Текст книги "Лососи, бобры, каланы"

Автор книги: Жак-Ив Кусто

Соавторы: Ив Паккале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Матери и дети

Любовные игры отмечены у каланов почти во все сезоны года, за исключением осени (октябрь – декабрь), когда они крайне редки.

Животные достигают половой зрелости к четырем годам, то есть через три года после того, как они покинут свою мать: по крайней мере так обстоит дело у самок. В этом возрасте самцы должны утвердить себя в стаде, и их способность к воспроизводству весьма сомнительна.

Оплодотворенная самка ищет уединения. Общий срок беременности длится от 12 до 13 месяцев. [35]35
  По данным советских зоологов (И. И. Барабаш-Никифоров, С. В. Мараков, А. М. Николаев), срок беременности у каланов – 8—10 месяцев. – Прим. ред.


[Закрыть]Между двумя успешно прошедшими вынашиваниями проходит 2 или 3 года.

Калифорнийские каланы производят свое потомство в воде, а каланы Аляски – на суше. Это различие весьма выгодно для вида в целом, поскольку оно, возможно, способствует его выживанию при неблагоприятных обстоятельствах, физиологически опирается на тот факт, что половина зародышей появляется на свет головой вперед, а половина – хвостом. Эмбрион развивается, с равной частотой, в каждом из двух рогов матки калана. Близнецы редки, и обычно выживает только один. Малыш весит при рождении где-то между 1,5 и 2,5 килограмма и достигает в длину 50–60 сантиметров, включая хвост. Период, в течение которого он зависит от матери, очень долог – год, иногда больше. Когда молодой калан покидает мать, он весит около 14–15 килограммов.

Самка проявляет необычайную заботу о благополучии и безопасности своего малыша. Когда посторонний ведет себя угрожающе, самка, как бы велик он ни был, его отвлекает: вытягивая передние лапы и раздуваясь насколько можно, она устрашает противника и выигрывает несколько драгоценных секунд, за которые малыш укроется в безопасном месте. Только тогда убегает и она и присоединяется к детенышу.

Новорожденный абсолютно лишен средств защиты и каких-либо ресурсов: он умеет только плавать. В месячном возрасте дитя передвигается все еще с трудом. Когда мать ныряет за пищей, она оставляет его спящим на поверхности, среди водорослей, которые не позволяют ему дрейфовать.

Вскармливание молоком чаще всего происходит в воде, но на Великом Севере видели кормящих самок и на суше. Им свойствен обычай „приручать к груди“ своих малышей. Каланиха обладает двумя грудными железами на животе: лежа на волнах на спине, она берет своего младенца и укладывает его на живот, причем рот малыша прочно захватывает сосок, словно приклеивается. Сосет детеныш минуту или две, затем наступает период долгого отдыха. Как только он подрастает, он уже сам способен взять грудь, и тогда он сосет, уже лежа на животе, перпендикулярно телу матери. Молодые каланы, отнятые от груди, часто еще ищут возможность пососать; но самка при их приближении переворачивается раз пять-шесть вокруг себя: язык этот прост – гурману дается отказ.

Приучение к другой пище идет очень быстро: уже в возрасте нескольких дней детеныш начинает пробовать кое-какие морские продукты, но материнское молоко составляет основу питания молодняка в течение 4 или 5 месяцев.

Самка, прежде чем нырнуть за пищей, кормит своего малыша – и это дополнительное доказательство материнского инстинкта этого вида. Только лишь когда малыш насытится, мать принимается за свой собственный обед.

Обучение плаванию для каланов дело жизненно необходимое. При рождении ребенок плавает как пробка – мех его наполнен воздухом, но это и все.

На спине, мягко убаюкиваемый волной.

Остальную науку преподаст ему мать. Это она, очень рано, еще в возрасте нескольких дней, снимет его со своего живота и окунет в жидкую среду. Малыш барахтается как может, испуская жалобные крики. Прогресс очень медленный, что странно для этого водного вида: правильно, то есть на животе, плавающего малыша можно увидеть только лишь в возрасте трех месяцев. Что же до техники плавания на спине, то она постигается еще медленнее и окончательно усваивается каланом только в 6–8 месяцев от роду.

Обучение нырянию в подобных условиях выдвигает проблемы более сложные. Малыш начинает свои первые погружения, однако до года он полностью зависит в питании от своей матери.

Одержимость самки своим малышом удивляла всех наблюдателей. Она оставляет своего отпрыска, только чтобы нырнуть за добычей для общей их трапезы. Пока он совсем маленький, она не спускает его с груди, держа обеими лапами. Позднее она дает ему кой-какую свободу. Но при малейшей опасности она хватает свое дитя зубами за щеку (реже за загривок) и не отпускает до тех пор, пока он не будет в безопасности: малыш, схваченный подобным образом, полностью расслабляется и его легко нести. Она защищает его с той же страстью даже накануне того времени, когда они расстанутся навсегда, хотя в этом возрасте он сам уже почти с мать…

Сотни историй – и все достоверные – рассказаны о героизме, проявленном матерью-каланом перед лицом опасности, угрожавшей ее отпрыску.

Тюлень часто поселяется на тех берегах, где живут колонии каланов.

Охотник по имени Сноу писал в 1910 году: „Мы преследовали эту каланиху в течение двух часов, идя по ее следу среди скал. Мы убили ее малыша в первый же час, но она крепче прежнего прижимала его к себе, пока выстрелом ей не повредило лапу, что и заставило ее выпустить детеныша; при попытке его подобрать она была снова ранена. Тогда она начала без устали и без перерыва издавать крики, самые печальные и самые жалобные“. Сноу и его компаньоны подобрали труп малыша, затем вернулись ночью на свой корабль, а история все еще продолжается: „Мы прошли уже изрядный отрезок пути, когда прямо под нашей кормой услышали плач, самый горестный, какой только можно вообразить себе.

Может ли человек уберечь те берега, где еще существуют каланы? Это маленькая бухта Черни Рифс.

(…) Другой крик, теперь уже с борта, позволил определить, куда переместилась каланиха, которая кружила вокруг нас. Животное преследовало корабль, сокрушаясь о потере своего чада“.

Этот эпизод далеко не единственный. Однажды маленький калан попался в сеть: три раза подряд за пять минут мать под носом у людей пыталась вытащить своего ребенка. Другой раз самка и ее малыш были заперты в клетку; ночью буря сломала дверь их тюрьмы; мать спаслась, но на заре она вернулась искать своего отпрыска и была тут же поймана.

Зоологи, которые отлавливают каланов для кольцевания, ежедневно наблюдают подобные проявления материнской любви.

Калан спокоен, он не прерывает своей трапезы при появлении пловца.

Когда они, поймав мать и малыша, первой отпускают мать, она ожидает свое дитя на небольшой дистанции (50—100 метров), призывая его взволнованным голосом. Мать, у которой взяли ее малыша, чтобы определить ее реакции, за два с половиной часа вернулась 13 раз, чтобы вызволить его из рук людей. Она приближалась к ним на расстояние до трех метров. Есть много свидетельств тому, что такая смелость обоюдна: малыш-калан, отпущенный после церемонии кольцевания раньше своей матери, всегда возвращается (когда он достаточно большой), чтобы попытаться разорвать сеть, которая держит его родительницу.

Другое доказательство любви каланов к своему ребенку – если, по несчастью, он умер (от ружейной пули, случайности или болезни…), они начинают вылизывать и расчесывать мех малыша, как будто этим интенсивным массажем они хотели бы вызвать его к жизни.

Какая прекрасная гидродинамическая форма в чистой воде: не пора ли нам подумать о том, чтобы и наши дети смогли наслаждаться этим зрелищем?

Они прижимают детей к себе, даже когда ныряют, и это длится долго, часто не один день. Видели матерей-каланих, ласкающих и приводящих в порядок малышей, уже заметно разложившихся… (Этот странный обычай, когда матери уносят своих мертвых малышей на дно, тогда как живых оставляют на поверхности, может быть истолкован двояко. Или каланы, которые поступали таким образом, были „плохо запрограммированы“ и сами утопили своего малыша – ошибка природы, некоторым образом. Или, что более правдоподобно, самки носят своего мертвого отпрыска с собой, потому что его мех, лишенный слоя воздуха, заставил бы его падать отвесно в воду и самка боится его потерять.)

Каждая самка-калан любит и защищает свое дитя, но вот что еще более удивительно: она защищает, при необходимости, и чужих детей, что явно дает доказательство разумности вида в целом. Взрослые проявляют терпимость к чужим детям, так что приемыши здесь нередки. Даже самцы защищают детенышей в случае опасности, когда те находятся рядом. Самки берут сирот на попечение, позволяя им сосать молоко, пока оно есть, и принося им еду со дна моря. Когда они сами потеряли малышей, приемыши становятся для них собственными детьми.

Калан, среда и человек

Мы наблюдали общественную жизнь каланов. Мы видели, как они резвятся в океане. Мы наблюдали их плавающими парами, просто играющими со своим собственным хвостом или плывущими с плутоватым видом в невероятной позе – на спине, выставив из воды все четыре лапы…

Мы любовались играми зверей – игрой молодых каланов в догонялки, их комическими стычками (которые матерям почему-то не нравятся и они растаскивают своих отпрысков).

Мы наблюдали, как взрослые кусали друг друга под воздействием страха. Мы видели их мирно засыпающими на закате, завернувшись в слоевища водорослей.

И наконец, мы присутствовали при их страстных объятиях, при брачном параде этих животных.

Вот почему, быть может, эмоциональный накал нашей экспедиции достиг своего предела. Как-то раз Филипп заметил в воде самку с носом, кровоточащим из-за любовных укусов. Он осмелился положить краба на ее оплодотворенное чрево. Подсунув микрофон буквально ей под нос, он записал, как будущая мать расправилась со своим обедом „за столом“. Он погладил красавицу, он хотел потереться бородой об ее мех. И каланиха его укусила!

„Она укусила меня очень сильно, я даже был удивлен, – рассказывает Филипп. – Но больше всего меня поразило то, что она ранила меня в избытке чувств… Подобные укусы время от времени в приливе любви наносят своим горячо любимым хозяевам кошки. Нет ничего агрессивного, ничего устрашающего или злого в этом действии. Просто слишком страстный, настойчивый поцелуй…“

Мы много смеялись над незадачей Филиппа. Но что совершенно верно, так это его вывод о большой значимости этого эпизода. Может быть, в первый раз вид „калан“ и вид „человек“ проявили взаимное „доброжелательство“… В первый раз, потому что, любя и уважая самих себя, каланы выразили свою симпатию представителям дотоле ненавистного им рода!

Это избранный момент, это кульминация нашей экспедиции.

Мы покинули наших грациозных и нежных друзей. Но если мы хотим, чтобы восхищение отношениями, которые установились у нас с каланами, разделили и другие люди, у нас нет другого выбора, кроме как составить полный экологический баланс условий существования вида и ознакомить с ним публику.

У калана мало естественных врагов. На воле, когда человек не вмешивается в их жизнь, они страдают в основном от голода в суровые зимы. Так что основные причины смерти у каланов – естественное истощение от старости и голод. Например, на Амчитке пик смертности зарегистрирован в марте, причем 70 % умерших составляли в это время года молодые сироты, а 30 % – каланы пожилого возраста.

Каланы не страдают от паразитов. Их немногочисленные внутренние „гости“ (нематоды, трематоды или цистоды) отнюдь не смертельны, а наружных паразитов у них не обнаружено. Об этом хорошо знают охотники, отмечавшие, что калан – „зверь очень чистый“ (Сноу, 1910). Единственный представитель вида, у которого были описаны наружные паразиты, был воспитан в неволе, в бассейне с пресной водой! В неволе (пока неизвестно, встречается ли подобное, когда калан живет на воле) отмечены две болезни микробного происхождения, которые поразили каланов: острый энтерит и „дегенеративная болезнь печени“ (подозревают, что она вирусного происхождения).

Основными хищными врагами каланов, по данным некоторых авторов, являются акулы. Это не совсем точно. В их северном ареале вода слишком холодна для большинства видов акул. А в Калифорнии нападения на каланов большой белой акулы Carcharodon carcharias не так уж часты.

Гораздо более опасны для них косатки (зубатые киты). Они способны заглотить калана своей зубастой пастью в один момент. Когда банда этих китообразных появляется на границе обитания колонии, каланы цепенеют на месте и лишь много спустя после того, как эти гигантские черно-белые разбойники исчезнут из виду, возобновляют, очень осторожно, свои игры.

Калан принимает дар человека.

Профессор Николаев в 1965 году наблюдал своими глазами, как один из этих „китов-убийц“ пожирал калана.

Но были у них и пернатые враги – это белоголовый орлан (Haliactus leucocephalus). Я не зря говорю „были“, потому что нынче этот хищник (вспоминаю, что это эмблема Соединенных Штатов Америки) стал еще более редким, чем калан… В далекие времена, когда этот вид пернатых населял западные берега Тихого океана, орланы частенько нападали на малышей каланов, пока матери ныряли за пищей. Становились его жертвами и очень больные или старые звери. Частенько орланы не пренебрегали и мертвыми каланами, погибшими случайно или умершими естественной смертью.

Паразиты, акулы, косатки, орланы: не так уж много врагов.

На дне морском в поисках морского уха, в Калифорнии.

Каланы, специализированные хищники, прекрасно приспособленные к среде с ограниченным распространением, имели популяции, которые варьировали численно в зависимости от пищевых ресурсов своего биотопа. Они были составляющей частью экосистемы, которая поддерживала их демографическое равновесие и в которую они сами, в свою очередь, привносили „здоровье“.

Единственно, кто ответствен за уменьшение численности вида в целом, – это человек. Читатель помнит, какую мрачную картину нарисовал нам профессор Джудсон Е. Вандевер на борту „Оршиллы“ – картину опасностей, нависших над каланами, – и старых (охота, браконьерство), и новых (промышленное и бытовое загрязнение, транспорт, „благоустройство берегов“, туризм, массовый сбор водорослей и т. д.).

И если калан в конце концов исчезнет, то это будет не только невосполнимая эстетическая потеря, но и глубочайшее потрясение всех океанических сред с зарослями келпа. Другими словами, если оставить в стороне редкостную красоту этого зверя, даже если пренебречь научным интересом к этому превосходно адаптируемому виду, даже если лишить удовольствия 40 000—50 000 ежегодных посетителей Музея Государственного заповедника в Морро-Бей и 175 000—20 0 000 – Государственного заповедника в Пойнт-Лобос; даже если всем этим пренебречь и еще раз подсчитать ценность этих побережий для человека с экономической точки зрения, – даже при всех этих условиях каланов все равно надо охранять.

Калифорнийские сборщики морского уха, которые собирают этих моллюсков, ныряя у побережья, вот уже несколько лет как объявили каланам смертельную войну. Они упрекают их в том, что, распространившись на юг, каланы нападают на скопления этих моллюсков, которые люди зарезервировали для себя. (Обратим внимание на эту чисто человеческую манию все присваивать!) Они утверждают, что каланы ведут себя как отъявленные грабители, что они собирают раковины, еще не достигшие промысловых размеров (еще один пинок каланам), и что как следствие этого каланы должны быть „переселены“ на север (и это применяют на практике), или истреблены. А посему, добавляют они (и осуществляют это на практике), мы выйдем с ружьем и сами будем вершить „суд“.

Все время одна и та же история! Средиземноморские рыбаки убивают последних тюленей под тем предлогом, что те поедают рыбу; их японские коллеги истребляют дельфинов, потому что видят в этих китообразных прямых своих конкурентов, и так далее. Ни один из этих „тружеников моря“ не представляет себе реальных масштабов последствий своих деяний. Ни один из них и не пытается понять во всей сложности и полноте суть экологических законов, благодаря которым он сам существует, отношения между видами, которые в конце концов позволяют ему осуществлять свою работу простого сборщика „урожая“. Как будто океан может в одночасье начать „изготовление“ одних только „полезных“ видов. Глупость из глупостей! Для одного „полезного“ вида необходимо наличие десяти, может, и тридцати „бесполезных“, „безразличных“ или даже „вредных“ видов.

Если действительно „переместить“ каланов Калифорнии к северу, истребив половину при отлове и транспортировке (очень правдоподобная цифра при начинаниях такого сорта), то популяция морского уха через некоторое время уменьшится, а не возрастет.

В самом деле, эти морские моллюски нуждаются для своего развития в наличии келповых зарослей – и на стадии личинки, и во взрослом состоянии. Именно в этой среде находят они больше всего пищи.

А каланы в свою очередь не питаются одним морским ухом (см. гл. 8). Они контролируют благодаря своему завидному аппетиту популяции травоядных беспозвоночных океана, и в частности морских ежей. Там, где исчезли каланы, морские ежи резко возрастают в количестве, заросли гигантских водорослей уменьшаются и вместе с этим падает численность моллюсков морское ухо. Наоборот, если каланы съедают достаточное количество морских ежей, келп пышно разрастается и дает прибежище многим видам животных – среди них и морскому уху!

Пример Алеутских островов лишний раз подтверждает эти взаимосвязи. Острова Ближние, быстро опустошенные охотниками за каланами, и по сей день являют картину биологической бедности: келп здесь развивается плохо, так как его поедают „на корню“ многие растительноядные беспозвоночные (и особенно морские ежи Strongylocentrotus). На Крысьих островах, расположенных неподалеку, где каланы стали довольно многочисленны, с тех пор как их взяли под охрану, океаническое дно очень богато жизнью; оно кормит морских птиц и тюленей, которые здесь встречаются в массе (доказательство того, что здесь достаточно и рыбы); говорят, что и белоголовые орланы склонны здесь „задержаться“…

Если мы взвесим все вышесказанное, то калан, вид преследуемый, вид привязанный к месту, вид прекрасный, предстанет еще ко всему этому ключевым видом определенной живой океанической структуры – экосистемы зарослей келпа. Истребите один вид – подпишете приговор другому. Единственно здравый смысл диктует необходимость сохранить это равновесие.

Римский император Марк Аврелий говорил (в „Мыслях для себя самого“):

„Разве ты не видишь, что и куст, и воробей, и муравей, паук и пчела выполняют свое предназначение и способствуют в меру сил своих порядку в мире?“

Семнадцать столетий спустя ему отвечает Шутер (или Окуте), вождь сиу-тетонов:

„С детства я наблюдал за листьями, деревьями и травой. (…) Всякое живое существо, всякое растение исполняют свой долг. Некоторые животные утверждают свое право на существование точными действиями. Вороны, сарычи и мухи похожи друг на друга тем, что полезны, и даже змеи имеют право на существование“.

Последнее слово я хотел бы предоставить великому немецкому поэту-

романтику Новалису, который пишет в „Учениках в Саисе“:

„Кто имеет верное и точное чувство природы, тот все больше получает по мере того, как он изучает ее, радуется ее бесконечной сложности, неисчислимому изобилию ее радостей, и у него нет нужды приблизиться к ней с бесполезными словами, чтобы нарушить ее благодать.“

Красивый, умный, благожелательный – разве он еще и не склонен к юмору?

Приложения и словарь терминов

Приложение I

Воздействие загрязнения вод на лосося

(Из: «Изучение лосося пресных вод Франции…», Луи Руль, Париж, 1920 г.)

«Загрязнение проточных вод является новой причиной их обеднения. Оно производит сильное и неблагоприятное действие, даже если влияет косвенным путем. Результат его – появление в реке такой зоны, где воды благодаря их новому свойству подавляют жизнеспособность рыбы, мешают ее продвижению к истокам и увлекают в направлении устья. Лососи, остановленные в своем подъеме вверх, не могут добраться до нерестилищ и, таким образом, пропадают для размножения. Отравленный район представляет для рыб непроходимую зону, останавливающую их продвижение вверх. Вполне достаточно одного из подобных участков на всем протяжении реки, воды которой в верховьях чисты и благоприятны для лососей, чтобы привести к резкому уменьшению количества особей, так как лососи не в состоянии пересечь его и подняться дальше, вверх по течению. Возникает препятствие, столь же непреодолимое, как и запруда.

В подобном случае основной причиной является угнетение дыхания рыб. Ни питание, ни самое движение лосося не имеется в виду, поскольку в пресных водах лосось не питается, а течение реки как таковое отнюдь не изменилось. Но с точки зрения нужд дыхания, будучи очень чувствительным к этому, индивидуум очень страдает от всех факторов, уменьшающих содержание растворенного в воде кислорода, либо от поступления в воду токсических веществ, которые, проникнув в кровь через жабры или попав в жаберную камеру, затрудняют дыхание.

Такие обстоятельства суть производные нашей эпохи. Раньше они не существовали либо их воздействие было не столь давящим: непроходимых зон (подобных вышеописанным) не существовало, и лосось мог совершенно свободно подниматься вверх. Быстрое развитие современной индустрии, бытовые нужды растущих гигантских городов постепенно создали подобные зоны загрязнения, которые становятся все более и более многочисленными, все более и более протяженными, и именно эти зоны в конце концов обусловливают явление современного обеднения фауны рек.

Продуктивность этих зон зависит от двух основных моментов: сброса в реки промышленных отходов и сточных вод больших городов. Если выносимые материалы в зависимости от района и преобладающих в нем предприятий весьма разнообразны по составу, то результат их воздействия на лососей, поднимающихся вверх по течению, остается всегда постоянным – негативным. Идет ли речь о токсичных веществах или о разлагающихся в воде с поглощением кислорода для своего восстановления, или о веществах, находящихся во взвешенном состоянии, они воздействуют на лосося одинаково неблагоприятно, и гораздо сильнее, чем просто мелкие воды с малым содержанием кислорода и относительно высокой температурой. Следует заметить по этому поводу, что никакое подобное воздействие не оказывается почвенными взвесями, поступающими в реку во время ее разливов: их тонкость и нетоксичность не наносят рыбам при их продвижении вверх по реке никакого вреда: оно лишь слегка замедляется, но не останавливается вовсе.

Органические соединения, в значительном количестве попадающие в реки вблизи больших городов, производят столь же опустошительное воздействие. Они действуют не столько непосредственно, сколько путем уменьшения растворенного в воде кислорода, так как сами подвергаются превращению в реке. Содержание кислорода уменьшается пропорционально поступившему количеству стоков, и восстановление О2 происходит только лишь через большой промежуток времени; в это время лососи, ощущая недостаток кислорода, необходимого для нормального дыхания, не пытаются преодолеть это пространство, даже если все другие условия приемлемы для них, и остаются в устьях рек, не проходя через подобные зоны. Потребность в кислороде удерживает лососей в тех местах, где размножение их осуществляется неэффективно.

Воды, загрязненные стоками больших городов, играют, таким образом, свою роль в обеднении населения рек.