Текст книги "Сатурнин"

Автор книги: Зденек Йиротка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

20

Вечер в горах

Холодно, и вода тоже холодная

А что произойдет, если я буду смотреть в колодец через бинокль?

Цезарь не носил фланелевых рубашек

Дедушка ораторствует с катастрофическими последствиями

Небо на западе горело всеми красками. Кайма на облаках, плывущих в сияющем пространстве, казалась сделанной из расплавленного золота. Вся эта потрясающая красота была похожа на всплеск разноцветного фонтана, оргию безумного художника, плавающие в собственном соку золотые апельсины, открытый горн, в котором горела радуга, но больше всего она походила на заход солнца в горах. Все это было замечательно красиво. Однако, мадемуазель Барбора тоже была красива. Она сидела рядом со мной на цоколе сруба доктора Влаха, смотрела на небо, и ее глаза были полны света.

Через открытое окно было слышно, как хлопают карты об стол. Дедушка, доктор Влах и Сатурнин играли в марьяж. Время от времени они громко выкрикивали слова, обычно произносимые игроками за карточным столом. Поток шумел, и от омута доносились отрывки приглушенного спора между тетей Катериной и Милоушем. Тетя обмывала икры холодной водой и пыталась уговорить Милоуша сделать тоже самое. Несмотря на то, что вокруг было так красиво, и мадемуазель Барбора сидела рядом со мной, я чувствовал какую-то подавленность. Я думал о том, что вскоре мой отпуск кончится, и с ним безвозвратно исчезнут дни, которые я мог с утра до вечера проводить с мадемуазель Барборой. Мысленно я представлял себе Прагу городом, полным ослепительно красивых молодых мужчин, обладающих теми свойствами, которых у меня не было. Помимо прочего их подача была сногсшибательна, а уж мячи справа они отбивали просто образцово. Все маленькие и обнадеживающие победы, которыми я добился дружбы и расположения мадемуазель Барборы, могли стать весьма недолговечными. Меня удручала мысль, что от всех этих прекрасных дней у меня останутся только воспоминания и две спички без головок.

„Семерка горит!!“[9]9
  Выражение из игры марьяж.


[Закрыть]  – кричал дедушка внутри сруба. Барбора по-мальчишески рассмеялась, приложила к губам сжатую в кулак руку и как трубач протрубила кварту пожарных «Пожар!». Она вытянула вперед ноги в солидных туристических ботинках, руки засунула в карманы своей юбки и прислонилась к стене сруба. Иногда у нее были немножко мальчишеские движения и тогда она походила на неуклюжего медвежонка. Глаза ее при этом блестели, и я чуть с ума не сошел, до того мне это нравилось. От потока по косогору поднималась тетя Катерина. Ее подпрыгивающая походка не гармонировала с сердитым выражением лица. Она прошла мимо нас, не обратив на нас внимания, и исчезла в срубе. Из открытого окна донесся голос доктора Влаха: „Держите шляпы, едем с горы!“[10]10
  Выражение из игры марьяж


[Закрыть]

Солнце уже исчезло с горизонта, и облака на западной стороне внезапно почернели. Краски на небе менялись с каждой секундой, и в тот момент, когда дедушка угрожал какому-то королю: „Вот как я хлопну его десяткой!“, небо было бледно-зеленым. С покрытых лесом косогоров поднимался легкий туман. Воздух в ущельях был еще прозрачным, но постепенно приобретал цвет налёта на спелых сливах. Вскоре после этого холмы над нами утонули во мраке. Милоуш поднимался по косогору, и было слышно, как за ним катятся камни. На небе появились первые звезды.

Утром мы поднялись еще до рассвета. Все мы были заспанные, и всем было холодно. Я сворачивал одеяла, под которыми я спал, и от холода у меня зуб на зуб не попадал. Доктор Влах включил электрическую плитку и поставил на нее большой котел с таким огромным количеством воды, что закипеть она по-моему не могла никогда. Дедушка обувался и тихонько что-то насвистывал, пока не разорвался шнурок. После этого он тихо ругался. Было слышно, что дамы в мансарде тоже встают. Тетя усиленно напевала, думая очевидно, что этим она согреется. Сатурнин пришел со двора с полотенцем на шее. Он пожелал нам доброго утра, состроил веселую мину и сообщил, что погода будет отменная. Откуда он это взял, не знаю. Вид из окна, наоборот, предвещал ноябрьский дождливый день и казалось, что если дождь прекратится, то непременно начнется снегопад.

Мысль о том, что надо идти к потоку, чтобы помыться, меня отнюдь не приводила в восторг. Однако, имеются определенные принципы, которыми хорошо воспитанному мужчине пренебрегать нельзя. Кстати, Сатурнин уже подавал мне зубную щетку, пасту и чистое полотенце.

Я выбежал из дома с желанием покончить со всем этим как можно скорее. Природа безмолвно, затаив дыхание, ожидала восхода солнца, и я эту величественную тишину нарушил своими окованными сапогами и шумом камней, катившихся за мной, когда я бегом спускался по каменистому косогору по направлению к омуту.

Советую Вам никогда этого не делать. Никогда не спускайтесь бегом в окованных сапогах по крутому косогору, покрытому камнями, особенно не делайте этого по-утру, когда камни мокрые. Не впадайте в заблуждение из-за того, что я не убился, ибо такие невероятные случаи тоже происходят. Я летел вниз по косогору способом, сильно напоминающим стихийное бедствие. Я скользил по камням, которые, как только я наступал на них, тотчас откатывались в сторону, и мои отчаянные попытки остановиться к сожалению имели обратное действие. С сумасшедшей быстротой я мчался к деревьям, окружающим поток.

Не знаю, как получилось, что я не столкнул мадемуазель Барбору в омут. Во всяком случае это была не моя заслуга. Я увидел ее в последнюю секунду. У нее был полон рот зубной пасты, глаза ее были широко раскрыты, и она с нескрываемым удивлением глядела на меня. Я промчался мимо нее, сопровождаемый невероятным шумом и целой лавиной камней, влетел в самую середину омута, и вода сомкнулась надо мной.

По рассказу мадемуазель Барборы вряд ли что-либо могло бултыхнуться в воду, наделав при этом больше шуму, чем я.

Когда я вынырнул, выплевывая воду во все стороны, эта девушка спокойно спросила меня: „Вас послали за ключом, или вы таким образом освежаетесь каждое утро?“ Я выкарабкался на берег и сказал: „Есть люди, которые бросаются в воду как только ее увидят. Ничто не может помешать им это сделать. Даже то обстоятельство, что в данный момент они сидят в автомобиле. Они въезжают в воду вместе с машиной“. Я не буду подробно описывать какой у меня был вид. Я, конечно, пробыл в воде недолго и не задержался там ни секундой дольше, чем нужно было. Однако и этого вполне хватило. С удивлением я заметил, что у мадемуазель Барборы вид ничуть не лучше моего. Она была вся мокрая – с ног до головы, и объяснила это тем, что у меня совершенно невозможный стиль прыжка в воду. Её вообще очень удивило, что кое-какая вода в омуте все-таки осталась. Большая же часть ее выплеснулась наружу и обрызгала всё в округе пятидесяти метров. С какой стати она должна остаться сухой, когда все деревья вокруг совершенно мокрые как после дождя. По ее мнению нам следует поскорее уйти отсюда, пока не упала та часть воды, которая была выброшена вверх. Я тоже считал, что оставаться там зря не стоит. Я дрожал от холода и предполагаю, что мадемуазель Барборе тоже не было тепло. Мы вскарабкались наверх и вошли в сруб. Мадемуазель Барбора побежала на чердак в мансарду, а я вошел в общую комнату. Все присутствующие умолкли и с удивлением глядели на меня. Доктор Влах сказал: „Вот тебе раз!“ Никто меня не спросил, что со мной произошло, и я был рад. Не переношу людей, которые считают своим долгом задать человеку, упавшему на льду, вопрос: „Что вы вытворяете?“

Если Сатурнин в роли слуги не всегда был первоклассен, все же нельзя не признать одного: он обладал какой-то удивительной способностью предвидеть почти все аварии, которые могли бы случится с его господином, и всегда был готов противостоять им. Допустим, я буду смотреть в колодец через бинокль. Я понимаю, что это нелепость, но я говорю „допустим“. И допустим, этот бинокль упадет в колодец. Сатурнин тотчас подаст мне новый бинокль, вынув его из кармана элегантным движением салонного иллюзиониста. Естественно, это удивит меня и даже немного испугает.

Я приму эту вещь из его рук с чувством, что форма бинокля отнюдь не должна быть окончательной, и что он может превратиться в кролика или в цветок. Может быть я даже произнесу какие-нибудь заклинания против нечистой силы и снова брошу заколдованный бинокль в колодец. Тогда Сатурнин спокойно заметит, что, естественно, это не тот же самый бинокль, который только-что туда упал. Из его дальнейших слов выяснится следующее: падение бинокля в колодец настолько частое и обычное явление, что его обязанностью является предвидеть его, Для подтверждения своих слов он приведет несколько статистических данных, касающихся числа биноклей, упавших в колодец со времен крестовых походов с учетом числа вероятности.

Благодаря этому свойству Сатурнина я не заболел воспалением легких. Это не связано с биноклем, конечно, а с мокрой одеждой. Он попросил меня сразу переодеться и вынул из своего рюкзака такое количество моего сухого белья и верхней одежды, что я остолбенел. Безусловно он уже вчера точно знал, что я где-нибудь да упаду в воду. Единственно, чего в рюкзаке не было, это запасных ботинок, и это предоставило ему возможность похвастаться еще одним из своих фокусов. То, что он проделал с моими ботинками, нельзя назвать иначе. При помощи нескольких фланелевых тряпок и щетки он высушил их, и никто бы не поверил, что всего лишь несколько минут назад я прыгал в них в омут. Весьма полезный мужик. В его рюкзаке нашлась также плоская бутылка с коньяком и он принудил меня выпить ее значительную часть. Надо сказать, он мне здорово помог. Тонкий на вкус, однако достаточно крепкий, он быстро поднял мое настроение. Этот коньяк, конечно, хотя о Сатурнине можно сказать тоже самое.

В ту самую минуту, когда доктор Влах закончил приготовление чая, взошло солнце и появилась мадемуазель Барбора. Оказалось, что я обрызгал ее не так уж сильно, так что я вздохнул свободно. До этого единственно только мысль о ней мешала мне смотреть на всю эту историю с юмором. Я рассмеялся, но этого пожалуй мне делать не надо было. Дедушка с доктором Влахом до этого момента вели себя весьма тактично и не воспользовались случившимся для того, чтобы подтрунивать надо мной. Однако, как только мое нахмуренное выражение лица сменилось улыбкой, они перешли в атаку и в течение всего завтрака угощали меня разными замечаниями в мой адрес и ироническими вопросами. Мне кажется, что я оборонялся вполне сносно, но когда к ним присоединилась и мадемуазель Барбора, я понял, почему Цезарь закрыл лицо тогой и скончался. Я этого сделать не мог, так как наша одежда не приспособлена к таким действиям. Каждый непредвзятый человек должен согласиться с тем, что закрыть лицо фланелевой рубашкой невозможно, тем более в присутствии дам. Сатурнин, конечно, воздержался от любых замечаний, зато прилежно записывал и рисовал что-то в свой дурацкий палубный дневник. Затем он тихо беседовал с доктором Влахом. Он собрал все одеяла, находящиеся в срубе, тщательно сложил их и запихнул в свой рюкзак. С этой минуты я был уверен, что мы безусловно попадем в ситуацию, в которой нам без одеял не обойтись. Милоуш нервно потрогал свои усики. Тетя Катерина была очень нетерпелива и заявила, что ей необходимо глотнуть свежего воздуха. Дедушка проворчал, что, черт побери, она наглотается его вдоволь в пути. Тетя тряхнула головой и пошла глотать.

Доктор Влах распределил между нами продукты и после этого мы отправились в столь памятный для нас путь. Мы заперли ставни и дверь сруба, и доктор Влах засунул ключ в карман. То, что он не повесил его на сосну и не бросил в омут, свидетельствует о том, что сумасбродства имеют свой предел. Мы отправились по направлению к Белому Седлу.

Не знаю, записывал ли Сатурнин в свою толстую тетрад приключения, происшедшие с нами во время пути, но если он это делал, то спокойно мог события этого дня выразить одной короткой фразой: „Все в порядке“. Мы чувствовали себя великолепно, и настроение у всех было приподнятое. Белые песчаные скалы над истоком реки были нашей первой целью, и мы заметно к ним приближались. На вырубках и просеках перед нами открывался новый вид, горизонт расширялся, и ландшафт опускался в прозрачную глубину. Солнце сияло и наши лица потемнели от загара. Мадемуазель Барбора надела большие темные очки и походила на иллюстрацию к детской книжке „Светлячки“. Около одного часа пополудни мы добрались до истока реки, и через десять минут после этого Сатурнин мог написать в тетрадь следующее: „Все в порядке кроме дедушки“. Все могло быть в наилучшем порядке, включая и дедушку, если бы последний не решил выступить с речью. Я никогда не был любителем многословия и часто желал ораторам, чтобы с ними произошло то, что случилось с дедушкой на Белом Седле: чтобы под ними рухнула трибуна, чтобы их унес ветер, чтобы они провалились сквозь землю.

Я не утверждаю, что все это именно произошло с дедушкой. Я только хочу сказать, что не питаю симпатии к людям, которые, воспользовавшись обстоятельством, что то или иное событие произошло ровно пятьдесят или сто лет назад, обращаются к народу с речью о том, что мост построен для того, чтобы по нему ходили, деревья посажены для того, чтобы расти и давать тень, или приносить плоды в случае, если страну не постигла катастрофическая засуха.

Когда мы обошли истоки реки и достигли места, откуда нам предстояло спускаться, дедушка взобрался на огромную кучу камней и произнес шуточную речь, полную неожиданных открытий. Например, он говорил о том, что нас семь человек, что обстоятельства заставили нас предпринять то, чем мы в данную минуту занимаемся, что мы находимся наверху и сейчас спустимся вниз, и что в городе нас ждет сытный ужин. И вдруг Сатурнин как сумасшедший заорал во все горло, так что все испугались, а дедушка стал заикаться. Позднее Сатурнин утверждал, что он кричал „Ура!“, но никто ему не поверил. Поскольку мне известно, „Ура“ кричат совсем не так. Но размышлять об этом нам не пришлось, так как дедушка не предоставил нам возможности это сделать. Стоя на круглой глыбе он вдруг сделал несколько совершенно диких движений, затем замахал руками как будто хотел улететь в ущелье, после чего с грохотом свалился и исчез за огромным камнем. Сначала мы буквально остолбенели, но вскоре дедушкины ругательства нас вывели из оцепенения. Мы стремительно обежали всю эту груду камней и нашли дедушку втиснутым между двумя валунами и ругающимся на всех языках мира.

Следующие минуты были посвящены спасательным работам. Мы изо всех сил старались вытащить дедушку из этого каменного капкана, и каждый из нас это делал по-своему. Мы тащили его за руки и за ноги и были не на шутку испуганы его непрерывными проклятиями. „Пошли направо!“ – советовал Сатурнин Милоушу. „Пошли налево“ – кричал на меня доктор Влах. „Пошли вы к черту, ведь вы меня разорвете на куски!“– орал дедушка. Когда, наконец дедушку вытащили, он сел на траву, и на наши вопросы, что у него болит, отвечал со злостью, всячески давая нам понять, что лучше было нам не вмешиваться и предоставить ему встать самому. В следующий раз он запрещает кому бы-то ни-было спасать его. Потом тетя Катерина непредусмотрительно спросила его, зачем собственно он прыгал вниз. Дедушка зарычал на нее так свирепо, что мы инстинктивно отсели от него подальше. Хотя небо сияло незапятнанной синевой, мы чувствовали, что над нашей экспедицией нависли тучи.

21

Ночь в лесу

Дежурю до одиннадцати часов

О том, что случилось

Милоуш меня удивляет

Мне бы следовало побриться

Идет дождь

Мы похожи на бродяг

Краткое рассуждение о приключениях

Конец пути

Таким образом получилось, что спуск с Белого Седла мы до смерти не забудем. Дедушка, поддерживаемый Сатурниным с одной стороны и мной с другой стороны, на каждом шагу стискивал зубы от боли, и настроение наше совсем испортилось. Гора была крутая и спускаться с нее трудно было и здоровому человеку. Не прошло и получаса, как нам всем стало ясно, что если кто-нибудь и доберется сегодня вечером до гостиницы „У голубого шара“, то это будем не мы. Под палящими лучами солнца мы шли, спотыкаясь о корни и камни, и мне вспомнились дедушкины жесткие слова о том, что кто не сможет идти, будет предоставлен своей судьбе. Я конечно понимал, что это было сказано в шутку, и мне и в голову не приходило напоминать об этом дедушке, однако я подумал, насколько легко вести подобные разговоры, сидя после сытного ужина в шезлонге на террасе. Мы спускались шаг за шагом и время от времени дедушке приходилось отдыхать.

Я размышлял о том, не лучше ли остаться мне и Сатурнину с дедушкой, а остальным попытаться добраться до городка. То есть доктору Влаху, тете Катерине и Милоушу. Мадемуазель Барбора могла бы остаться с нами. По-моему это будет лучший вариант, но я не отважился предложить его.

Мы прошли примерно одну четверть пути и около шести часов добрались до маленькой лужайки. Дедушка несмело предложил остаться здесь. По его мнению провести ночь под открытым небом было бы весьма романтичной. Мы можем разложить костер, который защитит нас от холода. Он сильно устал и с опаской поглядывал на нас. Мне было искренне жаль его, и по-моему все остальные чувствовали тоже самое. По мнению доктора Влаха это самое разумное, что при данных обстоятельствах можно было сделать. Всем ясно, что до города нам сегодня не добраться, и если нам суждено провести эту ночь под открытым небом, то надо к этому приготовиться. Придется собрать хворосту в достаточном количестве и попытаться уснуть поскорее, чтобы отоспаться как следует с вечера, так как к утру сильно похолодает. Кроме того на каменистых косогорах, которые нам предстоит еще преодолеть, мы с трудом найдем такое хорошее место для ночлега, как эта лужайка.

Мы все согласились с этим предложением. Я был доволен во-первых из-за дедушки, и во-вторых из-за того, что сам здорово устал. Дедушка весьма крупный мужчина, и поддерживать его при спуске с крутых косогоров не шутка. Все тело у меня болело и мне казалось,что я больше никогда не смогу выпрямиться. Через час была приготовлена целая куча хвороста и на костре лежали дрова, которые только и ждали того момента, когда их кто-нибудь подожжет. Были распределены продукты, и Сатурнин раздал одеяла.

Несмотря на то, что с нами приключилось, должен сказать, что это был приятный вечер. Дедушка успокоился и только изредка жаловался на боли в пояснице. Барбора принесла ему горсть ежевики, и потом мы закурили. Когда солнце торжественно закатилось, и Сатурнин готовился зажечь костер, доктор Влах спросил дедушку, не намерен ли он воспользоваться этим случаем, чтобы произнести речь. Дедушка что-то проворчал в ответ,завернулся в одеяло и вскоре уснул.

Был тихий вечер, дым костра поднимался вверх и только высоко над нами отклонялся в сторону, тянулся по направлению к Градове и постепенно рассеивался. Откуда-то из ущелья доносилось меканье косули и потом снова стало тихо, если не считать тихого похрапывания, свидетельствующего о том, что тетя Катерина тоже уснула. Доктор Влах тихо подбрасывал дрова в огонь и задумчиво глядел на пламя. Барбора рассказывала мне о спальных мешках, в которых говорят можно спать даже на снегу. Что касается моей персоны, должен сказать, что я бы даже и не пытался этого делать. Достаточно было с меня этой августовской ночи под Белым Седлом. Доктор Влах обошел костер, подсел к нам и вполголоса сообщил, что он говорил с Сатурниным и Милоушем и что нам придется чередоваться в дежурстве у костра. Кто будет дежурить с вечера, тому не придется особенно выспаться, потому что к утру видимо будет так холодно, что спать не будет никто из нас. Сатурнин, правда, предлагал дежурить всю ночь, но с этим нельзя было согласиться. Порядок дежурства был установлен жребием, и я должен дежурить до одиннадцати часов. В случае, если мне удобнее дежурить после полуночи, Сатурнин готов поменяться со мной дежурством, а именно с часу до трех. С одиннадцати до часу будет поддерживать огонь Милоуш, а с трех до пяти доктор Влах.

Я сказал, что все равно не усну до одиннадцати часов и что я согласен дежурить по жребию. Доктор Влах попросил меня в одиннадцать часов разбудить Милоуша. Потом он пожелал нам спокойной ночи и вернулся на свое место. Огонь тихонько потрескивал, и горы обрисовывались на ночном небе – темные и могучие как тысячу лет назад. Наша земля спала. Я был утомлен, однако присутствие девушки, которую я любил, меня приятно волновало и не давало мне уснуть. Еще долго мы с мадемуазель Барборой тихо разговаривали, в то время как звезды на темном небе медленно передвигались. Все вокруг спало, а мы вдвоем сторожили костер высоко в горах и глядели на ночные тени. Хотя я с удовольствием провел бы таким образом всю ночь, я все-таки посоветовал Барборе попробовать заснуть. Она послушно ответила „Хорошо“, потом сказала „Спокойной ночи“ и с очаровательной непринужденностью подставила мне губы для поцелуя.

Это было прекраснее, чем я мог себе представить.Я накрыл ее одеялом, погладил по волосам и потом бодрствовал в одиночку. Я подбросил немного хворосту в огонь, и потом мной всецело овладело чувство, которое так редко бывает в жизни человека, чувство бесконечного счастья. В эту минуту мне казалось, что все в мире находится в идеальном порядке и что жизнь замечательна.Не знаю, сколько времени я так сидел и глядел на раскаленные угли, так что мой костер чуть-чуть не погас. Я встал, чтобы подбросить хворосту. Когда я посмотрел на всех закутанных в одеяла спящих, я обнаружил, что Милоуш дрожит. Я подумал, что ему холодно, но потом понял, что он плачет. Я и понятия не имел, что с ним произошло. Я положил руку на его плечо, и он поднял на меня заплаканное лицо. Я ничего не спросил, он заговорил сам: „Я все видел“, сказал он и отвернулся. Тут я понял, что он говорит о нашем с Барборой поцелуе на сон грядущий. Я был ошеломлен тем, что Милоуш оказался совсем другим человеком, чем я думал. Передо мной лежал тот самый циничный соблазнитель женских сердец, нахал, предложивший мне возмутительное пари, лев салонов, хвастающийся своими победами, и плакал, потому что видел, как я поцеловал женщину, о которой он выражался с непринужденностью торговца „белым мясом“.

Я не знал, что ответить. Подбросив хворосту в костер я вернулся на свое место. Досадно было, что поцелуй мадемуазель Барборы был теперь связан с воспоминанием о Милоушиных слезах. Хотя вся эта история была не особенно приятной, все же я почувствовал к этому новому Милоушу больше симпатий. Хорошо было бы, если бы в этих слезах утонула его дурацкая напыщенность. Такие лекции иногда приносят людям пользу. В одиннадцать часов Милоуш спал как убитый. Сказались усталость и плач. Я не решился разбудить его. Сев на траву рядом с Барборой я смотрел на спящую. Свет костра беспокойно блуждал по ее лицу и волосам. Я накрыл ее еще своим одеялом и слегка поцеловал в щеку. Она чуть-чуть приоткрыла глаза, улыбнулась и прошептала: „Вам бы следовало побриться“. Потом я сел к костру, чтобы дежурить за Милоуша.

Перед рассветом пошел мелкий дождик. Мы постепенно просыпались замерзшие, усталые и в скверном настроении. Одеяло, которое оставил мне Сатурнин, принимая от меня дежурство, оказалось коротким, и в эти холодные часы я сообразил, что не только из-за покорности поэт может пожелать «стать маленьким, и еще уменьшиться, пока не сделается всех меньше в мире этом»[11]11
  Иржи Волькер, стихотворение «Покорность». Перевод Анны Ахматовой.


[Закрыть]. Холод и короткое одеяло могут совершенно неожиданно повлиять на желания человека. Дождь вскоре прекратился, но и той дозы, которую мы получили, было вполне достаточно. Огонь шипел, и от едкого дыма слезились глаза. Наша одежда вся смялась, и у мужчин за ночь выросла колючая борода. Мы мрачно жевали сухари, которыми нас вчера оделил доктор Влах, и меланхолически глядели на лес, подернутый легким туманом. Мадемуазель Барбора подсела ко мне и вполголоса спросила меня, собираюсь ли я сегодня купаться. Я ответил, что не собираюсь и бриться тоже не собираюсь. Она слегка покраснела, но глаза ее весело блестели. Не представляю, что должно стрястись, чтобы у этой девушки испортилось настроение. Дедушка сидел завернутый в одеяло и мрачно глядел вперед. Когда доктор Влах спросил его, поспал ли он хоть немного, дедушка только махнул рукой. Он весь как-то съёжился и со вчерашнего дня как-бы постарел лет на двадцать. Сатурнин вытащил откуда-то бутылку коньяку и протянул ее дедушке. Доктор Влах постучал пальцем по лбу и удивился, как это ему не пришло в голову взять из сруба свою бутылку коньяка той-же марки. Сатурнин сухо сказал, что это и есть та самая бутылка и принялся складывать одеяла. Доктор Влах ответил, что тогда значит всё в полном порядке. Я полагал, что это не так. Сатурнину нечего было брать что-либо без ведома хозяина. Я как раз собирался сказать это вслух, но не успел, так как между тем бутылка обошла всех присутствующих и дошла до меня. Я решил промолчать, так как не люблю ссориться и люблю коньяк, особенно в таких случаях, когда человеку до зарезу нужно согреться. Бутылка возвратилась к дедушке, и все мы почувствовали, что погода явно улучшилась. Дедушка меланхолически глотнул из бутылки и снова послал коньяк в круговую. Между тем костер разгорелся, и дым перестал лезть в глаза. Да и сухари доктора Влаха в конце концов не были такими уж безвкусными как нам казалось раньше, а туман, расстилавшийся над лесом, собственно говоря был весьма колоритный. Всё вокруг дышало свежестью, и утренний дождик лесу ничуть не повредил, а наоборот. Небо на востоке светлело с каждой минутой, и мы чувствовали, что солнце стоит за кулисами гор и готово по мановению руки небесного режиссера выйти на сцену во всей своей ослепительной красоте. Полупустая бутылка была спрятана, и Барбора находчиво и умело потушила костер. Дедушка с трудом поднялся и смущенно посмотрел на меня и Сатурнина. Мы встали на свои места, чтобы поддерживать его в пути, и караван двинулся. Казалось дедушка шагает бодрее чем вчера, но это было лишь вначале. Он очень быстро устал, и мы спускались еще медленнее чем в прошедший день. Однако теперь это нас не столь волновало, так как в нашем распоряжении был целый день. Даже таким медленным темпом мы сегодня доберемся до городка. Только бы дедушка вообще был способен идти. Около девяти часов дедушка потребовал привала. Мы сидели под группой сосен и смотрели вниз на речку. Утреннего тумана и в помине не было, небо было безоблачным. Солнце опять припекало. Из-за бессонной ночи, тишины гор, жары, усталости и утренней дозы коньяка нам ужасно хотелось спать. Когда позднее мы вспоминали об этом пути, нам казался он полным приключений, но на самом деле ничего приключенческого в нем не было. Скорее он был полон мелких неприятностей. Я никому не намерен навязывать свою точку зрения, так как слово „приключение“ можно понять по-разному. Вы, я и много других людей могут считать, что дальнее плавание представляет собой невесть какое приключение, но капитан трансокеанского корабля очевидно придерживается другого мнения. Вполне вероятно он развлекается во время пути ничуть не больше, чем проводник поезда Прага-Брно, и оба они одинаково счастливы, когда их рейс подходит к концу. Когда шестнадцатилетний юноша мечтает о приключениях, его голова забита пальмами, джунглями и пустынями. Мне не кажется пальма более волнующей чем допустим сосна, и необыкновенные события могут происходить скорее в пражском районе Смихов или Радлице, чем на каучуковых плантациях острова Суматры. Поскольку мне известно, в тропиках можно пережить столько приключений, что белые чиновники там сходят с ума от скуки. Я отказываюсь называть травмы, бедствия и неприятности приключением. Если вы будете ночью разбужены мяуканьем кошек, бегающих по крышам домов Малой Страны, это никак нельзя считать приключением. А если вас разбудит рев тигров, то это уже приключение. Мне это непонятно. Очевидно вся загвоздка в том, что тигров гораздо меньше, чем кошек. В таком случае если вас разбудит архиепископ Остравский, можете считать, хоть это и полная бессмыслица, что вы пережили самое замечательное приключение в мире, ибо такой архиепископ вовсе не существует. Таким образом мы ни до чего не доберемся и поэтому давайте вернемся к описанию нашего пути.

Когда мы отдыхали минут десять, ко мне подошел Милоуш и мрачно спросил меня, почему я ночью не разбудил его для дежурства. Я ответил, что мне не хотелось спать. Он сказал, что не желает, чтобы с ним обращались как с маленьким мальчиком и не нуждается ни в каком особом внимании к себе. Я ответил, что в будущем буду этим руководствоваться, но теперь не стоит об этом говорить. Все равно никто ничего не заметил. Он с подозрением посмотрел на меня и ушел, не сказав ни слова. Тетя Катерина занималась дыхательной гимнастикой и десять раз в минуту восклицала: „Ах, какой воздух, ах, какой воздух!“ А потом для разнообразия заявила: „Вот это благоухание воздусьев!“ Дедушка немного разговорился, показал нам в ущелье место, где река образовала извилину, и рассказал нам какую-то историю. Мне ужасно хотелось спать, так что я запомнил из его рассказа только его самого, затем удочку и невероятное количество форелей. Этим, конечно, не мог не воспользоваться доктор Влах. Он стал рассказывать о своем горном омуте и о том, что в нем водится очень много форели. Барбора выразила сомнение по этому поводу, потому что по ее словам я вчера утром тщательно обследовал омут и ни о каких форелях не упоминал, хотя видеть их я должен был. Потом я услышал голос доктора Влаха, но он раздавался как-будто издалека, и затем я уснул. Не знаю, долго ли я спал, но думаю, что всего лишь несколько минут. Мне снилось, что я поддерживаю дедушку и осторожно, вместе с Сатурниным, шаг за шагом, подвожу его к омуту. У дедушки были огромные усы, и он щекотал ими меня в лицо. Потом я проснулся и увидел, что Барбора смеясь наклоняется надо мной, и в руке у нее стебелек луговика. И снова мы пустились в путь по каменистой, размытой водой дороге. Дедушке становилось все хуже и хуже. Он тяжело дышал, охал и дрожал от усталости. Меня это нисколько не удивило, все мы шли из последних сил. Моя щиколотка, недавно зажившая, тоже стала отзываться. К вечеру мы увидели городскую церковную башню, и она показалась нам такой далекой, что мы не надеялись до нее вскоре добраться. И тут дедушка заявил, что дальше он идти не может. Доктор Влах вынул карту, и мы стали советоваться, что нам делать. Мы обнаружили, что до города еще далеко, дальше, чем мы думали, так как полевые тропинки, по которым нам предстояло идти, всячески извивались и крутились. Тогда мы решили идти вдоль реки по берегу до тех пор, пока не дойдем до шоссе, на которое выходил дедушкин сорванный мост. Затем мы разделимся. Те, кто будут в силах, отправятся в городок, возьмут там извозчика и вышлют его за дедушкой и остатком нашего каравана. Дедушка согласился с этим планом, мы с трудом поднялись и спотыкаясь, продолжали наш путь. Около шести часов мы увидели на другом берегу реки дедушкин пустующий дом, и сразу после этого доктор Влах ужасно выругался. Мы посмотрели туда, куда смотрел он вытаращив глаза, и в эту секунду наше трехдневное, полное всяких лишений путешествие, представилось нам как самое дурацкое мероприятие в мире. Оба берега соединял новый мост, свежее дерево которого сияло новизной в лучах вечернего солнца.