355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юз Алешковский » Собрание сочинений в шести томах. т.6 » Текст книги (страница 11)
Собрание сочинений в шести томах. т.6
  • Текст добавлен: 14 октября 2016, 23:54

Текст книги "Собрание сочинений в шести томах. т.6"


Автор книги: Юз Алешковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

27

Видимо, из-за некоторой пресыщенности и просто любовной усталости в отношениях наших с Г.П. возник через полгода некий холодок спокойствия – слава богу, не раздражительности; ничего не поделаешь, говорил я себе, так бывает… по себе заметил, как недельная разлука перестает быть тягостно тоскливой нудою, но, наоборот, приносит нам обоим полезную передышку от чумовых страстей, сообщая необходимое в жизни чувство свободы и блаженство одиночества.

Г.П. весьма была обрадована и удовлетворена первой крупной моей сделкой с Михал Адамычем, о чем речь впереди; отлично прошла продажа нескольких вещичек, оцененных моим знакомым, очень серьезным знатоком антиквариата и драгоценностей; кроме того, я приобрел лично для себя (по отличной для Г.П. цене) пару перстней с камнями, выложив за них почти всю свою валюту из заначки, – жить стало гораздо легче, правда, не веселей; тайком я сделал это только потому, что Г.П. непременно пожелала бы сделать мне царский подарок, что было бы не в жилу моей совести и нраву; кое-кому из отъезжантов боданул кое-какие вещицы, бесстыдно выменянные шестерками свекра и его партийных боссов у подыхавших блокадников; так что Г.П., по ее словам, оказалась буквально на седьмом небе от свалившегося с него богатства; а мне пришлось взять законные проценты за комиссию.

Затем Г.П. попросила отвезти ее в церковь на Якиманке; там она купила целый сноп свечей, пахнувших теплом и воском сотового меда, а не казенно-присутственным стеарином… в тишине почти пустого Храма, переходя от иконы к иконе, бережно оплавляла концы свечей… их фитильки охотно приникали к уже горевшим фитилькам… загоралось новое пламечко, оно постепенно становилось синеньким посерединке, уютно ограниченным мерцающим нимбиком… потом ставила свечи в подсвечники, перед каждой иконой подолгу молилась во чье-то здравие, за чей-то упокой… слышал, как молила она простить и свекра, и себя, и своего алкаша, и Котю, и меня, и все поганое человечество вместе с самоубийственными для него самого безобразиями… потом поставила свечу Пресвятой Богородице и, нисколько меня не стесняясь, восславила Ее за дарованную бабью радость… когда мы вышли на улицу, Г.П., благостно вздохнув, сказала:

«Не могут быть такие состояния тела и души не ниспосланными свыше… слава Тебе, Господи, кажусь себе девчонкой… не выпить ли нам, милый Володенька, по бокалу вина?.. чур угощаю я!»

Вечером, на даче, я почти молитвенно приложился к отметинкам щербинок церковного пола на коленках Г.П. – к щербинкам милым, ощутимым лишь губами…

Вскоре, после разрешения кое-каких дел Г.П. отвезла меня и ту свою посольскую дамочку из шумливо чумеющего города на дачу; она смелела за рулем, когда я был рядом; по дороге то и дело проклинала чудовищные пробки и шустрые, явно бандитские джипы, просто-таки отшвыривавшие в стороны гаишников; Опс задрых, как только улегся на заднем сиденье, ибо обожал спать в тачке и правильно делал, что спал; однако при внезапном торможении, а также на крутых поворотах, он вскакивал и строго смотрел то в ветровое стекло, то в нашу сторону: мол, что за резкости, что за вертуханья, что за неполадки в движении?..

Дорожные сложности так злили Г.П., что она высказала фантастически смелую, явно невыполнимую мысль, словно была не водилой, а наиболее воинственной амазонкой давних времен.

«Если б на месте бывшего партократа находился какой-нибудь крутой умелец, а не пьянь уральская, то при нем урочьи похоронные шествия и катафалки, на корню убивающие время личной жизни рядовых водителей, вроде меня, по крайней мере, сделали бы упорядоченными, черт бы их всех побрал… бандиты друг друга заваливают, а мы, видите ли, должны мучаться… почему, скажите мне, Ельцин не может, как после войны кровожадный Сталин с бессердечным Жуковым, одним разящим ударом избавить порядочных граждан от основных паханов?.. это же канальи, разыгрывающие вакханалии на кладбищах… невероятно – ноге рядового человека уже не ступить в приличную могилу, а над бандитами возводят колоссальные куски мрамора, привезенного самолетами паханов прямо из Италии… не удивлюсь, если рядом с могилой свекра одному из таких отгрохают малахитовую глыбу… а гробы?.. каждый из них дороже крохотной конуры в экологически захудалом районе… ответьте мне: где мы живем?.. кажется, что нас окружают люди, в одночасье превратившиеся в акул, крокодилов, змей, шакалов, гиен и грифов… так где же мы живем, если не в настоящем бытовом аду?.. а Америка ссыт в потолок и называет этот беспредел перестройкой».

