Текст книги "Божественная Зефирина"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Король внимательно посмотрел на загадочную улыбку таинственного создания. Внезапно его словно поразила какая-то неожиданная мысль, и он повернулся к Зефирине:

– Если, конечно, у тебя нет какой-нибудь любовной интрижки в голове, Зефирина, и ты не остановила уже выбор на каком-нибудь красивом щеголе? – спросил, став вдруг подозрительным Франциск I.

Зефирина раскрыла рот, готовая уже признаться в своей клятве, в своей страсти к Гаэтану. Внезапно проснувшийся женский инстинкт подсказал ей, что она ничего не выиграет, если станет говорить об одном мужчине с другим мужчиной, пусть даже последний и будет королем.

Не желая лгать, она выбрала для ответа фразу с двойным смыслом:

– Не станет же ваше величество сомневаться, что у меня впереди целая жизнь, дабы даровать любовь избраннику моего сердца!

Подкрепив свои слова грациозным поклоном, хитрая девушка наблюдала за реакцией короля, и тот не заставил себя ждать:

– Клянусь честью, ты совершенно права! – воскликнул Франциск I, восхищенный ответом, который понял буквально. – Подождем, ну скажем, несколько месяцев… Ты умная девушка, и это мне нравится… Теперь уже поздно, я прикажу проводить тебя! Эй!.. Факелов!

Тотчас же на зов короля прибежал оруженосец. Зефирина быстро опустила ресницы, чтобы ее не выдал блеск глаз. Это был Гаэтан, который, несомненно, потеряв терпение в своем тайнике, ловко пробрался в ряды королевской свиты.

– А, Ронсар! – сказал король, не удивившись присутствию юноши. – Возьми с собой двоих доезжачих, я доверяю тебе мадемуазель де Багатель. Довезешь ее до порога дома… Возвращайся за моими приказаниями в Амбуаз. Нам нужен гонец, который без промедления отправится в Рим, дабы отвезти наше послание его святейшеству папе…

Не заметив, каким долгим взглядом обменялись Зефирина и Гаэтан, король галантно помог девушке накинуть на плечи плащ, а затем Зефирина распрощалась с мэтром Леонардо.

– Прощайте, моя прекразная улыбка, и храните взегда ваши загадки зфинкса!

Старый художник сопроводил свои слова взглядом, исполненным симпатии к Зефирине и Гаэтану. Девушка прижала пальчик к губам, не сомневаясь, что Леонардо да Винчи все понял. Будучи уже светской дамой, она нашла совершенно естественным, что сам король проводил ее до двора замка.

При свете факелов около сорока всадников ожидало распоряжений монарха. Ржание лошадей и лай собак, утомленных охотой, смешивались с криками соколов, сидевших под черными колпачками.

Внезапно ужасное предчувствие охватило Зефирину, и она не смогла сдержать дрожи…

Как благородный дворянин, утонченный до кончиков ногтей, Франциск I, отстранив Гаэтана, сам помог Зефирине сесть в седло. Собственноручно придерживая повод Красавчика, он произнес очень ласково:

– До скорой встречи, мадемуазель Зефирина, и не забудьте сказать вашему отцу, что получили наше приглашение на свидание века!

ГЛАВА XIV
С. С

Зефирина и Гаэтан, смущенные присутствием факельщиков, доскакали до поместья Багатель, не сказав почти ни слова друг другу, кроме фразы «Все идет хорошо», которую прошептала девушка. Когда они прибыли к воротам замка, чья-то тень метнулась от кустов. Это был Бастьен, который, казалось, ждал уже давно.

– Барышня Зефирина, страшное несчастье… это… это…

– Быстро говори, что случилось? – нетерпеливо спросила Зефирина.

– Тетушка Пелажи, – прошептал юноша. Он был очень расстроен, и при свете факелов было видно, какое у него бледное лицо.

– …Какая-то внезапная болезнь…

Не слушая его более, Зефирина в сопровождении Гаэтана пришпорила коня, подлетев к самому крыльцу. Едва Красавчик остановился, она соскочила на каменные плиты ступеней и бегом бросилась в вестибюль. Ее тут же встретил мелодичный голос доньи Гермины:

– Где вы были, мое дорогое дитя… мы вас искали повсюду!

Не обращая внимания на «эту Сан-Сальвадор», Зефирина направилась к своему отцу, который спускался по парадной лестнице.

– Я была с королем, отец… – победоносным тоном бросила Зефирина. – …Где Пела? Как она себя чувствует?

– Капеллан только что прочел над ней молитвы! – Роже де Багатель воздел руки вверх в знак полного бессилия.

– Молитвы!.. – запинаясь, пробормотала Зефирина.

– Увы, да. Мы боимся, что это эпидемия. Надо закрыть дом, Зефирина. Пела умерла от той же скоротечной болезни, что и ваша бедная мама.

– Это она ее убила!

Зефирина рычала, указывая пальцем на донью Гермину.

– Боже мой, что такое вы говорите?

Роже де Багатель бросился к жене. Услышав такое ужасное обвинение, маркиза упала в обморок.

– Зараза… Не ходите туда, барышня Зефирина! – закричал Ла Дусер.

Ничего не слушая, Зефирина бросилась, прыгая через несколько ступенек, по черной лестнице в комнату на чердаке, где жила ее кормилица. Под самой крышей она столкнулась с немой служанкой, выходившей из бедной комнатенки Пелажи.

Зефирина успела заметить слезы, блестевшие в глазах обездоленной девушки. Теперь ее уродство уже не вызывало отвращения у Зефирины.

– О, Беатриса! Вы тоже ее любили! – прошептала Зефирина, тронутая этим горем.

– Да, барышня! – словно бы прошелестело в ответ. Немая уже спускалась по лестнице.

Думая, что собственное горе сыграло с ней дурную шутку, Зефирина проникла в мансарду. При свете свечей тело Пелажи, у которого никто не осмелился находиться, лежало, успокоившись навсегда.

– Пела… Пела… что они с тобой сделали? – простонала Зефирина, увидев искаженное лицо и покрытую странными гнойниками грудь своей кормилицы.

Казалось, что Пелажи, лежавшая с полуоткрытым, как бы застывшим в гримасе ужаса ртом, хотела даже из-за порога смерти предупредить Зефирину о страшной опасности.

– Что ты мне хотела сказать вчера вечером? О, моя бедная Пела… они хотели помешать тебе говорить! – всхлипывала Зефирина.

Не опасаясь заразиться, она целовала и судорожно сжимала руки той, что так лелеяла ее. Внезапно Зефирина вздрогнула. Какое-то блестящее зерно выпало из застывших пальцев Пелажи. Хотя Зефирина почти ослепла от слез, она все же взяла эту маленькую штучку и подняла повыше, чтобы рассмотреть при свете свечей. Это был рубин, оправленный в золотой кружок – безобидный брелок, который мог бы служить уликой какого-нибудь преступления, если таковое было совершено…

Зефирина быстро спрятала камень в платок, который тут же сунула себе за корсаж.

– Давайте побыстрее, моя маленькая Зефи, господин маркиз взбешен, он очень сердится на вас!

Это был храбрый Ла Дусер. Более смелый, чем все остальные, он пришел за девушкой.

Когда они спускались на первый этаж, гигант рассказал Зефирине, что произошло: когда в замке все проснулись, Пелажи, уже очень больная, не смогла подняться. Несмотря на то что маркиз призвал к ее изголовью своего собственного врача, Пелажи умерла к вечеру, не приходя в сознание.

«Я чувствовала, что произойдет несчастье», – подумала Зефирина, утирая слезы, заливавшие ей щеки.

– Так вот, барышня Зефирина, не надо вам кидать крысу в этот пряный отвар… Клянусь тремя волосками Святого Фирмена, она на небесах, наша госпожа Пелажи… Слово чести Ла Дусера, очень печально видеть кончину других… тем более, если подозревают эпидемию!

Зефирина посмотрела на Ла Дусера. Оруженосец, казалось, был совершенно искренен и верил в то, что Пелажи умерла естественной смертью.

С благоразумием и хладнокровием, удивительным для молодой девушки, Зефирина обдумывала сложившееся положение: ее бедная Пелажи умерла, не открыв своих подозрений. Что, в сущности, она знала? Кормилица сказала либо слишком много, либо слишком мало. Зефирина чувствовала, что не должна позволять себе предаваться горю и что гнев – плохой советчик. Лучшая ученица брата Франсуа совершила большую ошибку, даже глупость, публично обвинив свою мачеху. Если мачеха была опасной преступницей, то Зефирина должна была действовать крайне осторожно, чтобы сорвать с нее маску. Если же, напротив, «эта Сан-Сальвадор» была всего лишь мачехой, не причастной к смерти Пелажи, а только желающей устроить брак с богатой невестой для своего отпрыска, лишенного всякого состояния, то Зефирина знала, что уже смогла парировать удар.

Обдумав все это, Зефирина придала подобающее выражение своему лицу, чтобы вновь появиться в вестибюле. Роже де Багатель, белый от ярости, встретил ее такими словами:

– Вы произнесли ужасное обвинение! Я приказываю вам, мадемуазель, с раскаянием просить прощения, или я никогда в жизни не пожелаю вас больше видеть!

Зная свою дочь, маркиз приготовился к взрыву негодования или к неистовому сопротивлению, поэтому не смог скрыть удивления. Кроткая, как ягненок, Зефирина подошла к диванчику, на котором приходила в себя донья Гермина.

– Простите меня, матушка, – сказала Зефирина громким и внятным голосом… – Я не знала, что говорю. Я только что помолилась над моей бедной Пелажи. Хотя я и не лекарь, но вполне осознала, что, несомненно, речь идет об обычной злокачественной лихорадке.

Черные глаза доньи Гермины пытливо вглядывались в лицо Зефирины, чтобы прочесть на нем истину. Зефирина начала свою речь, потупясь, с выражением точно рассчитанной невинности. Теперь она подняла глаза.

Какое-то короткое мгновение мачеха и падчерица смотрели друг на друга, стараясь угадать чувства друг друга.

– Охотно прощаю вас, бедное дитя, и искренне соболезную вашему горю. Мы все очень любили нашу добрую Пелажи… Так давайте просто вознесем молитвы, чтобы десница Господня не поразила наш дом и нашу страну, словно бич Божий!

Донья Гермина была великолепна в своем достоинстве и в своем сдержанном горе.

«У меня нет никаких доказательств… Уж не злобное ли я чудовище, что обвиняю эту женщину… жену моего отца!» – подумала Зефирина.

– Хорошо, пойдите соберите ваши вещи, Зефирина. Вы познакомитесь с местами, где родились. На рассвете мы уезжаем в Сен-Савен, чтобы дышать там более чистым воздухом! – сказал Роже де Багатель, явно испытав облегчение от того, что добрые отношения между женой и дочерью были восстановлены.

Лакеи, служанки и девушки с кухни, как и хозяева, торопившиеся покинуть эти места, отравленные эпидемией, уже сносили по лестнице короба, закрывали сундуки, убирали посуду и драпировки, которые понадобятся в старом замке, где никто не жил последние пятнадцать лет.

Не сказав ни слова, Зефирина направилась к большой лестнице, ведущей в ее апартаменты. Скорчившись на одной из ступенек, Рикардо загораживал ей дорогу. С безвольным ртом и плутоватым взглядом, юный Сан-Сальвадор крутил одной рукой свое вечное бильбоке. Зефирина колебалась: начинать ли схватку. Она бросила быстрый взгляд во двор: пламя факелов говорило о том, что Гаэтан, не решаясь проникнуть в дом, все еще ждал от нее сигнала.

– Ну же, Рикардо, проявите любезность, отойдите, чтобы пропустить нашу дорогую Зефирину.

Внезапно оживившись, маркиза встала между падчерицей и своим отпрыском. Учтивым движением своей тонкой белой кисти со слегка скрюченными пальцами, она ласкала руку Зефирины. А та вдыхала подавляющий волю запах мачехи. При соприкосновении с доньей Герминой воля Зефирины ослабевала. Ей хотелось положить свою рыжую голову на это материнское плечо, хотелось подчиниться, прекратить борьбу маленькой взбунтовавшейся девочки, дабы передать свою судьбу в руки этой любящей и нежной женщины…

– Моя дорогая, я так счастлива, что мы вновь ладим друг с другом. Если бы вы знали, как меня вдохновляет мысль о вашем счастье. Желая сохранить дорогие вам воспоминания о вашей дорогой маме в Сен-Савене, я распорядилась, чтобы вам приготовили самые красивые апартаменты замка, те самые, которые я хотела бы занять вместе с вашим отцом…

Убедительные слова подействовали на нервы Зефирины, как волшебный напиток. Она забыла про свою горечь и про свои подозрения.

Придя в умиление от тонкости и деликатности жены, Роже де Багатель поцеловал ей пальцы.

– Спасибо, Гермина… за чудесное внимание к этой юной взбалмошной девице, которая, разумеется, не стоит ваших забот!

– Это так естественно, Роже. Я люблю нашу Зефирину, даже если она не всегда отвечает мне тем же!

Высказав этот кроткий замаскированный упрек, донья Гермина повлекла девушку к лестнице. Побежденная Зефирина была готова отступить и согласиться на все, но тут взгляд ее упал на тонкую и нервную руку доньи Гермины.

Простой золотой браслет в виде двух переплетенных змей обнимал ее запястье. Зефирина не могла оторвать глаз от двух С, образованных змеями… Сен-Савен… Сан-Сальвадор… С.С. В первый раз совпадение начальных букв, этих имен поразило воспаленный разум Зефирины. Как же она не подумала об этом раньше? Но что особенно привлекло ее внимание и заставило ее задрожать, так это глаза змей… Они были сделаны из рубинов, оправленных в драгоценный металл… Однако… одного камня не хватало… не хватало рубина точно такого же размера, что она обнаружила в застывшей руке Пелажи.

– Вам нравится мой браслет, дорогая Зефирина? – спросила донья Гермина. – Я охотно подарю его вам в знак нашей дружбы.

Не разделяя слово и дело, донья Гермина сняла браслет, чтобы надеть его на руку Зефирины. Девушка отступила назад, бледная как смерть.

– Благодарю вас, матушка, но вы мне его подарите, если когда-нибудь… я стану вам дважды дочерью!

Удивленная этими словами, донья Гермина пристально посмотрела на падчерицу.

«Уехать… Уехать… Бежать…», – какой-то животный страх охватил Зефирину. Она ни за что не должна была позволить увлечь себя в ловушку Сен-Савена или она, как ее мать Коризанда, никогда не выйдет живой из замка ее предков.

– Я бы хотела, чтобы вы мне разрешили, отец, пожить некоторое время у моей подруги Луизы де Ронсар, чтобы я могла лучше приготовиться к тому, что меня ожидает!

Зефирина говорила, не глядя на донью Гермину.

– А ведь правда, вы же говорили мне, что встретили короля, Зефирина? – спросил заинтригованный Роже де Багатель.

– Да, совершенно случайно, отец. Я заблудилась в лесу, куда имела неосторожность отправиться без Ла Дусера…

Ловко смешав правду и ложь, Зефирина поставила Роже де Багателя в известность о королевском приглашении, утаив все, что ему предшествовало.

– Его величество лично приглашает вас присутствовать при свидании с королем Англии? – воскликнул Роже. – Это большая честь, дочь моя, и я надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет.

– Да, отец, и я знаю, что обязана этой Милостью вашей доблести на полях сражений, – искусно вставила Зефирина.

Выслушав этот комплимент, достоинством которого была искренность, Роже де Багатель удовлетворенно кивнул головой.

– Хорошо, Зефи, я вижу, вы стали более мудрой и благоразумной. Так поезжайте же к своей подруге Луизе, если вам этого хочется. Я пошлю туда торговцев сукном, портных и ювелиров, чтобы вы могли с честью представлять наш род. Вы поедете завтра утром, – кивнул Роже де Багатель, довольный тем, как все устроилось – ведь это могло, наконец, вернуть мир в его семью.

– Если вы позволите, отец, я бы предпочла воспользоваться услугами факельщиков, которых король предоставил в мое распоряжение, и уехать сегодня же вечером.

– К чему такая спешка, дорогая Зефирина, можно подумать, что вы бежите от нас! – запротестовала донья Гермина.

– Я далека от этой мысли, матушка, но очень боюсь эпидемии!

Отвечая таким образом, Зефирина смотрела мачехе прямо в глаза. Никакое другое чувство, кроме материнской заботы, не отражалось на прекрасном лице маркизы; однако Роже де Багатель, предчувствуя новое столкновение между женой и дочерью, поспешно вмешался:

– Будет лучше, Гермина, если Зефирина отправится сегодня вечером. Ла Дусер, ты останешься при барышне! – приказал маркиз.

Пока опьяненная победой Зефирина кидала вперемежку свои вещи в резной деревянный сундук, Ла Дусер ожидал у порога, когда его хозяйка закончит сборы, чтобы снести вниз ее багаж.

Внезапно Зефирина показала на скамеечку.

– Ла Дусер, я хотела бы взять с собой эту статую.

Не пытаясь понять этот каприз молодой девушки, гигант повиновался. Скамейка застонала под его весом. Ла Дусер схватил за цоколь статуи рукой, наделенной силой самого Геркулеса. Но статуя не поддавалась, словно была вмурована в стену. Немного раздраженный, гигант принужден был пустить в ход и вторую руку, чтобы сдвинуть ее с места. Крякнув, он резко дернул и вырвал часть кладки; полая статуя рассыпалась у него в руках.

– Вот так странная чертовщина! – проворчал изумленный силач.

– Отойди-ка! – приказала Зефирина.

Взяв свечу, она ловко вскарабкалась наверх. За статуей, как и говорила Пелажи, открывалась чернота пустого кабинета. Потрескивающее пламя сальной свечи отбрасывало дрожащие отблески. Зефирина с трудом могла различить что-либо в этих потемках. Однако, когда глаза ее привыкли к полумраку, она разглядела длинный стол, уставленный посудой странной формы. Она никогда не видела ничего подобного. Одним из этих предметов был сосуд с длинным и узким изогнутым горлом.

Зефирина медленно слезла вниз. Из этого тайника «они» наверняка слышали, какие советы давала ей Пелажи, и, видя, какую угрозу представляют ее предостережения, приняли решение устранить несчастную домоправительницу… Чего только нельзя свалить на мышей в гардеробе!

Теперь Зефирина знала, что тогда ночью ей это все не приснилось. Однако, кроме рубина, у нее в руках не было никаких доказательств для того, чтобы безусловно обвинить донью Гермину.

Прибытие Зефирины в поздний час в замок Ронсаров было встречено криками радости. До самого рассвета Зефирина шепталась со своей подругой Луизой. Излив все свои подозрения против мачехи, оплакав Пелажи и рассказав обо всех событиях дня, Зефирина не смогла отказать себе в удовольствии и посвятила Луизу в тайну клятвы, которой они обменялись с Гаэтаном. Луиза была для Зефирины идеальной слушательницей. Она то дрожала, то вскрикивала, то приходила в ужас, то впадала в полный восторг; обожая подругу и брата, она поклялась хранить молчание, искренне радуясь, что в один прекрасный день Зефирина станет ее невесткой.

Впервые за долгое время Зефирина быстро заснула, и у нее не было страшных кошмаров, несмотря на горе, которое она испытывала из-за смерти Пелажи.

На следующее утро она проснулась очень поздно. Гаэтан уже уехал. Очаровательный и скромный юноша, подсунул ей под дверь записку:

«Моя Зефи… зная что вы под адной крышей самной, я незмог уснут… я буду скакат в Рим и думат толко о вас. Будте щасливы в моей симье. Ваш Гаэтан».

Прядь каштановых волос выпала из свитка пергамента. Оставшись равнодушной к орфографическим ошибкам, которыми изобиловало письмо, Зефирина страстно поцеловала завиток, который Гаэтан догадался срезать со своей обожаемой головы, чтобы оставить ей память о себе. Она сожалела лишь о том, что не поступила так же.

Одна из служанок Ронсаров прервала ее восторги, постучав в дверь:

– Мадемуазель де Багатель, один из ваших сервов ждет вас во дворе!

Зефирина торопливо надела жакетик и юбку цвета индиго.

Это был Бастьен, приведший Красавчика, который вчера был слишком утомлен, чтобы на нем можно было ехать.

– Поместье Багатель опустело? – спросила Зефирина.

– Почти, барышня. Все уехали в Сен-Савен. Я один остался, чтобы присутствовать завтра на похоронах тети Пелажи.

Когда юноша произносил последние слова, голос его задрожал. Он быстро взял себя в руки и прошептал:

– Что я должен сделать с карликом?

– Господи, я совсем про него забыла! Где он?

Оглянувшись вокруг, Зефирина увлекла Бастьена на задворки, где находились служебные пристройки, чтобы поговорить спокойно.

– Я держал его связанным в соломе! Вот что я у него нашел.

Юноша вытащил из-за пазухи рабочей блузы свернутую в комок тряпку, и Зефирина тотчас же узнала одну из своих рубашек, а именно ту самую, которую она спрятала за статуей Святого Михаила. Бастьен осторожно развернул тонкую ткань. Длинная цепь, разделенная пластинами, усыпанными драгоценными камнями, блестела у него на ладони.

– Карлик поклялся мне, что это сокровище принадлежит тебе, Зефи. Это правда?

– Если так угодно! – прошептала Зефирина, удостоверившись в том, что это действительно медальон, «подаренный» старухой Крапот.

Сомневаться было невозможно! Изумруд размером с орех был зажат в когтях отлитого из золота орла.

– Ладно, – вновь заговорила Зефирина, выдержав вопросительный взгляд юноши, – скажем так, Каролюс действительно украл его у меня!

– Хорошо, теперь я спокоен, Зефи, потому что это казалось мне странным. Когда я захотел вернуть украшение маркизе де Багатель, у Каролюса был страшно перепуганный вид. Он вопил, что не шпионил за тобой, что хотел предупредить тебя о готовившемся несчастье, а потом умолк, сказав, что будет говорить только с тобой лично.

– Гнусный недоносок, – прошептала Зефирина. – Единственное несчастье, которое произошло, это смерть нашей Пелажи.

– Может быть, ты хочешь, чтобы я избавил тебя от карлика, свернув ему шею, как цыпленку? – предложил Бастьен.

– Ты что, с ума сошел? Мы живем в просвещенном веке. Тебя схватят и колесуют!

– Так, значит, я тебе хоть немножко дорог! – прошептал Бастьен.

– Ну, конечно! Что у тебя за мысли!… Я… я…

Под взглядом голубых глаз юноши Зефирина растерялась, смутилась. «С ума я, что ли, сошла, что позволяю себе так смущаться? Он становится слишком вольным в обращении!» – подумала Зефирина, придя в раздражение от собственной слабости.

Донесшийся из окна первого этажа голос Луизы вывел ее из затруднения.

– Зефи, Зефи, где вы? Мы ждем вас к обеду!

– Иду, Луиза. Я разговаривала с моим слугой! – зло прокричала Зефирина. Потом повернулась к Бастьену, чтобы отдать приказания не терпящим возражения тоном: «Благодарю тебя, возвращайся в Багатель и отпусти Каролюса. Пусть отправляется к своей дорогой хозяйке. Я очень удивлюсь, если он станет хвастаться своими приключениями!»

Не сказав ни слова, Бастьен поклонился. Зефирина кусала себе губы, не зная, возражать ей или нет, ибо каким-то очень естественным движением юноша вновь свернул в комок батистовую рубашку, в которой теперь не было медальона, и сунул ее за ворот своей блузы.

– К вашим услугам, мадемуазель! – произнес Бастьен, удаляясь.

– До завтра! – сухо сказала Зефирина.

Она приподняла подол своей широкой юбки и направилась к крыльцу. Прежде чем войти в замок, почти против воли она обернулась и увидела, что Бастьен выезжает за ограду парка. Как и все не получившие вольную слуги, юноша не имел права ездить на лошади. Он сидел верхом на ослике, и его длинные ноги почти касались земли. Однако, несмотря на несколько смешной вид, широкие плечи и прямая спина юного серва вызывали уважение, свидетельствуя о том, что он обладает манерами и природной гордостью.

«Я безусловно должна добиться, чтобы он стал вольным, – еще раз подумала Зефирина. – Но какой отвратительный характер!» – Уверенная в своей правоте, она побежала к своей новой семье.