Текст книги "В краю Сорни-най"

Автор книги: Юван Шесталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Чего ты удивляешься? Не надо удивляться. Богатым стать мечтал. Обыкновенным богатым. Таким, как Яныг-пуки. Сытой жизни каждый хочет. А другой мечты у нас и не было. Колхозы, социализм – это потом появилось. А тогда… что там говорить!

Видят люди: хозяйство наше в гору пошло. И лошадь появилась, и коровка, и овцы. Братишки и сестренки проворны в работе. Глядя на нас, и отец стал подтягиваться. Стыдно старому манси быть ребенком у своих детей.

И вижу: со мной стали разговаривать даже старики.

Стал на меня поглядывать и сам шаман. В гости приглашает. Убивают белую лошадь – это лучшая жертва духам, он просит помочь. Я покрываю лошадь священным ковром и веду ее в южный угол шаманского дома. С трепетом вслушиваюсь в таинственные слова молитв и заклинаний. Причудливые видения вижу, как во сне. Духи мне являются. Они такие же, как и люди. Только маленького роста. Чуть побольше белки и поменьше соболя. А одеты они, как древние богатыри: в собольих шапках, в кольчуге, у них сабли стальные да лук со стрелами. Теперь-то знаю, что у меня была какая-то болезнь. А тогда… Трясет меня, а люди думают, что в это время меня посещают духи. Если буду верным старому шаману, духи смогут открыть желание неба.

Учили старики, посвящали в священное таинство, Но посредником между Небом и Землей мне стать не суждено было. Пришла новая жизнь.

Слышим однажды: «Царя больше нет!»

«Революца!» – говорят.

Кто такой Революца? Если человек, то какие у него глаза, руки, голова? Головой он силен или руками? А есть ли у него сердце? Можно ли с ним договориться лесным людям? Ценит ли он мех соболий, горностаевый и беличий?

Кто такой Революца? Если он дух, то какой дух? Черный или белый? Злой или добрый? Какую жертву он просит? Большую или маленькую? Жертву с кровью или без крови? Откликнется ли он на молитвы? А может, как многие духи, на жертвоприношении побывает, полакомится кровью и улетит, не оказав помощи страдающим?

Кто такой Революца? Неужели и вправду этот дух – красный? Разве такой бывает? Никогда не было такого духа! В видениях великих шаманов не видано, в сказках-былинах не слыхано! Откуда выплыл? Чего он хочет? Куда поведет людей? К добру или злу? Но тогда он был бы белым или черным! Нет! Это новый цвет. Непонятный для таежников цвет. Надо узнать его. Надо быть очень осторожным, чтобы не спугнуть. Не настроить бы его против таежных людей!

Кто такой Революца? Самые противоречивые слухи доходили до таежной деревеньки Хомрат-паул, запрятавшейся от недоброго взгляда среди снегов и тайги дремучей.

Сначала говорили, что Красный дух победил Белого царя. Но этому никто не поверил.

Сам Мирсуснэхум вот уже несколько веков ведет борьбу с духами Белого царя и не может победить. Неужели какой-то никому не известный Революца сильнее оказался? Как он мог победить самого царя? Никто из манси и хантов не знает.

А царя знали. Царь любит ясак, соболя любит. По пять соболей с лука (с охотника) надо было давать да еще на «государевы поминки» – на подарки царю мех нужен. Не забудь также попа, воеводу, старшину. А забудешь – высекут, и ясак увеличится.

Если соболя нет – лисицу давай. Куницу, бобра, белку, горностая давай, царскую «соболиную казну» пополняй.

А коль ясак платить не будешь – кандалы железные тебе наденут. И будешь в них, пока сородичи твои не внесут в «соболиную казну» мех.

Такие кандалы есть в Ханты-Мансийском краеведческом музее. Поржавели они. Сам видел…

По сказаниям и священным песням, – продолжает отец, – которые вам уже недоступны, я знаю: таежный охотник и бедняк рыбак не раз брались за трехгранные стрелы и поднимали рогатину на белого царя, как на зверя, чтобы освободиться. Но те сказания и песни кончались так:

«Горе! Горе!» – повторяли печальным шепотом в народе.

«Горе! Горе!» – лес шептал.

«Горе! Горе!» – пели птицы.

«Горе! Горе!» – зверь таежный говорил языком своим звериным.

И вдруг – Революца.

«Неужели ясак больше платить не надо?! – удивляются старики. – Неужели кто-то услышал наши вековые молитвы? Неужели царя не будет?!»

Слышим: и попов не будет!

Царь, как бог, его никто из манси не видел. А поп – рядом. На рыбалку пойдешь – дай ему осетра. На охоту пойдешь – дай ему соболя. Святой дом с островерхой крышей, церковь, надо строить – деньги дай…

Мы – язычники. Добрым и злым духам верили, им поклонялись, прося удачи на охоте и рыбалке.

А поп учил Христу кланяться.

Нашего идола, если не поможет на охоте, на рыбалке, можно утопить в реке, разрубить топором, сжечь на костре. А с Христом так не поступишь. Перед ним надо быть смирным, покорным, терпеливым.

И что за бог? И что за вера такая?! Терпеть – еще можно. Но смирным будешь – зверь тебя сомнет! И для покорности ли на свет человек рождается? Нет! Чудна́я вера! Непонятная!

Поп крестил северян под дулами пищалей, разрушал священные капища, бросал идолов в огонь. Это еще ничего! Тех, кто в святой дом ходил, для виду поклонялся Христу, а потом шел в лес к своим богам, били попы плетьми. И это еще ничего!

А вот когда святой отец мошенничать начинает, то какой он «святой»?

Неужели и попов не будет?!

А о купцах и говорить нечего. Купца по-мансийски называли: «ва-та-хум» – «на берегу караулящий».

Возвращаешься с рыбалки – он тебя на берегу подкараулит. С охоты возвращаешься – мимо него не проедешь.

В начале каждого года в Березове, в Обдорске (ныне Салехард), Сургуте ярмарки были. Поедешь на ярмарку, а по дороге тебя встречает приказчик-зазывала. У него вино, и зовет он тебя в дом купца.

Переступишь порог, под ноги торговцу бросаешь связку песцовых шкурок. Это подарок хозяину. Был такой обычай. Придумал его сам купец.

Потом он отдаривал: бусы дает, перочинный ножичек, карманное зеркальце… С улыбкой преподносит тебе чарку водки, вторую. Лишь после этого начиналась торговля. Хмельная торговля. Золотой мех за безделушки плыл в руки хозяина. Ох, и хитрый же он!

Кто посмышленее, тот предпочитал торговаться с хозяином в его лавке или в амбаре.

Но это не спасало. У купца есть книжка. Толстая она. Там долги записаны. Долги давно умерших родителей.

А имена покойных священны. Разве будешь тревожить их память? Не споришь с купцом. Несешь ему шкурки, оленину, рыбу. Годами носишь – и все должник. За дорогой мех купец платил не деньги, брал его в обмен на хлеб, ситец, водку, топоры, ножи, котлы. За бесценок забирали купцы пушнину…

…Об этом я знаю из книг.

Купцы Новицкие за пушнину платили вдвое и втрое ниже обычных цен. Так, в 1876 году они заплатили охотникам за партию белок две тысячи рублей, а продали ее за семь тысяч рублей, положив в карман пять тысяч рублей чистой прибыли.

За пуд хлеба, стоивший 30 копеек, они брали с тех же охотников по 1 рублю 20 копеек. За пуд соли, стоивший 80 копеек, брали 2 рубля 40 копеек. Фунт махорки, стоивший две-три копейки, продавали за полтинник.

Надо ли объяснять эти цифры? Ясно одно: для охотников и рыбаков Севера купцы были кровопийцами…

– «Новая жизнь пришла – и старшин не будет!

Новая власть пришла – инородческих управ не будет!» – слышим мы опять.

Неужели и это правда?!

Старшина! Хоть он и манси, хоть он и ханты – да не свой! Хуже попа он, наглее купца он!

Он – и лиса, и росомаха, и волк. Все звери в нем одном живут. Знал старшина, что медвежьей лапы боялись манси и ханты. И собирал ясак перед медвежьей шкурой. Будто бы медведю. А медведь по мифологии ханты-мансийцев – верховное божество, хозяин тайги. Манси и ханты ему не солгут и соболей-куниц в казну отвалят. И старшине – тоже, и попу – тоже.

А умрет старшина – на его месте будет его сын или брат. Вечным казался этот старшина, которого надо одаривать мясом, рыбой, мехами…

И вот радостная весть.

Решили узнать, правда ли все это. Любопытные поехали в Березово. А там и на самом деле новая власть. Революционный комитет. «Рабочий союз», Красная гвардия… Руководил ими Тихон Сенькин. Большевик! Его именем теперь одна из улиц Березова зовется… Легендарный человек. За счастье Севера жизнь свою отдал. И наши потомки его имя будут помнить…

Горячо встретили северяне весть о Великой Октябрьской революции. На борьбу за Советскую власть раньше всего поднялись жители крупного села Самарово (ныне город Ханты-Мансийск), где беднота на своем собрании 2 января 1918 года постановила признать власть Совета Народных Комиссаров.

В Березове под руководством большевика Тихона Сенькина объединились беднота и демобилизованные солдаты и в конце января 1918 года организовали Революционный комитет и «Рабочий союз», в который вошло около 500 человек. Опираясь на «Рабочий союз», Березовский Совет рабочих и солдатских депутатов в марте 1918 года взял власть в свои руки. Уездная, земская, инородческие и родовые управы были упразднены. Подобное же происходило и в других местах Севера.

«Два начала на Земле – день и ночь, волки и олени. Зло с добром, как волк с оленем, всегда враждуют», – так и в сказаниях говорится. Волка кормят волчьи ноги. И зубы у него, как железо, охраняют волчье логово. Олень же беззащитен, как простой рыбак перед купцом, как охотник перед сборщиком ясака…

Волк свое логово без борьбы не уступит. И правда: купцы, попы, царские чиновники, родовые старшины стали защищать свое логово, бороться с революцией стали.

И на нашем Севере, где лишь вьюга шумела, будто опять проснулись отыры – богатыри из сказаний, и на снежных просторах наступило героическое время. Простые люди – Данила Никитин, Иван да Михаил Ламбины, Павел да Гавриил Коневы, Михаил Чупров – самыми храбрыми отырами прослыли, вместе с Тихоном Даниловичем Сенькиным Советы организовывали, бойцами Красной гвардии были.

А бывшие богачи недовольны, топоры точат, случая ждут. И вот царский адмирал Колчак объявил себя правителем Сибири. Потянулись в Омск, где засел Колчак, бывшие офицеры – сынки богачей. И оттуда пошли по Сибири карательные отряды белых – врагов революции. По Оби и Иртышу на пароходах плавали. К пароходам были прицеплены «баржи смерти». В них бросали большевиков, руководителей Советов и всех, у кого сердце к большевикам склонялось. О, все было! Кровь лилась. Зимой в проруби бросали, шомполами били. И позверствовали же белые!

Из отряда Сенькина многих схватили. Их помнят люди…

А иные в тайгу ушли, красными партизанами стали. Не сразу все поняли манси и ханты. Верили еще шаманам. И все же чуяли, на чьей стороне правда. С царем боролись красные. С купцами боролись красные. Поэтому бедные ханты и манси в партизаны уходили.

Все знают ханты Луку Ернова. С восьми лет батрачил. И вот, когда пришли в деревню красные партизаны, Лука попросился в отряд. Посмотрел командир на худенькую одежонку Луки и сказал:

«Да, одежонка у тебя на рыбьем меху. А впереди у нас дальняя дорога – мороз, тайга, белые…»

Но Лука встал на лыжи, тысячи километров прошел с отрядом, воевал с белыми, контрреволюцию давил. А потом, когда не стало на Севере белых, он пошел вместе со всем отрядом на запад, белополяков бил. Сказывают: однажды он захватил пулемет врага с двумя пулеметчиками. Шли красные в наступление. Но строчил пулемет врага, и каждый раз приходилось отступать. Лука Ернов – охотник. Он знал: на зверя надо идти не прямо, не с ветреной стороны, а в обход. Подкрался к пулемету сзади и заставил его замолчать… Потом большим человеком стал Лука Ернов, секретарем окружкома партии работал, депутатом Верховного Совета СССР мы его избирали…

…Мог бы отец спеть песню и о Платоне Ильиче Лопареве, красном партизане, командире экспедиционного отряда по ликвидации белого бандитизма на Севере. В его отряд и вступил ханты Лука Ернов. Тысячи километров прошли на лыжах легендарные богатыри Платона Лопарева. Шли по заснеженному Иртышу, Оби, Сосьве. Тысячи километров боев с белыми, борьбы с морозом, с вьюгой.

И песню о Павле Даниловиче Хохрякове, балтийском матросе, стойком большевике, организаторе Советской власти на Обском Севере. Он тоже погиб в борьбе с контрреволюцией.

Рука об руку с коммунистами сражались и первые комсомольцы края. В бою с белыми под мансийской деревней Карым-Кары погибла девятнадцатилетняя медицинская сестра Подгурская. Окруженная бандитами, она отстреливалась до последнего патрона. А в одном из боев на Обском Севере погиб первый хантыйский комсомолец Афанасий Соколков. Белобандиты вырезали его сердце и подняли на хорее.

Но никакие зверства не могли остановить победное шествие по Северу идей Ленина. То в одном, то в другом месте появлялись комсомольские ячейки. И это тоже песня, тоже легенда.

Председателем первой комсомольской ячейки в Самарове в 1919—1920 годах была Евдокия Михайловна Ершова-Чукреева. Медсестра военно-революционного отряда, организатор коммуны «Спартакиада», позднее председатель Самаровского сельсовета, она вспоминала: «Дружно работали мы, дружно и отдыхали, все вечера проводили в комсомольском клубе или в народном доме, ставили концерты и в других деревнях… Средства от платных мероприятий сдавали в «Помгол» – так сокращенно называли у нас комиссию по оказанию помощи голодающим Поволжья. Собирали для них средства и хлеб по деревням. Устраивали мы и субботники в пользу Красной Армии».

– Царя нет! Попов, купцов, старшин – тоже нет. А об этом давно мечтали манси и ханты.

Вы, молодые, не знаете священных песен хантов, богатырских сказаний манси. Слушали эти песни и сказания в турманколе – в темном доме – при закрытых дверях, при закрытых окнах. Свято оберегали от постороннего уха свою мечту. Ударял певец лапкой гагары – священной птицы – о бубен и пел: сказывал героическое сказание о жизни. А в жизни – два начала: день и ночь, олень и волк, добро и зло.

«Мирсуснэхум идет по земле и видит всюду одно и то же: горе народов. Поднимается в Верхний мир, к создателю Вселенной – Нуми-Торуму. Слушает Торум печальный рассказ отыра и за страдания и лишения обещает счастье народам. В Нижнем мире, в царстве мертвых, только обещает он им счастье.

«Что им радость в царстве мертвых? Что им поздняя награда? Ты дай им иную долю, если дать ее ты можешь», – говорит Мирсуснэхум».

– Молились люди всем злым и добрым духам земли. Но все было напрасно.

И вот произошло чудо: кто-то услышал молитвы людей! Кто-то исполнил мечту людей! Свершилось чудо!

Кто это сделал?!

«Ленин! Большевики! Революца!» – говорят люди.

Так я услыхал впервые о Ленине. Может быть, тогда я и задумался о своем батрацком детстве.

«Неужели, – думал я, – мои братишки и сестренки больше не будут платить ясак?» Тогда, наверное, я и решил, с кем мне идти.

«Едет Мирсуснэхум, видит: гора. Высокая гора, заснеженная. Долго ли, коротко ли поднимался по склону, наконец достиг вершины.

Там по белому снегу рыжими лисятами бродят стада звезд, на волнах облаков легкой лодочкой плавает месяц. И вдруг видит: какой-то старец запрягает в маленькую нарту собаку и едет к нему.

«О, Мирсуснэхум, внучек! Крылатой ли птицей принесен ты сюда, летающим ли зверем ты сюда доставлен?» – заговорил старец, подъехав поближе.

А борода у него белая-белая.

«Растущий человек разве ездит по одним и тем же местам, разве плавает по одним и тем же водам?» – отвечает Мирсуснэхум, не сводя глаз с удивительной нарты, где сияет солнце.

Сидит солнце в нарте, а собака его возит.

«Погоди, внучек! Ступай ко мне в дом. Будешь гостем. А я скоро вернусь».

