Текст книги "Божественная Зефирина"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА XXIX
ОТ СЮРПРИЗА К СЮРПРИЗУ

Зефирина пересекла реку По на пароме, которым управляли крепкие перевозчики. В местности, по которой они путешествовали, казалось уже забыли о войне. Здесь не видно было разорения, развалин, беженцев и толп бродяг. Они проезжали Пьемонт и Ломбардию. В деревнях дома были увиты розами, холмы покрыты виноградниками и оливковыми рощами. В переливающихся всеми цветами радуги долинах пышная растительность сверкала под жарким солнцем полуострова. Италия не только не отталкивала Зефирину, напротив, она ее завораживала мягкими склонами холмов, легкой прозрачностью чистого воздуха и заливавшим ее светом.

Зефирина была существом слишком тонким и умным, чтобы не быть чувствительной к этой красоте. Но что ослепляло ее больше, чем окружавшие ее пейзажи, так это города, названия которых заставляли ее погружаться в мечту, города, которым было более двух тысяч лет… Суза… Турин… Верчелли… Палестро… Милан…

Среди аканта и жасмина юная эрудитка обнаруживала соборы с зубчатыми стенами, роскошные дома с колоннами, богатые дворцы епископов, башни с часами, бесчисленные статуи из многоцветного мрамора, сохранившиеся со времен римлян цирки и арки, колокольни и донжоны[29]29
  Донжон – главная башня замка. – Прим. пер.


[Закрыть], чьи кружевные силуэты охряного цвета возвышались над апельсиновыми и лимонными рощами. Видя все это великолепие и роскошь, Зефирина начала лучше понимать «безумное желание» французских королей завоевать и сохранить за собой это драгоценное герцогство Миланское.

Храня в своем корсаже бесценное послание регентши, Зефирина хотела было направиться в крепость Пиццигеттон. Но Ла Дусер обратил ее внимание на то, что этот крюк отнимет у них столь драгоценный день, быть может, даже – два. Они могут опоздать. Итак, Зефирина решила ехать по кратчайшей дороге, чтобы сначала спасти своего отца.

Девушка думала, что по дороге они столкнутся с враждебным отношением населения. К ее большому удивлению, крестьяне и трактирщики, пьемонтцы они были или ломбардцы, казалось, не сердились на нее за то, что она француженка. Напротив, как только повозка останавливалась во дворах, Зефирину тотчас же встречали горячими словами:

– Bella Signorina[30]30
  Прекрасная синьорина, барышня (ит.).


[Закрыть]!

Пребывая в состоянии полнейшего смятения чувств и путаницы в мыслях, после ночи, проведенной в скромной гостинице ломбардского городка Виджевано, где она очень плохо спала, Зефирина попросила девицу Плюш помочь ей надеть парадное платье. Она приказала также оруженосцам хорошенько вычистить повозку и коней. Им оставалось проехать всего несколько лье, чтобы достичь цели путешествия. Зефирина хотела прибыть в приличном виде.

Под изумленными взглядами хозяина постоялого двора и его слуг, которые совершенно не понимали эту «furia francese»[31]31
  Французскую фурию (ит.).


[Закрыть], Ла Дусер и Франк Берри, по пояс голые, принялись мыть повозку, мулов, сбрую и, конечно, Красавчика, обливая их водой из ведер. В то время как Ипполит и Сенфорьен с особым усердием чистили щетками штаны и камзолы, девица Плюш старалась чуть-чуть завить свои тусклые волосы. Даже Гро Леон, захваченный этими приготовлениями, полоскал свои запылившиеся перья в поилке черной свиньи.

Солнечные часы показывали 9 часов утра, когда французы, сверкая, как новенькие экю, пошли на последний приступ.

Зефирина была одета в роскошное платье из синего бархата, прекрасно сочетавшегося с небом герцогства Миланского, с чуть сдвинутой набок шапочкой с синим перышком. Ставшая вдруг молчаливой, она с опаской старалась разглядеть среди цветущего пейзажа владения князя Фарнелло.

После того как они миновали Виджевано, им стали часто попадаться идущие навстречу испанские солдаты. С пиками на плечах, затянутые в кирасы, в железных касках, пехотинцы шли ровными рядами. Под предводительством высокомерных всадников в черных камзолах солдаты чеканили шаг, распевая тоскливые кастильские баллады, которые действовали Зефирине на нервы.

«Я их ненавижу… я ненавижу их всех, этих душегубов!» И девушка, дрожа, с презрением отводила глаза. Она даже не хотела видеть этих захватчиков, этих мясников, руки которых были запятнаны французской кровью.

Однако, когда мимо испанских солдат проезжала повозка Зефирины, они вежливо уступали дорогу. Ничто в их поведении не указывало на малейшее поползновение к проявлению агрессивности. Как всякие мужчины, лишенные женщин, они просто смотрели с явным интересом на повозку и на ее красивую хозяйку.

– Гаэтан… Гаэтан, любовь моя! Я отомщу за тебя этим убийцам, – прошептала Зефирина, подавив рыдания.

Возможно, побелевшие кости молодого человека гнили всего лишь в десяти лье отсюда, на поле кровавой битвы? Ла Дусер благоразумно постарался объехать это место.

На полпути между Миланом и Павией, когда повозка проезжала среди серебристых лавров по западному берегу своенравной реки Ламбро, Ла Дусер вдруг поднял руку:

– Клянусь башмаками Святого Юстиниана, вот мы и приехали, и приехали вовремя, барышня Зефи!

Девушка взглянула туда, куда указывал великан-оруженосец. Она онемела от удивления: возвышаясь над деревней, спрятавшейся среди зелени, дворец князей Фарнелло возносился серо-розово-белой громадой. Гармоничный и величественный, он стоял на вершине холма с крутыми склонами, укрощенными руками великих мастеров.

Зефирина, разумеется, не ожидала увидеть столь роскошное жилище, которым не пренебрег бы и сам король.

– Барышня Зефи! О! Барышня Зефи! – восторгалась Плюш.

Пребывая в состоянии восторженного изумления, неописуемая дуэнья открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная из воды.

По знаку Зефирины повозка остановилась на обочине грунтовой дороги. Ей нужно было привести в порядок свои мысли, прежде чем встретиться лицом к лицу с врагом. Вся ее небольшая свита, за исключением Ла Дусера, которому были знакомы эти места, с ошеломленным видом рассматривала будущее жилище девушки.

– Брови! Синьорина! Синьорина! Брови! – вопил Гро Леон, который, казалось, понимал, что происходит в душе Зефирины.

И действительно, нахмурив тонкие брови над потемневшими глазами, девушка, казалось, совершенно не оробела при виде окружающей ее роскоши.

Река голубовато-стального цвета несла свои воды у подножия крепости. Пять веков назад дворец Фарнелло со своими башнями, галереями с навесными бойницами, донжоном, был настоящим орлиным гнездом, защищавшим свои земли и деревни. Но умелый архитектор, отдавая дань новой моде, окружил старый замок новыми крыльями, белыми, воздушными, украшенными куполами и колоннами, резными карнизами, которые придавали всему строению очарование и величественное изящество. Сам холм благодаря искусству садовников превратился в обширный цветущий парк с пышно цветущими розовыми кустами, с высокими темными кипарисами, устремленными к небу, с мраморными статуями, террасами, спускающимися к заросшим зеленью берегам реки Ламбро.

«И что же? Я уже видела разные замки. Не буду же я вести себя, как ослепленная провинциалка…» – подумала Зефирина, пришедшая в ярость от своего собственного изумления.

Наконец она очнулась и, дав знак Ла Дусеру, приказала приблизиться с Красавчиком. Гигант-оруженосец, поняв намерения своей юной госпожи, помог ей сесть в седло, и Зефирина, гордо восседая верхом на своем лоснящемся жеребце, возглавила небольшую группу.

По мере того, как Зефирина приближалась ко дворцу, она с тревогой заметила внезапно возникшее движение в аллеях парка. Видно было, что обитатели замка извещены о приближении повозки и всадников. Дворецкие, стражники в униформе, лакеи в ливреях и конюхи бежали к высоким бронзовым решеткам, не позволявшим чужакам проникать в княжеские владения.

Зефирина подняла голову. Над двумя столбами, обрамлявшими массивные ворота, красовался герб князей Фарнелло: на голубом поле был изображен леопард с золотой пастью, а сверху серебряными буквами начертан гордый девиз: «Я хочу!». Могло показаться, что Зефирина своим взглядом бросала вызов этому тщеславному гербу, который Франциск I приказал сломать на фронтонах всех домов, принадлежавших юному князю, восставшему против его, Франциска I, власти. Это было десять лет назад, после победы при Мариньяно. Зефирина в ярости стиснула руки, в которых держала поводья коня. Ах, с каким удовольствием она бы вновь разрубила этот проклятый герб!

Чей-то слащавый голос прервал ее мстительные размышления.

– Signorina de Bagatella[32]32
  Синьорина де Багатель (ит.).


[Закрыть]? Добро пожаловать, ваша милость… Sua Eccellenza[33]33
  Его превосходительство (ит.).


[Закрыть] был в большой тревоге и нетерпении… Я ободрять и утешать его, как только мог… Хорошо ли доехали, ваша милость?

Зефирина опустила глаза. Кругленький управляющий поместьем, вскарабкавшийся на спину крепкого ослика, приветствовал ее, выказывая самое глубокое уважение.

«Его превосходительство нуждался в утешении! Хорошенькое дельце!» – подумала Зефирина, внутренне насмехаясь. «Ну ладно, князь Фарнелло не знал, что его ожидает. Не знал он и того, что у нее не будет с ним ничего общего!»

– Мы, я и мои люди, проделали по чудесным дорогам Франции сколь прекрасное, столь и поучительное мирное путешествие! – заверила его Зефирина снисходительно.

Она была твердо настроена не дать противнику шанс пробить брешь в ее стене отчуждения.

– Мой отец, маркиз де Багатель, все еще пленник в этом доме? – вновь заговорила Зефирина высокомерным и ледяным тоном.

– Дон Роже де Багателла вот уже много дней ожидает вашу милость… Его превосходительство не переставал спрашивать меня о приезде вашей милости…

После этого многословного объяснения Зефирина догадалась, что запуталась в словах: превосходительством, о котором говорил управляющий, был не князь Фарнелло, а ее отец, Роже де Багатель.

Оказавшись столь близко к цели, Зефирина внезапно ощутила желание разрыдаться. Так, значит, аббатиса солгала, или она ошиблась, или… или…

В этом зубчатом донжоне, который возвышался над оврагом или, может быть, над рекой, сидел в каменном мешке, в цепях, Роже де Багатель, бледный и обессилевший, ожидал от своей дочери избавления от этой участи.

– Хвала Мадонне за то, что защитила нашу будущую, такую прекрасную княгиню! – учтиво добавил управляющий, сложив в благочестивом жесте затянутые в перчатки ручки.

При упоминании о браке дрожь пробежала по спине Зефирины. Она больше не могла отступать. Жребий был брошен.

Повинуясь знаку пестро разодетого управляющего, четверо стражей широко открыли большие бронзовые ворота, в то время как лакеи выстроились в настоящий коридор почета.

– Привет… Лосось… Колбаса… – вопил в качестве приветствия Гро Леон, к огромной радости лакеев.

Повозка, Зефирина и всадники проехали следом за толстым управляющим, который трусил на сером в яблоках ослике, углубляясь в обширные владения. Металлический скрежет известил девушку о том, что стражники закрыли ворота за французами. Не совершила ли она ужасную ошибку, послушавшись Ла Дусера? Вот так приехать и с закрытыми глазами броситься в ловушку?

Зефирина даже не захотела обернуться: «выкуп» только что прибыл во владения князя Фарнелло.

Склон холма был слишком крут для впряженных в повозку мулов. К большому неудовольствию девицы Плюш и к огромному удовольствию Гро Леона, лакеи и конюхи должны были подталкивать повозку сзади.

Великолепная мощеная дорога вела вверх ко дворцу. По краям стояли статуи из белого мрамора с синими прожилками, благоухали заросли цветущих рододендронов, виднелись фонтанчики в виде золотых пастей леопардов, из которых изливалась вода. Зефирина призналась себе, что никогда не видела столь прекрасного пейзажа. Однако она относилась с недоверием ко всему этому богатству, ведь она сама стоила двести тысяч дукатов! Гордо восседая на своем жеребце, она рассеянно слушала смешанную франко-итальянскую болтовню упитанного управляющего, который ехал с ней рядом на храбром ослике.

– Меня зовут Анжело, прекрасная синьорина Багателла, к вашим услугам… Его светлость поручил мне встретить вашу милость и всеми возможными способами просить извинить его достойное сожаления отсутствие…

– Князя Фарнелло здесь нет? – спросила Зефирина, очень заинтересованная этим неожиданным известием.

По ее тону управляющий, должно быть, составил себе неверное представление о ее отношении к этому известию. Вероятно, он подумал, что девушка разочарована тем, что не нашла поджидавшего ее «жениха». Его полное лицо приобрело крайне озабоченное выражение.

– Пусть ваша милость не истолкует это дурно! Его светлость был вынужден уехать из-за крайне срочных дел. Но пусть ваша милость успокоится: каноник Падре предупрежден, для свадебной церемонии все готово и дон Фульвио Фарнелло, разумеется, вернется до конца недели.

Мозг Зефирины работал быстро. До конца недели, с божьей помощью и при помощи некоторого воображения, она и ее отец, быть может, даже вместе с королем, будут уже далеко от этого проклятого герцогства Миланского.

Они прибыли на прекрасную, выложенную мрамором эспланаду, возвышавшуюся над зеленеющей долиной. Служанки и лакеи в красно-золотых ливреях спешили навстречу юной всаднице. На площадь перед княжеским дворцом Зефирина ступила, успокоенная выработанным ею планом. Она улыбалась.

– Ваша милость, несомненно, желает отдохнуть в своих апартаментах? – тотчас же спросил толстый Анжело.

Это бьющее через край желание угодить и приторная любезность возродили недоверие девушки.

– Немедленно проводите меня в тюрьму к моему отцу! – сухо приказала Зефирина.

Если толстый управляющий и был уязвлен колкостью фразы, то он этого не показал. Продолжая улыбаться, он склонил свое полное тело в поклоне.

В то время как лакеи разгружали повозку, он, не говоря ни слова, пошел впереди Зефирины, к которой, конечно же, присоединились Ла Дусер, девица Плюш и Гро Леон. Они шли под высокими сводами по выложенному мозаикой полу. Отливающие всеми цветами радуги струи воды освежали воздух.

Зефирина приподняла юбки, чтобы подняться по величественной мраморной лестнице. Два лакея с лицами, столь же непроницаемыми, как лица статуй, открыли двери из вызолоченного дерева, которые вели в большой вестибюль. Девушка шла следом за своим проводником по коридорам, залам и галереям, которые также были выложены желтым, черным, белым и розовым мрамором. Внутренне она восхищалась и удивлялась совершенству убранства и комфорту, необычному для Франции.

Вместо маленьких и узеньких окошек дворцов в долине Луары здесь были широкие оконные проемы, в которые лился свет. Эти потоки света освещали гостиные и галереи, щедро украшенные мебелью – столами, столиками с выгнутыми ножками, креслами, покрытыми пестрыми подушками. На стенах, отделанных панелями и украшенных лепкой, великолепные зеркала соперничали по красоте с произведениями современных итальянских художников, чьи подписи на картинах Зефирина читала на ходу: Микельанджело… Рафаэль… Перуджино… Не зная этих имен, она, однако, отдавала себе отчет в том, что речь шла, несомненно, о больших мастерах. Даже двери были разрисованы цветами и фруктами в духе тех фресок, которыми Зефирина восхищалась в мастерской Леонардо да Винчи.

Теперь среди всей этой изысканной роскоши ее прекрасное синее платье, которым она так гордилась до прибытия сюда, показалось ей блеклым. Она чувствовала себя такой же неловкой и провинциальной, как какая-нибудь крестьянка, вылезшая из своей дыры. Должно быть, такого же мнения была и девица Плюш, которая сюсюкала, замешкав сзади.

– Из всех рыцарей короля Артура только Ланселот видел такие чудеса, которые…

Разъяренный взгляд Зефирины прервал неуместные и несвоевременные изъявления восторга ее дуэньи. Теперь управляющий шел впереди них по длинной галерее. Около полусотни портретов в полный рост покрывали стены. Зефирина ни на секунду не усомнилась в том, что перед ней проходили парадом князья и княгини Фарнелло. Мужчины с холодными и высокомерными физиономиями все были изображены художниками в одинаковых военных доспехах. Несомненно, это была семейная традиция: в кольчугах, в доспехах с серебряной и золотой насечкой, со шлемами на головах, они восседали на неистово вздыбленных конях, а сверху был изображен герб и девиз Леопарда. Женщины, в большинстве красивые, сидели в грабовых аллеях или у камина, иногда с ребенком на коленях. У всех были высокие прически и головные уборы и какой-то меланхолический вид.

Пройдя среди надменных лиц и нарядов прошлых веков, по мере того, как они приближались к современным портретам, Зефирина не могла сдержаться и искала, с некоторым любопытством, портрет нынешнего князя.

Взглядом она задала немой вопрос Ла Дусеру, но оруженосец, казалось, не понял или не захотел понять этот немой вопрос своей юной госпожи. Зефирина уже заметила, что этот великан, обычно столь словоохотливый, погрузился в какое-то тревожащее молчание, когда речь заходила о Леопарде. Был ли князь горбатый, кривой, такой старый и ужасный, что Ла Дусер даже не осмеливался его описать?

Управляющий подошел к концу вереницы портретов. Вдруг Зефирина заметила пустое место на стене. Цвет камня и слегка желтоватые пятна свидетельствовали о том, что один портрет, должно быть, сняли со стены совсем недавно. Девица Плюш, которая была заинтригована еще больше, чем ее юная госпожа, пропищала:

– А есть ли портрет князя Фарнелло среди портретов его предков?

Управляющий Анжело быстро ответил, не оборачиваясь:

– Нет, синьорина, портрет дона Фульвио был унесен, чтобы сделать кое-какие поправки.

Произнеся эту лапидарную фразу, пухленький ломбардец открыл низкую дверцу в деревянных панелях и отошел в сторону, чтобы пропустить Зефирину. Девушка оказалась в огромной библиотеке. Тысячи книг всех размеров, старые колдовские книги, написанные неразборчивым почерком, и новые манускрипты в богатых переплетах с гербом Фарнелло, горами лежали на тяжелых столах и стояли на полках из черного дерева вдоль всех четырех стен.

В резном кресле сидел мужчина. Он читал, сидя перед высоким окном, выходившим на лес, словно был гостем, или даже хозяином этого роскошного жилища.

Когда вошла Зефирина, он повернул голову и у него вырвался радостный крик:

– Зефи!

– Отец!

ГЛАВА XXX
ОТЕЦ И ДОЧЬ

Зефирина и Роже долго сжимали друг друга в объятиях, слишком взволнованные, чтобы говорить, слишком счастливые, чтобы не уронить несколько слезинок.

Славная девица Плюш, потрясенная этой встречей отца и дочери, рыдала на груди у Ла Дусера, очень смущенного этой шокирующей близостью, а Гро Леон гнал волнение от себя прочь, таская сладости из бонбоньерки.

Наконец, к Зефирине вернулось хладнокровие. В это время пришли приветливые и миловидные служанки, одетые в изящные ломбардские наряды: в черно-белых головных уборах, с шалями тех же цветов над ярко-красными корсажами, с белыми фартучками, надетыми поверх полосатых юбок. Они принесли освежающие напитки. Зефирина была удивлена, так как в хороших домах во Франции это делали только лакеи.

Несмотря на сдержанное выражение лиц девушек, Зефирина чувствовала, что в их взглядах сквозило любопытство. Должно быть, на кухне, в комнатах для слуг и на служебном дворе толки и пересуды шли вовсю. Каждому, разумеется, хотелось больше знать о «французской синьорине», будущей хозяйке этих мест.

Зефирина, испытывавшая раздражение от этого интереса, не ответила на реверанс горничных. Она надменно отвернулась, делая вид, что смотрит в окно на деревья в лесу.

По знаку Анжело служанки поставили напитки на стол черного дерева, инкрустированный перламутром, и скромно удалились. Управляющий же, прежде чем выйти, осведомился:

– Ваши превосходительства ни в чем больше не нуждаются?

– Нет, спасибо, мой славный Анжело, все прекрасно! – ответил Роже де Багатель, улыбаясь.

«Невероятно! Можно подумать, что мой отец находится в таверне и очень доволен обслуживанием!» – не смогла не подумать Зефирина.

– Позвольте мне, ваше превосходительство, от моего лица и от лица всей прислуги передать вам наши горячие поздравления и пожелания счастья в связи с приездом ее милости, прекрасной синьорины!

Произнеся эти пылкие слова, управляющий тихонько закрыл за собой дверь, оставив маркиза де Багателя и его дочь только с их преданными слугами.

– Отец, отец… Нам надо поторопиться, – тотчас прошептала Зефирина. – Если я правильно поняла, вы пользуетесь здесь определенной свободой… Нам надо бежать до возвращения князя. Ла Дусер нас…

Роже де Багатель прервал свою дочь:

– Мое дорогое дитя, не блуждайте в мечтах, это невозможно!

После молчания, которое длилось для Зефирины целую вечность, маркиз объяснил:

– Я не могу и не должен бежать, Зефирина, по двум причинам: первая заключается в том, что я дал моему победителю, в обмен на достойное обращение и благородную участь, мое рыцарское слово не пытаться покинуть его владения. Как человек чести, я не нарушу моей клятвы. Во-вторых, я поступаю так ради вашего будущего и вашего счастья. Как же вы не понимаете, что мы не могли даже надеяться на такое брачное предложение, какое сделал князь Фарнелло? Мы почти разорены, Зефирина. Король Франции теперь не более чем несчастный пленник. Он ничего не может сделать для нашей семьи. Напротив, посмотрите на этот дворец, на эти красоты, на это богатство! Вы будете княгиней, Зефирина!

– И я буду замужем за человеком, которого ненавижу! Настолько безобразным, что он велел снять свой портрет, чтобы я его не увидела! – возразила возмущенная девушка.

– Вздор! Князь Франелло из благородной ломбардо-сицилийской семьи и…

Довольно долго Зефирина вынуждена была выслушивать своего отца, превозносившего преимущества этого брака.

– Вы, кажется, забыли, отец, что даже мертвого, я все еще люблю Гаэтана!

– Дитя мое, надо думать о живых. Ну-ну, успокойтесь! Однажды вы поблагодарите меня за то, что я воспользовался своей отцовской властью! И так как хорошая весть никогда не приходит одна, я имел счастье вчера вечером получить послание от моей дорогой супруги Гермины, которая ожидает меня в Сен-Савене. Как только будет отпразднована ваша свадьба, я поеду к ней во Францию.

– В Сен-Савене! Как странно! – не смогла удержаться от иронического восклицания Зефирина. – У меня были все причины верить донье Гермине, которую некоторые называют Генриеттой, не так ли? Еще совсем недавно, когда я оказалась в Салон-де-Провансе, в нашем аббатстве, где я остановилась, я могла ей верить, отец! Да, кстати, аббатиса уверяла меня, что принимала и вас тоже в прошлом месяце…

Здесь Зефирина пришла в ужас от того, как изменилось лицо Роже. Обычно улыбающееся и приветливое, оно было искажено гримасой бешенства, почти ненависти.

Глядя на него с недоверием, девушка вдруг поняла, что ее отец стал похож на ненавистную «Сан-Сальвадор».

– Если вы проделали весь этот путь для того, чтобы вести себя со мной вызывающе, чтобы восставать против моей воли, чтобы, как всегда, поступать так, как вам того хочется, то уезжайте немедленно! Позвольте, не испытывая угрызений совести, князю Фарнелло отдать вашего отца в руки испанцев. У вас есть все причины «верить», сказали вы? Ну так мне остается сделать только одно с непокорной, глупой, неискренней, скудоумной дочерью! С дочерью, капризы которой, злоба и самые сумасбродные выдумки должны были оттолкнуть от нее мою дражайшую супругу, если бы та ни была настоящей святой!

Когда Зефирина выслушала этот невероятный поток желчи, в ней вновь зародилось ужасное подозрение. В этом язвительном и желчном человеке она не узнавала своего отца.

Да он ли это? Она в этом сомневалась. Жесткие и блестящие глаза Роже де Багателя как-то странно-пристально смотрели на нее. Питал ли он какое-либо отцовское чувство к своей дочери? Отдавал ли он себе отчет в том, какой жертвы он от нее требовал?

Не использовал ли он Зефирину, руководствуясь чудовищным эгоизмом, только для того, чтобы достичь своих целей? Не был ли этот богатый брак выгоден для него, разорившегося ради «этой Сан-Сальвадор»? Или, быть может, как «увидел» Нострадамус, Роже де Багатель уже много лет был пленником «магического квадрата»? В этом случае Зефирина хотела бы помочь своему отцу избавиться от проклятого влияния. Но каким образом могла бы она этого добиться?

Находясь в одном из уголков библиотеки, девица Плюш и Ла Дусер замолкли, онемев от изумления.

Зефирине стало стыдно, что эта сцена происходила на глазах других людей, пусть даже таких близких. Однако, проглотив обиду и бессильную ярость, она гордо сказала: – Успокойтесь, отец! Вы – господин! Я уважаю вашу клятву, хотя она и была дана Леопарду вынужденно и может иметь лишь относительную ценность. Как покорная дочь, я подчиняюсь вашей воле!

Все это было сказано коротко и резким тоном. Зефирине пришлось сделать огромное усилие над собой, чтобы, выходя, не хлопнуть дверью.

Для Роже де Багателя дело было сделано. Вновь став очаровательным, легкомысленным и совершенно беззаботным, он осыпал свою дочь тысячами любезностей и ласк, но она оставалась напряженной и равнодушной. Он делал ей комплименты, восхваляя ее изящество, красоту, восхищался ее образованностью, радовался (правда, немного поздновато) встрече с ней. Он играл с Гро Леоном и смеялся над его воплями. Когда, наконец, на колокольне старинной часовни в парке пробило пять часов, он велел Зефирине пойти в ее апартаменты и переодеться к ужину, который вскоре будет подан в ротонде. Ла Дусер остался с маркизом.

Покинув библиотеку вместе с шедшей за ней по пятам девицей Плюш и с Гро Леоном на плече, Зефирина вспомнила, что она даже не заговорила о послании регентши. С ужасом Зефирина осознала, что не питает никакого доверия к своему отцу. Она, разумеется, его жалела, но, что было еще хуже, она его презирала!