Текст книги "На семи дорогах"

Автор книги: Юсуп Хаидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Узенькая тропинка вела их к селу.

Чоллек, дважды в эту ночь потерпевший неудачу, ехал на большом расстоянии впереди своего отряда бок о бок с верным Менджаком.

– Сердар-ага, – нарушил тяжелое молчание со ветник, – послушай меня.

– Говори.

– То, что на село не удалось напасть, ерунда. Но вот последнее событие... Почему ты не разрешил мне разделаться с ними? Я бы обоих пристрелил на месте.

Чоллек знал Менджака, верил ему. Знал старший басмач и то, что, не будь Менджака, нашелся бы кто-нибудь другой, который столь же верно и бездумно ис« полнял бы любые его приказания. В душе Чоллек часто сравнивал своего помощника с рысью, которая питается объедками, оставляемыми тигром.

– Пристрелить тех двоих было бы, конечно, нетрудно, – произнес Чоллек. – Но тогда те, которые следуют теперь за нами, разбежались бы.

– Ты уверен?

– Да, разбежались бы. Все до единого!

– Ну, а что толку, что они не разбежались? И тан их осталось мало. Сегодня уйдет один, завтра двое, а потом станут уходить по десятку.

– Не уйдут. Ни на один шаг, никто не уйдет, – произнес Чоллек, приподнялся в стременах и хлопнул нагайкой о сапог.

Менджак удивленно посмотрел на него.

– До сегодняшнего дня наша ошибка заключалась в том, что, когда нужно было казнить, убивали только мы с тобой, – развивал свою мысль Чоллек. – А этих, следующих за нами дармоедов, мы превратили в простых зрителей.

– Верно.

– А это неправильно! – воскликнул Чоллек. – Нужно было их заставить убивать, а нам с тобой – смотреть на это. Если бы мы так делали, то им некуда было бы идти от нас.

– Как же быть?

– Ничего. Не зря ведь говорит пословица: лучше поздно, чем никогда. Мы должны исправить свою ошибку.

– Хорошо, сердар, хорошо. Только... – Что?.

– Ты постоянно напоминай всем, что ты очень меткий стрелок, что с первого выстрела можешь попасть в глаз птице. Твоя меткость тебя прославила на весь край. Пусть нукеры знают, что, покинув тебя, они бегут прямо в пасть смерти.

Чоллек кивнул.

– Ты прав, Менджак. А теперь последнее. На той неделе езжай и прикончи того старика и братца. – С втими словами главарь снял с пальца и протянул помощнику золотое кольцо с жемчугом.

– Слушаюсь.

Когда они приблизились к Ширин колодцу, острый взгляд Чоллека заметил под кустарником одного из нукеров, которого оставил в коше.

Нукер лежал в луже крови и время от времени еле слышно стонал.

Обеспокоенный Чоллек спешился и подбежал к лежащему. Напоив раненого из своей фляги водой, он спросил, задыхаясь от волнения:

– Что случилось? Кто тебя ранил? На вас напал отряд?

Раненый покачал головой.

– Маммедша напал на нас.

– Давно?

– Недавно. Он, наверное, еще не успел уйти, бродит где-нибудь у колодца.

Маммедша был сыном одного из богатейших баев. Сначала он сбежал вместе с отцом за границу, а потом – Чоллек это знал – вернулся один. После чего, собрав вокруг себя противников советской власти, занялся басмачеством.

Маммедша любил говорить своим нукерам:

– Всегда легче разрушить новый строй, чем создать его. Сможем свергнуть советы – хорошо, а не сможем – тоже не беда. Вернем хотя бы свое богатство и уедем подобру-поздорову.

Маммедша и Чоллек начали враждовать: каждому казалось, что у другого трофеи богаче.

К обиталищу Чоллека вела неприметная тропинка. По ней можно было близко подойти к Ширин колодцу, где на обширной возвышенности был выстроен дом с просторной верандой. Можно было подойти к дому, оставаясь незамеченным.

Идя по тропинке, Чоллек добрался до песчаного бугра, опустился на пожелтевшую прошлогоднюю траву и принялся наблюдать за видневшейся вдали верандой. Не моргая, он долго наблюдал за домом, потом обратился к Менджаку, который тоже лежал рядом, разглядывая строение.