Открыл старик двери, крикнул:

«Люди, не обижайте моего дитяти! Кормите, поите его!»

Старик уехал, а он остался.

Вошел Мирсуснэхум в дом. Ни души. Сел на лавку, думая: «Он сказал: не обижайте его… Кто меня может обидеть? Здесь никого нет!» И зоркие глаза его замечают в заднем углу кусок шелковой занавески. Шелк зашевелился. Стало невыносимо жарко.

«Умереть можно от такой жары!» – молвил Мирсуснэхум.

Шелк зашевелился опять. Стало прохладнее.

«Теперь хорошо!»

Шелк зашевелился в третий раз. Вышла девушка, поздоровалась и пошла на улицу. Принесла с улицы оленьей грудины, разрезала мясо и в котел кипящий опустила. И вот дымится душистое оленье мясо на блюде. На один край блюда кладет она женский нож, на другой – мужской со словами:

«Если думаешь обо мне – ешь!»

Как может Мирсуснэхум не отведать?

Ночью старик приехал домой, а наутро Мирсуснэхум говорит старцу: «Разреши мне, отец, повозить солнце!»

«Съезди, только в дела людские не вмешивайся. Солнце погаснет».

Запряг собаку, посадил в нарту солнце и поехал. Ездил, ездил, в одном месте посмотрел вниз. Видит, люди дерутся, отнимают друг у друга рыболовные угодья, охотничьи угодья. Думает: «Спуститься бы вниз, бедным помочь». Да вспомнил наказ старика, тяжело на душе стало, а что поделаешь: солнце-то одно. Подъехал к дому. Убрал солнце, сразу стемнело.

Утром старец спрашивает:

«Как съездил, сынок?»

«Так себе съездил. Бедных людей обижают, а помочь нельзя».

«Если бы и я так думал, не было бы на свете ни солнца, ни людей. Народ что делает, так и должно быть: он сам себе хозяин».

«Разные хозяева бывают и люди разные», – сказал Мирсуснэхум и вернулся на землю».

– Почему я стал коммунистом? – задумчиво говорит отец.

Есть у меня об этом своя дума. Может, потому я стал коммунистом, что оказался очень «соленым». Трудно было меня, упрямого, шаманам переварить. Они хотели, чтобы повиновался им, не думая. Хотя и грезил уже духами, но кое-что хотел понять.

А главное – я им не был «родня». Уж очень близко рядом стояло батрачье детство. Вспомню, как я гнул спину, как Яныг-пуки с шаманом хлебали из одной чашки, которую я подавал к столу, и во мне словно зверь какой-то просыпается. Становлюсь похожим на медведя, не вовремя разбуженного в берлоге. Неравным чувствую я себя с ними. И мне больно. Не по пути, значит.

Коммунисты… Далеко было мне до них. Ведь я хозяином мечтал быть. К тому же в нашей деревне коммунистов не было, как и грамотных. Но когда из района приезжали уполномоченные, они не только кричали до хрипоты в «мир-коле» – собрании, подобном митингу, но и тихо говорили с каждым и со мной тоже. Я мало что понимал в таинственных словах «колхоз», «коммунизм», но чувствовал, что эти люди по мне. Они такие же «соленые» и упрямые. И слова у них такие же огненные, как у шамана, но не усыпляющие. От этих слов мерещилась какая-то неясная еще жизнь, но ко сну не тянуло. Потому что коммунисты звали к деятельности, какой еще не знавали манси. А мне этого и хотелось. И закрутился я… И не жалею!

Спасибо! Я узнал такую жизнь, что вы мне еще не раз позавидуете!

В борьбе за лучшую жизнь для людей, а не только для себя есть сладость. Ее невозможно высказать словами. Почувствовать надо ее самому…

Отец надолго умолкает. А я думаю о великом человеке, с именем которого началась новая жизнь на Крайнем Севере.

Что такое Революция, кто такой Революция – понять неграмотным манси и ханты было трудно. А вот что есть такой человек по имени Ленин, который прогнал самого царя, прогнал купцов и попов, – было понятно: добрые богатыри всегда сражались за народное счастье. Только то было в сказках и легендах. А тут в жизни.

Песни о Ленине, сказки и легенды. Они звучат на необъятных просторах Крайнего Севера – на всех наречиях жителей тайги и тундры. У народов Севера есть легенды, в которых говорится, что Владимир Ильич побывал в их краю, заходил в чумы и юрты, беседовал с рыбаками, охотниками, оленеводами. Он создавал первые колхозы, зажигал электрический свет в дымных жилищах, строил больницы и школы. А детям советовал: учиться, учиться и еще раз учиться!.. «Ленин на Чукотке». «Ленин на Таймыре». «Ленин на Ямале»… Так звучат названия легенд, стихов, рассказов, картин, произведений мастеров-косторезов и резчиков по дереву. В Салехардском краеведческом музее можно увидеть картину «Ленин на Ямале», написанную старейшим художником и писателем Севера И. Г. Истоминым. На ней Ильич изображен одетым в меховую малицу оленевода-ненца.

А чукотский художник Вуквол резцом по моржовому клыку поведал о том, как Владимир Ильич вместе с охотниками и оленеводами на суровом арктическом побережье начал строить новую жизнь. Эта своеобразная запись народной легенды в виде картинок, выгравированных на полированном моржовом клыке, хранится в Музее В. И. Ленина в Москве.

Известно, что Ленин не бывал на Севере. Отчего же тогда создается полное впечатление физического присутствия Владимира Ильича в краю полярного сияния? Может, это действие всепобеждающих ленинских идей, которые перевернули, всколыхнули жизнь, застывшую, казалось бы, вечной мерзлотой на уровне каменного века?

Читая Ленина, знакомясь с его идеями преобразования Крайнего Севера, снова и снова чувствуешь, что так мог думать человек, который очень близко к сердцу принимал нужды и дела северян, который верил в светлое будущее этого края.

Говоря о Севере Сибири, отмечая, что «…на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость», Владимир Ильич задавал вопрос: «Мыслимо ли осуществление непосредственного перехода от этого, преобладающего в России, состояния к социализму?»[6]6
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, с. 228.


[Закрыть] и отвечал на него утвердительно, указывая при этом, что условиями для перехода докапиталистических отношений к социализму являются Советская власть и индустриальное развитие окраин, электрификация.

В речи на II конгрессе Коминтерна 26 июля 1920 года Владимир Ильич обосновал пути перехода отсталых стран и народов к социализму.

«Какие средства для этого необходимы, – заранее указать невозможно. Нам подскажет это практический опыт, – говорил он. – Но установлено определенно, что всем трудящимся массам среди наиболее отдаленных народов близка идея Советов, что эти организации, Советы, должны быть приспособлены к условиям докапиталистического общественного строя и что работа коммунистической партии в этом направлении должна начаться немедленно…»[7]7
  Там же, т. 41, с. 246.


[Закрыть].

И партия начала эту работу с первых же дней Советской власти. Только приходится удивляться, как в трудные годы гражданской войны Владимир Ильич находил время для таких вопросов, как освоение Северного морского пути, организация Ямальской экспедиции, начало строительства ряда портов, развитие рыбозверобойного промысла, изыскание нефти на Севере, где теперь открыты запасы черного золота!

Академик А. Е. Ферсман писал:

«Не только сама природа и ее промышленное использование были объектом изучения экспедиции – сами обитатели Севера во всем сложном многообразии их характера должны были явиться предметом исследования и охраны… Изучая уклад их жизни, организацию и обычаи, Северная экспедиция видела в народах Севера одну из производительных сил страны, на которую должно опереться новое хозяйство…»[8]8
  Ферсман А. Е. Русский Север и северная научно-промысловая экспедиция. «Известия», 1921, 25 декабря.


[Закрыть].

Владимира Ильича глубоко волновали судьбы малых народов Крайнего Севера. И примеров тому немало. В декабре 1921 года в разговоре с одним из членов экспедиции Внешторга Н. Н. Накоряковым (по партийной кличке Назар Уральский) Владимир Ильич придирчиво расспрашивал об условиях жизни манси, среди которых побывал Назар Уральский, об их трудоустройстве, неполадках и о том, что предпринимается Советской властью для разрешения сложных проблем их быта и труда. Назар Уральский, изучавший условия охотничьего хозяйства Сибири, побывал в районах рек Конды, Пелыма, Сосьвы, где живут манси.

«А когда В. И. Ленину стало известно, что ретивые молодые администраторы, опасаясь, чтобы оружием населения не воспользовались колчаковцы, отобрали его даже у всех местных охотников, что в корне подрывало экономическую основу их существования и угрожало голодной смертью, Владимир Ильич резко поставил вопрос: «А что вы-то смотрели, что делали для защиты людей, почему не жаловались местным властям, ну и даже в Москву?»

Вскоре конфискацию оружия отменили, пострадавшим от нее выдали новое оружие вместе с охотничьими припасами, улучшилось продовольственное снабжение народов Севера…»[9]9
  Чемакин А. Мулымья – земля расколдованная. Свердловск, Средне-Уральское кн. изд-во, 1965, с. 15—16.


[Закрыть].

Практическую работу по осуществлению ленинской национальной политики на Севере в первые годы Советской власти проводили Сибирское бюро ЦК партии и Народный комиссариат по делам национальностей, а позднее, с 1924 года Комитет Севера при Президиуме ВЦИК.

В 1922 году Наркомнац созвал конференцию народностей Тобольского Севера. Конференция избрала почетным председателем В. И. Ленина и послала в Наркомнац приветственную телеграмму:

«Созванная Наркомнацом конференция туземных народностей Тобольского Севера… под почетным председательством тов. Ленина первая в истории полярных народов, выявляя национальную волю, наметила пути широкого общественного творчества. Самоедская, зырянская, остяцкая, вогульская народности горячо приветствуют национальную политику Республики Советов»[10]10
  Великий Октябрь и малые народы Крайнего Севера. Ученые записки ЛГПИ им. Герцена, т. 353, с. 15.


[Закрыть].

Как было не приветствовать политику партии коммунистов, если северяне на деле ощутили разительные перемены в своей жизни!

В течение 1921 года Сибнацотдел добился отпуска 425 пудов муки для товарообмена с коренными северянами. А это ведь в трудный год для всей России! Всего за 1920—1922 годы на Север Сибири для снабжения местного населения было завезено продовольственных товаров более чем на два миллиона рублей.

Для народов Севера были созданы специальные хлебозапасные магазины, которые сыграли решающую роль в борьбе с торговцами, наживавшимися на труде северян. Эти магазины снабжали охотников, рыбаков мукой, солью, сахаром, чаем, охотничьими припасами. В случае стихийных бедствий и неудачных промыслов продукты питания выдавались безвозмездно или в кредит.

– Революция! Что она дала малым народам? – продолжает отец. – Бедняки почувствовали, что пришла своя власть. Ханты и манси, как и другие народы Севера, освободились от налогов. Открылись магазины. В этих магазинах можно было взять хлеб, соль, чай и другие необходимые продукты.

«Новая власть дает деньги на хлеб, значит, она хорошая», – говорили у нас на Севере.

Купцов, перекупщиков пушнины изгнали. Пушнину и рыбу стали принимать в «Интеграл». Так чудно кооперация называлась. Вместо водки и бус, которыми раньше одаривали нас купцы, «Интеграл» снабжал боеприпасами, продуктами питания, одеждой. Цены на мех стали постоянными, твердыми. Не так, как в старину: сколько захотел купец – столько дал.

Цены на рыбу с начала тридцатых годов были увеличены в два раза по сравнению с первыми годами революции. Интерес к рыбной ловле появился. В меньшей степени стали зависеть от удачи на рыбалке и охоте. В плохой год, когда мало добудешь, комитет бедноты поможет, ссуду продуктами, оленями, деньгами выдаст…

Кулаки и шаманы не могли уже безнаказанно хозяйничать. Вместо родовых старшин и родовых начальников манси и ханты избирали родовые советы и все вопросы жизни и быта решали на родовых собраниях. Это была переходная форма к обычным советским органам власти. Не простым был путь народов Севера к новой жизни. Из родового строя наши малые народы должны были шагнуть прямо в социализм. Шутка ли!

Об этом мы много говорили, спорили на окружных курсах, куда меня направили, как молодого коммуниста. Политике тоже учился. Знаю. Изменялась жизнь в тайге – другими становились и люди. Хозяевами своей земли стали чувствовать себя.

