Текст книги "Средневековый мир воображаемого"

Автор книги: Жак ле Гофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

⁵⁰ См.: A. Dickson. Valentine and Orson. A Study in Late Medieval Roman. New York, 1929.

⁵¹ См.: A. Dickson. Ор. cit., p. 326; R. Bernheimer. Wild Men..., p. 18.

⁵² Вспомним об античных кентаврах в роли воспитателей.

⁵³ Tz. Todorov. La Quête du récit // Critique, 1969, pp. 195-214 (наст. цит, с. 197). В литературе XIII в. имеется аллегорическое прочтение эпизода с Ивейном: Ниоп de Méry. Le Tournoiemenz Antecrit, éd. G. Wimmer. Marburg, 1988. О переходе от символа к аллегории см., напр.: H.R. Jauss. La transformation de la forme allégorique entre 1180 et 1240: d'Alain de Lille à Guillaume de Lorris // A. Fourrier (édit.). L'Humanisme médiéval dans les littératures romanes du XII^e au XIV^e siècle. Paris, 1964, pp. 107-144.

⁵⁴ P. Haidu. Lion-Queue-Coupée. L'écart symbolique chez Chrétien de Troyes. Genève, 1972; см. также работу: M.D. Chenu. La mentalité symbolique // La Théologie au XII^e siècle, pp. 159—190.

⁵⁵ Обобщающих работ, посвященных какой-либо эпохе, относительно немного: о Средних веках см. цит. соч. Р. Бернхаймера, чья область интересов чрезвычайно обширна. Назовем каталог выставки, проходившей в Гамбургском музее прикладного искусства (1963): L.L. Möller. Die Wilden Leute des Mittelalter; W. Mulertt. Der Wilde Mann in Frankreich // Zeitschrift für französische Sprache und Literatur, 1932, ss. 69-88; а также: О. Schultz-Gora. Der Wilde Mann in

227

der provenzalischen Literatur // Zeitschrift für Romanische Philologie, XLIV, 1924, pp. 129-137. Для XVIII в. см.: F. Tinland. L'Homme sauvage. Homo ferus et Homo sylvestris. De l'animal à l'homme. Paris, 1968; M. Ducket. Antropologie et Histoire au siècle des Lumières. Paris, 1972. Разумеется, следовало бы в первую очередь включить в комплексное исследование различных – и часто разрушительных – таксономий и саму историю современной антропологии. Эта тема обсуждалась в мае 1973 г. на коллоквиуме, материалы которого были опубликованы: Hommes et bêtes. Entretiens sur le racisme, L. Poliakov, édit. Paris -La Haye, Mouton, 1975.

⁵⁶ Так, на европейском Западе существует различие между «зимним» дикарем, вооруженным дубиной, нагим, обросшим волосами, который часто ассоциируется с медведем, и дикарем «весенним», опоясанным символической повязкой из листьев – «лиственником», или «майским человеком». О ритуальной «поимке» дикаря, то есть о процессе интеграции обществом тех сил, которые олицетворяет дикарь, см. : A. Van Gennep. Manuel de Folklore français, 1. III. Paris, 1947, pp. 922-925, 1. IV, 1949, pp.1488-1502.

⁵⁷ См.: A. Aarne, S.Thompson. The Types of the Folktale, 2^e révision. Helsinki, 1964, FFC 184, T. 502, pp. 169170; для Франции: P. Delarue, M. Ténèze. Le Conte populaire français, II. Paris, 1964, contretype 502, «l'homme sauvage», pp. 221—227. Сказочный сюжет о диком человеке см.: S. Thompson. Motif-Index of Folk-Literatur, VI (index), s.v. Wild Animal. Copenhague, 1958, особ. III, F. 567.

⁵⁸ Разумеется, не все; речь идет о позиции большинства.

⁵⁹ См. прекрасную работу: R. Marienstras. La littérature élisabéthaine des voyages et La Tempête de Shakespeare // Société des Anglicistes de l'enseignement supérieure. Actes du Congrès de Nice, 1971, pp. 21—49. Интерпретацию Бури «колониальными народами» см., напр., в: R. Fernandez Retamar. Caliban cannibale, trad. J.F. Bonaldi. Paris, 1973, pp. 16-63.

⁶⁰ В неоднократно цитируемой работе Р. Бернхаймера не хватает главы о диком человеке и Дьяволе.