Я не мог не вспомнить, как однажды в бане шел в нашей компании разговор об удивительно непредсказуемых выкрутасах новых времен; неслыханные перемены радовали нисколько не обедневших и наворочавших суммы шустряков и, наоборот, удручали бывших номенклатурщиков из привыкших брать на лапу; кое-кто проклинал бездарных лидеров, разваливших привычный уклад жизни, за то, что не сделалась она менее адовой ни для миллионов работяг, ни для новых дельцов, сутками торчавших в своих ебаных офисах, не видевших нормальной жизни, страшившихся рэкетиров, хватавших от всего такого инфаркты с инсультами, если не пулю в лоб… на хер, говорят, нам такая свобода… мы, мол, раньше меньше ишачили… рыло было в киселе, а в пятак не шибало вонючей, понимаете, проблемкой оттепельных отморозков… сегодня, управы на них нету, эти падлы могут лично каждого из нас завалить и вырезать на хер, скажем, сердце с яйцами, чтоб бодануть их жареным японцам в очках, бабло же просадить в казино у тех, кто руководит всей этой расчлененкой на своем мясокомбинате… да ебу я данный круговорот веществ в природе… ад прежнего типа был поклевей нынешней преисподней… о народе, ебена мать, надо думать, который не то что остался голым, а обшерстел без мыла, прям как орангутанг…

Михал Адамыч, как всегда, попробовал примирить споривших иронической байкой.

«Все, джентльмены, не так уж и страшно, если въехать в печальный факт того положения вещей, что жизнь на земле вообще нелегка, адских же обстоятельств в некоторых развитых странах тоже выше крыши на душу и на тело населения… худо-бедно, но застойный наш ад перестраивается… скажу больше, ему успешно трансплантируются некоторые райские качества… взгляните: почти не осталось чертей рогатых, ранее не смоливших свечки в ненавистных им храмах Божьих… видны и иные признаки прогрессивных перемен… больше того, многие адские стороны быта приватизируются… в прессе, с легкой руки Володиного дружка, пошел базар насчет попадания светоносной нашей страны под кавказо-мангальское иго… массе грешников можно выехать из российской преисподней в якобы забугровый рай, где ишачат почище, чем тут, правда, за приличные бабки и в более чистой окружающей среде… что касается духовной жизни, то, будем справедливы, власти не отняли выходных, наоборот, праздников у нас стало больше на душу населения, чем в Китае и полувырезанной Руанде… неукоснительно празднуем Новый год, затем Рождество, различные Хануки и Рамазаны… после дневных пыток в маслах кипящих, смело охлаждаемся льдами хоккея и фигурного катания… с суровым молчаньем на устах отмечаем даты рождения и смерти вечно живого – поэтому и незахороненного – любимого трупа палача собственного народа № 1… не следует забывать о Неделе Триумфа Семи Смертных Грехов… между прочим, каждому из нас дано почетное право на несение бессрочного наказания, объявленного делом чести, славы, доблести и геройства… ежегодно совершаем массовое переплывание Стикса, то есть туда – в честь легендарного подвига Иуды, и обратно – в честь его же суицида на осине… обе годовщины считаются одновременным историко-диалектическим событием, поскольку без одного из них никогда не было бы второго… а праздники убийства родителей и тринадцатого года, совмещенного с годовщиной начала империалистической войны, переросшей в гражданскую?.. всего такого не перечислить… извините, но на задворках сознания складываются еретические мысли, что таперича праздничных дней стало намного больше, чем самих грехов… нас поддерживает во дни сомнений и раздумий мудрый лозунг: «Кто всегда грешит, тот никогда не покается»… над колдоебинами отвратительных дорог висят портреты Каина работы известного академика мертвописи, с крылатой фразой первоубийцы – «Нашему брату к смерти не привыкать!»… а ведь мы не учли Дней Победы взяточников, людоедов, насильников, проституток, сутенеров, наперсточников, выделывателей паленого спирта, аферистов, строителей пирамид, мастеров военного искусства, растлителей, палачей, сочинителей ужастиков, псевдоясновидящих, блох, клопов, слепней и клещей желтой прессы, доносчиков, изобретателей ядов, создателей бактерий, конструкторов сверхбомб, бюрократов-садистов, юных расчленителей трупов, торгующих ВОГами (внутренними органами граждан)… не забудем День Неизвестного Скотоложца, виновного в варварском растлении юных поросят и козочек, а также в садистическом глумлении над старой черепахой, имевшей несчастье родиться в День Освобождения крестьян от крепостного права…»

«Это не страна, – привела меня в себя знакомая Г.П. Элизабет, Лиз, – это ранее неизвестный ни Богу, ни дьяволу, ни науке круг ада… совершенно не могу понять, как могли вы столько лет терпеть этот адский режим?.. мы, американцы, не потерпели бы его и года».

