Текст книги "Лососи, бобры, каланы"

Автор книги: Жак-Ив Кусто

Соавторы: Ив Паккале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Часть вторая. Зима бобров

Бесконечность лесов, озер и рек.

Зубы, чтобы грызть

Бесконечность лесов, скал и воды – нежелательные и изгнанные – моя хижина в Канаде – трясины мастера-землекопа – мускус – мех бобра – предусмотрительный вегетарианец – выбрать окружение

Сумерки спускаются на озеро и лес: между деревьями сгущается тьма. Это пора ночных животных.

Взобравшись на травянистый берег реки, бобр поднимается на задние лапы около молочно-белого ствола молодой березки. Он садится на свой плоский широкий чешуйчатый хвост и берется за стволик передними лапами. Склонив голову набок, он решительно вонзает в дерево свои длинные резцы: сначала надрезает часть ствола, потом обкусывает дерево с другой стороны. За несколько минут он оставляет от ствола лишь тонкий осевой стержень, столь хрупкий, что первый же порыв ветра повалит дерево.

Грызун смотрит, как падает дерево, не особенно заботясь, куда оно повалится. Случается все же, правда очень редко, что бобры попадают под деревья, которые сами же подсекли. Животное, за которым я наблюдаю, работает в одиночку. Бывает, однако, что два соплеменника объединяются, чтобы подрезать дерево совместными усилиями.

Мощь зубов бобра столь велика, что он может одним движением челюсти перекусить ветку толще нашего большого пальца: срез получается косой и очень четкий, как будто он сделан очень острым ножом.

Когда я увидел своего первого бобра, больше всего поразили меня размеры этого грызуна, самого крупного в северном полушарии: особи метрового роста и весом в 25 килограммов не так уж редки (в среднем: длина 80 сантиметров, вес 15 килограммов); рекордные размеры: 1,3 метра (не считая хвоста) при весе 32 килограмма.

Но, может быть, больше, чем атлетические размеры, привлекает

внимание очень странный хвост бобра. Этот чешуйчатый широкий придаток, уплощенный, как лопата, длиной от 25 до 30 сантиметров и шириной от 10 до 12 сантиметров, служит бобру и прекрасным рулем при плавании, и для того, чтобы дать предупредительный сигнал, шлепнув им по поверхности воды… и даже, чтобы усесться поудобнее, когда он грызет.

Бобр – это еще четыре необыкновенных зуба, четыре изогнутых резца ярко-оранжевого цвета, длиной с большой палец (я уже видел их в работе сегодня вечером, действуют они с редкой эффективностью и усердием). Они подобны четырем лезвиям ножниц, которые постоянно затачиваются по мере того, как бобр грызет. Дентин их задней поверхности истачивается быстрее, чем очень прочный слой эмали передней части, в результате чего получаются четыре острейших лезвия, натиск которых стволы берез, осин и ив долго не выдерживают.

Бесконечность лесов, скал и воды

Бесконечность лесов, скал и воды, мир нетронутой красоты, где зеленые дебри и голубые глубины тысяч озер и рек сливаются с золотом осенней листвы деревьев: это царство бобров.

Вот таков восхитительный пейзаж, который я созерцаю с высоты, прилетая на вертолете на базу, основанную экипажем „Калипсо“ на севере канадской провинции Саскачеван (652 000 квадратных километров – на 100 000 квадратных километров больше Франции: вот что дает ощущение бесконечности, в котором мы уже утвердились…).

Мы устраиваемся в хижине из красного дерева, которую мы сами выстроили на пустынном берегу озера Фостер, между 56 и 57° северной широты. Мы станем страстными свидетелями борьбы за выживание, которую ведут бобры зимой, от золотого осеннего листопада до начала движения соков весной.

Я решился на это предприятие, которое потребует от нас провести всю зиму в снегах и безмолвии Великого Севера, потому что я хочу наблюдать бобров в их естественной обстановке. Это мое правило, я применяю его всегда ко всем видам животных, которых изучаю. Но сама идея организовать эту экспедицию отнюдь не нова. Она родилась уже четыре года тому назад, далеко от Великого Севера Канады, в теплой Флориде, где мы тогда снимали фильм о „забытых сиренах“ – ламантинах. Наблюдение над этими толстыми млекопитающими, лениво разлегшимися в фиолетовых водах каналов, прогретых тропическим солнцем, заставило нас, по контрасту, вспомнить о грызунах-строителях, одетых в драгоценный мех, жителях снегов и льдов полунощных стран…

Сейчас, когда мы находимся в начале нашего пути, я очень хотел бы способствовать прояснению старой загадки: чего более – инстинкта или смышленности – в такой производительной, такой деятельной и дерзкой работе четвероногих инженеров-строителей.

Волнует меня и другая проблема. Я имею в виду столкновения, которые случаются у человека с бобрами, и то, как человек разрешает эти споры.

Как только бобр выбирает подходящую для себя территорию (поток, который ему нравится, где он чувствует себя в безопасности и подле которого он найдет изобильную пищу), он воздвигает плотину, выкапывает галереи для подхода и строит хатку с усердием и невероятным упорством. Ничто не заставит его отступить – ни разрушительный топор человека, ни даже взрыв динамитом его постройки. Столько раз, сколько потребуется, он будет затыкать бреши или заново возводить разрушенную стену. „Только смерть может помешать ему строить“, говорили в старину люди.

Это упорство, весьма благоприятное для процветания вида в природе, ставит грозную проблему, как только оно сталкивается с равнозначным упрямством человека. Только бобр и мы сами имеем равную привилегию существенно изменять наше окружение. Мы приспосабливаем среду к нашим нуждам в гораздо большей степени, чем адаптируем свои потребности к нашему окружению. Как только наши взаимные жизненные пространства соприкасаются, сразу же возникают конфликты. Следует знать, что вплоть до недавнего времени человек всегда разрешал тяжбы с бобрами объявлением односторонней войны.

Надо сказать, что бобр не имеет ничего общего с теми, кто мастерит только по воскресеньям. Если он осуществляет свои планы, то на площади в десятки квадратных метров. Его строительные площадки занимают впечатляющее пространство. Созданные им водоемы равны по площади небольшим озерам. Ущерб, невольно наносимый им человеческим предприятиям, может быть значительным. Бобр превосходно вооружен для того, чтобы валить деревья, это свойственно его природе; он предпочитает березы и осины, но с не меньшим успехом может за одну ночь повалить на землю полдюжины молодых фруктовых деревьев. Кроме того, его инстинкт (его генетическая программа) непременно предписывает ему постройку плотин, и ему все равно – перекрыть ирригационный канал, засыпать осушной ров или затопить дорогу водой, задержанной его плотиной.

Нежелательные и изгнанные

Я решил зазимовать на Великом Севере еще и для того, чтобы изучить действенность решений, принятых канадским правительством в связи с проблемой мостов и дорог.

В двух словах ситуация заключается в следующем: плотины бобров должны быть достаточно высоки, чтобы во все сезоны года поддерживать минимальный (жизненный) уровень воды в бассейнах; в частности, чтобы хищники – медведи, волки, рыси, лисы, россомахи – не могли посуху добраться до входа в хатку бобров и пожрать молодняк, неспособный к бегству. Но часто случается, что деятельность грызунов приводит к затоплению дорог или полей, расположенных по соседству с их владениями.

Было время, когда с сантиментами не считались. Ловушка с захлопывающейся дверцей или западня – и животное отлавливалось, приканчивалось, шкура снималась и продавалась втихую торговцам. Когда цены на мех падали, вопрос разрешал простой выстрел.

Сегодня охрана природы стала потребностью. Роль, которую играют бобры в сохранении экологического равновесия в канадском лесу, ныне осознана. Теперь их уже не убивают. Теперь их, этих „нежелательных“, переселяют на Великий Север, где они не вступают в конфликт с интересами человека.

Проблема состоит в том, чтобы выяснить, не является ли эта ссылка роковой для животных? Всегда ли она происходит в подходящее время года? Есть ли у грызунов достаточный запас времени (и физических возможностей), чтобы быстро прижиться на новом месте? Всегда ли можно быть уверенным в том, что они не будут немилосердно отброшены и приговорены к голодной смерти своими соплеменниками, первыми занявшими эти места? Их поимка, а затем высвобождение в другом месте обитания – не означают ли они, в конечном счете, медленную смерть? Отмечены случаи выживания и удовлетворительного приспособления, но подсчитан ли точный процент выживших?

Перед тем как полететь на гидросамолете на озеро Фостер, на Великий Север, перед тем, как прожить там зиму с бобрами, – Филипп Кусто и передовой отряд „Калипсо“ задавали себе эти вопросы. У них была возможность пронаблюдать за „разрушениями“, произведенными бобрами в районе озера „Обглоданного“ (ну и названье!). В этом „цивилизованном“ краю объекты деятельности человека и грызунов очень часто вступают в противоречие. Филипп и его коллеги шлепали по дорогам, затопленным благодаря плотинам бобров, и присутствовали при поимке и переселении взрослых бобров, объявленных „нежелательными“; этим занимались трапперы, нанятые Управлением естественных ресурсов Канады.

«Когда идея операции „Бобры“ стала облекаться плотью, – рассказывает Филипп, – я поручил Луи Презелену озаботиться поиском места, где мы могли бы работать. В июле текущего года это было выполнено: Луи предложил мне присоединиться к нему в городе с населением в 3000 душ, называемом Ла-Ронж. Отсюда мы должны были лететь дальше на гидросамолете по направлению к озеру Фостер на длительную зимовку.

В каноэ по озеру Фостер.

Иван Жаколетто прибыл в наш лагерь в августе, проведя девять дней за рулем грузовика с нашим оборудованием для киносъемок и погружений… и стройматериалами. Между озером „Обглоданным“ и озером Фостер нет никакого другого способа сообщения, кроме гидросамолета: даже намека на дорогу здесь нет. Зимой 200 километров белой пустыни, отделяющей нас от ближайшего города, не одолеть никакому виду транспорта…

Ожидая, пока на „Далекий Север“ прибудет весь экипаж „Калипсо“, я провел долгие часы, снимая фильм о различных этапах постройки бобрами плотины в районе озера „Обглоданного“, я пролистал солидное количество источников по этой теме, столь соблазнительной для натуралистов, перед тем как приехать сюда, но ни у одного из авторов не нашел ясного указания на то, что бобры работают исключительно ночью: для кинооператора это непреодолимое препятствие… Каждое утро я находил все новые и новые поваленные деревья около того места, которое выбрали животные, но когда вечером я приходил с прожектором, чтобы сделать „портрет дровосеков“ за работой, увы… через мгновенье они исчезали. Я сделал, правда, используя всевозможные уловки, подводные съемки грызунов за работой – и одно это уже почти подвиг, настолько они дикие. Однажды на заре, вместе с Франсуа Шарле, я даже добился чуда – приблизился на три метра, притом с подветра, к одному из этих дикарей, занятому перетаскиванием ствола дерева толщиной с его собственное тело (увы, свет был слишком слабый). Но ни разу мне не удалось самому увидеть бобра, валящего березу или осину.

Ввиду полной невозможности снимать (по крайней мере сейчас) бобров за работой мы займемся таким приоритетным делом, как изучение проблемы соседства бобров с человеком. В 10 километрах от озера „Обглоданного“ эти животные совершенно откровенно воспользовались насыпью дороги, чтобы построить свою плотину. Доказательство разума? Может быть, и нет. Но во всяком случае превосходное использование места.

Вода, поднявшись, затопила шоссе уже на десятки сантиметров… Чтобы „решить“ проблему, Управление естественных ресурсов Канады обязало двух индейских трапперов поймать и переселить „неисправимых“ грызунов. Эти люди, привычные к своему делу, на наших глазах взорвали динамитом часть плотины, не для того, чтобы ее уничтожить, а для того, чтобы привлечь обеспокоенных животных к бреши и здесь поймать их в ловушку. Военная хитрость срабатывает, как и было задумано. Бобр буквально бросается в ловушку.

Его помещают на грузовик и в нашем присутствии отпускают на волю за многие десятки километров от родных мест, в реку, которая ничем не напоминает его былое обиталище, – она гораздо быстрее и шумнее, чем та, что была когда-то его царством.

Я не умею распознавать реакций бобров, но даже и на мой взгляд бедное животное было далеко не в восторге от своего принудительного переселения. Явно понуждаемый человеком, бобр долго колебался, прежде чем покинуть свою тюрьму, когда ему открыли дверь. И даже когда он решился нырнуть в быструю воду, кто из нас был уверен в том, что он выживет?»

У нас будет повод поразмышлять об этом погружении в неизвестность, среди зимы, когда холод станет нестерпимым: это случится, когда мы заметим на каскаде, среди льдов, неподалеку от нашей хижины, взрослую пару, оголодавшую, обессиленную, без крова над головой. Не эти ли животные предыдущей осенью, где-то на 200 километров южнее, готовились, ведомые инстинктом, к трудному времени года, укрепляя свою плотину и заготавливая провиант? И, может быть, это они были объявлены „вне закона“ местной службой мостов и дорог? [23]23
  В СССР с 1948 года действует составленная Л. С. Лавровым инструкция „Отлов, транспортировка и выпуск речных бобров“, которая предусматривает перевозку животных в июле – августе, «так как бобры должны успеть освоиться с новыми условиями, „обжить“ новые места, а также подготовить себе убежища и заготовить на зиму корм». – Прим. ред.


[Закрыть]

Моя хижина в Канаде

Чтобы достичь озера Фостер, гидросамолет Филиппа пролетел над царством зелени и вод, которое когда-то было владением бобров.

Сегодня ареал этих грызунов заметно сокращается: настоящая шагреневая кожа. Там, где они были в изобилии еще сто лет назад, нынче часто не находят и их следа – ни плотин, ни хаток. Жребий бобров Канады не столь печален, как в многочисленных районах США или (еще хуже) в Европе. Но он рискует стать таковым. Человеческая деятельность каждодневно сокращает размеры последних девственных земель. На Великом Севере „цивилизация“ наступает на природу со скоростью 50 километров в год. Через поколение, если ничего не предпринять, с дикой природой будет покончено навсегда.

Берега озера Фостер, однако, все еще производят невероятное впечатление дикого края – именно это так сильно поразило когда-то европейских первопроходцев в Америке. Ни дороги, ни жилья, ни дымка: только скалы, деревья и вода. Ах да! еще кое-что – восхитительный маленький пляж белого песка, на который так ласково ложатся мелкие волны озера. Здесь, на границе леса, будет выстроена наша хижина.

За несколько минут до того, как гидросамолет садится на озеро, подняв фонтаны брызг, подсвеченных низким осенним солнцем, Филипп и его товарищи замечают двух лосей на берегу. Эти гигантские кузены оленей и изюбрей, которых в Канаде называют сохатыми, объедаются листвой. Они, видимо, набирают силы для зимы. В самом деле, зимой, в суровый сезон года, они смогут найти только редкую и скудную растительную пищу – кору и лишайники, погребенные под снегом.

Среди излюбленных бобром деревьев – береза.

Приготовился грызть…

Они уже сбросили свои развесистые рога, а новые отрастут у них не раньше будущей весны, как у всех других оленьих. Это были два образца прекрасных статей: лось – весьма массивное жвачное. Мощная грудь, голова, словно вырубленная топором, горбатый загривок и широкие копыта, чтобы при значительном весе не проваливаться глубоко в снег, – таково это животное. Взрослый самец достигает двухметрового роста и весит более 450 килограммов.

Если мы хотим проследить неведомую судьбу бобров на Великом Севере Канады, у нас есть еще достаточно времени, чтобы приготовиться к подобному испытанию. Нешуточное дело – зимовка в этих широтах; не один неосторожный путешественник расстался здесь со своей жизнью.

Резцы бобра обладают редкой мощью

И если в Сен-Мартене все еще наслаждаются изумительно мягким летом, то здесь листья деревьев уже тронуты золотом – это достаточно ясно говорит о том, что время буранов и морозов не за горами.

Члены экспедиции с удовольствием разгружают материалы для строительства лагеря. (Гидросамолет – в самом деле идеальный транспорт в этом краю тысячи озер.) Хижина, в которой наш маленький отряд обретет пристанище на долгие зимние месяцы, должна быть надежной: фундамент будет сделан из собранных заранее и доставленных сюда по воздуху панелей.

Заготовленного за одну ночь едва хватит на семью бобров.

Остальное, естественно, будет из дерева, ибо этого материала здесь в изобилии. Массивные трехдюймовые доски, плотные-плотные! Крыша, все двери и оконные рамы будут двойные, чтобы свести к минимуму потерю тепла.

Ныряльщики с „Калипсо“ стали плотниками по нужде, им помогают в работе индейцы племени кри. Эти прямые потомки первых поселенцев Центрального Севера Канады оказались весьма умелыми работниками. Они производят очень приятное впечатление, но в их повадках, в их постоянной осторожности сквозит тщательно спрятанная горечь. Это смутное сожаление о потерянных девственных землях и старинных туземных обычаях свойственно, как мне кажется, всем покоренным народам, лишенным своих богатств колонизацией белых. Вот люди, которые всегда жили в полной гармонии с природой: а мы не извлекли из этого ни малейшего урока! Они сливались со своей средой, не разрушая ее: а мы еще смеемся над ними и называем их „дикарями“! Можно ли говорить о том, что они действовали „экологически“ бессознательно? Ведь они превосходно сознавали то, что делают, уважая свое окружение. Доказательство тому – их устные традиции, патетические предостережения, которые они обращали первым потокам опустошителей. Последние, очевидно, были туги на ухо.

Сейчас индейцы уйдут: каркас дома уже сооружен, полы настланы, крыша наведена. Полезная площадь составляет около 100 квадратных метров. Тут есть четыре небольшие комнаты, баня (пока в теории) и „квадрат“ – то есть большая центральная комната, которая послужит и приемной в официальных случаях, и столовой, и кухней.

Первым, кто вошел в хижину, была собака индейцев, ирландский сеттер, очень гордый и очень рыжий, как и полагается сеттеру… Что до членов экипажа „Калипсо“, то они бодро черпают из аптечных запасов,

то перевязывая порез на пальце, то ноготь, почерневший от неосторожного удара молотком.

Трясины мастера-землекопа

Когда я в свою очередь выгрузился из гидросамолета, хижина была уже совсем готова. Она оборудована, как корабль, снаряженный для трудного зимнего времени, говорил я себе. Одним словом, „Калипсо снегов“…

«Этот дом, – рассказывает Филипп, – мы сделали его проект сами. Это не бог весть что, но много лучше плота „Медузы“. [24]24
  Имеется в виду трагическая история, происшедшая в 1816 году с экипажем и пассажирами французского судна „Медуза“. Это судно, направлявшееся из Франции в Сенегал, село на мель. Часть людей пересела на шлюпки, часть – на плот. В конце концов люди, оказавшиеся на плоту, дошли до каннибализма. Уцелела лишь небольшая их горстка. – Прим. перев.


[Закрыть]Я осмелюсь утверждать, после всего, что он не так уж плохо сооружен, потому что даже при 43 °C снаружи мы никогда не страдали от холода».

Я попросил Кейта Хея, непревзойденного специалиста по поведению бобров, присоединиться к нам. Об этом я никогда не буду сожалеть. Он станет нашим старшим советником, нашим Ментором в краю запруд и бобров. Его знания и чуткость сотворят чудо. Обостренное инстинктивное понимание реакций его любимых животных позволит нам провести самые сложные и интересные наблюдения.

Мы сделаем съемки бобра за работой, на свободе: редчайшие фото. И воистину, как уже успел заметить Филипп, это похоже на лотерею, так как это недоверчивое ночное животное соглашается покинуть свой комфортабельный дом (да еще с какими предосторожностями!) только лишь в самом конце дня, когда свет резко уменьшается. Надо знать заранее, какой галереей или каким каналом он воспользуется, какие деревья начнет валить сегодня вечером своими четырьмя резцами, чтобы суметь воспользоваться теми краткими минутами, которые отделяют день от полных сумерек. Без абсолютно точного знания повадок животного удачи не жди.

– Изумительное местечко! – роняет доктор Хей, впервые ставя ногу на наш маленький пляж. – Песок вы тоже привезли с собой? – Разумеется, – отвечает Филипп, – он прибыл самолетом с юга Франции. – Да нет же, – поправляю я, – он из южной Пацифики! Лед сломан. Работа начинается без промедления. Кейт Хей и я идем знакомиться с окрестностями нашей хижины. Мы вымокаем до бедер, проходя через болота, окаймляющие озерцо. Здорово мы в этом преуспели. Едва начав наш путь, мы с трудом, по колено в грязи, переправляемся через широкое болото с окнами, куда мы остерегаемся ступать, и трясинами, подобными зыбучим пескам…

Трясины эти – искусственные. Они возникли не от совместного действия воды, растений и бактерий, разлагающих последние. Это бобры их создали. Они являются одним из способов их самозащиты: даже обезумевший от голода медведь никогда не осмелится сунуться в подобные водяные ловушки.

– Посмотрите-ка! – восклицает вдруг доктор Хей, стоя в воде по бедра. – Ноги у меня попали в один из их каналов. Они выкапывают их во множестве на дне своего бассейна, и эти каналы ведут в различные места их „пастбищ“. Этот идет прямиком до твердой земли, в направлении кустарников, и бьюсь об заклад, что он тянется вон до той купы ив. Некоторые каналы достигают более сотни метров в длину, и по ним легко проплыть на лодке. Таким образом, бобр полностью защищен от хищников от момента, когда он покидает хатку, до того, как он доплывает до своей „столовой“. И наоборот, если угроза возникла в то время, когда он питается, канал за несколько минут приведет его под водой к спасительному убежищу, так что ему не придется выпутываться из травы и барахтаться в грязи. Более того, канал очень удобен для транспортировки заготовленных бобром ветвей, которые он использует для постройки и ремонта своей плотины и хатки. Наконец, канал позволяет создать, недалеко от хатки, запас пищи на зиму. Эта забота о комфорте, это умение бобра оборудовать со вкусом свою территорию восхищает меня не меньше, чем его данные архитектора-конструктора.

Хижина экипажа „Калипсо“ на берегу озера Фостер, зимой.