, дружище, твоя жизнь – настоящая сказка. Ты достиг всего, о чем можно мечтать: получил умную и красивую невесту, твой дом расположен в самом престижном месте Лондона, скоро ты станешь графом. И я спрашиваю: может ли хоть что-то измениться в худшую сторону?

Глава 2

15 марта 1815 года

Лондон

Итак, может ли что-то измениться в худшую сторону? Слова Толли не шли у Роберта из головы, когда он сидел перед Куинби, перечислявшим его владения.

– … поместье Девонбрук с годовым доходом, собственность в Южном Йоркшире и Глостершире – также с доходами, Иденхолл-Хаус – здесь, в Лондоне, ну и, конечно, недавно приобретенный вами дом на Чарлз-стрит…

Тот самый дом, который Роберт мечтал разделить с Энти. Этим утром она должна была стать его женой.

Как могло случиться, что всего месяц назад Роберт предполагал, что все наконец-то встало на свои места – именно так, как ему хотелось, и что жизнь отныне потечет спокойно и размеренно?

Он тогда только что обручился с молодой женщиной, о какой может только мечтать любой мужчина, купил дом на одной из самых модных улиц Лондона, ожидал титула графа – за блестяще проведенные операции во время войны. Как мог он быть до того наивным и глупым, что поверил пророчеству Толли, будто отныне ничто не омрачит его существования?!

И вот теперь все изменилось. Жизнь, о которой он мечтал, женитьба, вообще будущее – все уничтожено диким пламенем, охватившим Девонбрук-Хаус и забравшим с собой всю его семью.

Роберт все еще спрашивал себя, что заставило его уснуть в ту ночь – его первую ночь в Ланкашире, в Девонбрук-Хаусе – в библиотеке на первом этаже, отгороженной от основной части дома сводчатой галереей? А ведь он тоже должен был быть на втором этаже в своей комнате, расположенной в семейном крыле особняка, где находились кабинет отца, покои Джеймсона и Элизабет и детская, в которой спал его любимый племянник Джеми. Но в ту ночь Роберт засиделся допоздна – после ужина он потягивал в библиотеке бренди, болтая с отцом. Они обсуждали предстоящие покупки и, разумеется, коллекцию. Смеялись над тем, как Гастингс купил Ван Дейка, и над тем, какую роль это сыграло в судьбе Энти. Да, тем вечером они обсуждали будущее, которое виделось Роберту таким радужным.

Спустя несколько часов, когда дом затих, отец поднялся и собрался идти к себе. И на прощание он сказал сыну одну очень важную вещь. Отец сказал, что гордится им. Это были последние слова, услышанные от него Робертом.

Отец ушел из библиотеки после полуночи, но Роберт еще не устал. Он был слишком возбужден мыслями о грядущем – о своей женитьбе, о судьбе коллекции, о финансовой независимости. Итак, Роберт остался в библиотеке, чтобы почитать (теперь он даже не мог вспомнить, какая книга привлекла его внимание), смакуя отличный бренди, и теперь уже не узнать, что же именно – книга или спиртное – заставило его задремать в кресле перед камином.

Позднее, когда он проснулся, почувствовав резкий запах дыма, первым делом подумал, что труба засорилась и комната наполняется дымом от очага. К тому мгновению, когда он понял, что дым затягивает в библиотеку из-под двери, весь дом уже охватило неистовое пламя. Озверевшие языки огня бешено метались по большой лестнице, и Роберту показалось, что ему не удастся подняться на второй этаж, чтобы спасти близких.

Но он все же сделал попытку вытащить родных из огненной ловушки. Роберт добежал до детской – первой комнаты в семейном крыле. Маленький Джеми лежал без сознания на кровати. Схватив мальчика, Роберт выбежал из объятого огнем дома, зовя на помощь, и уложил крохотное тельце ребенка на влажный от росы газон. Слуги тем временем образовывали цепочку, пытаясь потушить пожар.

Когда Роберту удалось вернуться в дом, огонь уже нельзя было остановить. Он попытался пробиться сквозь пламя, закутавшись в тяжелые портьеры, сорванные с окна нижнего этажа, но тут прямо перед ним с грохотом обвалился потолок. Полыхавший огонь подступал все ближе. Роберт понял, что надо поворачивать назад, – в сложившейся ситуации он бессилен.

Пожар прекратился лишь к вечеру следующего дня, и только тогда Роберт осознал величину своей потери.

Западное крыло, как и большая часть особняка, сгорело: белый известняк, из которого было построено здание, покрылся сажей и закоптился. От верхней галереи, в которой на обитых шелком стенах отец развешивал картины из своей коллекции и портреты всех Иденхоллов, написанные еще в незапамятные времена, не осталось и следа Высокий потолок бальной залы, расписанный два столетия назад Гринлингом Гиббонсом, с украшавшими его десятью хрустальными люстрами, обвалился.

Роберт помнил, что в те дни, когда его мать устраивала свои роскошные балы, им с братьями разрешалось бегать в носках и кататься на животах и попках по мраморному полу. Их мать, герцогиня, всегда смеясь говорила, что никому не натереть полов лучше, чем ее мальчикам. И вот теперь весь дом разрушен; огонь не пощадил ни одной комнаты. Впрочем, нет: одна комната все же уцелела.

Библиотека, в которой хранились около тридцати тысяч томов, древние манускрипты и свитки, осталась нетронутой; языки пламени лишь слегка подкоптили западную стену. От огня ее спасла увитая плющом арочная галерея. По иронии судьбы, отец нарочно отделил библиотеку от дома, разумеется, не для того, чтобы прятаться там от огня, а чтобы иметь возможность предаваться в уединении размышлениям. Теперь библиотека напоминала единственного уцелевшего в бою солдата, одиноко стоящего на поле брани.

Позднее Роберту сообщили, что тело его брата Джеймсона нашли лежащим на теле его жены – видно, тот пытался защитить ее и их еще не родившееся дитя, которое та носила под сердцем. Их придавило обвалившимся потолком. Съежившееся тело герцога обнаружили в углу его комнаты – он умер от удушья. Джеми, милый четырехлетний Джеми, которого Роберт спас из огня и который должен был стать пятым герцогом Девонбруком, так и не пришел в сознание – крохотное тельце ребенка не смогло справиться с ядовитым угарным газом, наполнившим легкие.

Был и еще один человек, не выдержавший свирепого натиска огня. Пьетро, слуга и компаньон Роберта, спал в его комнате, расположенной в конце коридора, когда начался пожар. Этот человек много раз спасал жизнь своего хозяина; он бодрствовал ночами, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы Роберт мог хоть немного отдохнуть. И этот человек тоже погиб. Впрочем, причиной его смерти послужил не огонь: Пьетро выпрыгнул из окна, спасаясь от бушующего пламени, и разбился насмерть.

Роберту сказали, что пожар начался в семейном крыле, и причина его возникновения возбуждала подозрения. От этого его страдания лишь усилились. Уже одна мысль о том, что все близкие погибли, была невыносима, но, вспоминая даже во сне, что кто-то мог намеренно поджечь огромный особняк, Роберт просыпался в холодном поту с криком ужаса на устах. Кто мог решиться на такое? Кому могло прийти в голову уничтожить всю семью?

Роберт сумел пережить страшное горе лишь благодаря младшему брату. Едва узнав о пожаре, Ноа немедленно примчался в Девонбрук из Лондона, и пока Роберт лечил многочисленные ожоги на лице и на руках, полученные во время пожара, Ноа занялся необходимыми в таких случаях приготовлениями. Несмотря на то что сезон в столице уже начался, весь свет собрался в Ланкашире на похороны герцога и его близких. На траурную церемонию прибыл даже регент: скромно одетый, он от всей души выразил соболезнования Роберту и Ноа.

И лишь Энти, что казалось весьма странным, не приехала.

Впрочем, вечером печального дня посыльный, вымокший до нитки под весенним дождем, начавшимся на рассвете, доставил письмо от лорда Гастингса. Сидя у камина в гостиничном номере, Роберт слушал, как Ноа читает его послание. Лорд сочувствовал потерям Роберта, желал ему поскорее оправиться от внезапной беды. В конце письма Гастингс выражал надежду, что Роберт поймет Энти, которая расторгает помолвку и отказывается выходить за него замуж. Он добавил, что его дочери было нелегко принять такое решение, и свалил все на переменчивый женский характер. Гастингс даже успел разослать сообщение о разрыве помолвки в газеты, справедливо заключив, что у Роберта (какая забота!) не найдется на это времени.

Несмотря на многословность письма и, по сути, не вдумываясь в его содержание, Роберт все же понял основное: лорд Гастингс давал ему понять, что его дочь не выйдет замуж за слепого.

Даже сейчас, спустя несколько недель после пожара, Роберт не мог без боли смотреть на свет, чуть более яркий, чем пламя единственной свечи. Он лишь смутно различал тени предметов, находившихся рядом с ним. А когда наступали сумерки, боль проходила, но тогда он погружался в полную темноту.

Доктор Данбери, лечивший Роберта с детства, первым осмотрел молодого человека. Поначалу он заявил, что его слепота – временная и что через некоторое время зрение к Роберту вернется. Но прошло три недели, а состояние Роберта не улучшалось, и доктор Данбери стал терять надежду. Он пришел к заключению, что глазные нервы повреждены сильным жаром и слишком ярким светом, исходящим от огня, поэтому заявил, что не может определенно сказать, вернется к его пациенту зрение или нет.

Приехав в Лондон, Ноа созвал целый консилиум врачей. Один из них предложил прикладывать на глаза Роберта пиявок, «дабы те высасывали сгоревшую кровь», как он выразился. Другой не нашел ничего лучшего, чем посоветовать ослепшему Роберту промывать глаза раствором щелока. Молодой человек отверг эти способы лечения и заперся в темной комнате, снова и снова вспоминая кошмар пожара и думая о своих потерях.

В конце концов Ноа попросил своего доктора, который все пытался навязать Роберту какие-то заграничные снадобья, смастерить для брата пару темных очков, чтобы защитить глаза несчастного от яркого света, приносившего ему так много страданий. Ноа решил, что очки помогут Роберту и тот сможет покинуть наконец свое темное убежище и выходить из дома. Таким образом, Роберт смог вернуться в общество: он или катался в карете по Гайд-парку, или посещал спектакли в опере, привлекая, однако, своими очками всеобщее внимание.

Бывший слуга отца Роберта – Форбс, который во время пожара спал в комнате для прислуги, занял место погибшего лакея. Признаться, ни у Роберта, ни у Форбса не было ни малейшего желания сходиться ближе. Сварливый и раздражительный, Форбс держался надменно и отчужденно. Он даже не пытался скрыть, что новый хозяин ему не по нраву. Впрочем, несмотря на то, что Форбсу не хотелось ублажать Роберта, он был весьма неглупым человеком и понимал, что выбора-то у него, собственно, нет. В его преклонном возрасте уже не найти такого тепленького местечка.

Поэтому так уж случилось, что Форбс занял место слуги Роберта, а тот позволил ему сделать это. Что и говорить, с Пьетро Форбса не сравнить, но и он худо-бедно справлялся со своими обязанностями. Форбс содержал в чистоте одежду молодого хозяина и, в дополнение к тому, что ему приходилось брить хозяина, оказывал ему и другие мелкие услуги. Можно даже сказать, что из простого слуги он превратился в компаньона Роберта, который был не в состоянии передвигаться по дому без посторонней помощи. Роберт не видел, что находится вокруг него, не знал, куда положить вещи, когда они становились не нужны ему. Даже сейчас, в кабинете Куинби, Форбс, как сторожевой пес, стоял за креслом своего хозяина-инвалида.

Сам же Роберт пребывал в таком оцепенении, что почти не обращал внимания на грубоватое поведение лакея и не задумывался над тем, что может подыскать кого-то другого на его место. Впрочем, временами Роберт спрашивал себя, что такого он сделал или сказал Форбсу, отчего тот так его невзлюбил. Роберт пребывал в неведении до одного случая, который помог ему понять, почему Форбс держится с таким видом, словно ему приходится прислуживать самому дьяволу. Кстати, почти вся прислуга в доме поддерживала Форбса.

Может, потеря одного из чувств усилила остальные чувства Роберта, но он побаивался, и, как выяснилось, не зря, своего возвращения в общество.

Почти две недели он прогуливался в одиночестве, понимая, однако, что рано или поздно ему придется выходить на люди. Как-то раз вечером Ноа и Толли уговорили его отправиться вечером в клуб. Они сказали, что просто зовут его поужинать. Чтобы Роберт потихоньку начал снова привыкать к светскому обществу. Ведь не на бал же и не на прием они его звали! И там не будет шумной толпы. Так, обычный ужин в кругу старых знакомых.

И Роберт согласился. Тем более что ему не придется встречаться в клубе с женщинами, которые тут же могли бы сочинить целую мелодраму. К тому же в клубе он никак не сможет натолкнуться на Энти. Хоть разрыв их помолвки и не задел сердца Роберта, ее отказ выходить за него замуж больно ранил его честь, ведь он так хорошо все просчитал. Так что почему бы не позволить себе отужинать в компании старых приятелей? Особенно если они не станут разводить разговоров о пожаре и открыто жалеть его. Ему даже захотелось пойти.

Большей ошибки он совершить не мог.

Появление Роберта в клубе произвело настоящий фурор: все замерли на месте и воззрились на него, едва он появился в дверях. Кстати, что бы там ни говорили, Роберт стал герцогом, и на это нельзя было не обращать внимания. А если добавить к этому сплетни о пожаре, о его внезапной слепоте, да еще увидеть на нем зловещие темные очки, то понятно, почему его фигура вызывала столь сильный интерес. Можно было не сомневаться в том, что о времени его появления в свете уже заключались многочисленные пари. А уж теперь, когда Роберт объявился в клубе, даже утренние газеты непременно устроят из этого шумиху.

Некоторые завсегдатаи клуба спокойно поздоровались с ним, бывшие однокашники по университету высказали соболезнования по поводу смерти его отца. Так, отвечая на приветствия, Роберт с Ноа и Толли и продвигались к Кофейной гостиной, где собирались ужинать. Когда они уселись за стол, Роберт услыхал, как шумный гомон, вызванный его появлением, стал постепенно стихать. Мужчины вернулись к своему бренди и картам, и Роберт было понадеялся, что сможет постепенно войти в обычную колею.

И тут он услыхал о бегстве Наполеона с Эльбы.

– Так Наполеон во Франции? – спросил Роберт, все – еще надеясь, что ослышался, неправильно истолковав разговор за соседним столиком.

Наступило долгое молчание, которое наконец прервал Ноа:

– Да, Роб, Наполеон высадился в Каннах первого числа.

Неужели он сумел так отгородиться от окружающего мира, что даже эта важная новость не дошла до него?

– Первого? – переспросил Роберт. – Уже две недели назад? А что же Франция? Что говорит Веллингтон?

– Газеты писали, что во Франции его встретили как героя, а не с позором сосланного узурпатора.

– Боже мой! – покачал головой Роберт. – После поражения в Америке и других более мелких неприятностей английской армии не позавидуешь.

– Но Веллингтон все еще в Вене, – вмешался в разговор Толли. – Завтра я отправляюсь к нему, – после некоторой паузы добавил он. – Поэтому я и уговорил тебя прийти сегодня сюда, Роб. Я, видишь ли, хотел попрощаться с тобой перед отъездом на континент. Не знаю, когда вернусь назад…

«Если вообще вернешься», – подумал Роберт.

– Но почему же мне не сообщили о бегстве Наполеона? – вслух спросил он. – Несмотря на то что я ушел в отставку, Веллингтону известно… – Роберт замолчал. Разумеется, ему ничего не сообщили. Да никто и не подумает снова звать его на службу. В конце концов, кому нужен слепой, если прежде его особенно ценили именно за способность видеть и запоминать все увиденное?

Роберт нервно сжал кулаки. Ничего не поделаешь: как бы он ни старался не замечать своего нынешнего состояния, от правды не уйти.

Он стал никому не нужным инвалидом.

Бесполезным.

– Я расскажу Веллингтону о том, что здесь произошло, Роб, – пообещал Толли. – И Бонапарту нечего надеяться, что он сумеет завоевать мир, раз уж однажды он так крупно проиграл.

– Надеюсь, ты прав, – нахмурившись, заметил Роберт.

Разговор затих, пока официанты накрывали на стол. Потом Ноа и Толли принялись за еду, а Роберт с каменным лицом молча сидел за столом, не притрагиваясь к пище. Он не был уверен в том, что сумеет нащупать вилку, а о помощи просить не собирался.

Молчать было неловко, зато Роберт слышал все разговоры и шепот вокруг. Его так интересовало все, касающееся Наполеона, что он и не заметил, как беседа приняла другое направление.

Поначалу Роберт улавливал лишь обрывки фраз.

Пожар. Слепой. Врачи не уверены, что зрение вернется.

Все потеряно.

Его отец был богатым человеком, но почти все деньги вложил в Девонбрук-Хаус и свою коллекцию, которая должна была перейти Роберту в наследство. Но теперь, за исключением небольшой части коллекции, хранившейся в Иденхолл-Хаусе в Лондоне, все произведения искусства, составлявшие гордость герцога, были уничтожены огнем. А вместе с ними – и надежда Роберта на спокойное будущее.

Затраты, необходимые на восстановление Девонбрук-Хауса из руин, разорили бы и человека с солидным финансовым положением. Конечно, у Роберта хватало собственных владений, даже, признаться, их было многовато для второго сына. Но достаточно ли для герцога? Герцогу, собственность которого, нажитая за многие века, уничтожена пожаром? Можно не сомневаться, что у Энти были отличные отметки по арифметике, поэтому ей не понадобилось много времени, чтобы подсчитать, что ждет ее в будущем, если она станет женой Роберта.

Впрочем, не только эти соображения повлияли на ее решение.

Роберт бы не поверил, если б не услышал этого в клубе своими ушами. Голоса постепенно становились громче, кто-то смеясь стал рассказывать о каком-то бедняге, который застал жену в постели с собственным слугой. Похоже, никто даже не задумался о том, что Роберт может слышать разговор.

Внезапно кто-то предложил поспорить на двадцать пять гиней, что Роберт сам устроил пожар в Девонбрук-Хаусе.

Герцог не знал, кто произнес роковые слова, но, услыхав их, впал в ярость. Молодой человек вскочил, опрокинув стол, отчего вся посуда и бутылки с грохотом полетели на пол. Он принялся выкрикивать обвинения в адрес спорящих, требовал, чтобы те назвали свои имена, грозился призвать их к ответу. Жалкое, должно быть, было зрелище: слепой человек, грозящий кому-то кулаком, вызывает невидимого обидчика на дуэль. И даже не знает при этом, стоит ли тот перед ним, за ним, и находится ли он вообще в той же комнате. – Роб, не надо, – успокаивал брата Ноа. Потом они с Толли провели Роберта к выходу по подозрительно притихшему клубу и усадили в наемный экипаж. С тех пор прошла уже неделя, и лишь в это утро Роберт решился выйти из дома, чтобы посетить приемную своего поверенного Куинби. Ему было не по душе выслушивать завещание о собственности, которая должна была перейти к Джеймсону, а теперь волею судьбы стала его собственностью. Роберт уже несколько раз откладывал визит к Куинби, но некоторые бумаги надо было подписать немедленно, поэтому молодой человек, преодолев отвращение, все же приехал к поверенному.

Внезапно от размышлений его оторвал голос Куинби, с громким восклицанием вспомнившего что-то:

– Ах да, ваша светлость, как же я мог забыть! Есть же еще владения в Шотландии!

Роберт все знал о доходах с семейной собственности, об их семейных делах, но вот о владениях в Шотландии ему не приходилось слышать.

– В Шотландии, Куинби, я не ослышался?

– Да, ваша светлость. Кажется, это называется «Росс-мо-ри», – произнес поверенный по слогам. – Этой древней постройке почти пять веков. Дом был выигран Девонбруками на пари. – Куинби замолчал, листая бумаги. – Ага! Он должен был стать частью вашего наследства. Здесь написано, что я должен передать вам его как одно из «тайных сокровищ, которое только вы сможете оценить», как выразился ваш отец. Он считал, что там отлично ловится рыба.

Кажется, – продолжал поверенный, – ваш отец выиграл дом у какого-то шотландца, от которого отвернулась удача. Да, это был шотландский лорд, неудачно затеявший торговлю табаком во время войны с колониями… Первой войны… Поместье находится в западной части гор, туда можно добраться лишь на корабле, потому что до дороги от дома целых двадцать миль. Судя по бумагам, это поместье не приносит большого дохода. Агент герцога написал ему об этом, предложив продать поместье, но тот ответил, что ему наплевать, приносит оно доход или нет. Герцог любил временами отдыхать там, утверждая, что нигде так хорошо не проводит время в уединении, тем более что охота и рыбалка там превосходные. Герцог говорил, что в Шотландии он совершенно забывает о своей обыденной жизни. Судя по записям, ваш отец бывал там пять раз за последние два года. Если хотите, ваша светлость, я разузнаю, сколько можно получить за продажу дома.

Роберт вспомнил, что отец действительно несколько раз куда-то таинственно исчезал на несколько недель. Обычно это бывало в самом конце сезона. Герцогиня, да и вся остальная семья отправлялись в это время в Девонбрук-Хаус, а герцог присоединялся к ним позднее. Тогда Роберт не знал, где отец, и даже мать ничего ему не рассказывала. Узнав сейчас о доме в Шотландии, он не переставал удивляться их скрытности.

Что отец имел в виду, говоря, что этот дом, этот Россмори был тайным сокровищем, которое сможет оценить один Роберт? И почему его отец, герцог, у которого было множество поместий, предпочитал отдыхать в каком-то заброшенном уголке Шотландии и даже съездил туда пять раз за два года? Можно не сомневаться: что-то привлекало его там. Иначе с чего бы герцог так долго молчал об этом поместье?

Слова Куинби не давали Роберту покоя. «Отец нигде так хорошо не проводил время в уединении» – так, кажется, он сказал? От кого отец прятался? Видимо, от любопытных, надменных глаз, от презренных обвинений.

Герцог отказался продать Россмори. Зная своего отца, Роберт заключил для себя, что у того была веская причина не продавать поместье. Не исключено, что его визиты в Шотландию каким-то образом связаны со страшным пожаром. Во всяком случае, у Роберта появилось место, где он мог скрыться и там начать поиски.

– В этом нет необходимости, – заявил, вставая, Роберт. – Собственность в Шотландии я продавать не стану. Россмори был по душе моему отцу, а я должен был получить его в наследство. Поэтому принимаю решение устроить там свою резиденцию. На время, разумеется.