И вот в 1930 году был организован Ханты-Мансийский национальный округ. Это большое, историческое событие: у нас появилась своя государственность.

Простые рыбаки и охотники видными политическими деятелями становились. А пробуждала к политической жизни наша партия. Русские люди, коммунисты месяцами кочевали по тайге и тундре, ездили от стойбища к стойбищу, от деревни к деревне. Беседовали с рыбаками, оленеводами, охотниками, разъясняли задачи Советской власти. Всюду колхозы стали создавать. И для меня наступило горячее время.

Избрали меня председателем колхоза. Мне не только подарили свободу, но и власть. Вот это было труднее. Что делать с этой властью? В руках ли держать ее, людям ли раздать или запрятать так, чтобы никто ее и не почувствовал?! Мало кто знал, как правильно держать власть. На всей земле никогда колхозов не было. И такую жизнь мы начинали первыми. И, бывало, мы ошибались.

Не знаю, как вы поступили бы на нашем месте. Но нам пришлось не сладко.

Было и такое.

Пришло указание: «Скот должен быть общим, колхозным. И невода, и лодки…» Так и сделали. Весь скот согнали в колхозное стадо. Даже собак всем велел я сдать. Начали уже было строить собачью ферму. Да бумага пришла. Никто в деревне еще не мог читать. Послали в район за учителем. Приехал русский учитель и сказал: «В бумаге написано: «Перегиб!» Спасибо учителю. Разъяснил нам не только это. Остался в нашей деревне. Сколотил из досок парты. Стал учить наших детей. Спасибо ему, русскому учителю! Это он тебя сделал думающим, большим человеком сделал…

* * *

Отец замолчал, а я вспоминаю моих школьных учителей. Они мне и моим сверстникам открывали глаза на мир, каждый день дарили новое чудо. И кем бы я был без них?!

Учитель на Севере – волшебник!

За окном ходит долгий зимний вечер. Ступит он на снежинку – слышится хруст. Прикоснется к ветвям – они звенят на звездном морозе. В такой вечер хорошо сидеть у теплой печки и слушать сказку или просто разговаривать.

– Жила-была рыбка. Плавала она в речке. Резвилась, играла. А мы ее едим, – говорит один из мальчиков, снимая с чебака сухую шкурку. – Вкусная рыбка!

– А сделало вкусной эту рыбку солнце. Оно ее высушило. Мне дедушка рассказывал, – вступает в разговор другой.

– А разве солнце всех сильнее?

– Нет! Туча сильнее солнца! – говорит третий мальчик. – Она своими черными крыльями закрывает золотые лучи солнца.

– А кто сильнее тучи?

– Гора. Выше черной тучи белеет голова каменного Урала.

– А сильнее горы кто?

– Говорят, какой-то махар, по-русски его мамонтом зовут. Говорят, он изрешетил даже каменную гору. Оттого в ней так много пещер.

– А сильнее махара – собака. Она насмерть загрызла его. И с тех пор лишь кости его в земле находят.

– А кто сильнее собаки?

– В сказке говорится: будто какие-то духи, лесные боги-идолы сильнее собаки. Они насылают на все живое болезни.

– Если бы духи и впрямь были такие сильные – их тогда бы люди в огонь не бросали! А то рассердится человек на лесного духа за то, что он не помогает охоте, – и раз его в огонь!

– Огонь сильнее духов.

– Если огонь такой сильный, то почему он гаснет от дождя?

– Вода сильнее огня.

– А сильнее всех наша учительница! Ее все слушаются! – пролепетал самый маленький мальчик, первоклассник, сидевший до того молча.

– Не сильнее, а умнее, – поправили его.

И мне мои учителя казались всех умнее, мудрее! Особенно Ефросинья Ивановна Семенина – моя первая учительница. Ей уже много лет, но она до сих пор учит детей в Заполярье.

Но не всегда было так. Не сразу русский учитель довоевал такое волшебное доверие.

Нелегко было Аркадию Николаевичу Лоскутову, Алексею Васильевичу Голошубину – первым учителям сосьвинских манси. Родители сначала не отдавали своих детей в школы. Шамана боялись. А шаман говорил: «Отдадите детей – потеряете их. Дьявольской грамоте научат, родителей не захотят узнавать».