«Вот, не дай бог, попадете в лапы своих прекраснодушных утопистов, разных Ягод, Ежовых, политбюро, госплана, – сказал я, – мгновенно поймете, что с адом, построенным на крови и костях, невозможно бороться по одной простой причине: пикнуть не успеете, вам тут же заткнут глотку, потом сгноят в пустыне Аризоны или на урановых рудниках».

«Ну, знаете, такого никогда не допустят ни наша Конституция, ни религия!.. вы очень плохо знаете наш народ, Владимир».

«Зато я представляю себе широту возможностей Гомо сапиенса, которого, если вы читали Достоевского, хотели всего лишь немного подморозить, затем так его переморозили, что три четверти века медленно он оттаивал и наконец-то отморозился… здравствуй, оттепель, здравствуй, старость счастливая, музыка Пахмутовой, слова дяди Степы».

«Вот именно, – продолжала раздражаться Г.П., – разве это не безобразие, которого не было ни при Достоевском, ни при красножопых виновниках народной катастрофы… подумать только – вокруг сплошные пробки, «роллс-ройсы» наезжают на «мерсы», «опелей» обгоняют «линкольны», убийства, разбой, рэкет, блядство… бывшие нищие жлухтают винище из подвалов кардинала Ришелье – пять штук баксов за бутылку… повсеместно разворовываются миллиарды, взятые в долг за бугром… менты бледнеют от страха перед урками… инфляция стала Гулливером, а народ лилипутом – вот что происходит… конечно, я за смертную казнь, но вы, господа и слуги народа, избавьте уж нас от показательных, как в Китае, телерасстрелов бандитов и мафиозников… поверь, Лиз, не одна я считаю, что только так, чисто по-китайски, можно ликвидировать отморозочно-оттепельную преступность на низшем уровне, а потом кончать с ней все выше, и выше, и выше, если, конечно, получится».

«Любишь кататься на русских горках – люби и на тележке их перевозить», – ввернула Лиз, поднабравшаяся нескольких наших чудовищно перевираемых ею пословиц и поговорок, типа «утро гораздо интеллектуальней бурной ночи», «сколько веревочке ни пролонгироваться, нефтяные шейхи, подкармливая исламский терроризм, качали и будут качать баксы из карманов налогоплательщиков».

Не знаю почему именно, но дамочка эта вызывала во мне отвращение – не стал бы ее пилить даже за ящик джина и коллекцию литовских твердокопченых колбас.

Наконец мы оказались на даче; забыл сказать, на ней при наших наездах в город оставалась сторожить пожилая тетка из соседней деревеньки.

Накрыли новенький журнальный стол, поддали; когда Лиз – фригидная, по-моему, серая мышка с нездоровой кожицей на мордочке – вышла пописать, Г.П. спросила:

«Какого черта, Володенька, так холодны вы с приличной, главное, необходимой для вывоза валюты и кое-каких моих вещичек дамой?.. будьте с ней, прошу вас, подобродушней».

«Послушайте, вы уверены, что эта дама вас не кинет?»

«Святые угодники, это очень приличная женщина, очень… интуиция никогда меня не подводила».

«Ваша интуиция далека от финансовых дел… прошу вас, пожалуйста, не доверяйте этой Лиз».

«Вы несказанно меня расстроили, но как же мне теперь быть?.. если я доверяю, то проверять – не в моих правилах».

«О'кей, положитесь во всем только на меня, повремените с рискованной передачей Лиз всего, что имеете… во-первых, я поговорю с крутым покупателем на все остальные ваши вещички, затем гарантированно перепулим валюту… проверку Лиз беру на себя».

«Володенька, поступайте как знаете, больше я не думаю ни о чем… быстро поцелуйте, только так, чтобы я задохнулась от счастья… потом мне необходимо ожить для дальнейшей жизни с вами и устройства Котиной судьбы».