– Что видишь?

– Кажется, маячат какие-то фигуры.

– Сколько там людей?

– Вроде двое. Точнее не могу разобрать, слишком далеко отсюда.

– Первая фигура, которая маячит, это твоя мать, вторая фигура – Маммедша. Вон его туловище, как раз напротив стены. А нам видна только его голова. Жаль, что на одной линии с его головой сидит твоя мать. Пуля, чтобы попасть в лоб Маммедша, никак не может миновать твоей матери. Что будем делать?

– Сердар, больше никакого выхода нет?

– Пока нет. Думаю, что и не будет. Мы не можем больше терять времени.

– Ну что ж. Ничего страшного, если мать царапнет пуля. Стреляй, сердар!

Чоллек, который, удобно лежа, наблюдал за верандой, дал знак, чтобы ему подали оружие, и протянул за ним руку. Один из нукеров подал ему маузер. Однако Чоллек отшвырнул ружье обратно, прошипев:

– Скоты, винтовку дайте!

Взяв протянутую винтовку, Чоллек тщательно приложил ее к плечу и просунул ствол сквозь ветви кустарника, целясь в Маммедша.

Нукеры следили за ним, затаив дыхание.

Грохнул выстрел.

Чоллек, прежде всех придя в себя, скатился вниз по сыпучему песку бугра:

– Маммедша убит! Бегите быстрей, давите остальных, захватывайте добычу!

Нукеры во главе с Менджаком вскочили на коней, пришпорили их и помчались к дому с верандой. Они стреляли на ходу, хотя ответных выстрелов со стороны дома не было.

Около Чоллека, кроме Иламана, никого не оказалось. Чоллек, не торопясь, сел на коня и поехал, Ила ман последовал за ним.

«Если он на самом деле убил Маммедша с такого расстояния, тогда, правду говорят, этому человеку покровительствует сам аллах и все святые», – подумал про себя Иламан, все еще не веря в смерть Маммедша.

Когда они рысцой подъехали к дому, последние сомнения Иламана улетучились.

На веранде, уткнувшись лбом в пол, лежал убитый Маммедша. Широкий затылок его был подобен доске палача.

Из раны во лбу била фонтаном кровь, заливая искусно расшитые узоры ковра, застилающего пол веранды. Влажный, чистый утренний воздух мешался с тошнотворным запахом испаряющейся крови.

Стараясь не смотреть на страшную картину, Иламан отвернулся и отошел в сторонку. Однако на полпути его настиг тонкий, пронзительный голос Чоллека, проникающий в душу.

– Эй, сирота, иди сюда.

Иламан вернулся.

– Раскрой мешок!

Иламан поймал мешок, брошенный ему Чоллеком, и стоял, не зная, что делать дальше.

– Ну, что стал? Подойди!

С этими словами Чоллек вытащил из ножен клинок и запустил его в затылок Маммедша, ловко отделив голову от туловища.

Острый запах хлынувшей крови резко ударил в нос Иламану, заставив его смертельно побледнеть.

Чоллек велел:

– Пошире раскрой мешок!

Иламан, изменившись в лице, лихорадочно трясущимися руками исполнил приказание. Чоллек бросил в мешок голову Маммедша и произнес:

– Завяжи мешок и отнеси его в дом.

Нукеры, расстреляв часть людей Маммедша, пытавшихся бежать, привели семерых избитых пленных.

Чоллек подошел к матери Менджака, которая сидела, приложив кусок ваты, напитавшейся кровью, к ране на носу.

– Эй, старая! Женщина подняла голову.

– Погляди на них, – сказал Чоллек, указывая на пленных, сбившихся в кучу. – Только вот эти дураки оказались виновными в том, что ты ранена. А мы разве позволили бы упасть хоть волоску с твоей головы?.. Старуха молчала.

– Не зря сказали старые мудрецы: кровь смоется кровью, – продолжал Чоллек, постепенно повышая голос. – За каждую капельку твоей крови каждый из этих бандитов поплатится своей жизнью. Джигиты мои! – сделал Чоллек театральный жест. – Возьмите их и расстреляйте где-нибудь подальше.

Пленные, простирая руки, принялись умолять про« стить их во имя аллаха и всех святых, но Чоллек был непреклонен. Весь вид его говорил о том, что о поща-де не может быть и речи.