⁶¹ Полагаю, не стоит уточнять, что в этой работе мы не даем всеобъемлющего толкования Ивейна, а лишь стремимся выявить один смысловой уровень.

⁶² См.: Annales E.S.C., mai-août 1971 // Histoire et Structure, numéro spécial.

228

⁶³ О лесе как о традиционном месте рыцарской авантюры говорится в уже упоминавшейся работе: М. Stouffer. Der Wald. Ор. cit., pp.14—115 (о Броселианде см. с. 45—53). Для Средних веков вопрос: «Где совершаются самые доблестные подвиги: в городе или в лесу?», похоже, можно считать классическим. Ответ был очевиден: «Городская доблесть ничего не стоит»; см.: Ch. V. Langlois. La vie en France au Moyen Âge..., III. Paris, 1927, pp. 239-240.

⁶⁴ П. Эду справедливо подчеркнул символическое значение этой «христианской нравоучительной топологии» (ор. cit., р. 37); см. также: Э. Ауэрбах. Мимесис. Пер. Ал.В. Михайлова. М., «Прогресс», 1976, с. 141.

⁶⁵ Букв. перевод: «Не было там ничего, что было бы сделано из железа, Все было сделано из меди». – Прим. перев.

⁶⁶ P. Haidu. Ор. cit., р. 38, где автор ссылается на известную работу: E.R. Curtius. La Littérature européenne et le Moyen Âge latin, trad. J. Bréjoux. Paris, 1956, pp. 226-247.

⁶⁷ Когда мы здесь говорим о герое или о рыцаре, мы вспоминаем и Калогренана, и Ивейна.

⁶⁸ Гартман фон Ауэ воспроизводит это сравнение: «Er was einem Môre gelich» («он был похож на мавра») (v. 427); поражает воображение деталь: подчеркивая родство безумного Ивейна и лесного дикаря, автор дает такое же определение (ст. 3348) и «благородному безумцу» («der edele tôre», v. 3347). Пастух же не является «безумным» в психологическом смысле слова, он – «walttôr» (v. 440), «лесной безумец».

⁶⁹ Многие из этих черт, заимствованных из классической и поздней латинской литературы, стали общими местами (topos) средневекового романа. См.: AM. Crosby. The Portrait... (voir à l'index, s.v. Giant herdsman).

⁷⁰ Однако, вопреки утверждению П. Галлэ (Р. Gallais. Ор. cit., pp. 132—139), в Повести о Граале ( E Lecoy edit. Paris, 1972) именно «безобразная девица» (ст. 587—612) сообщает Персевалю спасительное известие, которое потом будет разъяснено отшельником. Портрет девицы отчасти напоминает портрет виллана.

⁷¹ См. прежде всего: R. Bernheimer. Ор. cit., pp. 1—48. Следует отметить, что в описании виллана отсутствует упоминание о сексуальной агрессивности, являющейся одной из присущих этому персонажу черт. Взамен имеется традиционное для средневекового топоса дикого человека заявление персонажа о его принадлежности к

229

человеческому роду. Среди многочисленных параллелей, которые можно провести, в первую очередь вспоминается пастух из Окассена и Николетты, также выступающий в роли помощника героя.

⁷² Аналогичный персонаж валлийской сказки повелевает подлинно дикими животными: змеями и дикими кошками, и выглядит он, как это бывает в кельтских сказках, гораздо более непривычно: у него всего одна нога и один глаз. См.: J.. Loth. Ор. cit., р. 9. У Гартмана фон Ауэ нет ни диких котов, ни медведей, ни змей, а только туры и бизоны, то есть дикие быки.

⁷³ Это дерево – сосна; она и еще большой дуб из ст. 3012, возле которого Ивейн вновь обретает умственное здоровье, – единственные названные в лесу деревья. Сосна – дерево, не сбрасывающее на зиму свою листву, отчего ему приписывают волшебные свойства (ст. 384—385).

⁷⁴ См. : A. Adler. Sovereignty in Chréetien's Yvain... Publications of the modern Language Association of America, 1947, pp. 281—307.

⁷⁵ См. замечания Тодорова (с. 5-13), критикующего Анатомию критики Нортропа Фрая.

⁷⁶ Е. Köhler. Le rôle de la coutume dans les romans de Chrétien de Troyes // Romania, 1960, pp. 386—397: «Злоупотребление источником прекращается, когда он становится частью королевства Артура» (с. 312). Разумеется, по-настоящему это случается только в конце романа.

⁷⁷ Подобное изменение знака характерно для обрядов инициации и текстов, звучащих во время этих обрядов; инициационное пространство входит в мир культуры.

⁷⁸ Когда Ивейн вновь едва не сходит с ума, его сравнивают с «разъяренным кабаном» (ст. 3518).

⁷⁹ У Гартмана фон Aye это, действительно, дракон. О значении драконов в искусстве и литературе Средневековья сошлемся на нашу работу: J. Le Goff. Culture ecclésiastique et culture folklorique au Moyen Âge: saint Marcel de Paris et le dragon // Mélanges С Barbagallo. Bari, 1970, pp. 53-90, где содержится обширная библиография; см. также: Ж. Ле Гофф. Другое Средневековье..., с. 142-168.

⁸⁰ В XII в. сравнение той части души, где обитает вожделение, со змеем становится общим местом (topos). Тем не менее среди средневековых символов образ змеи долгое время сохранял положи-

230

тельную коннотацию; природа змеи также амбивалентна (см. статью Ж. Ле Гоффа, цит. выше).

⁸¹ О символических значениях льва и их истоках (в частности, в легенде о святом Иерониме и в сказке об Андрокле) см.: J. Frappier. Étude sur Yvain, pp. 108—111; P. Haidu. Ор. cit., pp. 71-73; мы убеждены, что в нашем случае лев Ивейна не является, как это часто бывает в средневековой символике, воплощением фигуры Христа. В Повести о Граале Персеваль повторяет авантюру Ивейна со львом и змеем; затем во сне он видит двух женщин, одна из которых, оседлавшая змея, олицетворяет синагогу, а другая, сидящая на льве, олицетворяет Христа. Обе системы символических образов дополняют друг друга.

⁸² См. прекрасную работу: G. Sansone. Il sadalizio del leone e di Ivano // Mélanges I. Siciliano. Florence, 1966, pp. 1053-1063. Дружба с животными была характерна для монахов-пустынников. В данном случае эта аналогия отступает на второй план. См. об этом: G. Репсо. L'amicizia con gli aniniali // Vita monastica, 17, 1963, pp. 3—10; M.J. Falset. Irische Heilige und Tiere im mittelalterlichen lateinischen Legenden. Diss. Bonn, 1960.

⁸³ См.: W. Brand. Ор. cit., p. 78.

⁸⁴ Мы не станем детально воспроизводить достаточно запутанный рассказ о том, как Ивейн оказался замешанным в ссору двух сестер-наследниц, а сохраним только ту сюжетную линию, которая находится в сфере наших интересов и является одной из сюжетных линий романа, а именно отношения Ивейна с диким миром.

⁸⁵ Великан намеревается отдать девушку «слугам» (garçons), то есть самым ничтожным из прислужников (ст. 3866, 4110, 4114). Об эротических коннотациях дикого человека см.: R. Bernheimer. Ор. cit., pp. 121-175.

⁸⁶ Сходство между обоими замками особеннно заметно в валлийском повествовании об Овейне (см.: R.L.

Thomson. Ор. cit, pp. XXX et LII—LIV). В обоих замках имеется по двадцать четыре девы. У Кретьена на землях вокруг замка Злоключения, как и возле жилища дворянина, есть лужайка (ст. 5345, 5355). В обоих замках герой вкушает роскошную трапезу, в обоих испытывает сексуальное искушение и в обоих побеждает его. Ивейн хранит верность Лодине и отказывается взять освобожденную им девушку, «красивую и милую» (ст. 5369), в жены. Но есть и отличие: в замке дворянина не упоминается о супруге хозяина, тогда как в замке Злоключения присутствует супруга его владельца.

231

⁸⁷ Сатанаилы вооружены дубинами, «окованными железом и латунью»; об этих дубинах с шипами, обычно запрещенных к употреблению в рыцарских поединках, см.: F. Lyons. Le bâton des champions dans Yvain // Romania, 1970, pp. 97-101.

⁸⁸ Мы говорим о тех, кто находится в диком мире, а не о тех, кто, подобно даме Норуазон, исцелившей Ивейна своим волшебным бальзамом, только проходит через него.

⁸⁹ Следует отметить, что в «Сказке о диком человеке» (см.: P. Delarue, M. Ténèze, прим. 59, с. 228) проводится четкое различие между дикарем-помощником и дикарем-недругом. Вот краткое содержание сказки: ребенок освободил из плена дикого человека. Затем мальчик был изгнан в дикий мир, где он столкнулся с великанами и жизнь его оказалась под угрозой; дикий человек был единственным защитником мальчика. В конце сказки мальчик вернулся в мир людей вместе с диким человеком, который постепенно адаптировался в этом мире. Последний эпизод, в отличие от предыдущего, избыточен.

⁹⁰ Совершенно очевидно, что текст можно истолковать с универсальных антропологических позиций, основываясь на теории переходных ритуалов, и в частности на структурах инициационных обрядов; однако подобный анализ не входит в сферу нашей компетенции и не является нашей задачей.

⁹¹ См.: P. Le Gentil. La Littérature française du Moyen Âge, 4^e éd., Paris, 1972, pp. 24-49.

⁹² Материалы дискуссии по этому вопросу содержатся в сборнике: Chanson de geste und Höfischer Roman.

Heidelberg, 1963 (Studia Romanica, 4). Особый интерес представляют статьи: Е. Köhler. Quelques observations

d'ordre historico-sociologique sur les rapports entre la chanson de geste et le roman courtois, pp. 21—30; H.R.

Jauss. Chanson de geste et roman courtois au XII^e siècle (Analyse comparative du Fierabras et du Bel Inconnu).

См. также: R. Marichal. Naissance du roman // M. de Gandillac, E. Jeauneau édit. Entretiens sur la renaissance du XII^e siècle. Paris – La Haye, 1968, pp. 449-482; J. Le Goff. Naissance du roman historique au XII^e siècle // Nouvelle Revue française, № 238, octobre 1972, pp. 163-173.

⁹³ L. Gautier. La Chevalerie, nouvelle édition. Paris (s.d.), p. 90.

⁹⁴ Cl. Lévi-Strauss. La Geste d'Asdiwal. Loc. cit., pp. 30-31.

⁹⁵ «С помощью структурного анализа дать объяснение тому, что в принципе может быть объяснено, но никогда до конца; в осталь-

232

ном же постараться выявить – в большей или в меньшей степени -наличие такого типа детерминизма, который следует искать на уровне статистическом или социологическом, уровне, не связанном с историей личности, общества или отдельной его группы» (см.: CI. Lévi-Strauss. L'Homme nu. Paris, 1971, p. 560).

⁹⁶ L'Origine des manières de la table. Paris, 1968, pp. 105—106.

⁹⁷ E. Köhler. Ideal und Wirklichkeit in der Höfischen Epik (trad. franç., citée p. 152, п. 1).

⁹⁸ G. Raynaud de Lage edit. Paris, 1966.

⁹⁹ A. Micha édit. Paris, 1970, v. 3105-3124.

¹⁰⁰ Quelques observations... Loc. cit., p. 27.

¹⁰¹ См.: H.R. Jauss. Loc. cit, pp. 65-70.

¹⁰² Сходство ритуала посвящения в рыцари и инициационных ритуалов «примитивных» обществ, насколько нам известно, впервые было отмечено в работе: J. Lafitau. Moeurs des sauvages amériquains comparées aux mœurs des premiers temps. Paris, 1724, I, pp. 201-256, pp.1-70, 283-288.

¹⁰³ Для этого нет необходимости прибегать к рискованным восточным параллелям, как это сделано в работе: Р. Gallais. Perceval et l'initiation.

¹⁰⁴ О процедуре посвящения в рыцари см. в работах: Marc Block. La société féodal, II. Paris, 1940, pp. 46-53; J. Flori. Sémantique et société médiévale. Le verbe adouber et son évolution au XII^e siècle» // Annales E.S.C., 1976, pp. 915-940.

¹⁰⁵ G. Duby. Au XII^e siècle: les «jeunes» dans la Société aristocratique // Annales E.S.C., 1964, pp. 835-896, переизд. в: Hommes et Structures du Moyen Âge. Paris, 1973, pp. 213-226. Также см. работу: E. Köhler. Sens et fonction du terme «jeunesse» dans la poésie des troubadours // Mélanges René Crozet. Poitiers, 1966, pp. 569 sq.

¹⁰⁶ G. Duby. Ор. cit., pp. 835-836.

¹⁰⁷ Ibid., p. 839.

¹⁰⁸ Ibid., p. 843. О том, как соотносятся куртуазные доблести с браком, см.: Е. Köhler. Les troubadours et la jalousie // Mélanges Jean Frappier. Genève, 1970, pp. 543—559.

¹⁰⁹ G. Duby. Ор. cit., p. 844.

¹¹⁰ У Гавейна есть брат, однако в Повести о Граале ему отведена роль антигероя.

233

¹¹¹ Мы приводим эти выкладки с целью побудить кого-нибудь предпринять систематическое исследование структур родства в куртуазных романах.

¹¹² G. Duby. Ор. cit, р. 839.

¹¹³ См.: J. Frappier. Chrétien de Troyes. L'homme et l'Œuvre. Paris, 1957, p. 15.

¹¹⁴ В Ивейне есть борьба за наследство – конфликт двух сестер, двух дочерей сеньора де Шипороза (ст. 4699). Ивейн восстановит в правах младшую дочь, у которой отняли наследство.

¹¹⁵ О раскорчевке и распахивании новых земель см.: G. Duby. L'Économie rurale la vie des campagnes dans l'Occident médiéval. Paris, 1962, pp. 142-169, a также в более сжатом изложении: G. Duby. Gueriers et paysans. Paris, 1973, pp. 225-236. Ж. Дюби полагает, что «наиболее интенсивно данный процесс происходил» между 1075 и 1180 гг. (Guerriers et paysans, p. 228). Напомним, что последняя дата является примерной датой написания Ивейна.

¹¹⁶ Wace. Le Roman de Rou, édit. A.J. Holden. Paris, 1971, v. 6372 sq.

¹¹⁷ Заметим, что наше толкование текста основано на встречах героя с персонажами мужского пола (в том числе и со львом). Разумеется, возможно и иное толкование, основанное на встречах с персонажами женского пола.

¹¹⁸ В этом заключается особенность романа Кретьена. В валлийском тексте Овейна, где отшельник отсутствует, лесной дикарь находится на поляне, а схватка между львом и змеей происходит на небольшой возвышенности; см.: J. Loth. Ор. cit., pp. 9 et 38. Наиболее любопытной вновь оказывается интерпретация Гартмана фон Ауэ: Калогренан подъезжает к большому раскорчеванному участку (geriute), странность которого подчеркивается отсутствием там человека (âne die liute, v. 401-402). Дикий бык появляется в поле (gevilde, v. 981). Отшельник не занимается раскорчевкой, он обитает в уже расчищенном месте (niuweriute, v. 3285). Встреча льва и змеи происходит на прогалине (bloeze), герой добирается туда «через груду поваленных деревьев» (v. 3836—3838). Деревья эти срублены не человеком, они попадали сами собой, под воздействием волшебной силы, подобно тому как падали деревья после бури, вызванной Ивейном.

¹¹⁹ В указ. выше статье А. Адлера (прим. 76, с. 229) отшельник сравнивается с диким пастухом быков: «Черты лица отшельника

234

напоминают черты лица пастуха, только лицо отшельника одухотворенное».

¹²⁰ См.: G. Duby. Economie rurale, pp. 146—147.

¹²¹ Это исследование можно было бы продолжить, сопоставив Ивейна со сказками или мифами, где раскорчевка играет основную роль; так, в повести о Мелюзине «Мелюзина является матерью и корчевщицей» (см.: E.Le Roy Ladurie, J. Le Goff // Annales E.S.C., 1971, pp. 587-622; Le Territoire de l'historien. Paris, 1973, pp. 281-300; Ж. Ле Гофф. Другое Средневековье»..., с. 184-199). В крестьянском фольклоре Кабилии корчеватель, тот, кто «очищает от зарослей маки, чтобы превратить их в сад или лужайку», – это сам султан Гарун-аль-Рашид, «возведенный в ранг почти сверхъестественного существа» (Camille Lacoste-Dujardin. Le Conte kabyle. Paris, 1970, p. 130).

¹²² См. интересное исследование: Р. Le Rider. Le Chevalier dans le conte du Graal de Chrétien de Troyes. Paris, S.E.D.E.S., 1978.

КОДЕКСЫ НОШЕНИЯ ОДЕЖДЫ И ПРИЕМА ПИЩИ В РОМАНЕ КРЕТЬЕНА ДЕ ТРУА «ЭРЕК И ЭНИДА»*

Важность кодекса ношения одежды и кодекса приема пищи в культуре любого общества никем не оспаривается. Однако не следует ограничиваться изучением их роли только в социальной практике. Отражение этих правил в произведениях, созданных человеческим воображением, позволяет лучше понять их функцию, и это помимо их собственно литературно-художественного употребления.

В феодальном обществе оба кодекса действовали особенно эффективно, ибо выступали в качестве основного критерия при определении социального статуса человека и занимали важное место в системе ценностей. Видимость, представшая через призму этих правил, приобретала особую убедительность.

В литературных произведениях одежда и еда определяли общественное положение персонажей, символизировали определенные повороты сюжета, подчеркивали знаменательные моменты повествования.

С присущим ему талантом Кретьен де Труа использовал оба кодекса.

В этой статье я намереваюсь ограничиться составлением перечня одежды и еды и определением функций кодекса ношения одежды и кодекса приема пищи в Эреке и Эниде. Работу эту я посвящаю Рене Луи, сумевшему, как никто иной, понять и показать значимость литературных произведений как исторических источников в самом широком смысле этого термина. Старофранцузский текст приводится по изданию Марио Рока; перевод его на современный язык выполнен ученым, дань уважению которому мы отдаем¹.

Рассматривая костюм, я сознательно исключаю описание боевых доспехов, оставляя, таким образом, в стороне существенный элемент ролевой игры, участниками которой являются мужчина и женщина. В более полной и углубленной работе, которая, возмож-

236

но, станет делом будущего, воинское снаряжение, разумеется, не останется в стороне.

Первым упоминанием об одежде в романе является описание костюма героя, рыцаря Эрека. Эрек -

один из тех, кому надлежит участвовать в травле белого оленя, старинном обычае, который решил восстановить король Артур. Многие рыцари сомневаются в правильности решения Артура, а Гавейн открыто выражает свои сомнения. Эрек также не согласен с королем, он занял особую позицию, примиряющую повиновение Артуру, правила куртуазного поведения и свое личное мнение. Он принимает участие в охоте, но издалека, в качестве рыцаря, состоящего при королеве Геньевре. Для этого события он выбрал соответствующий наряд, напоминающий одновременно и парадное платье, и воинское облачение, и при этом достаточно дорогой, чтобы обозначить свой социальный статус: королевский сын, славный рыцарь Круглого стола.

Sor un destrier estoit montez, afublez d'un mantel hermin [...] S'ot cote d'un dïapre noble qui fu fez an Constantinoble; chauces de paile avoit chauciees, molt bien fetes et bien taillies; et fu es estriés afichiez, un esperons a or chauciez; n'ot avoec lui arme aportée fors que tant seulement s'espée. (v. 94—104) (Он сидел на боевом коне, на нем был плащ из шкурок горностая. Куртка на нем была из дорогого, затканного цветами прочного шелка, изготовленного в Константинополе, и шоссы, золотом расшитые, прекрасно скроенные и отменно сшитые. Ноги его были вдеты в стремена, у него были золотые шпоры, однако из оружия у него был только меч.)

Таким образом, одежда отражает общественное положение Эрека и занятую им позицию. Следующим эпизодом, где есть описание костюма, становится появление героини, прекрасной Эниды. Эпизод этот хорошо известен, но в связи с ним возникает ряд вопросов.

Преследуя рыцаря, девицу и карлика, оскорбивших королеву, Эрек останавливается у старого благородного рыцаря. Задачей

237

Кретьена в данном эпизоде является показать благородное звание и ум вассала и одновременно бедность его и его семьи: жены и дочери. Эрек всерьез собирается жениться на Эниде: ему не пристало заключать неравный брак, и с его стороны весьма учтиво возвысить семью своей возлюбленной.

Появляется Энида. Она одета со вкусом, но бедно, на ней надета всего лишь одна рубашка и платье с рукавами (chainse); рубашка и платье белые, рубашка сшита из тонкого полотна, но платье продрано на локтях: La dame s'an est hors issue et sa fille, qui fu vestue d'une chemise par panz lee, deliee, blanche et ridee;

un blanc cheinse ot vestu desus, n'avoit robe ne mains ne plus, et tant estoit li chainses viez que as costez estoit perciez povre estoit la robe dehors, mes desoz estoit biaux li cors. (v. 401-410) (Рыцарь зовет своих жену и дочь-красавицу; они работали в рукодельне, не знаю я, какую они работу выполняли. Дама вышла оттуда вместе с дочерью, которая была одета в белую широкую рубашку из тонкой ткани и со многими складками; поверх рубашки надето было простое платье белое; иной одежды на ней не было. Платье было так сильно изношено, что порвалось на локтях. Наряд был убог, но тело, кое он скрывал, было прекрасно.)

Затем Эрек отправляется биться за ястреба и увозит с собой Эниду; в этом же поединке он отомстит злому рыцарю. Энида следует за ним в своем нищенском одеянии, на коне с бедной упряжью. На девушке нет ни пояса, ни плаща.

La sele fu mise et li frains;

desliee et desafublee

est la pucelle sus montee, (v. 738—740)

(Лошадь оседлали и надели на нее уздечку; без пояса и плаща девица села на коня и не заставила себя упрашивать.)

После победы в поединке за ястреба Эрек просит руки Эниды и не встречает отказа; он собирается везти девушку ко двору короля

238

Артура, чтобы там жениться на ней. Он перечисляет приданое (Morgengabe), которое он принесет своей жене и доходами с которого станут пользоваться ее родители, ибо они должны быть возвышены до положения, достойного их звания, а также звания, коего достигнет их дочь. Дары его будут состоять из замков и одежды: Einz que troi jor soient passez vos avrai anvoie assez or et argent et veir et gris et dras de soie et de chier pris por vos vestir et vostre fame... (v. 1325—1329)

(И трех дней не пройдет, как я пошлю вам в достатке золота и серебра, беличьих мехов, дорогих шелковых тканей, дабы вы оделись, и вы, и ваша жена, коя теперь приходится мне дорогой и любезной матушкой...)

Затем он сообщает о своем решении увезти Эниду в том наряде, который надет на ней сейчас: королева даст ей одежды, достойные ее. Demain droit à l'aube del jor, an tel robe et an tel ator, an manrai vostre fille a cort: je voel qu ma dame l'atort de la soe robe demainne, qui est de soie tainte an grainne. (v. 1331—1336)

(Завтра с первыми лучами зари я повезу вашу дочь ко двору в том платье и в той одежде, что на ней надета; хочу, чтобы королева нарядила ее в свое парадное платье из алого шелка.) Такое решение изумляет не столько отца и мать Эниды, не помышляющих перечить своему будущему зятю, сколько ее двоюродную сестру и ее дядю, богатого графа. Они хотят дать Эниде красивое платье.

«Sire, fet ele, molt grant honte Sera a vos, plus qu'a autrui se cist sires an mainne a lui vostre niece, si povrement atornee de vestemant». Et li cuens respont: «Je vos pri, ma dolce niece, donez li de voz robes que vos avez la melior que vos i avez». (v. 1344—1352) 239

(«Государь мой, великий позор будет вам как никому иному, если этот господин увезет с собой вашу племянницу в таком убогом наряде», – говорит сестра Эниды графу. Граф ей отвечает: «Прошу вас, милая племянница, дайте ей одно из ваших платьев, то, которое вы считаете самым лучшим».)

Однако Эрек возражает. Только королева должна одеть Эниду. «Sire, n'an parlez mie.

Une chose sachiez vos bien: ne voldroie por nule rien qu'ele eilst d'autre robe point tant que la reine li doint». (ν. 1354—1358) («Государь мой, не след более говорить об этом. Знайте: она наденет только то платье, которое изволит дать ей королева, на другое платье я не соглашусь ни за что на свете».) Итак, Энида едет ко двору el blanc chainse et an la chemise (v. 1362)

(в белом платье и рубашке).

Комментаторы нередко заходили в тупик, пытаясь найти объяснение подобному упрямству Эрека, желавшему привезти Эниду ко двору в ее бедной одежде. Неоднократно приводившиеся объяснения психологического характера кажутся мне необоснованными и даже неуместными. На мой взгляд, решение Эрека основано на двух, соединившихся в данной ситуации воедино, обрядах. Во-первых, это свадебный обряд, являющийся ритуалом перехода от одного состояния к другому. Здесь мы присутствуем при прохождении первой стадии обряда – стадии расставания. Будущая супруга покидает родительский дом, однако во всем остальном положение ее должно оставаться неизменным. В настоящем случае это особенно необходимо, так как предстоящий брак является не только переходом от незамужнего состояния к замужнему, переходом из одной семьи в другую, из одного дома в другой, но и связан с повышением общественного положения, переходом от бедности к богатству. Совершение этого перехода посредством соблюдения кодекса ношения одежды должно произойти только на следующей стадии, подобно одному из тех ритуалов, которые Ван Геннеп называл «второстепенными обрядами». Имеются и другие доводы. Я полагаю, что основной темой романа являются взаимоотношения супругов. По мнению Кретьена, между

240

мужем и женой должны существовать отношения равенства, но это равенство допускает определенное превосходство мужчины над женщиной. Таким образом, не нарушаются средневековые христианские понятия о браке и об отношениях супругов. Кретьен неоднократно настаивает на равенстве Эрека и Эниды. Прежде чем равенство это будет освящено браком, а в конце романа коронованием Эрека и Эниды, оно выражается через равенство по отношению к важнейшим ценностям аристократической системы: куртуазности, красоте, «великодушию» (мудрости), отваге.

Molt estoient igal et per de corteisie et de biauté et de grant debonereté. Si estoient d'une meniere, d'unes mors et d'une matière, que nus qui le voir volsist dire n'an poïst le meillor eslire ne le plus bel ne le plus sage. Molt estoient d'igal corage et molt avenoient ansamble. (v. 1484—1493) (Они были равны и в одинаковой степени отличались вежеством, красотой и великодушием. Они настолько походили друг на друга повадкой, воспитанием и характером, что, скажу честно, ни один человек не смог бы определить, кто из них лучше, красивее или умнее. Оба отличались чистотой души и великолепно подходили друг другу.)

Главное превосходство Эрека над Энидой заключается в том, что он – воин, высокородный рыцарь, сын короля. В свое время (сейчас ему двадцать пять лет) он был посвящен в рыцари. Энида также должна будет достичь высшего положения. Артур же по случаю свадьбы Эрека и Эниды посвятит в рыцари сотню молодых людей. Геньевра даст Эниде новые роскошные одежды. Это тоже своего рода посвящение. Посвящение в женщины посредством платья, дарованного королевой.

Тем временем кортеж, сопровождающий Эрека и Эниду ко двору, должен облачиться согласно парадному регламенту:

N'i remaint chevalier ne dame qui ne s'atort por convoier la pucele et le chevalier. (v. 1416—1418) 241

(Не было ни одного рыцаря, ни одной дамы, кто бы, отправляясь провожать девицу и рыцаря, не надел свои парадные одежды.)

Когда жених и невеста прибывают ко двору, Эрек объясняет королеве, чего он ждет от нее: «Povretez li a fet user ce blanc chainse tant que as cotes an sont andeus les manches rotes.

Et ne por quant, se moi pleüst,

boenes robes asez eilst, с 'une pucele, sa cosine, li volt doner robe d'ermine de dras de soie, veire ou grise; mes ne volsisse an nule guise que d'autre robe fust vestue

tant que vos l'eüssiez veüe. Ma douce dame, or an pansez, car mestier a, bien le veez, d'une bele robe avenant». (v. 1548—1561) («От бедности она так износила это белое платье, что оба рукава продрались на локтях. Но если бы я дозволил, у нее не было бы недостатка в добротных платьях, потому что одна девушка, ее двоюродная сестра, хотела дать ей шелковое платье с обшивкой из горностая и пушистого беличьего меха; но я ни за что на свете не согласился бы, чтобы она надела иное платье прежде, чем вы ее увидите. Любезная госпожа моя, теперь позаботьтесь о ней, ибо, как вы сами видите, она нуждается в красивом платье, что было бы ей к лицу».)

Геньевра тотчас соглашается и говорит, что даст Эниде одно из своих платьев (boene et bele... fresche et novele, «хорошее и красивое... неношеное и новое») (ν. 1563—1566). Она ведет ее к себе в большой покой и велит принести новое блио и плащ, специально подобранный к платью, которое она сшила для себя. Соблюдая правила курзуазии, запрещающие ей давать Эниде ношеное платье, Геньевра дарит девушке свой собственный новый наряд, как если бы та была во всем ей подобна. Таким образом через костюм происходит подлинная идентификация личности в обществе.