Между прочим, Лиз так долго курила на терраске, словно добивала свеженачатую пачку; нет, решил я, даже с Моной Лизой, если б такой же была она дымягой, ни в жисть не трахнулся бы, – это же не женщина, а гунявая консервная банка, провонявшая тремя поколениями окурков.

Потом все мы снова поддали, побаловались икоркой и родимой, которая получше норвежской, семгой, как сообщила Лиз, «посольской торговой точки из»… потом поочередно помлели в танго… надо сказать, не лицо, но тело у серой мышки было вполне стройненьким, вполне выхухолевым, только вот слишком мускулистым, как у мужичка, который старательно компенсирует накачанными до отвратительного выгибона бицепсами неудачную свою низкорослость и общую корявость тела… ни хера не поделаешь, раз там у них, согласно Котиной частушке,

 
все устои задрожали
все болты расслабились
бабы шибко возмужали
мужики обабились…
 

Мышка явно ко мне липла, но я решил уйти в глухую стратегическую защиту, заняв прочные оборонительные рубежи, – так выражаются большие мастера презираемого мною до блевотины «военного искусства».

Совершенно неожиданно завалившись на дачу, выручил меня Эдик, хозяин мебельного… терпеть не могу неожиданных визитов… Лиз, вдрабадан уже косая, набросилась на него… я был спасен от приставаний и ясных намеков на штурмовую групповуху.

Бутылки шампанского, которые приволок незваный гость, так и выстреливали пробками в потолок, прямо в то место, где хранилась моя заначка; выбрав момент, я попросил Эдика, разобравшись с Лиз, бесшумно слинять… с меня, говорю, пузырь коньяка за выручалово, подробности при встрече… но будь осторожен: связишка с забугровым кадром чревата хвостами и прочей головной болью.

«О каких ты на хуй базаришь хвостах, когда мой первый «замок» – подполковник с Лубянки, а его законный брат не последний кадр в Моссовете… тут не хвостов трухать надо, а нежелательной флоры, типа входить придется в дамца не на босу ногу, как в супругу, а в калоше… с другой стороны, если рассуждать бздиловато, то при невезухе и на родной сестре схватишь, а если уж повезет, то словишь мандавошек даже на порносайте».

Начисто вырубившуюся Г.П. я уложил в спальне; Эдику с Лиз предназначался громадный письменный стол в бестолково разграбленном и захламленном кабинете бывшего литгенерала.

Я выгулял на ночь Опса… посмотрели мы с ним на звездочки, а со звездочек, хотелось верить, смотрели на нас с Опсом тамошние небожители, но тоже, разумеется, ничего не видели, кроме точечки земной, в ночи горящей… и сами с собой всплыли в поддатой репе две Котины строфы…

 
душе любезен путь существованья
и кожа тела тленного мила
обетованны наименованья
как корни кроны одного ствола
есть пламень и эфир вода земля и воздух
божественно равны и свет и тень
в зеленой мгле горит звезда березы
сияют огоньки небесных деревень…
 

Насмотревшись на небо, улегся рядышком с первой в жизни женщиной, не хотелось расставаться с которой ни днем ни ночью… Опс устроился у нас в ногах… задрых я, прикрыв ухо подушкой, чтоб не слышать диких взвоев, стонов и надрывных воплей Лиз, очень уж неприлично старавшейся быть услышанной тупыми парнями всей земли, ранее ею пренебрегавшими.

Поутрянке мне сразу же стало ясно, что, судя по взглядам, Лиз, проснувшаяся на письменном столе и постанывавшая с похмелюги, пыталась допереть: кто именно ее трахнул?.. с перенаподдававшими дурехами чего только не бывает, но мне это было на руку; потом обе дамы мурлыкали о каких-то своих делах, чистили перышки и лакали крепчайший кофе; Лиз внезапно заговорила о перевозке ценностей… я, мол, очень рискую, Галина, но ради тебя готова плевать на все ваши и наши законы; я быстренько смотался на чердак – достал из загашника пару северо-корейских прессин баксов – специально для проверки Лиз «на вшивость»; я их – на всякий пожарный – буквально за копейки приобрел у одного ничем не брезговавшего фармазона и наркомана; он вскоре врезал дуба от перебора дури.

Приятно, думаю, будет с большой пользой для крайне доверчивой Г.П., переоценившей на этот раз мощь своей интуиции, предотвратить явно не первое и, видимо, не последнее наглое кидалово Лиз… я без всякой интуиции чуял это так же верно, как Опс унюхивает за три версты запахи колбаски и сосисок… прихватил для Лиз и тройку внешне безукоризненно, достойно и старообразно выглядевших, однако тоже фальшаковых досок, при покупке которых, дело прошлое, приделал мне заячьи уши один поганый козел… вскоре был он повязан ментами, а в зоне его отпетушили… слишком насолил, идиотина, многим людям, так что жадность фраера сгубила… гуляш из таких засранцев – любимое ее блюдо… что говорить, недоброе делалось дело, но не пропадать же, думаю, зазря злу, выдававшемуся за добро тем фуфлошником… и не поощрять «участливую» дамочку к очередной подлянке.