Чоллек самолично выстроил пленных в ряд и приказал нукерам расстрелять их.

Когда нукеры выполнили его повеление, он сказал Менджаку, который стоял рядом:

– Вот так-то, брат... – голос Чоллека звучал тихо. – Теперь этим нукерам, участвовавшим в расстрелле, некуда будет деться. Они никуда не смогут уйти от нас, перед ними захлопнутся все двери. Их отделила от остальных дехкан бурлящая река крови.

– Раньше нам надо было так поступить,

– Ничего, и сейчас не поздно.

– Ты прав, ага.

– Джигиты, – обратился к своим нукерам Чоллек, повысив голос. – Вот в этом мешке находится пустая и глупая голова Маммедша. Сегодня у нас той! Если есть среди вас желающие участвовать в состязаниях, пусть пришпорят коней. Приз: английская винтовка и сотня пуль к ней. Только вместо козленка, которого нужно играть, будет вот этот мешок с головой.

Мешок с головой Маммедша бросили на середину поля, покрытого маками и свежей осокой. Всадники разъехались в стороны, образовав кольцо.

Чоллек с Менджаком стояли поодаль, на холме, от» куда удобно было наблюдать за ходом состязаний.

Выстрел Чоллека в воздух послужил сигналом в началу соревнования.

Всадники, изо всех сил нахлестывая коней, бросились к мешку с головой. Каждый жаждал первым за владеть им,

Один из нукеров, чей конь оказался самым быстрым, опередил остальных и захватил мешок.

Но не тут-то было! Другой нукер, мчавшийся ему навстречу, тоже вцепился в мешок, и уже через несколько мгновений все джигиты, которые участвовали в этой кровавой сцене, схватились друг с другом.

В ночь после того дня, когда Чоллек отомстил Мам-медша и его нукерам, Иламан бредил и никак не мог уснуть. И рядом лежащим не дал спать. Едва усталость смежала веки, к нему устремлялись кошмары, и мальчик, пронзительно крича, бросался из стороны в сторону.

В последующие дни Иламан почти совсем потерял сон, ему удавалось спать в сутки не более трех часов.

Поскольку Иламан в основном исполнял обязанности конюха и слуги Чоллека, он располагался спать рядом с ним, чтобы не мешкая выполнить любое повеление господина.

Минула неделя после страшной сцены, перевернувшей все нутро Иламана, и он стал свидетелем еще одного кровавого происшествия.

И в эту ночь Иламан, по обыкновению, не мог уснуть. Но он старался не кричать по ночам, чтобы не тревожить Чоллека и остальных.

Иламан, лежа на спине, наблюдал в окно за огромными медлительными облаками, между которыми время от времени показывалась луна.

Глаза у мальчика болели до слез, казалось, в них кто-то насыпал песок, но спать совсем не хотелось. Не спал, однако, не он один. Что-то беспокоило и Чоллека.

После полуночи к дому подъехали три всадника и, привязав коней, разбудили только-только задремавшего Чоллека.

– Сердар, твое повеление выполнено, – еле слышно прошептал один из приехавших. Иламан догадался, что это был Менджак.

Чоллек встрепенулся.

– Мы прочитали молитву за упокой души старика и его братца, – продолжал Менджак.

– Я вас отблагодарю, батыры. А пока одыхайте с дороги. Вы, наверно, устали. Попейте чай, поужинайте, покурите и ложитесь спать.

Чоллек посмотрел на Иламана, который лежал не подвижно, стараясь не дышать.

– Эй, сирота, проснись!

Иламан открыл глаза, делая вид, что только что пробудился ото сна.

– Поставь кумган на огонь!

– Слушаюсь, сердар-ага, – ответил Иламан и вскочил с постели. Внутри у него все дрожало от ус лышанного страшного разговора.

– Может, ты не спал? – внезапно спросил Менд жак. Широко шагая, подошел к мальчику, чиркнул спичкой и внимательно посмотрел ему в глаза. – Ты что, так лежал? В потолок смотрел? Ну-ка, скажи что ты слышал?

– Я ничего не слышал, ага. Я спал. Меня разбудил сердар-ага...

– А ты не врешь? – спросил Менджак мальчика а крепко схватил его за подбородок.

Иламан от боли прикусил язык и отчаянно завер-тел головой, пытаясь вырваться.

– Ступай, – оттолкнул его Менджак.

Когда Иламан отправился набирать воду в кумган, Менджак взволнованно произнес:

– Сердар! По-моему, твой сирота слышал наш разговор.

– Не думаю.

– А если слышал?

– И это не страшно. Если не будет держать язык за зубами, с ним справиться легче легкого, – махнул рукой Чоллек.

На следующее утро сердар собрал всех своих нукеров для важного сообщения.

– Джигиты! – начал Чоллек. – Вчера Менджак с несколькими людьми вернулся из дальнего села. Пусть он сам расскажет об увиденном и услышанном, – кивнул сердар своему помощнику.

– Я, видит аллах, не стал бы рассказывать вам об этом сам, – сказал Менджак. – У меня просто язык не поворачивается. Но раз Чоллек сердар просит, придется рассказать...

– Да будет вам известно, позавчера большевики поймали того старика с братом. Сказали, что поведут в район, а потом расстреляли около моста, на окраине села. Знайте же, нас всех ожидает такая участь, если мы попадемся к ним в руки, – продолжал Менджак, обводя внимательным взглядом задумавшихся нукеров. В этот момент он заметил глаза Иламана, в которых светилась укоряющая и стыдящая его искорка.

Испугавшись взгляда Менджака, Иламан весь сжался и опустил глаза.

Однажды, случилось это поздней весной, когда первые цветы еще не успели отцвести, Чоллек по какой-то случайности влюбился. К тому же он услышал, как восхваляли предмет его страсти, красавицу Арзыгуль, дочь Джомарт-бая, который являлся хозяином одного из отдаленных колодцев в Кызылкумах.

Чоллек, прогуливаясь по степи, неслышно подошел к группе своих джигитов, которые, сидя на траве, о чем-то увлеченно разговаривали.

– Арзыгуль прекрасная девушка, что там говорить, – произнес один из джигитов. – Да одна беда: никто ей не нравится.

– Она говорит, нет ей достойных по обеим сторонам реки, – добавил другой.

– Пусть что хочет, то и говорит! – усмехнулся третий. – Куда она денется от нашего хозяина?

– Конечно, желание сердара нельзя не исполнить,

– А может, она говорит все это специально, чтобы эти разговоры дошли до Чоллек сердара.

– И что?

– А то, что Чоллек услышит эти разговоры, еще больше распалится и приедет, чтобы жениться на ней. Девушки хитрый народ, клянусь аллахам!

Джигиты заметили Чоллека и почтительно его приветствовали, Менджак подвинулся, освобождая место у костра.

– Сердар, не сочти мои слова за дерзость, – произнес Менджак, когда Чоллек опустился на землю. – Тебе уже двадцать восемь лет, а ты еще не слышал ласковых слов от девушек в нарядных платьях. Женись, ведь у тебя есть все – и слава, и богатство...

Чоллек молчал.

– Джомарт-бай тоже будет рад породниться с тобой, – продолжал Менджак, – если только мир останется таким, каков он сейчас. А если будешь и дальше откладывать женитьбу, весь век проведешь бобылем.

Знал ли Менджак, что он сыплет соль на больное место сердара...

– Ну, а если Джомарт-бай скажет нет, что тог-да? – нарушил долгую паузу Чоллек.

– У тебя есть оружие, есть преданные молодцы с закрученными усами. Если бай откажет, пусть пеняет на себя. Придется выкрасть девушку и бросить на коня.

«Верно. А потом нужно перебраться за границу. Время назрело. Здесь мы уже не справляемся с делами. Что же касается богатства и всякого добра, то я набрал его столько, что хватит на две жизни, даже если я палец о палец не буду ударять», – подумал про себя Чоллек.

Твердо решив жениться, сердар взял с собой несколько самых преданных и отважных джигитов и покинул Ширин колодец.

Загодя обдумав план действий, Чоллек выбрал самую пустынную дорогу, ведущую к колодцу Джомарт-бая.

По пути решили сделать привал. Спешились подле такыра, в котором скапливались воды в сезон дождей. Это место называли Пескак.

Когда Чоллек с другими джигитами спустился к воде, чтобы напоить коней, начинало вечереть.

Пока кони пили, они разглядывали местность, лени во перебрасываясь словами.

Внезапно со стороны высокого кустарника, отбрасывавшего густую тень, послышался тихий стон. В нем было столько муки и страдания, что у всех по телу прошла дрожь.

Они подошли поближе.

На узловатых корнях кустарника, в неглубокой яме, на влажном песке, лежал, чуть ли не вдвое согнувшись, юноша, небрежно накрытый чекменем. Усы и борода едва пробивались на его искаженном болью лице.

Видимо, от боли он искусал до крови губы. Веки посинели и набрякли. Всем своим видом он напоминал связанную и брошенную наземь овцу, безропотно и безмолвно ожидающую смерть.

Рядом с юношей сидел человек с седой бородой, ко« торому на вид можно было дать около пятидесяти. Он заботливо обмахивал лежащего, тело которого время от времени вздрагивало.

Только через некоторое время, случайно подняв глаза, седобородый старик увидел остановившихся над ним людей.

Он легко вскочил с места, подбежал к ним и, схватив за стремя первого попавшегося всадника, быстро заговорил, прерывая свою речь жалобными стенаниями:

– Помогите! Спасите моего сына от страшной беды. Спасите моего единственного...

– А что с ним?

– Его хочет забрать смерть, – с трудом выговорил старик страшное слово. – С утра начался у него приступ, и вот до сих пор не отпускает.

Всадники сидели и молчали. Тогда седобородый опустился на колени и вновь принялся кричать, размахивая руками. В голосе его послышались сдерживаемые слезы:

– Милые мои, родные, неужели нет среди вас ни одного мусульманина?

Всадники не шелохнулись. Никто из них не решался произнести ни слова, хотя неожиданно заданный стариком вопрос взволновал их. Краешком глаза они поглядывали на главаря, ожидая его решения.

«О, Чоллек не прост. Вы еще не знаете его как следует, Чоллека», – подумал про себя атаман.

– Есть мусульманин! – крикнул он пронзительно, соскочил с коня и подошел к старику. Он взял его за руку, поднял с земли и принялся отряхивать с одежды налипший песок.

– Отец, не беспокойтесь, – сказал Чоллек торжественно. – Мы исполним свой мусульманский долг.

Он сделал знак, и табиб – лекарь Чоллека, который был немного знаком с медициной, подошел к лежащему юноше. Опустившись на колени, осторожно потрогал живот в нескольких местах, затем сообщил своему хозяину:

– Сердар, этого мальчика постигла более страшная беда.

– Что у него?

– Аппендицит.

– Дай лекарство. Табиб покачал головой.

– Тут лекарство не поможет. Живот необходимо он и до завтра не протянет.

При этих словах отец в отчаянии дернул свою бороду, вырвав белый клок волос.

– Ну тогда режь! – нетерпеливо проговорил Чол-лек, и конь его переступил с ноги на ногу.

Лекарь покачал головой.

– Нет, сердар-ага, я с этим не справлюсь. Нужно найти такого человека, который справится.

– Где ты его сейчас тут найдешь?!

– Резать и зашивать животы умеет русский дох тор, который проживает недалеко от районного центра, в селе, в доме учителя. Этот русский—христианин очень умелый. Только говорят, что он колдун, из-за этого его и возненавидел белый падишах... Из-за этого он и попал в кишлак, а иначе бы спокойно жил в городе.

Чоллек помрачнел, поняв, что дело неожиданно для него осложнилось. В душе он тысячу раз успел пожалеть во время сбивчивой речи своего лекаря, что назвался мусульманином.

Как говорится, не давши слова крепись, а давши – держись. Если теперь он не сдержит своего слова, будет нехорошо. Ведь все джигиты славятся тем, что слово у них не расходится с делом.

Ну, а почему бы ему и не сдержать слово? Вреда от этого не будет, а польза большая: он еще больше возвысится в глазах нукеров.

– Кто из вас знает дом этого учителя? – громко спросил Чоллек, обращаясь к всадникам.

– Найдем, сердар-ага, – проговорил высокий, ху дощавый парень.

Чоллек решил торопить события.

– Пересядь на хорошего коня, поедешь со мной, – велел он Иламану. Сердар привык к своему слуге и повсюду брал его с собой.

Вскоре Чоллек, худощавый парень и Иламан отдели лись от остальных и поскакали по дороге,

* * *

Семен Андреевич Иванов приехал в Среднюю Азию из Ленинграда в середине 1920-х годов. Он остановился в малонаселенном местечке, расположенном по пра вую сторону Амударьи.

Несмотря на то, что Иванову перевалило за сорок, он до сих пор был холост.

Усы, борода, волосы и даже брови Семена Андреевича были золотисто-рыжими, а глаза зелеными, как лист тальника. Потому дехкане и говорили о нем: «Семен-ага – самый русский, русский из русских».

Светлая, не подверженная загару кожа Ивана придавала его облику бледный, какой-то невзрачный вид. Когда он рассказывал соседям, с которыми подружился, о гражданской войне, в которой участвовал и был ра-нен, они подшучивали над ним:

– Семен-ага, вы рассказываете, как стреляли из пушки по врагу, а нам кажется, что вам даже сквозь камыш не пролезть!

Семен Андреевич только посмеивался на беззлоб-ные подшучивания соседей.

По специальности Иванов был хирург, но еще до приезда в Туркменистан он сменил профессию. Сейчас он занимался микробиологией.

С первого же дня своего приезда Иванов обосновался в одной из комнатушек небольшой квартиры молодого парня – местного учителя.

Комната, в которой жил Иванов, была забита большими и малыми колбами и бутылочками. В них переливались всеми цветами радуги тысячи химических соединений.

На столе стоял микроскоп, на котором Иванов исследовал различные образцы растений и почвы. Рядом стояли весы, сработанные настолько искусными мастерами, что, как говорили дехкане, на них можно было взвесить даже тихое дыхание спящего ребенка. Сам Семен Андреевич, когда у него спрашивали о весах, говорил о них:

–Да, эти весы очень чуткие, они точнее тех, на которых взвешивают грехи перед воскресением из мертвых.

Люди села удивлялись чистоте и порядку, парящим в комнате Иванова, где каждой вещи было раз и навсегда определено свое место. Некоторые из них специально приводили сюда своих жен и говорили:

– Смотри, мать, и учись, как нужно содержать дом.

В таких случаях Иванов подшучивал:

– Здесь ведь живет мужчина, и за домом он присматривает, чтобы порядок был. Значит, порядок в до ме, – дело рук не жены, а мужа!

У хозяина дома, молодого учителя, было очень много дел. Днем он в две смены учил детей, а вечером преподавал в школе для взрослых.

Дети учителя, близнецы Эсен и Хусейн, пятилетние сорванцы, все время пропадали у Семена Андреевича, так как отец всегда возвращался поздно. Они ни на минуту не отрывали внимательных взглядов с Иванова, который, водрузив на нос очки, возился с комарами, мухами и прочими букашками-таракашками, налов ленными в поле.

Когда темнело, Семен Андреевич зажигал два фо наря – работа у него была тонкая и требовала хорошего освещения.

Едва увидев, что Иванов снимает очки, дети уст ремлялись к нему и завладевали его правой и левой рукой. Семен Андреевич, приласкав детей, раздавал им конфеты и начинал рассказывать сказку про русского лесного медведя.

...Вот и на этот раз все было, как обычно.

– ...Когда медведь вышел из лесу, он заметил, что в ближайшей избушке горит свет. Зверь направился прямо туда. Видит, дверь хижины приокрыта. Он толкнул её и вошел в дом.

Во дворе находились собаки, но они не заметала медведя.

– Почему? – спросил Эсен.

– Потому что медведи ходят очень осторожно, – пояснил Семен Андреевич, подняв палец. – И вот тог да...

В это время на веранде дома появилась черная тень. Она перемещалась тихо и осторожно. Вслед за нею появились еще две тени.

– Ой, мамочка! Медведь пришел, – закричали че рез несколько мгновений близнецы, прижавшись к Ива нову.

– Стань в дверях и никого не выпускай! – рас порядился один из вошедших властным полушепотом.

Жена учителя, сидевшая на стуле, сначала хотела закричать и вскочила с места. Услышав, однако, гроз ное щелкание ружья, она возвратилась и села, не проронив ни слова,

Семен Андреевич молча сидел и спокойно рассмат ривал мужчину, больше похожего на парнишку, у которого неумело повешенная кобура маузера доходила до пят, а также на подростка, стоявшего рядом.

– Ты дохтор? Верно? – грозно спросил Чоллек и некоторое время молчал, ожидая ответа. Не дождавшись его, постучал пальцем по увеличительному стек» лу микроскопа. В тот же миг длинная линейка хлопнула его по запястью.

Быть может, Чоллек даже не успел сообразить, что к чему, да это ему и не требовалось. Басмач привык стрелять, и его рука, натренированная в многочисленных убийствах, мгновенно вытащила маузер и направила в сердце Иванова.

Семен Андреевич, немало испытавший в жизни, сразу оценил серьезность ситуации. Он понял, что этот невысокий, похожий на малчишку, человек и есть самый опасный враг, который может убить его, ни секунды не раздумывая.

Иванов решил изменить тактику, сыграть в простака.

– Послушай, парень, – сказал он добродушно, – это выпуклое стекло нельзя трогать руками. Если его испачкать оно может испортиться. Это дорогой прибор, микроскоп, понимаешь?

«Что ему микроскоп, басмачу, которому ничего не стоит убить человека, – лихорадочно соображал на ходу Семен Андреевич, – Нужно что-то другое придумать».

– Но дело даже не в том, что прибор дорогой, – продолжал он все тем же спокойным тоном. – Пожалуйста, можешь трогать, если тебе интересно. Дело, видишь ли, в том, что я это стекло все время смазываю ядом. Что же ты хочешь, чтобы я стал твоим убий-

– Заткнись! грубо оборвал его Чоллек, он сунул оружие в кобуру. – Я у тебя спросил: ты дохтор? Оглох, что ли?

– Да, я врач! – ответил резко Семен Андреевич. – А в чем, собственно, дело?

– Живот можешь разрезать?

– Могу. Что еще скажешь?

– У меня нет времени болтать с тобой. Бери свои инструменты и садись на коня. Мы должны срочно ехать, чтобы успеть.

– Кто вы такой?

– Неважно.

– В конце-концов, должен я знать, куда мы едем?– сказал Иванов.

– Я – это я. А едем мы под небом, по земле. Сирота, приведи ему коня—приказал Чоллек Иламану, который стоял за дверьми.

– У меня нет никаких инструментов. Видите ли, уже несколько лет я занимаюсь совсем другим предметом – микробиологией, – произнес Иванов.

Чоллек понял, что это правда, и изменился в лице от досады.

– Если нет у тебя, найди у кого-нибудь.

– Куда я пойду среди ночи?

– Если ты меня обманываешь, – с расстановкой проговорил Чоллек, – тебе придется худо. Я застрелю тебя.

– Воля ваша.

– Нет, дохтор, на легкую смерть не надейся. Ты будешь жить, но будешь всю жизнь проводить в страданиях. Я убью этих детей, прижавшихся к твоей груди. У тебя всегда будут стоять перед глазами их окровавленные трупы, а в ушах будут звучать проклятия их родителей.

Чоллек снова вытащил маузер и сделал короткий шаг назад.

– Ну что, дохтор, найдешь инструмент?

– Дай мне один час срока. Пойду в больницу и там раздобуду, что нужно.

– Пусть будет по-твоему, дохтор, – согласился басмач. – Я дам тебе хорошего, доброго скакуна. Кстати, если хочешь, можешь и не возвращаться. Можешь обо всем сообщить большевикам в буденовках, Я не против. Только запомни, если ты не вернешься через час, я обязательно исполню то, что сказал.

Семен Андреевич отдал близнецов матери, онемевшей от горя, и вышел на улицу. Садясь на коня, которого ему подвели, он услышал в открытую дверь слова Чоллека:

– Жизнь твоих детей, молодуха, зависит от этого дохтора, она в его руках. Если он вовремя не вернет ся, я убью обоих щенков.

От этих слов Иванов содрогнулся,

– Спеши, дохтор, – бросил Чоллек, выглянув в дверь и указывая рукой на дорогу. – Времени у тебя немного, меньше часа осталось.

Иванов подхлеснул лошадь и поскакал по ночной дороге, оставляя за собой смутно белеющие клубы пыли.

Больница находилась недалеко. Едва он, тяжело дыша, вошел в дверь, его забросали ненужными вопросами:

– Товарищ Иванов, что вы так поздно приехали?

– Что-нибудь случилось?

– Красивая лошадь, чья она?

– Зачем вам, микробиологу, операционные инструменты?

Волей-неволей Семен Андреевич вынужден был отвечать коллегам, не мог перед ними отмалчиваться. Он пояснил, что, хотя хирургией сейчас и не занимается, она остается его основной профессией. А инструменты ему понадобились для тяжелобольного. Но, как бы там ни было, он постарается вернуть их в больницу в назначенный срок.

Когда Чоллек со своими нукерами, прихватив с со-бой возвратившегося Иванова, выехали со двора, из дома учителя раздался плач детей – до этого они молчали. Их мать, крича, принялась звать на помощь людей.

«Село разбросано, люди перепуганы, – подумал про себя Иванов. – Пека кто-нибудь решится прийти •на помощь, пройдет в лучшем случае два часа, не меньше».

– Слышишь? Они тебя оплакивают, – проговорил Чоллек.

– Слышу, – ответил спокойно доктор. – Теперь я понял, как был им дорог. Извини, но я думаю, если бы мы поменялись местами, за тобой бы никто так не убивался.

– Если мне придется тебя убивать, я начну с твоего языка, – как бы между продам проворчал Чоллек.

Больше басмач не задавал Иванову никаких вопросов, только вонзил шпоры в коня.

Иламан важно сидел на коне сзади Иванова. Ноздри мальчика щекотал приятный запах одеколона, идущий от одежды Семена Андреевича.

Через какое-то время впереди послышался топот, и в лунном свете показался небольшой конный отряд. Это был Менджак с пятью-шестью всадниками. Развернув коня, он поехал рядом с Чоллеком.

– Может, мои хлопоты с доктором напрасны, боль ной умер? – спросил Чоллек.

– Он жив. Пока никаких изменений, сердар, не произошло, – ответил Менджак, – Только вот его отец...

– Что?

– Совсем обезумел. Сам не знает, что делает, что говорит.

Приехали на место.

Слезли с лошади, Семен Андреевич принялся распоряжаться. Он заставил людей разровнять невысокий бугор, чтобы приготовить из него операционный стол. Затем, чтобы не поднималась пыль, велел полить вокруг водой.

Когда все необходимое было сделано, велел разжечь шесть небольших костров вокруг операционного стола.

После этого Иванов надел взятую с собой хирургическую форму и заставил всех, кто будет присутствовать при операции, надеть повязки из марли и ваты.

Костры давали мало света, но удалось отыскать еще с десяток коротеньких свеч. Именно при их свете должен был действовать скальпель хирурга.

Перед тем как приступить к операции, Семен Андреевич сдвинул со рта повязку и обратился к отцу страдающего юноши, который еле слышно стонал.

– Яшули, я не бог. Я не могу быть уверен, что в такой обстановке и при таком состоянии больного операция пройдет успешно. Скрывать ничего не собираюсь, сами знаете, что его ожидает. Оперировать необходимо, причем немедленно. Итак, что будем делать?..

– Делай как знаешь, сынок. Все зависит от воли аллаха. А ты, я вижу, настоящее дитя мусульманина,– неожиданно добавил старик.

Чоллеку не понравились последние слова яшули. Он недоброжелательно посмотрел на него и сделал знак, чтобы тот отошел.

Блестящий стальной скальпель, ведомый твердой и опытной рукой, прошел но коже над больным местом.

Из мелких разрезанных сосудов брызнула кровь, и сра-зу же пустили в дело стальные зажимы.

Чоллек стоял рядом с врачом и наблюдал за ходом операции. Время от времени, хотя ему и не очень хотелось это делать, он вытирал потный лоб доктора новеньким платком из ситца с красными узорами.

Семен Андреевич опытной рукой отыскал в глубине разреза воспалившуюся зеленоватую слепую кишку. Однако, едва он собрался ее отрезать, руки человека, державшего свечи, задрожали: горевшие свечи укорачивались, и расплавленный воск начал капать на его пальцы.

Обеспокоенный Иванов приподнял голову.

Чоллек прошипел сквозь зубы, обращаясь к неза« дачливому осветителю: