Текст книги "Газета Завтра 864 (23 2010)"
Автор книги: "Завтра" Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Наталия Стяжкина ВОЗВРАЩЕНИЕ В ВОЗРОЖДЕНИЕ
Тонино Гуэрра родился на севере Италии, в Романье, 16 марта, в 1920 году в простой крестьянской семье, где было одиннадцать детей. В 1943-м году, будучи студентом университета, был схвачен нацистами и депортирован в концентрационный лагерь в Германии. Там он и начал писать стихи для узников. Говорит, что если бы не страшный лагерный опыт – он не стал бы тем, кем стал.
Он – сценарист. Его называют «создателем итальянского кинематографа», писал сценарии к фильмам таких выдающихся неореалистов, как Феллини, Антониони, Висконти, де Сика и других. Им написан сценарий к документальному фильму Андрея Тарковского «Время путешествия» и художественному фильму «Ностальгия». Он поэт. Пишет стихи и поэмы на родном романьольском диалекте, которые входят в антологию выдающейся поэзии ХХ века. Он писатель. Пишет романы, рассказы, эссе, притчи. Он скульптор и фантазер. Cоздаёт в своей родной Италии скульптуры и фонтаны, украшает дома солнечными часами, собственными керамикой и картинами. Восстанавливает со своими друзьями-художниками старинные церквушки. Разбивает сады и клумбы… Он считает, что «лучший способ остаться в памяти людей – делать для них что-нибудь хорошее». Он женат на русской, и вместе с ней разделяет горячую любовь к России, признавая, что без России уже не может…
Также Тонино Гуэрра – художник, хоть он это и отрицает, признавая главенство Слова в своем творчестве. Уже не первый раз в России проходят выставки его работ. Не первый раз его работы выставляются и в галерее «Дом Нащокина» (Воротниковский пер., 12). Сейчас там проходит выставка «Радуга Тонино Гуэрра», которая продлится до 19 сентября.
Глядя на эти работы, нельзя не согласиться с директором «Дома Нащокина» Натальей Рюриковой: «У этого человека всё впереди!». Какой радостью напоены картины! Какая здесь слышится забота о мире и людях в этом мире. Эти светоносные вещи выполнены в самых разнообразных техниках. Есть здесь живописные полотна, рисунки, картины-фрески, керамика, батик, мебель. Весь мир, который любим Тонино Гуэрра: красавицы, бабочки, лошади, птицы, рыбы. Набухший фиолетовый виноград, из которого, как кажется, вот-вот потечет терпкое чёрное вино, деревья, цветы, небо, и даже храм Василия Блаженного. Всё это напоено любованием Тонино. Его восхищением. Его поэзией.
Рисующий писатель – это вовсе не пишущий художник. Писателю не хватает слова. Слово неотделимо от живописи Гуэрра. Без памяти о том, что рядом слова – живопись Тонино приобретает богемный, салонный, легкомысленный оттенок. Простота и свет обретаются в сплетении поэзии и красок.
В работах Тонино нет и не может быть перспективы. Это бытие «здесь и сейчас», которое, подобно бабочке сидящей на цветке – божественное мгновенное зрелище. Отсутствие перспективы – это философия, евангельская истина, которая учит жить одним днем. «Надо срывать дни, как спелые яблоки», – пишет Тонино.
Андрей Тарковский, путешествуя по Италии в сопровождении Тонино Гуэрра, снимал документальный фильм «Время путешествия». Там он, обращаясь к Тонино, высказал очень важную мысль: «В нашем путешествии у меня всё смешалось: время и пространство. У меня такое впечатление, что Италия – страна, которая еще не способна воспринимать глубинную перспективу. Как будто перспектива еще не была изобретена, как будто нет понятия о пропорции. Пространства её напоминают мне Россию. Всё остальное – плоское, лежит на одной плоскости. Впечатление это во мне настолько сильно, что более ни в чем я пока разобраться не могу». В этом «еще не изобретена» – чистота, непорочность, первозданность Эдема, которая освятила собой мировосприятие, мирочувствование солнечной Италии.
Мысль Тарковского нечаянно оказалась в исторической проекции, в понимании тайны глубины и непреходящей горячей любви между Италией и Россией. Италия совершенна в простоте, яркой красочности, чистоте линий и форм. Ей присуще именно то, чего нет и быть не может в России, чего нам подчас катастрофически недостает. Россия сложна чрезвычайно. Россия страна обратной перспективы, нелинейной истории, приблизилась вплотную к великой тайне времен. Она в своём сложнейшем метафизическом развитии словно движется по винтовой лестнице предсонья, где сознание тесно сплетается с подсознанием, где мрачный тяжело– весный бред граничит с огненным пророчеством. Так было всегда, это происходит и сейчас. Даже тогда, когда, по словам Тонино, «люди меньше стали читать книг, а больше ходить в рестораны».
«Тонино Гуэрра – последний человек Возрождения». С этим давним утверждением Тонино не спорит. Кто будет противиться своему соседству с гениями? Человек Ренессанса любит мир и творит с необыкновенной страстью к духовной свободе. Свободе – простой и смиренной, лишенной пресловутого демонического антропоцентризма или титанического бунтарства. В Италии Микеланджело и Рафаэль, Боттичелли и Леонардо да Винчи, Эль Греко… В «Третьем Риме» Аристотель Фиораванти, Алевиз Старый и Алевиз Новый, Марко Руффо и Пьетро Антонио Солари. Но именно так писали и афонские, византийские, а позднее – великие русские иконописцы. Так созидались фрески Снетогорского, Мирожского, Саввино-Сторожевского монастырей, Троице-Сергиевой Лавры, Успенского собора. Иконы Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия….
Западноевропейский Ренессанс – блудный сын ликующей царственной Византии. Это непреложно так. Италия и Россия подхватили право наследования… Правы те, кто не верит в «эпохальность» Ренессанса. То была не историческая эпоха, то было благословение Божие, которое мы будем ждать снова.
Мы знаем: Запад устал от «дел рук человеческих». Знамя духовной культуры Запада, её остатков – и есть 90-летний старец Гуэрра, обожающий Россию и не мыслящий себя без неё.
Сейчас Тонино Гуэрра слишком рядом. Он обычный старый человек. Он устаёт отвечать на одни и те же вопросы, и не скрывает этого. Ему чужд ажиотаж вокруг собственной персоны. Он медленно ходит, и его нельзя фотографировать со вспышкой. И мы иногда не хотим услышать то, о чём он нам говорит.
«Возвратиться жить в тишине – это великое возвращение. Поскольку тишина родилась прежде музыки. Жизнь состоит из множества вещей, которые бесконечно повторяются и могут показаться скучными, нудными, но в то же время все мы знаем, что смотреть, как падает снег, можно миллионы лет, и не уставать от этого. И шум дождя никого не утомляет. Это самая великая музыка, которую можно услышать. Если было бы возможно, я бы хотел жить много-много веков».
Пройдет время. И фигура Гуэрра предстанет перед нами в совершенно ином свете, и мы поймем, что это не «последний человек», а первый – первый человек Нового возрождения. В чём заслуга вовсе не личного гения, а гения времени.
«Еврологистика-М» – жд транспорт сборные грузы 55
http://elogisticm.ru/
[Закрыть] подбронее на сайте
22
http://top.mail.ru/jump?from=74573
[Закрыть]
Алексей Пичугин КАПИТАЛ КРУШИТ МОСКВУ. ДРЕВНИЙ КВАРТАЛ В КАДАШАХ СНОСЯТ. МОСКВИЧИ ПРОТЕСТУЮТ!
Я ВЕРНУЛСЯ И НЕ УЗНАЛ ЭТИ УЛИЦЫ. В детстве меня всегда забавляло название – Кадашевская слобода. Оно казалось размытым, неясным. Кто такие эти кадаши, наверное, какие-то жуки, или люди-жуки – давно вымерший вид наподобие динозавров, так казалось мне, 8-летнему мальчику, который бегал с тяжелым ранцем (куда для солидности мы клали тяжелые камни) в школу через дорогу. А вот еще одно название, которое в раннем детстве у меня вызывало недоумение – Ордынка. Какие-то орды проходили здесь. Проходили ли? Может, неведомая сила опередила время, и они пройдут в будущем? Теперь мне почему-то кажется, что будущее это настало. С вокзала я взял такси, велел извозчику: «В Замоскворечье, скорее, туда, где ждут, где каждый прохожий – сосед, где до сих пор осталось мое родное неисковерканное детство». Мы радостно ехали по проспектам, обгоняли трамваи, сигналили зазевавшимся пешеходам, потому что нам можно, сегодня мы короли, сегодня мы возвращаемся на родину. И вот уже видна свеча Воскресенского храма. Как писал почти тридцать лет назад один молодой тогда ученый (может быть, он тоже был моим соседом), Воскресенский храм служил главной вертикалью, соборным храмом Замоскворечья. Доминанта эта помещалась на главной градостроительной оси города, которая проходила от Собора Василия Блаженного до Кадашевской свечи и далее к церкви Вознесения в Коломенском. Здорово, правда, господин зодчий-инвестор? Представляете, в вашем городе, наверняка, тоже была такая доминанта, может, вы не в курсе?
И вот, мы совсем уже рядом, «Верной твердыней Православия врезан Исаакий в вышине», – это Гумилев про Петроград, ну а у меня в вышине – не Исаакий, а Храм Воскресения Христова в Кадашах.
Остановились, расплачиваюсь, иду по переулку. Конечно, многое изменилось, как без этого. «Снова ветер знакомый и сладкий, вновь летит на меня всадника длань в железной перчатке и два копыта его коня». А на меня вот-вот вылетят очертания знакомых домов, но что-то их нет, может память, все переиначила? Нет, их просто больше не существует. Пустота, впервые пустота. Потом уже я мог бы обозначить подобное ощущение. Как будто бы из тебя раскаленными клещами вынули детство.
Через некоторое время я обнаружил, что опоздал лишь на две недели. Если бы знать…
Мне сказали, что вы, господин инвестор, хотите построить на руинах моего детства огромный комплекс из стекла и бетона. Я думаю, что это здорово, наверняка, лучшие архитекторы работали над проектом его создания. Я уверен, что такой человек как вы собрали только лучших представителей своего дела, а вы не пробовали построить его в центре Барселоны на месте дома Мила, или Саграда Фамилия. Зачем этот долгострой Барселоне? Ну, согласен, это я махнул. В Европе много городов с уродливой средневековой застройкой: вонючие заплесневелые стены XVI века, зачем они таким прекрасным городам, как Неаполь, Нарбонн? Давайте вместе построим там комплекс «Пять столиц». Или почему бы вам в Венеции не засыпать несколько каналов и застроить освободившееся место в лучших традициях современной архитектуры?
Отрадно, что не одному мне жаль эти старинные кирпичи. Многие люди приходят защищать оставшиеся домики как раз из соображений их ценности, но вы натравили на людей своих цепных псов, которые готовы есть из ваших рук. Что ж это тоже приятно, значит вы уважаемый человек, многого в жизни добились. Поверьте, я не осуждаю вас, может, вы тоже жертва и все понимаете, но иначе уже не можете. Смотрите, как замкнулся круг. Мы жертвы друг друга. Вот вместе с нами стоит пожилой священник – настоятель храма-свечи. Не так давно, как мне рассказали, ему тоже пришлось чуть ли не силой освобождать этот храм от реставрационных мастерских, которые и сами рады были покинуть святое намоленное место, но никто не предоставлял им другого помещения. Некоторые из стоящих под проливным дождем людей тогда были на стороне мастерских, осуждали батюшку, а теперь стоят с ним плечом к плечу. Кстати, кто-то подсказал священнику этот хитрый ход: занять храм ночью. Тогда справедливость, кажется, восторжествовала. Верующие получили постоянное место для проведения богослужений, мастерские всё же переехали в другое здание, но где-то осталась маленькая червоточинка. Как иначе можно объяснить, господин инвестор-застройщик, тот факт, что спустя недолгое время задворки храма с милыми сердцу домиками были стерты с лица земли. Кто же подсказал пожилому батюшке тот интересный ход? Я ничего не утверждаю, меня в то время вообще в городе не было, просто рассказывает окрестный люд, размышляет. Я это к чему? Еще раз хотел бы вам сказать, что все мы жертвы: и я, и вы, и священник. Кстати, когда я вырос, я узнал, что означает термин «Кадашевская», кто здесь жил. Оказывается, никакие не люди-жуки, сейчас я вам расскажу, вдруг, интересно. Очень давно в этом месте селились мастеровые люди, изготавливавшие бочки, кадки. Они и звались кадаши, но спустя некоторое время на их место пришли царские ткачи, Кадашевская слобода, сохранив свое прежнее название, превратилась в своеобразный город в городе, где, дорогой инвестор, царил матриархат. Удивительное для средневековой России явление. Управляла всем в слободе главная ткачиха, которой мастерицы несли свои работы, а уж она сама ходила во дворец представлять их. Некоторое время Кадашевская слобода была самой богатой в городе. Именно благодаря щедрым заработкам ткачей был построен храм-свеча, а вокруг него – богатейшие палаты, которые теперь превращены в кирпичную пыль.
Давеча, когда мы всю ночь под дождем стояли, защищая обломки нашей памяти, готовые к тому, что в любой момент вы спустите на нас своих цепных псов, продавцы из соседнего магазина предложили нам свой магазин в качестве крыши над головой, пели, в том числе и для нас, свои народные песни под гитару (а продавцы эти – вовсе не москвичи и даже не русские). Они вынесли нам нехитрые картонные коробки, чтобы уставшие женщины – среди нас было много женщин, в основном молодых, – не сидели на холодном асфальте. Для этих людей, возможно, непонятно, что именно мы пытаемся защищать, но они поняли, что защищаем мы свое родное – то, что было до нас и должно быть сохранено для детей. Всё хочется спросить, но как-то неудобно, наберусь смелости: у вас есть дети? Что бы вы им показали? Наверное, в нашем городе уже ничего, кроме Кремля и Красной площади… Покажите им Рим, покажите Неаполь, Женеву. Готов провести экскурсию для ваших детей по центру маленького европейского средневекового города. Думаю, я смог бы убедить их провести рукой по искривленной убогой стене в переулке Равелло – стене, к которой в жаркий августовский полдень прислонялся сам Вагнер. Думаю, что Равелло вы не найдёте ни на одной хоть сколько-нибудь значимой карте, но там стоят эти кривые домишки, подобных которым в нашем городе уже не сохранилось. Заметьте, я все же говорю «в нашем городе», потому что хочу, чтобы он стал вашим тоже. Не просто местом обитания, местом, которое, как сигаретную пачку после того, как из нее вынут последнюю сигарету, можно смело отправить в урну, а потом купить новую, но именно городом, которым будут гордиться те, кто придет после вас. Я думаю, что американцы совсем ничего не знали про древний японский город Нагасаки, который для них был именно сигаретной пачкой…
Я точно знаю, что ночью в переулке возле храма-свечи стояло много народа, которые появились на свет далеко от этого места, но они сумели почувствовать свое с ним единство. Хотя я очень долго отсутствовал, непростительно долго, у меня еще есть адреса, где сердце сжимается, и на глазах появляются слезы, я боюсь вам их называть, вдруг, завтра вы решите лишить меня последней опоры в моем родном городе. Я специально целый день ходил по улицам, проспектам, шоссе. Многое из моей юности осталось прежним, но прежнее это сокращается, как мне говорили, не по дням, а по часам.
Вы скажете, что я законченный ретроград. Отнюдь, мне очень нравятся многие современные постройки. Как это называется, хай-тек? Но есть всё же места, которые должны оставаться такими, какими их увидели наши предки. А еще, у меня есть замечательный знакомый, он садовник, живет в пригороде Рима. Его зовут Бенито, прямо как диктатора. Хотите, я вас с ним познакомлю? Ему уже за 70, он тощ, словно палка, угловат, вечно курит свою противную сигарету без фильтра из какого-то дешевого сорта табака. Так вот, Бенито ухаживает за старинным садом, где деревьям по 300 лет. Каждое утро он обходит своих питомцев и разговаривает с ними, будто с людьми, кажется, он, и имена им дал. Помню, один раз за какой-то надобностью пришлось спилить одно из деревьев. Старик тогда надолго попал в больницу. Сердце у него совсем слабое, а еще у Бенито перед домом красивые цветы. Он говорит, что цветник на этом месте уже много десятилетий, но старый садовник никогда не думал, что здесь можно посадить что-то более полезное, чем цветы, или сделать пристройку к дому, которая, кстати, совсем бы не помешала этой лачуге. К сожалению, теперь в Замоскворечье не увидишь цветников. Я специально искал, а в моем детстве они еще были. Почти не осталось и архитектурных цветников – говорят, земля здесь очень уж дорога. Согласен, для меня она вообще бесценна. Когда я увидел, что от детства моего осталась груда битого кирпича, я хотел сразу же уехать из этого города, он показался абсолютно чужим, холодным, но теперь я решил остаться, некуда бежать все равно дороги ведут сюда. Останусь для того, чтобы Вы не захотели больше уничтожать эти стены, а полюбили их, или хотя бы смирились.
Контактный телефон общины храма в Кадашах – 8-917-571-80-20.
ОРГКОМИТЕТ: WWW. ARCHNADZOR.RU, 8-916-631-36-10
«Еврологистика-М» – сборные грузы доставка 55
http://elogisticm.ru/
[Закрыть] подбронее на сайте
22
http://top.mail.ru/jump?from=74573
[Закрыть]
Андрей Смирнов «ПРЕКРАСНОЕ ЖЕСТОКО»
4 ИЮНЯ ПРОЕКТ «Глеб Самойлoff & The MatriXX» добрался до Москвы. Программа «Прекрасное жестоко» была представлена столичной публике в клубе «Milk».
Проект интриговал и продолжает интриговать с момента объявления начала «боевых действий». Даже название несколько ставит в тупик. «Johnny Kidd & The Pirates», «Nick Cave & The Bad Seeds», «Sam the Sham & The Faraons» или «Экзич и Затерянные в космосе» – следующие после имени предводителя – «семена», «пираты», «фараоны» или «затерянные в космосе» предполагают некое расширение, дополнение, соратничество. Здесь же в содержание входит «Матрица». Сложно представить, что таким образом замаскировались музыканты. Стало быть, речь о том, что противостояние Матрице идёт уже на уровне личного, внутреннего?
«Глеб Самойлoff&The MatriXX» появилась на свет зимой этого года, вобрав в себя трёх участников последнего состава «Агаты Кристи» и гитариста «Наив» Валерия Аркадина. Но резкий старт группы всё равно впечатляет. Уже 20 апреля группа отыграла первый концерт тура «Прекрасное Жестоко» в Ижевске. Сама география тура довольно значительна – от Минска до Барнаула, и от Петрозаводска до Ростова, хотя аудитория неизбежно претерпевает изменения.
В репертуар команды вошли несколько песен с сольного альбома Глеба Самойлова двадцатилетней давности «Маленький Фриц» плюс свежий материал. Из наследия «Агаты Кристи» всего одна композиция «Порвали мечту», в драматургии концертов играющая роль своеобразной коды. Выход альбома «Прекрасное жестоко» запланирован уже на осень 2010 года.
Роспуск «Агаты Кристи» и выход на почти неизвестную землю – рискованный шаг с позиции менеджмента. Тем более, на фоне общего упадка интереса к концертам по причине кризиса, общественной инерции, отсутствия в России музыкального телевидения и в целом локальности музыкальных СМИ.
Но игра стоит свеч – первое ощущение, что Глеб Самойлов, что называется, «отвязался». То, что прежде сдерживало в «АК», в силу традиций группы, интересов и предпочтений брата, вышло наружу. И, видимо, невозможно было идти, например, параллельным сольным курсом. Потребовалось рождение нового проекта. В конечном счёте, значительный ленноновский манифест «Sometime in New York City» вряд ли был бы возможен при жизни «The Beatles».
За такую смелость можно простить неизбежные шероховатости дебюта. Тем более, по части, энергетики всё было более чем достойно. Несмотря на внешне схожие гитарно-электронные ориентиры поздней «Агаты Кристи», там всё было чинно, в чём-то даже академично. Кажется, что барабанщик Снейк даже палочками крутит бодрее.
«Прекрасное жестоко» – это цельное действо, начиная с роскошного концептуального «разогрева» – Вертинский, Эрнст Буш, марши, «How do you do, mr. Brown», «Рио-Рита».
В оформлении сцены с фирменным логотипом, преобладают чёрный и красный цвета; яростный свет; воинственные костюмы. Наконец, «Прекрасное жестоко» – не только песни, но уместные и важные стихотворные вставки.
«Неопостготика» – не без ехидства охарактеризовал стиль группы сам Глеб Самойлов.
«Модерн», – несколько удивлённо констатировал коллега. Самое интересное, что обращение к наследию начала двадцатого века сегодня происходит регулярно. Многие темы были по-настоящему не прочитаны, исчезли во вселенских катаклизмах, но оказались актуальны спустя десятилетия.
На московскую премьеру были приглашены Александр Проханов, Юрий Мамлеев и Эдуард Лимонов. Главный редактор «Завтра» оказался в командировке, Мамлеев приболел, Лимонов не дошёл. Но сам факт такого приглашения и более чем возможного появления – любопытный штрих к проекту, его ориентирам.
«Агата Кристи» многозначно подмигивала, выдавала запас почти романтической иронии с характерным для неё беспокойством. Здесь беспокойство, смятение уходит в беспощадность, появляется скальпель сатиры, радикальные настроения в полный рост. На бис «Глеб Самойлoff & The MatriXX» исполняет единственную песню, унаследованную из репертуара «Агаты Кристи» – «Порвали мечту» с гневными инвективами в адрес вселенского Вавилона. Но при всей необходимой и неизбежной агрессии здесь нет и быть не может прямолинейного примитива. «Матрица» пытается работать со всевозможными вызовами времени. Споры о том, как следует читать тот или иной пассаж, противоположные интерпретации провокационных жестов неизбежно будут сопровождать движение «Глеб Самойлoff & The MatriXX». Тем интереснее. Провоцировать – значит уже вытаскивать слушателя из уютного кресла, в котором его почти подавил наркотический телепоток.
Дебют проекта напомнил о легендарном издательстве легендарного Ильи Кормильцева, близкого друга Глеба Самойлова. «Прекрасное жестоко» – это современная культура на самом краю или в пограничном состоянии: ультракультура.