Хорошо, что отвязанная шустрячка Лиз вскоре отваливала в Штаты; это избавляло меня от разведения флиртовых соплей; вручая посылочку, нарисую вид, что мы с Г.П. загруживаем ее с дружеской верой, надеждой и личной моей любовью… о ней, шепну на прощанье, непрестанно буду перед сном мечтать, с трудом, дарлинг, воздерживаясь от мастурбейшн… более того, настою на том, что раз в неделю будем сходиться по телефону и балдеть на расстоянии, терпеливо доводя себя до одновременных оргашек, как рекомендуют крупные сексологи и сам доктор Спок…

Лиз окончательно уверовала, что трахнул ее я… она была в восторге и от перспектив, и от моего чудесного английского… чутье меня не подводило: стандартная крыска… в этом смысле был я битой рысью и тертым тигром родимых джунглей… у нее, положившей чужую посылочку в сумку, был вид необыкновенно удачливой бабенки, словно бы выигравшей на ипподроме, главное, восторженно захваченной не таким уж и редким в людях чувством безнаказанности, к тому же порожденным предвосхищением дармовой прибыли… ее просто-таки распирало не от слепого ночного секса и не от крепчайшего утреннего кофе, а от будущей, легко удавшейся подлянки; иногда она, словно бы невзначай, говорила, что дружба с нами – лучшая для нее благодарность; я, мол, всегда готова нарушить закон ради помощи людям, пострадавшим от глупостей бездарнейших властей.

Г.П. я попросил звякнуть и сказать Лиз, что передам ей всего лишь свою ценную посылочку, поскольку писатель летит спецрейсом в Штаты вместе с делегацией чинов законтачить мир-дружбу с Международным пен-клубом и может вывезти отсюда даже шапку Мономаха и один из сменных мавзолейных трупов… так, мол, и так, прости, пожалуйста, спасибо за готовность помочь… а Володе ты окажешь бесценную услугу…

Словом, как я задумал, так оно и вышло; в премилом одном кабачке мы были с Лиз одни.

«Ты, – говорю, – для меня, Лиз, настоящий сексуальный ленд-лиз, храни денежки или дома, или в банке… доски пусть ждут моего приезда… а я тут заработаю раз в пять больше и тогда нагряну».

Наговорил я ей с три телеги нежностей и расписал массу наших общих планов… передал фальшаковые баксы и доски… по сиянию кайфа на лице глуповатой и подлой фармазонки видны были все ее мыслишки, все образы предстоящей удачи… обмен «форда» на «мерса», выкуп дома, заказ у итальяшек мебели не хуже, чем у этих реакционеров в их хибаре… и вообще, в гробу конкретно я видала гнусных русских вместе с их загадочной душою… они умеют только воровать, пьянствовать, ебаться с малознакомыми иностранками и между делом нагло обжирать, гнусно раздевать Америку… этим неисправленным вшивым каторжникам необходим не вечно поддатый Ельцин, а совершенно трезвый Сталин разлива тридцать седьмого года…

Мы проболтали часа полтора.

«Володя, – говорит, – у вас такое произношение, знание идиом и нашего сленга, что не шпион ли уж вы, потерявший работу в связи с перестройкой?»

«Шпионы, Лиз, насколько я знаю, не ведут себя столь открыто… пардон, но я всего лишь бывший вундеркинд, ныне бизнесмен в стране, не имеющей, в отличие от вашей, новых просвещенных законов, гарантирующих неприкосновенность частной собственности и защиту прав частного предпринимательства».

Перед уходом Лиз пожелала увезти с собой бутылку «Хванчкары», которую, по ее словам, обожал великий полководец, корифей наук, а также палач всех времен и народов; я заказал пару бутылок, преподнес, после чего заспешил на необходимую деловую встречу с улетающим в Париж Монаховым, добрым моим знакомым; я подвез ее до дома на Кутузовском; мы распрощались самым горячим образом; пришлось полобызаться, лобызалась она – что надо.

Странное, подумалось мне, положение: при праздных планированиях чего-либо заведомо несбыточного в арсенале лжи всегда оказывается гораздо больше фантазий и разного рода измышлений, чем у совестливой правды, постоянно считающейся лишь с реальностью, какой бы ни была она – бедной и скромной, а то и богатой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю