Текст книги "Божественная Зефирина"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА XVII
ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

– Иоланда де Флоранж!

– Маргарита де Монморанси!

– Гилэн де Монпеза!

– Лора де Бонниве!

– А я – Зефирина де Багатель!

После обычных представлений Зефирина весело вступила во владение просторной и удобной палаткой из красивой ткани, которую ей предстояло делить в течение многих недель с четырьмя другими девушками и их камеристками. На всех там было двенадцать походных кроватей, стоявших рядом друг с другом в один ряд на настоящем деревянном полу.

С помощью девицы Плюш Зефирина, напевая, открывала свои сундуки, только что доставленные Бастьеном. Зефирина понимала, что он был в плохом расположении духа. Во время путешествия она резко его одергивала и называла «кучером». С некоторой жестокостью девушка пожала плечами: «Если ему угодно беситься, тем хуже для него!»

Новые подруги Зефирины, все дочери из очень благородных семей, таких же спутников короля, как и Роже де Багатель, любезно подвинулись, чтобы дать ей место.

Посреди царившего беспорядка и хаоса из шелков и кружев Зефирина как могла расправляла свои платья и пышные фижмы.

– Мы вас покинем, чтобы присутствовать на первых состязаниях братьев нашего короля! – весело предупредила ее Иоланда де Флоранж. – Присоединяйтесь к нам, когда будете готовы!

Похожие на птичек в пестром оперении, девушки весело направились в лагерь.

Зефирина устроилась перед венецианским зеркалом. В то время как девица Плюш свивала в жгуты ее тяжелые рыжие волосы, Зефирина кусала себе губы и пощипывала щеки; она видела, как это делали взрослые дамы, чтобы придать большую живость лицу.

– Вы были прекрасны, когда предстали перед его величеством, мадемуазель Зефи, но тотчас же я ощутила острое стеснение в груди, от волнения мои глаза закрылись против моей воли, а когда я их открыла, слово чести, король уже прошел мимо!

Выслушав это жалобное признание, Зефирина расхохоталась.

– Не плачьте, мадемуазель Плюш, мы же только что приехали! Вы еще увидите короля… королей… Тра-ля-ля! Спасибо, это прекрасно!

Действительно, с того момента, как Зефирина ступила в лагерь, все шло прекрасно. Несмотря на свои многочисленные заботы, король, завидев ее, вскричал, стоя среди своих советников:

– Добро пожаловать, моя прекрасная Саламандра!

Чтобы показать свое расположение, Франциск I поднял опустившуюся в глубоком реверансе Зефирину и поцеловал ее в щеку. Роже де Багатель, польщенный тем, что его дочь так хорошо принята при дворе, увлек ее за сине-золотую часовню, примыкавшую к жилищу короля, и прошептал:

– Я очень доволен вами, Зефи! Ваше путешествие прошло хорошо? Вы ладите с этой Плюш?

Когда маркиз задал этот вопрос, вид у него был обеспокоенный.

«Бедный отец, он чистосердечно считает, что я – фурия», – подумала Зефирина.

– Я предпочел, чтобы вы ехали отдельно потому…

Роже де Багатель запутался в своих объяснениях.

– Чтобы избежать в дороге затруднений с доньей Герминой! – напрямик съязвила Зефирина.

– Вы ошибаетесь, Зефирина, ошибаетесь… Маркиза была великолепна…

«Как всегда!»

– Моя дорогая Гермина даже заявила, что, не желая вызвать неудовольствие ваше или короля…

«В особенности, короля!»

– …Надо забыть эту мысль о браке с Рикардо. Впрочем, вы очень скоро увидите вашу мачеху. И она вам это повторит сама!

«Если папаша Коке был прав, то это я – чудовище по отношению к донье Гермине!» – подумала смущенная Зефирина.

Когда ее прическа, представлявшая собой поднятые вверх толстые косы, уложенные на макушке, была закончена, Зефирина встала, надела платье из синего бархата, затканного серебряной нитью, и, по-прежнему сопровождаемая восторженной девицей Плюш, черной, как ворон, покинула палатку, чтобы отправиться на место проведения турниров.

Горячее майское солнце делало это послеобеденное время прекрасным. Чайки, принесенные дующим с моря легким бризом, как бы привлеченные сказочным зрелищем, кружились в небе.

Зефирина не слишком хорошо отдавала себе отчет в том, насколько огромен был лагерь: 5172 человека – принцы, принцессы и привилегированные дворяне, занесенные в списки, которые видел Ла Дусер, станут жить здесь вместе в течение многих недель. В этом лабиринте из зеленых аллей, перелесков и грабовых насаждений, насаженных королевскими садовниками, среди драпировок из шелка и шерсти, затканных золотом, среди источников, из которых обильно текла мальвазия, среди всеобщего волнения, толкотни и восклицаний придворных Зефирина, слегка оглушенная, размышляла, в каком направлении следует идти. Плюш не могла оказать ей никакой помощи. Она была на седьмом небе, как говорится, считала ворон, и только и делала, что восхищалась: «Мы находимся в земном раю!»

– Простите, господин де Женуйяк! – сказала Зефирина, узнав главного специалиста в области артиллерии, который, она знала, лично руководил работами в лагере. – Можете ли вы мне указать, где находятся ристалища?

– Клянусь порохом моих бомбард, вот ангел, который столь сильно смутил разум этого старого сумасшедшего Ла Палиса! – воскликнул Гальо де Женуйяк, смеясь. – Знаете ли вы, благородная барышня, что маршал кричит направо и налево, что нашел самую умную девушку в Западном мире?

Не зная, смеется ли над ней Гальо де Женуйяк, Зефирина слегка покраснела, в то время как великий артиллерист решил, наконец, показать ей дорогу.

– Пойдите направо, по Савойской аллее, мадемуазель де Багатель, до конца, затем налево и прямо по аллее Блуа. И вы упадете, если я могу так выразиться, прямо на турнир. Ваш покорный слуга, мадемуазель!

Зефирина поблагодарила его, сделав реверанс, и, провожаемая своей дуэньей, направилась в указанном направлении. Приближаясь к ристалищу, девушка услышала восторженные восклицания, которые сопровождали бег лошадей и бряцание копий. Она ускорила шаг, но почти тотчас остановилась. Донья Гермина спускалась с одной из трибун.

– Здравствуйте, моя дорогая. Как вы красивы и как хорошо выглядите в ваших новых фижмах! – тотчас же воскликнула маркиза.

Испытывая легкую ревность, Зефирина не могла не восхищаться странной красотой своей мачехи, чьи черные волосы были подняты вверх и на кудри была накинута зеленая вуаль.

Маркиза де Багатель очень нежно взяла за руку свою падчерицу.

– Дорогая Зефирина, какая радость увидеть вас вновь. Вы видели вашего отца? Сказал ли он вам, о чем я думаю? Я не хочу, чтобы…

В течение нескольких минут обе дамы из семейства Багатель, сопровождаемые Каролюсом и девицей Плюш, злобно поглядывавшими друг на друга, прогуливались вокруг огороженного участка, где происходили состязания. Зефирина, заняв выжидательную позицию, не произносила ни слова. Говорила одна донья Гермина:

– Счастлива видеть, моя дорогая, что мы снова друзья. Идите развлекайтесь. Воспользуйтесь удовольствиями, свойственными вашему возрасту… и в особенности помните, что я только и желаю вам счастья!..

Донья Гермина подчеркнула эти слова, поцеловав Зефирину в лоб.

Как всегда, при этом ледяном прикосновении, девушка напряглась, однако ей удалось это скрыть, тем более что король, делая последний смотр своему лагерю, только что наблюдал эту сцену:

– Прекрасно, милые дамы, я люблю, когда люди любят друг друга! – одобрил Франциск I, прежде чем продолжить свой путь во главе примерно пятидесяти придворных, среди которых находился и Роже де Багатель.

В то время как донья Гермина, шелестя шелками, присоединилась к королевской свите, Каролюс воспользовался этим, чтобы прошептать:

– Ты не представишь мне свою цаплю, Рыжуха?

Насмешливым жестом карлик указывал на стоявшую рядом с Зефириной дуэнью.

– Пойдите-ка вы, изжарьте вашу умную башку, малыш! – воскликнула возмущенная девица Плюш.

– Эй! Ты слышал? – насмешливо спросила Зефирина. – Плюш, я вас обожаю! – добавила она.

Покинув своего заклятого врага, которого она не видела с тех самых пор, как ударила его хлыстом, Зефирина поднялась на трибуну и села на свободное место между Иоландой де Флоранж и Лорой де Бонниве.

Это был конец поединка. Рыцарь в белых доспехах только что «поцеловал пыль», в то время как победитель, в черных с золотом доспехах, с лицом, скрытым его опущенным забралом, объезжал по кругу ристалище на своем жеребце, чтобы получить поздравления от присутствующих.

– Бедный господин де Ла Жоншер! – усмехнулась Иоланда де Флоранж, как разбирающаяся в поединках дама.

Побежденному никак не удавалось подняться, так как ему мешали наколенники и поножи.

– А кто победитель? – спросила Зефирина, машинально следя взглядом за черным пером, укрепленным на шлеме одержавшего победу рыцаря.

– Мы не знаем его имени. Кажется, он принадлежит к числу людей, сопровождающих короля Англии, но Маргарита слышала, что он отдавал приказания своему оруженосцу по-итальянски, – ответила Лора де Бонниве.

Рыцарь в черных доспехах вернулся в центр ристалища. Движением, которое могло бы быть любезным, но которое Зефирина сочла исполненным высокомерия, победитель протянул свое длинное копье побежденному, чтобы тот поднялся. Когда несчастный господин де Ла Жоншер поднялся на ноги и его, шатающегося, увели его оруженосцы, победитель заставил своего жеребца, покрытого такими же, как он, черно-золотыми доспехами, проделать сложный поворот, и затем он проехал перед трибуной, где сидели юные девушки.

Вдруг Иоланда де Флоранж, восторженная и непосредственная, бросила свой кружевной шарф. Черный рыцарь ловко его поймал концом своего копья. Склонив голову в шлеме, на котором сверкала тонкая золотая кайма, он поблагодарил с какой-то высокомерной учтивостью. Остановившись перед трибуной, он теперь держал тонкие кружева в своих железных рукавицах. Сквозь прорезь в шлеме Зефирина увидела, как его черные глаза остановились на ней. Ее раздражала настойчивость этого взгляда, она догадывалась, что участник, поединка старался угадать, кто из присутствующих девушек осмелился бросить ему свой шарф, и для того, чтобы показать, что не она была этой глупой взбалмошной девчонкой, Зефирина отвернулась с уязвленным видом. Она пришла в изумление, когда ей показалось, что из-за железного шлема раздался какой-то металлический смех.

– Какая наглость, что он даже не поднял свое забрало, чтобы приветствовать нас! – прошептала Лора де Бонниве.

– И я того же мнения, моя дорогая! – уронила Зефирина.

Однако любопытство было сильнее обиды. Этот мужской взгляд почти обжег ее, настолько он был силен.

Вновь посмотрев в сторону ристалища, девушка с некоторым разочарованием увидела, как черный рыцарь выезжал за ограду под аплодисменты зрителей.

– Что вы думаете об этом таинственном рыцаре, Зефирина? – спросила Иоланда де Флоранж.

– Мне не нравятся его доспехи! – презрительно ответила Зефирина.

ГЛАВА XVIII
ОПАСНОСТИ, ПОДСТЕРЕГАЮЩИЕ НА ПУСТЫННОМ БЕРЕГУ

Все последующие дни пролетели для Зефирины в вихре ежеминутных дел.

Во французском лагере нарастало напряжение.

Зефирина лишь мельком видела отца и мачеху. Правда, на это-то она не жаловалась. Она была занята всякую секунду, у нее почти не было времени на то, чтобы поддержать свои силы, то есть поесть, ибо она все время проводила со своими подругами, чтобы увеличить численность рядов дома королевы Клод, или регентши Луизы Савойской, или принцессы Маргариты.

Не зная отдыха, благородные девицы повторяли под высоким руководством графа де Сен-Поля, бывшего беспощадным в вопросах этикета, тройные реверансы, песнопения, способы изъявления благодарности, учились учтивому поведению при встречах, двенадцати способам ходить и отступать назад таким образом, чтобы не запутаться в шлейфах и накидках из горностая, которые подобало изящно приподнимать.

– Шлейф… Выше шлейф, барышни! Ради бога, поднимайте! Поднимайте! – не переставая, пищал господин де Сен-Поль.

Из-за этих упражнений у Зефирины ломило руки.

Приказы Франциска I были точными и категоричными: «Надо ослепить англичан!»

В первое утро после прибытия в лагерь Зефирина была внезапно разбужена на рассвете выстрелами из пушек. Батарея из десяти бомбард стреляла без остановки.

Таким образом, как и все остальные, Зефирина узнала о прибытии Генриха VIII в английский лагерь.

Она ожидала немедленной встречи двух королей. Однако с того времени ничего не произошло. Даже турниров между двумя лагерями больше не происходило. Каждый оставался в своем лагере. Франциск I и Генрих VIII, словно шахматные короли, окруженные своими почтительными придворными, оставались неподвижны.

Находясь в свите королевы, Зефирина видела, как приходили возбужденные посланники, которые бегали из одного лагеря в другой, чтобы до конца уточнить все трудные вопросы, связанные с протоколом и безопасностью.

По обе стороны царило недоверие. Эта тяжелая атмосфера уже начала сказываться на настроении, царившем во французском лагере.

Вот уже в течение двух дней Зефирина ощущала, быть может из-за усталости, постоянную головную боль. У нее было чувство, что какой-то обруч сжимает ей голову. Боль даже мешала ей спать по ночам. Вертясь с боку на бок на своем ложе, убаюкиваемая, если так можно выразиться, храпом девицы Плюш, она старалась забыть о своей боли, сосредоточиться только на Гаэтане: «Где он сейчас находится? Может быть, он еще в Вечном городе… а может быть, уже где-нибудь на пути назад?»

Зефирина представляла себе, как Гаэтан скачет по Италии, которую она никогда не увидит…

– Клянусь Святой Роландой, мадемуазель Зефирина, уж не заболели ли вы? – встревожилась девица Плюш при пробуждении.

Зефирина была так бледна, у нее под глазами были такие синие круги, что ее друзья уже хотели было отправиться за придворным врачом.

– Бесполезно, Плюш. У меня часто бывают сильные головные боли.

– Так оставайтесь в постели, дорогая Зефирина, – посоветовала Иоланда де Флоранж, прежде чем выйти из палатки вместе со своими приятельницами. – Я освобождаю вас от наших репетиций со шлейфами.

Обмениваясь насмешками, девушки весело направились в лагерь, когда пришел Ла Дусер, который, как всегда по утрам, принес своей хозяйке два горшка с водой.

– Что нужно вам для того, чтобы оправиться от болезни, барышня Зефирина, так это хорошая скачка в седле, по берегу, и большой стакан сидра по возвращении. Жалко смотреть, как вы сидите затворницей в этой палатке! Пойдите, подышите вольным воздухом! – посоветовал Ла Дусер.

– Если я встану, ты поедешь со мной, Ла Дусер? – спросила Зефирина тихим ласковым голосом.

– Никак не могу. Господин маркиз ждет меня, чтобы ехать в лагерь англичан, и я должен запрячь упряжку для госпожи маркизы. Но я скажу Бастьену…

– Моя мачеха уезжает?

Зефирина приподнялась, внезапно заинтересованная сообщением.

– Да… Она едет молиться в монастырь Валь-Дорэ, в лес Гин.

– В лес Гин! – непроизвольно повторила Зефирина.

Море было спокойным, по нему под бледно-голубым небом изредка пробегали белые барашки. Отлив обнажил отмели с растущими на них водорослями – черноватые и зеленоватые островки на огромном пространстве белого песка. Тысячи капелек воды блестели, словно бриллианты, под копытами Красавчика.

Скачка галопом по пустынному берегу чудесным образом исцелила Зефирину. Ее длинные волосы распустились во время скачки под серой шапочкой с голубым перышком; сегодня она была одета в амазонку; захмелев от соленого воздуха, от света, от июньского солнца, радовалась, что покинула лагерь ради этой прогулки. Сидя верхом на муле Помпоне, Бастьен следовал за ней на почтительном расстоянии.

– Все хорошо, Красавчик, все хорошо, мой славный, мой хороший… Спокойно, Красавчик… Какой ты великолепный…

Лаская шею коня, Зефирина заставила его замедлить бег. Теперь Красавчик ступал шагом по сырому песку.

– Приблизься! – приказала Зефирина.

Услышав этот приказ, Бастьен обернулся, как бы для того, чтобы удостовериться, что это четко произнесенное слово не было обращено к какому-то другому человеку.

– Это вы со мной говорите, барышня? – спросил молодой серв.

– А с кем же ты хочешь, чтобы я говорила?

Зефирина указала на огромное пустынное пространство, потом она вновь насмешливо заговорила:

– Ну ладно, кончай дуться! Лучше помоги мне спуститься на землю!

Говоря это, девушка направила Красавчика к прекрасным серебристым дюнам, где росли высокие дикие травы, образовавшие настоящий серо-зеленый океан, трепетавший под северным ветром. Большая лодка, возможно поднятая туда рыбаками, чтобы ее не унесло приливом, лежала перевернутая вверх дном на сухом песке.

Не сказав ни слова, Бастьен спрыгнул со своего мула. Он положил руки на талию девушки, и она соскользнула со своего седла вниз. Затянутая в перчатку рука Зефирины осталась лежать на плече юноши. Она улыбалась, глядя на него. Он тотчас же отступил на один шаг.

– Мадемуазель желает чего-нибудь еще? – осведомился он холодно.

– Мне ничего не нужно… просто мне хочется немножко поболтать с тобой! – Сказав это, Зефирина сняла свою шапочку с голубым перышком.

– Мне, однако же, показалось, будто мадемуазель не очень-то хотела со мной разговаривать во время путешествия.

– Путешествие – это одно, а сейчас – другое! – ответила Зефирина.

Услышав сей исполненный женской логики ответ, Бастьен ограничился лишь тем, что покачал своей кудрявой головой, в то время как Зефирина указывала своим хлыстиком с золотой головкой на отливающую всеми цветами радуги гладь вод.

– Как красиво, не правда ли? Ты представлял себе море таким, Бастьен?

– Я не знаю, мадемуазель, у меня совсем нет воображения.

– Ну, в конце концов должен же был ты что-то думать о… Ты же не животное! – пришла в раздражение Зефирина.

– Почти, мадемуазель!

Скрестив руки на груди, обтянутой ливреей зеленого цвета – цвета рода Багателей, Бастьен повернулся спиной к Зефирине.

Она пожала плечами и опустилась на песок около лодки.

– Если ты хочешь совершенно испортить нашу прогулку, то как тебе будет угодно!

Между молодыми людьми повисла тишина, прерываемая только криками чаек.

Забавляясь тем, что просеивала горячий песок сквозь пальцы, Зефирина наблюдала за широкой спиной Бастьена. Он тоже опустился одним коленом на гальку и склонил голову, ища ракушки. Какое-то волнение охватило Зефирину, когда она увидела его загорелый затылок. Ей внезапно захотелось вонзить свои зубы в эту бронзовую кожу, горячую и такую же живую, как и песок, с которым она сладострастно играла.

Зефирина заговорила окрепшим голосом, вновь возобновив попытку восстановить отношения:

– Я прошу тебя, Бастьен, потерпи немного. Как только это будет в моей власти, я заставлю дать тебе вольную, ты будешь свободен… Ты это понимаешь? Ты будешь волен делать то, что тебе захочется! И в скором времени, благодаря состоянию моей матери, я помогу тебе, ты сможешь стать ножовщиком или кузнецом. Ты мой друг… я хочу сделать тебя счастливым.

Голос Зефирины слегка задрожал, когда она произнесла последнее слово.

Бастьен обернулся. Он пристально смотрел на Зефирину, как если бы хотел распутать клубок ее истинных намерений.

– Я благодарю вас за ваше доброе желание, барышня, но стану ли я ножовщиком или кузнецом, это неважно, и я очень сомневаюсь в том, что вы понимаете, в чем состоит счастье какого-то серва!

Ощущая на себе взгляд голубых глаз приятеля детства, Зефирина слегка смутилась.

– Ну, иди же, сядь и перестань называть меня «мадемуазель» и «барышня»!

– А как я должен вас называть? – спросил Бастьен, подчиняясь приказу девушки.

– Черт побери! Когда мы одни, называй меня Зефириной или – еще короче – Зефи, так же, когда мы были маленькими!

– Единственное отличие заключается в том, что мы теперь взрослые! Что вы – девушка, а я – парень!

Последние слова он почти прошептал.

– Не будь дураком, что это меняет? – вздохнула Зефирина.

Лежа с полуприкрытыми глазами, откинув голову назад и опираясь затылком на деревянную лодку, похожая на тонкую саламандру, греющуюся на солнце, Зефирина испытывала почти чувственное наслаждение, вдыхая полной грудью благоуханный бриз. У нее появилось желание навсегда остаться вот так лежать на горячем песке. Ее взгляд следил за полетом чаек в синем небе.

– Зефи… Зефи… – внезапно пробормотал Бастьен хриплым голосом.

– Как приятно, не правда ли? Ох! Я хотела бы жить на берегу моря! – вздохнула Зефирина, несколько неестественно потягиваясь.

Ободренный ее поведением, Бастьен склонился над девушкой. Его пальцы с нежностью смахнули с ее щеки прилипшие песчинки. На губах Зефирины промелькнула улыбка. Она смутно догадывалась, что ей надо бы подняться как можно быстрее и продолжить прогулку. Но ей было слишком хорошо, она совершенно расслабилась, не могла и не хотела двигаться. Девушка закрыла глаза, ощущая около своей щеки прерывистое дыхание Бастьена.

Как ни была она неопытна, она знала, что играет с ним, как кошка с мышью. Однако она не до конца осознавала свою жестокость, не представляла себе полностью то зло, которое могла причинить. Покатый склон приближал ее к юноше. Их тела соприкоснулись. Внезапно с неистовой силой, которой Зефирина не ожидала, руки Бастьена обхватили ее плечи, притянули ее к себе, мяли ее тело.

– Зефи, я люблю тебя… я люблю тебя, как сумасшедший… я не могу больше спать, я…

Охваченный восторгом и пылом юности, Бастьен пытался найти губы Зефирины.

С ума она, что ли, сошла? А Гаэтан?.. Гаэтан, которого она любила больше всего на свете, Гаэтан, которому она поклялась своей честью в верности и вечной любви? Неужели она позабудет все? Свое высокое общественное положение, свои обязательства и свое будущее! Забудет в объятиях простого серва? Несмотря на появившееся у нее желание позволить себя поцеловать и несмотря на смутные, неясные чувства, которые внушал Бастьен, Зефирина тотчас же образумилась.

– Отпусти меня! – приказала девушка.

Оттолкнув ошеломленного Бастьена, она поднялась, ноги у нее дрожали.

– Почему, Зефи? – жалобно спросил Бастьен с побледневшими от волнения и желания губами. – Я знаю, всегда знал, что ты меня… Ты создана для меня, даже если все нас разделяет и даже если твое имя… гордость…

– Достаточно! Я не хочу больше ничего слышать… и только ради нашей старой дружбы попытаюсь забыть твое безобразное поведение! – бросила Зефирина тоном, тем более резким, что она ощущала свою вину.

– Но, Зефи, мне казалось, понял… – возразил Бастьен.

– Ты ошибаешься. Я как раз хотела поговорить с тобой как с настоящим другом и объявить тебе о моей тайной помолвке!

Произнеся эти слова, Зефирина, как бы ища поддержки у союзника, подошла к Красавчику.

– Ваша… помолвка! – произнес, запинаясь, Бастьен.

– Да!

Не глядя на юного серва, Зефирина выпалила скороговоркой:

– Я пообещала выйти замуж за одного рыцаря, чье имя я сейчас не могу сказать… Но если я тебе и признаюсь в этом, то потому, что с этого дня я рассчитываю на тебя…

Рев Бастьена прервал фразу Зефирины:

– Вы хуже, чем самые кокетливые и игривые деревенские девчонки!

Задетая за живое, Зефирина в ярости обернулась:

– Я запрещаю тебе сравнивать меня с девчонками, которые пасут гусей!

– Вы друг друга стоите. Они совсем не ученые, но зато позволяют развлекаться с собой в канавах!

– Ты отвратителен!

– Так сохраните ваши прекрасные фразы, вашу добродетель и ваши ласки для Красавчика. Это все, что вы способны дать!

– Я прикажу тебя высечь!

– Я не доставлю вам этого удовольствия! – зарычал Бастьен.

– Но за кого ты себя принимаешь? Грубиян… мужлан… деревенщина… Я… Я… Вернись! Я приказываю тебе!..

Зефирина остановилась, задохнувшись от бешенства. Ее крики ни к чему не привели. Бастьен как сумасшедший вскочил на своего мула и удалялся на неровно скачущем Помпоне.

– О, он мне за это заплатит! Разумеется, я больше в жизни ему слова не скажу! Деревенская задница! Я заставлю его знать свое место! – метала громы и молнии Зефирина.

Мгновение она постояла, чтобы успокоиться. Опершись на лодку, она влезла в седло и, погруженная в сумбурные мысли, Поскакала к морю. Вдруг она заметила, что забыла на песке свою шапочку с голубым перышком.

Не желая возвращаться в лагерь с непокрытой головой, она заставила Красавчика проделать сложный поворот. Пришпорив коня, девушка вновь поскакала галопом к лодке. Но, охваченная ужасом, тут же сдержала бег коня: силуэт какого-то мужчины, который, должно быть, лежал за лодкой, высился там. Этот человек распрямился, потягиваясь… Мужчина спокойно стряхивал пыль с камзола. Он прикрепил на место свою шпагу и надел берет с пером на голову.

Зефирина находилась слишком далеко, чтобы различить черты его лица, но, судя по изяществу его силуэта, была уверена в том, что это дворянин. Она предпочла бы тысячу раз встретиться с каким-нибудь рыбаком, уснувшим за своей лодкой.

– Какой стыд… Какой ужас! – простонала Зефирина, разрываясь между яростью и отчаянием. Она кусала свой кулачок, однако это не помогало успокоиться.

Ведь свидетель, возможно, даже приближенный к королю, слышал всю эту ужасную сцену с Бастьеном. Она лихорадочно пыталась вспомнить свои опрометчивые слова. «Зефирина!» Бастьен и она сама много раз повторяли ее имя. Но она не назвала Гаэтана и теперь поздравила себя с этим.

Девушка терялась в догадках: был ли это шпион, пришедший подслушать их беседу? Или речь шла об одиноком путнике, который был внезапно разбужен их криками? Зефирина склонилась ко второму предположению.

Несмотря на гордость, она почти хотела броситься в ноги незнакомцу, умоляя его не сплетничать при дворе, пожалеть репутацию юной девушки. Но дворянин, должно быть, заметил ее внезапное возвращение. Он, казалось, вдруг очень заторопился. У него была гибкая, почти кошачья походка. Мужчина поднимался в дюны.

Какое-то время девушка еще видела черное перо на его берете, возвышавшееся над высокими травами, потом и оно исчезло.

С грубостью, ей не свойственной, Зефирина пустила Красавчика в галоп и доскакала до перевернутой лодки.

Сомневаться не приходилось: очертания большого тела еще были видны на песке со стороны дюн.

Зефирина несколько раз объехала вокруг лодки. Серая бархатная шапочка валялась на гальке, но голубое перышко, ее украшавшее, исчезло, «украденное» незнакомцем.

От такой наглости девушка с досады прикусила губу.

Начинался прилив, вода быстро поднималась. Зефирина покинула берег и отважно углубилась вместе с Красавчиком в серебристые дюны.