Текст книги "Лососи, бобры, каланы"

Автор книги: Жак-Ив Кусто

Соавторы: Ив Паккале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Они делят с нами наш дом

Собираясь прожить зиму с бобрами, Филипп для очистки совести обратился к официальным службам, с тем чтобы ему разрешили взять двух „приговоренных к переселению“. Разрешение было получено с легкостью. Он выбрал животное, которое только что поймали на его глазах; другим оказался зверь, отловленный несколькими минутами позже в той же самой бреши в плотине. Осень уже надвигалась, и для этой пары животных зима могла оказаться, увы, роковой. Они уже не смогли бы построить себе хатку и запастись припасами на зиму до первых холодов. Сегодня на озере Фостер начал идти снег. Все затихло. Оголенные деревья стали белыми.

Внутри нашей хижины тепло. И два бобра, привезенные Филиппом, делят с нами наш дом.

Меньший из них, свернувшийся в клубочек в углу клетки, – мы тут же распознали в нем самку, – глубоко травмирован своим пленением. Мы назовем ее Касси. Ее „моральное“ состояние – шок, который она перенесла, – заставляет нас думать, что многие ее соплеменники, пойманные и перевезенные в еще худших условиях, попадают в свое новое окружение полностью обезоруженными, лишенными реакций. Непреодолимое препятствие. Тот из двух наших нахлебников, что побольше, самец, которого мы окрестили Фостер, по имени соседнего озера, кажется, лучше противится „морально“ и физически стрессу, вызванному лишением свободы. Он менее сжался, менее вдавился в клетку, чем его напарница. Но самое меньшее, что можно сказать, – держится он крайне недоверчиво.

Нас убеждали, что наилучший способ завоевать дружбу диких бобров состоит в том, чтобы угостить их яблоками – фруктами, которые они обожают. Мы без промедления приступаем к делу. Касси, дрожащая еще больше, даже не замечает нашего широкого жеста. Фостер, более смелый, все же не рискует взять из рук. Но он не отказывается захватить куски фруктов, которые мы небрежно роняем у входа, и сгрызть их с жадным удовлетворением, что приводит в восхищение всю группу с „Калипсо“.

Наши новые напарники не умрут от голода зимой: даже застенчивая самка соблазнилась запахом фруктов. Но, чтобы выжить, животные должны непременно остаться с нами: предоставленные сами себе в пургу и мороз, они погибнут через несколько дней.

Одно дело – остаться в живых. Другое – как мы будем общаться. Захотят ли наши двое компаньонов вступить с нами в контакт? Выразят ли они знаки дружбы (или по крайней мере терпимости и взаимного уважения) по отношению к людям? Не будет ли слишком требовать от этих животных примириться со своими единственными настоящими недругами?

В то же время, если мы очень уж преуспеем, если мы приручим Фостера и Касси, останутся ли они к будущей весне, когда их отпустят на природу, „настоящими“ бобрами, способными жить самостоятельно? Никоим образом мне не хотелось бы, чтобы эта очаровательная пара (в настоящее время очень обескураженная своим положением, правда, в разной степени) превратилась за зиму в двух призраков грызунов. Я бы жаждал этого, если бы мы делали из них „отщепенцев“ (в полном смысле слова „заблудший“, „сошедший с ума“), потерявших свои защитные реакции и естественные способности, полностью зависящих от человека в пищевом отношении и развращенных своим окружением. К несчастью, к этой категории животных принадлежат звери, которые живут в зоологических садах, даже организованных наилучшим образом.

Касси и Фостер, после того как вы проживете в нашей хижине долгие зимние месяцы, забудете ли вы охотно человека, вернетесь ли вы, веселые, в озера и реки, чтобы выстроить себе там свой собственный дом?

Вот тщетность человеческих вопросов: Касси пофыркивает на свою подстилку, пока я себя допрашиваю, а Фостер добросовестным образом скоблит свою голову; что происходит в ней – вот что мне хотелось бы знать.

Трап для выхода

Сейчас на бесконечных просторах северного Саскачевана безраздельно царит зима. Снег падает, не переставая, на лес и озеро. Все звуки замирают под плотным белым покрывалом. Оголенные деревья, горы вдали, озеро, покрытое полуторафутовым льдом, – все исчезло под снегом.

Фостер и Касси спят в безопасности человеческого жилья, в то время как наш друг Франсуа Дорадо делает специальный трап, для того чтобы бобры могли выходить из дома по своим делам. Это наклонная доска, ведущая через отверстие в полу дома к ограниченному решеткой пространству вне его.

Поручая это дело Дорадо, я надеялся, что бобры быстро освоят выход, предназначенный специально для них… Так, навещая (по крайней мере время от времени) наружное пространство, они сохранят контакт с внешним миром – со своей естественной средой. Это позволит им не столь быстро потерять свою „дикую душу“. Кроме того, этот трап будет постоянной компенсацией за присутствие человека, которое они вынуждены будут терпеть всю зиму.

Бобры обожают яблоки.

В доме Фостер занимается хозяйством.

И вот момент настал: установка трапа и наружной загородки закончена, мы открываем двум бобрам дверь клетки.

Как всегда, когда человек организует подобные мероприятия с животными и ждет от них наилучших результатов (все объективы нацелены на „актеров“), ничего существенного не происходит. Это уже после, в ходе приведения материала в порядок, мы придумаем, что нерешительные звезды на мгновенье предоставили свободный ход своему изобретательному гению.

Касси, все еще в шоке, не шевелится, сжавшись в комочек в углу своей тюрьмы, – покинуть которую она, однако, не решается. Эта реакция наблюдается у всех пойманных диких животных; они превращают клетку в свой собственный клочок территории, символический кусочек гнезда или логова.

Фостер, молодой самец, первым соглашается выбраться на середину нашей центральной комнаты. Но для этого ему потребовалось предварительное (и очень тщательное, предмет за предметом) обследование этого неизвестного ему мира. Он принялся шнырять повсюду. Затем он сел на свой хвост (приняв при этом невероятно грациозную позу), как будто для того, чтобы получше разглядеть то, что его окружает, и в этот момент у него был такой вид, словно он позволяет Филиппу снимать себя.

Приободрившись, он, разумеется, все же обнаружил в конце концов отверстие в полу. Он громко фыркает, он делает круг, обходя отверстие, кажется, что он колеблется: все члены экипажа затаили дыхание… Но нет! вместо того, чтобы попытаться выбраться на природу – навстречу потоку свежего воздуха, который щекочет ему ноздри, – он предпочитает вернуться к тому, что стало для него сейчас более обыденным, более успокаивающим (хоть на мгновенье): в свою золотую клетку, где Касси чахнет у себя в углу.

Зима бесконечно растягивает наши дни. Скука сгущается в нашем маленьком коллективе, несмотря на всеобщие усилия побороть ее. Бесконечные, снежные бури, не дающие высунуть нос наружу, давят на нас все более и более. Малейшее прояснение воспринимается как благодать: каждый тотчас же находит снаружи тысячу неотложных дел – предлог для того, чтобы выйти подышать воздухом.

Малейшее событие – уже праздник. Эта монотонность нашего бытия внезапно ломается, когда однажды самолетом с провизией к нам привозят в подарок от индейского траппера серенькую кошечку по имени Спанки.

Взаимоотношения этого миниатюрного представителя кошачьих и наших двух семейных грызунов развлекали нас, как мы и предположить не могли.

Очень быстро Фостер – основной владелец здешних мест – расценил кошку как самозванку. Она явно нарушала территорию, которую он пометил как свою: это вся хижина. У Спанки, со своей стороны, такой вид, словно она делает авансы бобру (о, весьма осторожные). Но представьте себе этот „разговор“ (положением тела, движением ушей, вздыбливанием шерсти, плевками и т. п.) между двумя животными, которые принадлежат к различным видам и, весьма вероятно, ни разу в жизни не видели своего теперешнего „собеседника“. Фостер делает вид, что презирает приглашения Спанки, – и он бунтует, когда фамильярность кошки переходит границы. Она, со своей стороны, как будто вовсе не обеспокоена тем фактом, что зубы ее визави способны перекусить одним ударом толстую ветку березы…

