Текст книги "Затонувшие сокровища"
Автор книги: Жак-Ив Кусто
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Тревоги короля
Из-за недостаточной численности, хорошего оснащения флота испанцы должны были бы организовать отпор пиратам на месте, учредив командование морскими операциями в Карибском море.
Если бы командование было децентрализовано и управление Вест-Индией проводилось на более либеральных началах, можно было бы изыскать в самом Новом Свете средства борьбы с морским разбоем, тем более что колонисты в целом отличались большей инициативой, чем жители метрополии. Люди, боровшиеся на месте, обладали большим опытом и энергией, чем бюрократы, засевшие в Севилье, или члены Совета по делам Индии. Испания же доверила все свои ресурсы горстке действовавших вдалеке авантюристов, множивших свои безрассудные подвиги, и флоту, командиры которого ничего не стоили по сравнению с рыцарями наживы, доверенными торговых домов, солдатами, которые с безумной отвагой завоевали новый континент.
Испанские короли, жертвы нелепой системы организации мореходства, управляемого с суши, всегда с тревогой ожидали прибытия галеонов. Случалось, что корабли и вовсе не возвращались. Кораблекрушения, пираты, недостаток судов, неукомплектованность экипажей, нехватка капитанов – все это, вместе взятое, блокировало источник богатств. Однако в тот период, когда в Испанию устремлялась золотая река, европейские государства испытывали денежный голод. Карл V, Филипп II и Елизавета постоянно нуждались в деньгах и становились должниками крупных купцов и банкиров. Наблюдался страшный контраст между безденежьем короля Испании, его двора, всей страны и изобилием ресурсов Нового Света, казавшихся неисчерпаемыми.
Пока король стенал, бюрократия изворачивалась, а знатные сеньоры и авантюристы обогащались, колонии развивались, как могли.
Если Испания не попыталась организовать экономику Нового Света, то произошло это потому, что высшие должностные лица, которые посылались в «Вест-Индию», были знатными сеньорами. Они отправлялись туда, чтобы «позолотить свои гербы», то есть разбогатеть. Обычно это и было их главной заботой. Но не все они оказались недостойными своей миссии.
В 1640 году Диего Пачеко, герцог Эскалонский, был назначен Филиппом IV на пост вице-короля Мексики. Хорошо сознавая, какой опасностью чреваты малочисленность и неудовлетворительное состояние испанского морского флота, герцог Эскалонский решил построить на верфях Веракруса корабли, которых тогда так недоставало Испании.
В течение первой половины XVII века упадок испанского флота ускорился.
В 1570–1599 годах он насчитывал 110 кораблей; в 1600–1610 годах осталось не более 55, а в 1640–1650 годах Испания не могла выделить более 25 судов для связи с Новым Светом. В 1661 году, чтобы обеспечить пересечение Атлантики, пришлось прибегнуть к помощи голландского флота и адмирала Рюйтера.
Итак, благодаря герцогу Эскалонскому верфи Новой Испании менее чем за год смогли спустить на воду восемь кораблей и один фрегат. Самым крупным, мощным и впечатляющим был адмиральский корабль новой флотилии. Герцог Эскалонский дал ему имя «Нуэстра сеньора де ла консепсьон». Удалось даже украсить носовую надстройку корабля статуями и гирляндами, хотя эти украшения лишь утяжеляли судно, но без них по понятиям того времени корабль не мог производить величественного, а следовательно, и устрашающего впечатления на врага. На уровне фальшборта проходил скульптурный фриз, но не хватило времени, чтобы его позолотить.
Из многочисленных свидетельств современников известно, что при различных испанских предприятиях в Новом Свете имелись верфи, где работали довольно хорошие специалисты и где корабли, потрепанные штормом, можно было отремонтировать. Америка была богата различными сортами древесины, а испанские плотники умели ею пользоваться.
Новая флотилия покинула Веракрус, вернее его порт Сан-Хуан-де-Улуа, 23 июля 1641 года. Первая остановка намечалась на Кубе. Чтобы совершить трансатлантическое плавание, новые корабли должны были соединиться с флотилией Материка, которой командовали генерал-капитан Хуан де Кампос и адмирал Вильявисенсио. Они могли также рассчитывать на помощь кораблей, которые постоянно курсировали возле Антильских островов, а именно эскадры, носившей название «армада Барловенто».
В принципе герцог Эскалонский проявил хорошую инициативу. Но новый вице-король, к сожалению, не был моряком. Он не имел ни малейшего представления о том, сколько квалифицированных людей и времени потребуется, чтобы построить целую флотилию, и с какими испытаниями предстоит столкнуться. Богатая фантазия, неспособность предвидеть и недисциплинированность испанцев привели к крушению замысла вице-короля. Хотя новая флотилия и достигла Гаваны, здесь ей пришлось дожидаться других галеонов. Празднества, устроенные губернатором Гаваны в честь флота, надолго задержали знатных сеньоров, участвующих в конвое. В то время Гавана больше, чем когда бы то ни было, соответствовала подлинно тропическому «раю». Она изобиловала прекрасными цветными рабынями и великолепными дворцами, в которых сосредоточивались невиданные сокровища. Отбыв из Веракруса 23 июля, флотилия, которая насчитывала 31 корабль, подняла паруса в Гаване только 13 сентября 1641 года. Множество торговых судов присоединились к галеонам. Благоприятное время года уже подходило к концу, и начинался сезон циклонов.
Суда, вышедшие из Гаваны в образцовом порядке, повернули на северо-восток, но уже во вторые сутки обнаружилось, что адмиральский корабль «Нуэстра сеньора де ла консепсьон» дал течь. Его трюмы угрожающе заполнялись водой, помпы не спасали положения. Пришлось повернуть назад. Вся флотилия вернулась в Гавану.
Работники верфей старались оправдать свою репутацию. Они рьяно принялись за ремонт, но корабли смогли снова поднять паруса только 28 сентября.
Поспешный ремонт
Как был выполнен ремонт? В то время еще не знали сухих доков. Если надо было отремонтировать или проконопатить корпус, то прибегали к кренованию. Эта операция заключалась в том, что судно вытаскивали на берег и поочередно клали то на правый, то на левый борт, чтобы плотники могли приступить к делу. Но для этого надо было полностью разгрузить корабль, а главное снять с него пушки. Вне всяких сомнений, «Нуэстра сеньора де ла консепсьон» была отремонтирована наскоро, примерно за 10 дней.
Наконец флотилия пустилась в обратный путь. Корабли продефилировали вдоль северного побережья Кубы до траверза Матансаса и повернули на север к Флоридскому проливу. На их пути лежала отмель большой Багамской банки у острова Андрос с бесчисленными рифами. Флотилия находилась в самом опасном районе вод, окружающих Антильские острова. Она должна была проследовать по узкому проходу между островами Кис и банкой острова Ки-Сал. Море здесь было усеяно тем, что на Антилах называют «ки», то есть камнями.
Как раз тогда, когда флотилия была окружена подводными скалами и рифами, на нее налетел ураган. Опыт судовождения показал, что сентябрь – крайне неблагоприятный месяц для возвращения в Европу. Испанская флотилия получила еще одно подтверждение правильности этого наблюдения. Под напором стихии ее суда, мореходные качества которых были далеко не одинаковыми, не смогли удержаться в строю, и были раскиданы в разные стороны.
Шторм
Три судна потерпели крушение в открытом море, другие были выброшены на скалы. Четыре корабля взяли курс на острова Флорида-Кис, где и разбились. На этих судах в живых не осталось ни единого человека. Плашкоут флотилии, легкое судно, служившее для связи между кораблями, сел на риф. Немногим морякам удалось спастись, цепляясь за скалы. По счастливой случайности их подобрал шедший из Кубы корабль. Некоторые пассажиры, в том числе один священник, пытались добраться до берега вплавь, но они стали жертвами акул.
Что касается адмиральского корабля «Нуэстра сеньора де ла консепсьон», одного из построенных герцогом Эскалонским, то его агония затянулась. Преследуемый ураганом, корабль потерял всю оснастку. Сотрясаемый огромными валами, он в течение нескольких недель беспомощно болтался среди рифов. Потерявший управление корабль блуждал по воле ветра вдоль Старого Багамского пролива, сносимый то на запад, то на восток.
На его борту творился неописуемый беспорядок. Форштевень и бушприт были сорваны. Волны постепенно смыли с правого борта «батель», или большую лодку и «шалюп», или маленькую шлюпку, – с левого борта. Пассажиры укрылись в трюме, где царили грязь, темнота и отчаяние. Уже тогда галеон был близок к гибели.
Экипаж выбросил в морс часть пушек и ядер – все, что нельзя было продать на рынке. Но никто не додумался облегчить корабль от его тяжелого золотого и серебряного груза.
Шторм постепенно ослабевал, и экипажу удалось соорудить спасательную мачту из реи грота и натянуть на ней парус.
Но галеон «Нуэстра сеньора де ла консепсьон» строился слишком поспешно, а ремонт, произведенный в Гаване, оказался неудовлетворительным. Швы на корпусе разошлись, и трюмы заполнились водой. Напрасно все без исключения – моряки, солдаты, пассажиры – качали помпы. Корабль был уже обречен на крушение, а ветер неотвратимо толкал его на самые губительные из коралловых рифов – банку, которую лоцманы прозвали «Абреохос».
Матрос, сидевший в бочке, прикрепленной к носу галеона за обшивкой с внешней стороны, то и дело выбирал и опускал лот-линь свинцового лота.
Промер глубины был единственной мерой охраны судов в ту эпоху навигации, когда карты были примитивными и зачастую граничили с фантазией. Лот, по крайней мере, позволял измерять глубины и указывал на близость берега или наличие подводных скал. Но его показания, к несчастью, часто запаздывали: в Карибском море коралловые рифы поднимаются почти отвесно из больших глубин.
Итак, 1 ноября в 9 часов вечера наблюдающий сообщил, что в поле зрения появились рифы. Грохот валов, разбивающихся о рифы, заглушал рев ветра. Казалось, настал конец. Немедленно были отданы все якоря: становые якоря, отсеченные ударом топора, два запасных становых якоря, весивших по 12 центнеров каждый, и, наконец, спасательный якорь, самый большой и тяжелый. Но риф уже скоблил корпус корабля. Чудом не налетев на это препятствие, галеон снова оказался на свободной воде. Шторм немного затих.
Агония галеона
На рассвете 2 ноября морякам удалось спустить на воду оставшиеся лодки, и в течение дня они тащили корабль на буксире на некотором расстоянии от рифа. Вечером, когда выбившиеся из сил матросы поднялись на борт, снова были брошены якоря. В море в качестве якорей сбрасывали даже несколько пушек из тех, что еще оставались на борту.
В полночь на галеон с новой силой обрушился шквал. В 2 часа утра якорные цепи были разбиты. Потерявший управление корабль пошел прямо на рифы, и его нос коснулся первых коралловых скал. Ветер и волны толкали его все дальше и дальше. Это была затяжная агония. Весь последующий день судно погружалось в воду в самом центре рифа, получая все новые пробоины от заостренных подводных пиков, теряя людей, орудия, якоря. Переполненное водой, оно перевернулось и скатилось назад. Рухнув на коралловый склон, галеон раскололся пополам. Корма коснулась дна, причем часть ее еще торчала на поверхности, в то время как нос исчез под водой, увлекая за собой камбуз с его кирпичной плитой и значительную часть продовольствия.
Но не все люди погибли. Многие еще боролись за жизнь среди разбивающихся о рифы валов. Им удалось вскарабкаться на заднюю надстройку.
Агония галеона «Нуэстра сеньора де ла консепсьон» и людей, находившихся на его борту, продолжалась несколько суток. Кормовая надстройка, состоявшая из двух ярусов – «тольды» и «тольдиллы», переместилась под натиском шторма. Люди искали убежища на рифах. Но коралловые образования едва достигали поверхности, и каждый вал смывал спасавшихся от крушения и уносил в открытое море, где их уже поджидали акулы.
И все же самым мужественным удалось сорганизоваться. Они собрали доски и бревна, всплывшие на поверхность, и соорудили плоты. Но эти сымпровизированные на скорую руку плоты разошлись и разбились под напором стихии. Потерпевшие крушение не пришли к согласию о направлении, которого следует придерживаться. Лоцманы, полагавшие, что они находятся вблизи Пуэрто-Рико, увлекли за собой всех, кто был с ними на одном плоту. Их больше так никто и не видел. Адмирал Вильявисенсио знал, что к моменту крушения корабль находился к северу от Эспаньолы, и все, кто последовал за ним, были спасены.
Около 30 человек остались на рифе в ожидании помощи. Но даже при отливе отмель не обнажалась. Люди ходили в воде, покрывавшей их ноги до половины икр. Они отодрали бревна и доски от обломков судна и соорудили из них нечто вроде островка, где и обосновались с котлами, скудными припасами и тем золотом и серебром, которые им удалось захватить из каюты капитана.
После нескольких недель напрасного ожидания, изнывая от жажды и солнечных ожогов, разъедаемые солью, эти пленники кораллов, так и не дождавшись спасителей, построили суденышко и двинулись на юг. Но в пути они потерпели новое крушение к северу от Эспаньолы. Спасся только один человек.
Из 525 человек, находившихся на борту галеона «Нуэстра сеньора де ла консепсьон», уцелело только 200 человек.
Такова история галеона, построенного в Новом Свете, на борту которого находились несметные богатства. Он так никогда и не увидел берегов Испании.
Реми де Хенен был убежден, что именно к обломкам этого корабля он привел «Калипсо».
Глава 7
Каторжный труд
Двенадцатичасовой рабочий день. – Золотая медаль и золотой крест. – Печати для пломбирования. – Никакой артиллерии с левого борта. – Расчищена треть затонувшего судна. – Любитель кораллов. – Скоро кончится пресная вода. – Еще два якоря. – Подготовка к отплытию в Пуэрто-Рико
Это первый полный день «индустриального» труда на рабочей площадке. На этот раз все в полной готовности. Охота за сокровищами вступила в новую фазу. Мне выпала честь возвестить о начале работ ударом корабельного гонга.
Компрессор уже запущен. Водолазы в полном облачении погружаются в море. Три бригады трудятся посменно. Утром они поочередно заступают на вахту в 6 часов 30 минут, в 8 часов и в 9 часов 30 минут. С 11 до 13 часов работа прекращается. Потом бригады сменяются в 14 часов 30 минут, в 16 часов и в 17 часов 30 минут. В 19 часов рабочий день заканчивается.
Траншея продвигается. Она уже достигла пушек, лежащих поперек холма.
Я погружаюсь в воду два раза в день: утром и вечером. Делаю заметки. Наблюдаю. Смутно предчувствую какие-то неполадки. Раскопки можно было бы организовать лучше, но каким образом?
Устроившись в одиночестве на «Джемс энд Мэри», Реми де Хенен, не отводя глаз, сортирует и очищает обломки, поднимаемые корзинами на борт этого суденышка. Он почти не разгибается. После обеда созываю на конференцию в кают-компанию Дюма, Зуэна, Кайара и всех водолазов.
Сразу же иду в наступление:
– Нужно удвоить производительность труда!
Вношу рационализаторское предложение: вместо трех бригад по три человека в каждой у нас будет четыре бригады по два человека. Благодаря этому землесос сможет работать 12 часов в сутки вместо девяти.
Другая проблема, как мне кажется, заключается в том, что рабочая площадка недостаточно быстро расчищается от больших коралловых глыб, мешающих работе водолазов. Обсудив несколько возможных вариантов, останавливаемся на следующем: следует переместить «Калипсо» так, чтобы ее корма располагалась точно над рабочей площадкой. Тогда большой кран сможет поднимать крупные обломки и полные корзины в течение всего дня.
Святой Франциск-Ксаверий
Четверг, 1 августа.Не прекращая работы на дне, начинающейся, как обычно, в 6 часов 30 минут утра, перебазируем «Калипсо» так, чтобы она не зависела от «Джемс энд Мэри» и стояла по отвесу над рабочей площадкой. Это позволит нам лучше использовать ее подъемный кран. По окончании этой операции «горбун» опрокидывает на заднюю палубу «Калипсо» содержимое корзины с «Джемс энд Мэри», которая на три четверти заполнена обломками, выплюнутыми землесосом.
Мы тотчас же, вооружившись ситами, приступаем к сортировке этой обескураживающей груды обломков. Откладываем в сторону черепки глиняной посуды, не представляющие никакого интереса. Вдруг среди сероватого коралла сверкнули две золотые вещицы: медаль и крест. Маленькая медаль еще не оторвалась от золотой цепочки, продетой через колечко. На ней изображение какого-то бородатого святого и надпись: «S. Fran. Ora P. Nos.» («Святой Франциск, заступись за нас!»). Но какой Франциск имеется в виду? Франциск-Ксаверий, испанский иезуит, проповедовавший христианство в Японии и Китае? Он был канонизирован в 1622 голу, что вполне согласуется с присутствием этой медали на борту галеона «Нуэстра сеньора де ла консепсьон», потерпевшего крушение в 1641 году. А может быть, это Франциск Ассизский, покровитель нищих? Какая горькая ирония и зловещее предзнаменование! Единственное золото, которое мы извлекли из обломков затонувшего судна, несет на себе изображение заступника нищих.
Нам приходится дробить вручную кувалдами бесформенные глыбы, которые затрудняют передвижение по палубе. Весь экипаж, включая кока, принимается за дело. Целая бригада добровольных каторжников неустанно дробит коралловый известняк в адском грохоте компрессора и молотков, чтобы узнать, что в нем скрывается. На двухколесной тележке и тачке отработанные обломки перевозятся на носовую часть судна и выбрасываются за борт подальше от рабочей площадки.
В конце дня кран забирает корзины с плота и опрокидывает их содержимое на заднюю палубу. При свете прожекторов мы часть ночи проводим за сортировкой. Фредерик Дюма, вооружившись лупой, придирчиво осматривает каждый самый маленький осколок.
Перед каждым из нас совок для мусора, в который складываются кораллы для сортировки, и мы благословляем Дюма, надоумившего нас купить столь полезную вещь. Уже пропустили через сита что-нибудь около двух-трех тонн кораллов. Настроение у всех великолепное. Люди поют, шутят, смеются. Очевидно, появление этих золотых крошечных вещиц благотворно сказалось на настроении экипажа.
К 6 часам вечера на нас обрушивается сильный шквал с ливнем. Необходимо приостановить подводные работы. Экипаж с наслаждением принимает естественный теплый душ на борту, чтобы отмыть кожу, изъеденную солью и коралловой пылью.
Вечером после тяжелого труда инвентаризируем наши находки. Помимо золотой медали и креста, мы извлекли: 20 ядер весом по шесть и девять фунтов, несколько свинцовых ядер для кулеврины, свинцовые пули для пистолета и аркебузы, мешок с картечью, парусину, которая еще хорошо сохранилась, верхнюю часть фонаря, находившегося у флага, с обрывком тонкого каната, на котором он был подвешен.
На дне бригады водолазов заканчивают вскрытие блока из трех пушек в середине правого борта.
Джон Сох, немного растерянный, но весьма любезный, выразил мне свое восхищение духом экипажа, его изобретательностью и увлеченным трудом.
Что касается меня, то я этому нисколько не удивляюсь, хотя восторгаюсь объемом проделанной работы.
Пятница, 2 августа.При каждой смене бригад сети, наполненные коралловыми глыбами, опорожняются на задней палубе. В них обнаружены: сломанная латунная ложка, приставшая к ядру, бронзовый эфес от кинжала с рельефным изображением головы в шлеме и т. д.
Вечером после обеда под сильным шквалом и проливным дождем мы подтащили «Джемс энд Мэри» к «Калипсо» и опорожнили две большие корзины на задней палубе. Однако слишком поздно – переносим сортировку на завтра.
Проблема пресной воды становится критической. Именно нехватка воды вынудит нас вернуться в Сан-Хуан, несмотря на единодушное желание продолжать работу и высвободить, наконец, галеон из коралловой гробницы. Приняты драконовские меры, чтобы обеспечить строжайшую экономию оставшихся запасов. Водолазы отказываются от душа, а дробильщики кораллов, кожа которых покрыта белым налетом, едва осмеливаются умыться. Вчера и сегодня нам крупно повезло: нас хорошо обмыл тропический ливень. Но продержимся ли мы до вторника?
Однако эти чередующиеся сильные шквалы вселяют беспокойство. Если наступит плохая погода, а ее сезон близок, нам опасно оставаться среди коралловых скал.
Филипп Сиро вручает мне второй, прекрасно выполненный в кальке, план галеона в масштабе топографической съемки: 2 сантиметра – 1 метр.
Суббота, 3 августа.Сегодня утром, роясь в извергнутых землесосом обломках на задней палубе, мы обнаруживаем маленькую печать для пломбирования, которой пользовались, вероятно, при упаковке мешков. На ее лицевой стороне видна надпись: «RO 100». Можно ли это расшифровать как «100 золотых монет»? Если это действительно так, то мы найдем эти монеты в нижних пластах раскопок.
Водолазы сегодня утром извлекли со дна обломки стула, большое разбитое оловянное блюдо и толстый глиняный кувшин, стоявший на дне, целехонький, но пустой. Диди утверждает, что блюдо не оловянное, а серебряное, поскольку серебро разрушается гораздо быстрее олова. Моральное состояние людей меняется в зависимости от находок за день. На этот раз наша подводная добыча их приободрила.
Самым лучшим из того, что мы подняли сегодня со дна, было металлическое блюдо. Зачастую на этих галеонах, набитых сокровищами, пользовались серебряными столовыми приборами. Мы все ждали, что кислота заставит заблестеть потускневший металл, но это оказалось олово. Водолазы обнаружили еще несколько блюд, а затем вдруг кости. После минутного колебания доктор Тасси заявил, что это кости животных. Итак, мы попали в тот уголок, где находились продовольственные запасы, а они всегда хранятся в носовой части судна.
Теперь мы уже «обрабатываем» от четырех до пяти тонн кораллов за день. Я никогда не наблюдал такого рвения к работе. Весь экипаж приблизился к ней. Если мы не хотим быть погребенными на борту под обломками, надо работать одинаково быстрыми темпами как на дневной поверхности, то есть на задней палубе, так и на дне моря. Но обрабатывать камни под жгучим солнцем, орудуя кайлами, – задача еще более тяжелая, чем возиться с ними на дне.
Наши кинооператоры, электротехник, главный механик и даже кок, как только у них выдается свободная минутка, устремляются на заднюю палубу атаковать глыбы весом в одну-две тонны.
Тем временем землесос выплевывает ил, засасываемый им со дна в две огромные металлические корзины, установленные на «Джемс энд Мэри». Этот плот, ставший для нас фетишем благодаря своему названию, является одновременно нашим бесценным помощником. Мутный поток, изрыгаемый землесосом, заставляет порой сильно волноваться тех, кто приставлен к этой адской машине. Волнуется и Фредерик Дюма, которому приходится часто склоняться над выбрасываемой ею блестящей желтоватой струей. Часто какой-нибудь предмет искрой мелькнет в этой жиже и тут же исчезнет под лавиной разбитых кораллов, гнилого дерева и песка. Если кусочек металла дает желтоватый отблеск, он кажется золотым, если белый – серебряным. По этому поводу разгораются споры. Водолазы быстро останавливают землесос и роются в ситах, по локти запустив руки в ил.
Большей частью предмет, застрявший в этой магме, оказывается куском железа или меди. Эти металлы, проходя через каменный поток, очищаются и полируются до блеска и сияют, как золото или серебро.
Пополудни Эжен Лагорио, прозванный Жеженом, устанавливает на дне подводную кинокамеру на треноге. Объектив направлен на рабочую площадку. Просмотр организуется позднее в кают-компании: кадры получились отличные! Теперь я могу непрерывно следить за ходом раскопок.
На рабочей площадке идет беспощадная борьба с непроходимым лесом «оленьих рогов». Мертвые и разбитые, они валяются в иле, переплетаясь друг с другом. Землесос фыркает, заглатывая миллионы этих шершавых палочек, и, в конце концов, закупоривается. Приходится его прочищать самым простым способом: последовательно включать и выключать подачу воздуха, или «таранить», как выражаются водопроводчики. Если этот способ не дает результатов, надо отсоединить 17-метровый шланг от нижней части колена и прочистить его.
Во второй половине того же дня Гастон откапывает вручную еще одну печать для пломбирования в средней части стенки траншеи со стороны холма, обращенной к оси судна. На одной стороне печати табличка со сложной и неразборчивой надписью, на другой – герб с тремя лилиями, увенчанный короной. Из окружающей герб надписи удалось разобрать несколько букв: QUO FERA…
Мы уже извлекли из ила много ядер. Когда разбили покрывавшую их коралловую оболочку, нам показалось, что они не тронуты временем, однако через несколько дней ядра рассыпались в прах.
Несмотря на чудовищную дневную нагрузку, вечера по-прежнему посвящаются воскрешению исторических событий, чтению или изучению документов, которые могут помочь нам в археологических поисках.
В этот вечер в кают-компании разгорелись жаркие споры по поводу печатей для пломбирования. Весьма возможно, что они использовались при опечатывании мешков с золотом. Все больше напрашивается интерпретация надписи «RO 100» как «Reale doro ciento» («сто золотых реалов»).