По истечении времени стало ясно, что если нас Фостер и Касси терпят, то все попытки кошки к сближению они тщательно отметают. Самец, когда он принимается за свой туалет (а это церемония, которая требует массы времени), не сводит глаз со Спанки. Касси, которая осмелилась наконец выйти из своей клетки и сделать несколько осторожных шагов по комнате, боится кошки еще больше прежнего: как только Спанки делает вид, что сейчас побежит или прыгнет, бобриха торопливо скрывается в своем любимом убежище. И к тому же то, чего мы не могли добиться никакими усилиями сами – убедить Фостера воспользоваться трапом, – Спанки подала нам просто на блюдечке с голубой каемочкой. Как-то утром, после целой серии прыжков и наскоков на мебель, кошке удалось довести бобра до крайности. Опьянев от гнева и желая только лишь одного – спокойствия, – Фостер решительно направился к отверстию в полу и по наклонной плоскости спустился до уровня земли.

Тотчас же весь экипаж устремился наружу – камеры лихорадочно зажаты в руках…

Для бобра свежий воздух – а также и свобода – полны непреодолимых запахов. Фостер, как я думаю, в этот миг изменил бы нашей компании без всяких угрызений совести. Но, сделав круг около решетки, он быстро заметил, что на самом деле попал в новую клетку. Холод пробрал его до костей. Хижина и корм, получаемый от человека, – это его единственные ресурсы. И он вдруг взбирается на доску, которая выводит его наверх, к нам, то есть к нему, в дом. За всю зиму он ни разу больше не выйдет наружу. Начиная с этого момента мы затыкаем дыру каждую ночь (то сапогами, то чем придется), чтобы самим не замерзнуть от холода.

Лоси

Нам хорошо в тепле нашего дома, а снаружи буря как с цепи сорвалась: у себя в доме мы чувствуем себя в безопасности, и это сообщает всем членам нашего экипажа безграничное удовольствие. И я не могу не испытывать уверенность в том, что дикие бобры в своих хатках зимой пребывают в том же „расположении духа“. И вдруг я ощущаю себя очень близким тысячам окрестных бобров, которые, как и я сам, терпеливо ждут в своих деревянных убежищах, когда пурга и холод прекратятся.

Я обсуждаю с Филиппом проект воздушной разведки, которую мы проведем, как только погода нам это позволит. Сейчас же об этом нечего и думать: генеральша-зима на Великом Севере атакует нас всеми своими армиями. Трубы для подачи воды в дом замерзли, несмотря на наши усилия их заизолировать.

Чувство порядка у бобров не противоречит таковому у человека.

Фостер, Касси и кошка Спанки: взаимное недовольство и раздел территории.

Ныряльщикам с „Калипсо“ пришлось вооружиться лопатами и заступами и продолбить прорубь во все утолщающемся льду озера Фостер. Пока не наступит оттепель, мы будем брать воду для своих хозяйственных нужд из проруби.

Как следствие этой ситуации (и весьма немаловажное) – наши W. C. должны быть вынесены… на вольный воздух, в „вигвам“, в снег. «Я знаю, – говорит Франсуа Шарле, – что нет ничего героического в том, чтобы по обледеневшей дорожке добежать раз сорок до „вигвама“, но повернуть кран, чтобы наполнить ванну горячей водой, – это уже слишком». Внутри дома, хотя наш туалет и сведен к „омовению“ тела по частям, все же имеется горячая вода, и это благодаря невероятной изобретательности Ги Жуаса, радиста и главного умельца экспедиции. Этот находчивый человек, зная, что нам наверняка придется отапливаться дровами, заплатил совершенно астрономическую сумму за перевоз мазута гидросамолетом и снабдил нас сногсшибательным аппаратом, сооруженным из отжившей свой век печки, старой чугунной сковородки начала века, двух огромных бидонов и укороченного медного змеевика; мы потеряли на этом четверть „квадрата“, но зато имеем горячую воду в достаточном количестве!

На карту „генерального штаба“ мы нанесли все хатки бобров, которые отметили предыдущей осенью на берегу озера. Обойти их все посреди зимы, изучить их снаружи и пронаблюдать предполагаемые выходы их обитателей – такова новая задача, которую я поставил.

Однако прежде чем мы „откроем“ нашего первого дикого бобра в бесконечности снегов и льдов, которые пришли на смену свободной воде и золотой листве осени, нам доведется познакомиться с лосями.

Проведя долгое время в плену у проклятой капризной погоды, мы наконец поднимаемся в ясный и свежий воздух для первого полета над окрестностями. В красоте бесконечности снега, расчерченного здесь и там серыми стволами деревьев, тесно прижатых друг к другу, в нетронутости каждого звериного следа на расстоянии многих десятков километров есть что-то немного пугающее. Глухое беспокойство заползает в наши сердца – несмотря на поразительную красоту спектакля, разыгрывающегося перед нами. Мы уже хорошо осведомлены, с какой жестокостью холод терзает человека и животных. Здесь выживание – это постоянное пари с природой, выиграть которое можно только при условии эффективной приспособленности – у животных и тщательной подготовки к зиме – у человека.

Под самолетом, среди деревьев, мы замечаем вдруг одинокого лося, который с трудом продвигается по глубокому снегу в поисках пищи, ставшей редчайшей удачей. Это животное, принадлежащее к оленьим, питается листвой и корой, но не упускает случая полакомиться водными растениями: одним словом, после того как облетит листва с деревьев и озера и реки скует лед, до самой весны лосю мало что удается, так сказать, положить на зуб.

Мне хочется поразмыслить чуть больше об этих крупных северных жвачных, чья способность к выживанию в одной из наиболее враждебных сред на Земле наполняет меня изумлением. Я хочу иметь сведения о плотности популяции лосей в этих отдаленных районах. Для этого я решаю попробовать привлечь их сеном, привезенным на самолете в снопах. Это также будет пищей и для других оленьих – для косуль и оленей. Я представляю себе, как в это голодное время лоси накинутся на него.

Действительно, сено будет съедено. Оно исчезнет однажды ночью, когда мы не сможем увидеть, кто же его съел. Но позже, расспрашивая специалистов, я узнал, что лоси отказываются даже притронуться к нему… Что же до нашей надежды увидеть их и сосчитать, она окажется тщетной. Нам удастся приласкать только одного из этих симпатичных и огромных зверей – столь осторожных и, при их нескладном внешнем обличьи, удивительно легких.

Бернар Делемотт и Касси Филипп Кусто здоровается с Фостером.

Заблудившиеся с каскада

Отправившись однажды к водопаду на другой стороне озера, Бернар Делемотт и Иван Жаколетто стали свидетелями непредвиденного события. Между языками льда, в темной и холодной воде узкого пролива, появился бобр, за ним другой.

Оба животных спотыкались. Они скользили по ледяным языкам, разделявшим струи потока, еще не скованные морозом. Время от времени они пили понемногу, как будто набираясь сил перед дальнейшим продвижением: не надо было быть специалистом, чтобы увидеть, что они изнурены и испытывают состояние шока. Вне всякого сомнения, эти двое потерялись.

Чтобы бобры подобным образом подвергали себя опасности на льду, посреди зимы, когда ртуть в термометре падает до 10–20 °C ниже ноля, – это нельзя признать нормальным. Это были полновесные взрослые. Возможно, они были пойманы на юге осенью и очень поздно перевезены в район озера Фостер или же изгнаны из своего жилища более сильным соплеменником.

Трубы, ведущие воду в дом, замерзли: надо проделать прорубь во льду, покрывающем озеро Фостер, для снабжения водой.

У них не было времени ни заготовить провизию, ни построить себе хатку, ни обосноваться на долгий зимний период в какой-либо покинутой своими хозяевами хатке, переделав ее на свой вкус.

По наблюдениям, бобры продолжают вести активную жизнь в течение всей зимы, хотя интенсивность их реакций и энергетических затрат варьирует как функция температуры окружающей среды. Когда пригреет солнце, они могут проделать дыру во льду, покрывающем их бассейн, и сделать вылазку в соседний лес за свежей пищей. Но для этого надо, чтобы окружение было невероятно дружелюбным… Как правило, в период сильных холодов грызуны прячутся в своих хатках и покидают их лишь для того, чтобы посетить подводный продовольственный склад. Если холод становится очень уж нестерпимым, они замуровывают свою хатку изнутри и терпеливо ожидают потепления.

Два бобра с каскада, бездомные, вне всякого сомнения, блуждали уже не один день и оставили позади не один десяток километров. Они глубоко травмированы – физически и морально.

Мы попытаемся помочь им, по мере наших возможностей и в той мере, в какой они смогут воспринять наше присутствие. В то время как бедные животные трогательно занимаются своим туалетом, мы нарезаем яблоки ломтями и предлагаем им эту пищу. Бобры в страхе. Но они до предела изнурены голодом. После очень короткого колебания эти дикие животные едят из наших рук!

Мы будем их подкармливать так долго, как сможем. В природе гостеприимства не существует. Внутри вида и даже между различными видами „личные“ территории священны. Как правило, не встречается никакой конкуренции на участке воды, земли или леса, зарезервированном пометками или оградительными плотинами. Так что оба наших бобра не найдут себе убежища у своих соплеменников. Если мы сможем подкормить их до того момента, как они разыщут пустую хатку, может быть, мы спасем их. Если нет – они умрут. О том, чтобы поместить их в нашем доме, не может быть и речи: это двое мощных взрослых животных, несмотря на состояние истощения. Они не потерпят присутствия Фостера и Касси, и однажды поутру мы обнаружим трупы последних…

Бобры хорошо плавают. Но их подледные передвижения изумляют меня. Однажды, когда мы наблюдали двух наших бродяг с каскада, они вдруг исчезли подо льдом и вынырнули как раз перед нашим домом,

в проруби, через которую мы забираем воду. 110-метровая дистанция подо льдом: вот это легкие!

Трудное погружение для экипажа „Калипсо“.

Бобры передвигаются в водной среде, прижав передние лапы к телу и синхронно работая задними лапами, заканчивающимися перепонкой между пальцами: когда животное направляет их назад, пальцы раздвигают перепонку и отталкиваются от воды. Во время плавания ноздри закрываются и уши плотно прижимаются к голове. Хвост при этом играет вспомогательную роль: в основном он служит для маневров пловца под водой (крутые развороты, изменение вертикального направления и т. д.), а также для сообщения ему дополнительной скорости (для чего бобр производит хвостом волнообразные движения). Кейт Хей заверил меня, что 110-метровый заплыв наших бобров подо льдом весьма далек от рекордного результата: он видел бобров, проплывших около 750 метров.

Приготовления к погружению под лед озера Фостер.

Время погружения в нормальных условиях не превышает 4–5 минут. Однако в случае опасности (присутствие человека или хищника) оно может достигать почти четверти часа.

Построить хижину

Наши заблудившиеся с каскада еще в состоянии плавать подо льдом, но ясно, что это отбирает у них последние силы. Если мы срочно не подкормим их – хотя бы яблоками, – трагический исход будет неминуем.

Чтобы помочь нашим двум грызунам, экипаж „Калипсо“ взял на вооружение „снегоходы“. Благодаря этому замечательному транспорту на полозьях тысячи канадцев, оторванных от мира в уединении своих ферм, могут передвигаться зимой – этакий современный вариант собачьих упряжек. Наши машины были сделаны по специальному заказу: конструктор снабдил их почти бесшумным двигателем.

Моторизованная бригада направляется по замерзшему озеру к купе березок: надо снабдить животных их излюбленной пищей. Под корой ветвей дерева есть съедобный для бобров слой. Большие охапки ветвей быстро скапливаются на снегу… Мы вырезаем дыру во льду, спускаем туда собранные ветви – и вот вам основание превосходной „пищевой постели“ для бобров.

Поскольку зимой бобры привыкли плавать взад-вперед между своей хаткой и пищевым складом, один из нас подсказывает, что неплохо было бы неподалеку от искусственной „пищевой постели“ построить хатку для двух наших изгоев. Предложение принято с энтузиазмом.

Однако легче сказать, чем сделать. Техника постройки жилья у бобров чрезвычайно сложна. Мы же достигнем лишь приблизительного и доморощенного результата.

Тщательно выбрав место для постройки, бобр обозначает подводный вход в свое обиталище. Для этого он глубоко втыкает в грязь заостренные и окоренные ветки. Затем постепенно он возводит стены хатки (более или менее округлой или эллипсовидной). Сначала он укладывает толстые ветви и стволы, а затем искусно переплетает их более тонкими ветвями, располагая все это таким образом, что получается подобие растительной ткани. Осенью бобр начинает готовить свое жилище к лютым морозам – укрепляет и конопатит стены грязью, утрамбовывая ее мордой и передними лапами; то же самое он проделывает и с кусками дерна, которыми заделывает щели (утверждение, что бобр пользуется хвостом, как лопаткой, – из области сказок: ни один уважающий себя наблюдатель даже не упоминает об этом, всерьез об этом могут говорить лишь авторы научно-популярных книг!).

Новая хатка бобра может выглядеть не особенно прочной. Однако год за годом животное достраивает свою хатку, так что постепенно она превращается в настоящий укрепленный замок. Некоторые из них имеют диаметр основания около 4 метров и возвышаются над уровнем воды больше чем на 2 метра. Подобное зрелище не может не восхитить путешественников… В начале века была опубликована фотография бобровой хатки из Висконсина высотой 14 футов (4,2 м) и шириной 40 футов (12 м). Русский зоолог Огнев (1947) приводит сведения о хатке подобных же размеров, которая была обитаема, поддерживалась в порядке и все время укреплялась бобрами и течение 35 лет!

Внутренность жилища не представляет собой, как думали долгое время, лабиринта переходов и многочисленных независимых отсеков. Как правило, хатка состоит лишь из одной камеры, где животные устраивают себе гнездо. Высотой 0,6–0,9 метра, шириной от 1,2 до 1,5 метра, эта „комната на все случаи жизни“ имеет круглую или овальную форму. Так как обычно под одной крышей живет несколько бобров (пара родителей и малыши – то есть две семьи), бобры иногда устраивают вторую комнату. Наиболее населенная хатка насчитывала девять бобров – четверо взрослых и пятеро молодых.

Вопреки бытующему мнению, никакого „генерального плана“ бобровой хатки не существует: ее постройка происходит всегда примерно одним и тем же способом, и если иногда наблюдаются интересные индивидуальные вариации строительства, то, как считают специалисты, дело здесь идет о врожденном поведении, закрепленном в генетическом наследии вида.

Многие бобры устраивают подобие прихожей – расширение в проходе, ведущем в основную камеру, неподалеку от подводного выхода из своей хатки. Именно здесь они обсыхают, перед тем как войти в основную комнату. Другие из предосторожности добавляют к своей хатке один или два вспомогательных боковых выхода. Некоторые строят свои жилища вокруг дерева или куста, другие – на маленьких островках, третьи используют старый пень как центральный столб и т. д. Единственными элементами, остающимися неизменными (кроме способа возведения стен из веток и грязи), являются следующие: хатка обязательно должна быть окружена водой и предохранена от внешних опасностей системой глубоких каналов („рвов“ в укрепленном замке).

Чтобы устроить себе гнездо в основной камере, бобры собирают всевозможные растительные остатки: листья, веточки, сучки, – из которых они сооружают комфортабельное подобие чаши. Гнездо располагается на высоте от 5 до 10 сантиметров над уровнем воды. Животное переносит его ниже при спаде воды и выше – при паводке. Однако грызун не всегда может с точностью предвидеть максимальный уровень воды в бассейне, случается, что сильное наводнение застает его врасплох.

В этом случае он начинает лихорадочно поднимать свое гнездо, и только лишь при крайней необходимости, загнанный под самый потолок, бобр покидает свою хатку. Есть наблюдения над животными в подобной ситуации: они тут же начинают строить себе гнездо на крыше.

Когда появляются новорожденные, бобр делает гнездо очень мягким и удобным, постоянно добавляя свежие траву и листья, которые одновременно служат и пищей.

Температура в хатке остается все время постоянной. Бобр заботится об этом. Он добавляет ветвей к стенам, как только снаружи холодает. Наоборот, когда температура повышается, бобр приступает к выборочному „утончению“ стен хатки. Достигая более чем 30 сантиметров в толщину,

стены здесь и там имеют отверстия для вентиляции. Зимой, когда наружная температура очень низка и воздух прозрачен, хорошо видны над хижинами струйки пара, поднимающиеся вверх, – это конденсируется воздух, выдыхаемый бобрами. Весной благодаря этим вентиляционным отверстиям иногда можно услышать причмокивания новорожденных.