Текст книги "Корабли уходят к планетам"

Автор книги: Юрий Зарецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Вот тут-то случается – на решение отводятся… секунды. Так и называется: принять верное решение при остром дефиците времени. Как на летчика-испытателя, как на врача-хирурга, на него ложится, естественно, бремя ответственности. Ответственности за это стоящее на старте «изделие», за годы творческого труда тысяч людей. За успехи и приоритет страны.

…Клапан не сработал… До пуска оставалось десять дней. Не густо. Но успеть можно. Идешь, анализируешь, устраняешь.

Обнаружена негерметичность системы амортизации. До пуска три дня. Совсем худо. Но успеть еще можно. Заменяешь… А вот, если сейчас, сию минуту, к примеру, падает напряжение батареи. Падает чуть больше допустимого, определенного техническим документом. До «последней кнопки» – несколько секунд. Быть или не быть пуску? Полету. Тогда что? Что делать? Стрелка хронометра приближается к последней цифре. Еще пара-тройка вздрагиваний… «Батарея вытянет». Пускать! И… станция гибнет. Чем расплатишься за воплощенный в ней гигантский труд? «Нет, не вытянет». «Отбой!» Пуск отменен. Потерян астрономический срок. Жди следующего. На Луне – через месяц, это еще ничего, если ничего не упустили на Венере – через полтора года, на Марсе – почти через два года. Анализ – вдумчивый, спокойный, теперь неторопливый – показывает: батарея в норме, емкости хоть отбавляй, шел переходный процесс, и стрелка прибора из-за незначительного разброса параметров скакнула чуть ниже.

– Эх, ты, старый перестраховщик! – скажут тебе. – Сорвал такой пуск!

А пуск этот, как всегда, самый главный, самый важный.

…Когда медленно ползут последние минуты перед пуском, последние секунды, в пультовой – такая тишина! Не потому, что так положено, так заведено. Каждый сейчас – в ответе за пуск. Он решает…

В бункер входят Председатель государственной комиссии, Георгий Николаевич Бабакин, Анатолий Семенович Кириллов, Дмитрий Дмитриевич Полукаров. У каждого на рукаве красная повязка – знак разрешения находиться у ракеты до пятнадцатиминутной готовности. Председатель комиссии, побыв пару минут в пультовой, уходит в комнату связи. Георгий Николаевич стоит у стенки, идущей параллельно пультам, оперевшись на руки, заложенные за спину; лицо его пылает. Первый его пуск в ранге Главного конструктора. Полукаров грузно опускается на стул, стоящий за центральным операторским креслом, внимательно смотрит на пульт; слышно его отрывистое тяжелое дыхание. Кириллов ровен, спокоен, как всегда уверен в себе, только чуть порозовели щеки – скорее от легкого морозца. Откровенно весел и заметно возбужден заместитель Главного по ракете-носителю.

Кириллов подходит к одному из перископов, кладет руки на черные длинные рукоятки; у другого перископа – заместитель Главного.

– Готовность пять минут! – объявляет Кириллов. Это он, руководитель стартовой команды, сегодня командует запуском. Рядом с его перископом установлен микрофон, тут же возвышается узкая высокая трибуна, напоминающая пенал, поставленный «на попа». На нем и покоится карточка пускающего. (По традиции после успешного запуска на карточке расписываются Председатель Государственной комиссии, главные конструкторы, пускающий – руководитель стартовой команды, операторы, и дарят ее кому-нибудь на память).

– Минутная готовность! Готовность одна минута!

– Минутную готовность принял! Минутную готовность принял! – один за другим быстро докладывают операторы.

– Ключ на старт! – звучит первая из заключительных команд.

В центральный пульт ракеты-носителя оператор вставляет специальный ключ и, поворачивая его, ставит в положение «Старт». В это мгновение мне всегда кажется, что производится не обыкновенная технологическая операция, и ключ – не простой, толстый, увесистый, с одним шпенечком, и поворачивает его не один оператор, нет! А совершается некое таинство, и ключ – волшебный, и становится он в положение «Старт» усилиями тысяч людей – тех, кто создает все ценности на Земле. Это ключ, открывающий двери в космос. Ключ – в неизвестное, неразгаданное, влекущее к себе пытливого человека. Когда космонавты возвращаются на Землю, им дарят ключ. И нет для них дороже реликвии.

…– Протяжка один!

Пошла, идет пленка в наземном регистраторе, фиксирует работу системы запуска ракеты-носителя.

– Продувка!

С бешеной скоростью мчится по магистралям горючего азот, очищая их от всего, что может помешать плавному запуску двигателей.

– Ключ на дренаж!

Захлопываются дренажные клапаны всех баков ракеты. Нет больше выброса паров в атмосферу. Медленно гаснет белый дымок. Подпитка баков окислителем завершена. Все! Сейчас прозвучит «Пуск!»

– Пуск!

Пошел наддув баков изделия, чтобы не захлебнулись, не провалились насосы. Включилась в работу двигательная автоматика.

– Протяжка два!

Включались на запись регистрирующие устройства наземных измерительных станций.

– Отрыв ШО!

Отводится заправочная мачта. А вслед за ней – кабель-мачта. С этой секунды все ступени носителя – на собственном, бортовом питании. Больше ничто не связывает ракету с землей. Она готова в полет.

– Зажигание!

Филипенко заранее положил указательный палец правой руки на кнопку, Володя Калинов впивается в этот палец немигающими глазами. И как только звучит команда, Эдик мгновенно нажимает на «самую-самую», последнюю кнопку.

Секунда, вторая… Тишина… И вдруг содрогается, дрожит бункер, запрятанный глубоко под землей. И ты содрогаешься вместе с ним.

Загорается транспарант «Подъем». Значит, сработал контакт подъема – КП. Отныне время его срабатывания, зафиксированное с точностью до тысячных долей секунды, войдет во все отчеты как время пуска машины, ее отрыва от Земли.

Контакт подъема. Время его срабатывания. Какие слова прозаические. А меж тем, это тот неуловимый миг, когда ракета еще на Земле и уже не на Земле, когда машина еще принадлежит планете и уже не принадлежит ей, когда она величественно покоится и уже летит.

До срабатывания контакта подъема машина наша. Нашего брата – испытателя. А дальше – управленцев. Тех, кто поведет ее по невидимым дорогам безбрежного космоса прямо к заветной цели, к познанию новых тайн природы.

С каждым срабатыванием контакта подъема Человек поднимается еще на одну ступеньку в своем нескончаемом тернистом, всепобеждающем восхождении к недосягаемым в своей бесконечности вершинам познания.

…На несколько секунд становится шумно от треска тумблеров: приводятся в исходное состояние стартовые пульты. И вновь в пультовой тишина. Едва заметно ощущается запах гари – это, несмотря на изоляцию бункера, по патернам – подземным кабельным каналам – просочился дым.

Из динамика доносится голос телеметриста, по экрану осциллографа с наземной станции он наблюдает за параметрами ракеты-носителя и ведет репортаж:

– 20 секунд. Полет устойчивый. Давление в камерах сгорания нормальное.

– 30 секунд. Полет нормальный.

– 40 секунд. Углы в норме. Полет нормальный.

– …есть разделение первой и второй ступеней. Полет устойчивый.

– …включен двигатель третьей ступени. Полет нормальный.

– Двигатель выключен. Есть ИСЗ.

Первый этап закончен. Чуть полегчало. Сразу становится шумно. Мы благодарим ракетчиков за то, что они «нас» вывели. Они желают «нам» счастливого пути.

Выбираемся наверх, садимся в машину.

– Женя, на НИП, – произносит Главный.

Женя привычно бросает «Волгу» вперед, а сам с этакой ленцой поворачивается к Главному:

– А зачем вам, Георгий Николаевич, на НИП?

– Как зачем? Для связи с Центром: узнать, как машина летит. Да ты что, сам не знаешь? – Главный с недоумением смотрит на Женю.

– Но машина вот куда пошла! – машет Женя в сторону востока.

– Ну и что?

– Как это… Как это – ну и что? Луна – вот где! – Женя показывает на небо. А машина – вон где!.. Промазали, братцы!

Машина качнулась от хохота. И громче всех смеются Георгий Николаевич и Женя. Обгоняем стартовиков. Они спешат – не терпится осмотреть установку. Чуть курится земля. Старт горестно раскинул «руки».

 
Уйдет величаво седой исполин,
И старт сиротой остается один.
 

Так выразил в своей песне настроение от увиденной стартовой позиции после пуска наш инженер-механик Слава Диаманов.

Пункт связи. Слышим доклады с измерительных пунктов слежения, они передают машину из «рук в руки». «Нормально, нормально, нормально…» Спустя час мы уже знаем: высоко над Африкой включился разгонный блок, и станция, получив от него вторую космическую скорость, вышла на трассу Земля – Луна. Из Центра дальней космической связи сообщают: «Объект идет по расчетной. Все параметры в норме». Полегчало. Но беспокойство оставит нас только тогда, когда объект полностью выполнит задачу.

Аэродром. Ревут самолеты. Пути нам предстоят разные: одни сразу улетают домой, в свое родное КБ, другие присоединяются к ним позднее: их путь лежит через Центр дальней космической связи.

В знакомом Центре все так же, как и было на прежних «Лунах», но только нет с нами Сергея Павловича Королева. Обстановка по-обычному деловая и менее романтичная, пожалуй.

Успешно проведена коррекция траекторий. Следующий день шли непрерывные сеансы связи, уточнялась траектория движения станции, обрабатывалась телеметрическая информация. На борту полный порядок.

Среди присутствующих в Центре – Евгений Яковлевич Богуславский. Высокий, седовласый, со стройной юношеской фигурой, в очках – этакий классически-спортивный профессор. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии профессор Е. Я. Богуславский внес значительный вклад в создание и развитие космических радиосистем и воспитал много превосходных специалистов, успешно продолжающих дело своего учителя.

Рядом с Богуславским сидят Георгий Николаевич Бабакин и наш ведущий логик-управленец Виктор Смекалов, на долю которого выпала основная работа по подготовке сеансов.

Наступил долгожданный день. 3 февраля 1966 года. Долго тянется он. Наконец, опускается зимний вечер. На небе тихо зажигаются звезды, бочком появляется далекая бледная скромница-Луна. Она медленно плывет по небу, будто не хочет расставаться со своими тайнами, и также медленно поворачивается за ней чаша антенны, словно чуткий подсолнух за солнышком. Скоро, скоро, Селенушка, мы посмотрим на тебя вблизи! А может не посмотрим? – грызет сомнение. Ведь многие, и притом авторитетные ученые, все же считают, что там толстый слой пыли, станция утонет в нем, как нож, брошенный в зыбкий песок.

Мы знаем: будем садиться в восточную часть Океана Бурь, чуть западнее кратеров Рейнер и Марий.

Объект сориентирован на Солнце. Затем, медленно разворачиваясь, станция своими оптическими трубами ищет Луну, располагаясь в пространстве таким образом, чтобы сопло двигателя было направлено против движения и смотрело своим жерлом на Луну.

Селена все ближе и ближе. Включается радиовысотомер. Спустя несколько секунд запускается двигатель. Идет программное торможение. Поверхность совсем уже рядом. Волнение достигает предела, перехватывает дыхание, сжимает сердце. Все впиваются в экран осциллографа, где у подножия высокого импульса снуют шумы. Это полезный сигнал, как пик Эвереста, взметнулся над многочисленными холмиками шумов.

21 час 45 минут 30 секунд. Телеметрист Александр Картов кричит в микрофон: «Есть касание!». И в то же мгновение исчезает «Эверест», на экране – одни шумы – холмики. Теперь должны улечься переходные процессы – попрыгает, покатится, успокоится наш «мяч-пушбол», разделится на две половинки, они упруго отскочат в разные стороны, а наш «алсик», «ванька-встанька», останется на месте. И через несколько минут, если свершилась мягкая посадка, по команде программно-временного устройства раскроются лепестки «алсика», и тогда (!) появится сигнал.

Все смотрят на экран, затаив дыхание. Звенящая тишина. Слышно, как стучат сердца. И вдруг!.. Нет, не вдруг, а как было задумано: «Есть сигнал!». Но доклада никто не слышит – каждый сам увидел вновь взметнувшийся «горный пик». Что тут началось! С возгласами «Ура!» все поздравляют друг друга, хлопают по плечу, толкают кулаком в бок. Мстислав Всеволодович Келдыш обнимается с нашим Главным конструктором. Внезапно все срываются с места и бегут. Бегут радисты, управленцы, электрики… Мчатся в ту комнату, где из наземной станции должна появиться специальная химическая бумага с панорамой лунного ландшафта. Телевизионщики, услышав топот, боясь за свою аппаратуру и за первую панораму, которую, не дай бог, еще растащат на сувениры, забаррикадировались. Делать нечего. Бродим по коридорам донельзя взволнованные.

Наконец, выносят бумагу. Известный ученый-планетолог профессор А. И. Лебединский, бледный, дрожащими от волнения руками разворачивает панораму, не дыша смотрит на нее и, не отрывая свой взгляд от запечатленного ландшафта, бредет куда-то, ничего не видя и никого не замечая вокруг.

* * *

Несколько раз в жизни, на «пике» выполнения задачи этапных «Лун», «Венер» и «Марсов» довелось видеть взрыв радости – буйный, стремительный, как водопад, со слезами на глазах. (Думаю, не только потому, что «впервые»… Хотя и это чувство необыкновеннейшее: вот сейчас, сию минуту ты видишь, как возникает перед тобой пейзаж далекой, загадочной планеты, который никто до тебя не видел и никто не мог знать, каким он будет). Такие мгновения психологически особенно понятны спортсменам. Когда много лет изо дня в день, нередко до изнеможения они тренируют свою волю, тело. И вот он – долгожданный миг победы! Победы над соперником, над временем, над тяжестью, над высотой, и, прежде всего, над собой. Вот он – рекорд. И олимпийская медаль. И флаг Родины над головой. Плачут в этот момент железные парни.

* * *

В Москве – пресс-конференция советских и иностранных журналистов. Зал Дома ученых переполнен. Сегодня завершается «Неделя Луны», захватившая весь цивилизованный мир.

Мстислав Всеволодович Келдыш, открывая пресс-конференцию, говорит:

– …Полет и прилунение автоматической станции «Луна-9» – огромное событие в развитии космонавтики… Мы впервые смогли увидеть в непосредственной близости кусочек поверхности Луны. Мы видим, что поверхность Луны состоит из достаточно прочных пород типа пемзы или шлака. Она оказалась достаточно прочной, чтобы станция не погрузилась…

Щелкают фотоаппараты, блестят объективы кино– и телекамер. Немного тревожно было видеть и слышать все это. Нет, я знал, даже уверен был, что так будет. Но машина… Машина, которую «ты» паял, слушал, стыковал, лечил, к которой привык и с которой сроднился, теперь была вовсе и не твоя, она стала общечеловеческой что ли.

Было радостно и чуть-чуть почему-то грустно…

* * *

 
В небе вон
       Луна
          такая молодая,
что ее
    без спутников
              и выпускать рискованно.
 

Помните эту шутку поэта?

Но если серьезно: зачем спутник спутнику? Станция «Луна-9» совершила прямую посадку – без предварительного выхода на селеноцентрическую орбиту. Но прилунение по этой схеме заранее предопределяет районы посадок. Дальнейшие этапы изучения Селены требовали перехода с подлетной траектории на окололунную орбиту. Во-первых, с нее можно осуществить посадку практически в любой район Луны и при том с большой точностью. Во-вторых, с окололунной орбиты открываются возможности глобального изучения спутника Земли. На «Луне-10» устанавливались многочисленные научные приборы: для исследования метеорной обстановки, определения тепловой характеристики Луны, изучения химического состава лунных пород по характеру гамма-излучения, уточнения величины магнитного поля.

Для того времени подобный состав аппаратуры считался весьма солидным и для Земли, а тут он впервые предназначался для Луны. Кроме того, с помощью измерения параметров движения искусственного спутника определялись (что особенно важно для будущих полетов) характеристики гравитационного поля Луны.

Человеку непосвященному кажется, что спутники летают вокруг Земли (Луны, планет) по правильному эллипсу или кругу. Но это далеко не так. Если попытаться точно изобразить орбиту спутника, то она скорее будет походить на горную цепь хребтов, а точнее, волнистую линию с неодинаковыми провалами и подъемами. Такой замысловатый узор вычерчивает спутник из-за масконов (скоплений масс) и прочих неоднородностей небесного тела.

Что легче совершить: мягкую посадку или сделать искусственный спутник Луны – ИСЛ?

По общему мнению специалистов, вторая задача тогда представлялась не менее сложной. Дело в том, что работа систем должна отличаться ювелирной точностью: нужно правильно сориентировать объект, в строго расчетное время включить двигатель торможения и, снизив скорость до определенной величины, вовремя выключить его. Если импульс торможения окажется слишком большим, то аппарат просто свалится на Луну. Если – слабеньким, то объект не будет захвачен Селеной и уйдет в межпланетное пространство.

Любые погрешности сильно влияют на параметры орбиты. Но, конечно, для снижения скорости требуется меньше топлива, чем при посадке, когда скорость гасится по нуля. Это и позволяет брать на борт больше полезной нагрузки – научной аппаратуры.

Конструкторы нашего КБ держали в космосе первый серьезнейший экзамен. При осуществлении эксперимента с «Луной-9» «прочностным» испытаниям подвергались в первую очередь наши производственники (документация была передана из КБ Королева), а также наш брат – испытатель. Теперь же нашим конструкторам в кратчайшие сроки предстояло разработать и выпустить рабочие чертежи первого искусственного спутника Луны. И они справились.

Стрелки часов вновь переведены на нас…

* * *

Двух месяцев не прошло, как пустили «девятку», и вот опять мы здесь, на космодроме. Ведем испытания лунного космического аппарата, выводящего ИСЛ на окололунную орбиту. Дело знакомое: аппарат унифицирован, аналогичен аппарату «девятки». С нетерпением ожидаем ИСЛ, который тоже должен быть проверен и пристыкован к аппарату, как ранее пристыковывался «алсик». По попятным причинам спутник запаздывал, а когда пришел, выяснилось: на контрольно-испытательной станции его не успели проверить совместно с аппаратом, что потом сказалось.

Как только спутник поступил в МИК, мы бросились к нему, надо было срочно «вогнать» его в график и подтянуть к аппарату. В темпе провели автономные испытания радиокомплекса, научной аппаратуры, не снижая хода, пошли на комплексные проверки, при которых спутник как бы совершает полет вокруг Луны.

Мы знали: если все будет нормально, первый искусственный выйдет на селеноцентрическую орбиту в дни работы XXIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. Собственно, потому и торопились: мечтали сделать свой подарок съезду. В качестве позывных у нас имелся набор различных прекрасных мелодий: конечно же, из них была выбрана мелодия партийного гимна «Интернационал».

…Бабакин прилетел на космодром вскоре после доставки спутника и сразу принял самое деятельное участие в его отработке.

* * *

Знали, пожалуй, все, что у Георгия Николаевича необыкновенная память. Удивительно, как он мог удерживать в голове всевозможные углы, граммы, секунды, ампер-часы, номера радиокоманд. Наш Главный свободно ориентировался в сложнейших электросхемах, и в этом ему, конечно, помогала феноменальная память – он легко запоминал номера реле, транзисторов, модулей.

Но случались моменты, когда даже мы поражались. Всем известно, что в космосе давление практически равно нулю. И чтобы силы внутреннего давления не разорвали изнутри стенку гермоотсека, последнюю надо делать прочной. А это – масса! Давайте понизим давление в отсеке. Но тогда при прохождении плотных слоев атмосферы силы внешнего давления снаружи сомнут стенку. Опять же надо делать ее прочной! Опять – дополнительная масса. И так плохо, и этак нехорошо. И тут на помощь приходит простой, маленький, но остроумный приборчик. Приборчик этот по мере прохождение атмосферы постепенно стравливает (уменьшает) внутреннее давление в отсеке. И стенка легкая, и отсек герметичен! Так вот, прибор сей, такой «умный» и хороший, возьми да на «Луне-10» и не сработай. При имитации старта. А ведь он стал теперь жизненно необходимым. Снимаем его с борта, разбираемся, что к чему. И видим: распайка электроразъема не соответствует схеме. Ну что ж, на то и существуют испытатели, чтобы не допускать до полета подобных вещей. Прибор заменили, отправили на исследование. Оказалось, завод-поставщик почему-то перепутал клеммы в электроразъеме этого злосчастного приборчика.

Наш Главный давно уже вернулся из Центра дальней космической связи. Как-то он попросил зайти к нему в кабинет с электросхемами «Луны-10». Захожу. Он беседует с одним из руководителей отрасли. Стою в сторонке, слушаю их разговор.

– Георгий Николаевич, – спрашивает руководитель, – слышал, у вас неприятности были с прибором?

– Да, был грех. – Главный подходит к доске и мелом рисует схему прибора, проставляет все до единой клеммы электроразъема (!) и объясняет, каким образом они были перепутаны. Не веря своим глазам, я решил сверить для себя номера клемм. Незаметно разворачиваю схему и точно: все клеммы, одна к одной, соответствуют рисунку.

Мы приступили к электрической стыковке спутника с космическим аппаратом, проверяя их, так сказать, на совместимость.

Вдруг при прохождении одного сигнала из аппарата в ИСЛ возникло повышенное потребление тока, на грани КЗ – короткого замыкания. Это было очень серьезно. А времени у нас было мало. Речь шла о том, успеем ли мы осуществить запуск первого в мире искусственного спутника Луны в дни работы съезда?

Несмотря на напряженный момент, самое время прервать плавный ход повествования и ответить на законный вопрос, который вот-вот сорвется с уст читателя: «Что же происходит: то клапан не включился, то прибор не сработал? А тут еще короткое замыкание! Нельзя ли в такой технике обойтись без „замечаний“?»

Вы мастерили в детстве самокат? Кажется, что может быть проще: два подшипника, между ними доска. Но вот вы поехали! И что же? То подшипник слетает, то руль ломается, то, вообще, в сторону уводит. А взять нашу домашнюю технику: телевизоры, холодильники, пылесосы – отработанные, серийные, большинство со знаком качества, – и то нет-нет замечания появляются. Что же говорить о таких новых вещах, как космические аппараты, «езда» на которых – «езда в незнаемое». И если бы не было «замечаний», не существовали бы и мы – испытатели.

Профессия давно нас приучила к недоверию в какой-то мере к машине. Мы не суетимся, не нервничаем особо, когда появляется замечание. Сказывается готовность к неожиданным ситуациям, к невесть откуда взявшимся отказам. Вот если все идет гладко, тогда немного не по себе. Грызет сомнение. Жди беды! Помню, при подготовке большой, сложной, принципиально новой станции «Венера-9» – той самой, что стала первым искусственным спутником планеты, а ее спускаемый аппарат передал первые снимки с поверхности Венеры – на космодроме дела шли исключительно гладко. Мы ходили беспокойными: подведет же в самый неподходящий момент. Конечно, мы не молили бога, чтоб он послал дефект, но, когда в одно «прекрасное» утро на орбитальном аппарате появилось замечание – модулятор радиокомплекса стал не очень четко работать в одном из дублирующих режимов, обрадовались; когда же на спускаемом аппарате упало сопротивление изоляции бортовой кабельной сети, успокоились окончательно: вот теперь полный порядок.

Попутно замечу: конечно же, замечание замечанию – рознь. Есть замечания, вызываемые ошибками поиска. Они не имеют ничего общего с замечаниями, причина которых – расхлябанность, непозволительное нарушение технологии, леность ума. В отношении к первым нужна непримиримость, ко вторым – беспощадность. Испытатель, смирившийся с недостатками, – наполовину уже не испытатель.

…Вернемся к «Луне» десятой. Мы оставили ее в критический момент: в спутнике произошло короткое замыкание. Начинаем разбираться. Проверяем отдельно космический аппарат – нормально. Проверяем отдельно спутник – тоже нормально. А вместе? Вместе ненормально – КЗ! Токовая защита, спасибо ей, помогает: если бы не она – быть беде, начисто бы выгорели электрические цепи. Значит, появилась хитрая завязка. Любые завязки распутывать сложно. Тут же сложность – на порядок выше. Конечно, можно было вскрыть ИСЛ, вскрыть блок, разобрать их на части – и копайся себе в удовольствие, ищи. Но подобную роскошь мы себе позволить не могли: оба аппарата отработаны, проверены на герметичность, и если их раскрыть, то придется повторно проводить испытания автономные, испытания комплексные. В этом случае разве что успеешь к следующему астрономическому сроку. Выход виделся архитрудным, но единственным: отыскать завязку, не влезая в аппараты.

Бьемся одни сутки. Вторые. Полчаса на ужин и в – МИК. Позавтракаешь – и опять на рабочем месте. Самыми тяжелыми почему-то оказались вторые сутки – тяжелее, чем третьи. Дело не только в том, что спать хочется, но при этом соображать надо, анализировать, специальные частные программы придумывать, и, не дай бог, ошибешься. Тогда… Но лучше об этом не думать. Состояние делается каким-то непонятным. Появляется уже спортивная злость.

Рядом работает молодой специалист, комсомолка Инна Федотова. Сколько раз говорил ей: «Инна, отправляйся спать». Не уходила. Шутил: «Девушкам институт красоты не рекомендует ночью работать – утреннего румянца не будет». Отмахнется сердито, только волосы – врассыпную и опять схемами шелестит. На третьи сутки мы уразумели: схемы конструкторы сделали верными, в доработке не нуждаются, образовалась, по всей видимости, ложная перемычка. Выловить последнюю, не вскрывая блоки, не представляется возможным. Выход один – идти на вскрытие. Но тогда…

– Не успеем, – шепотом поделился тревогой с Дмитрием Дмитриевичем Полукаровым. О таких вещах говорить вслух не принято. И мысли подобные гонят прочь. Надо успеть. Всегда.

– Вы чего там шепчетесь? – Георгий Николаевич приоткрыл глаза. Он сидел на диване с закрытыми глазами, и нам казалось дремал. – А что если…

И он, рубанув правой ладонью по воздуху, стал излагать свою идею. Мы поняли его с полуслова. И даже стало немного обидно: почему сами до этого не додумались.

Бабакин решил: раз узел не поддается распутыванию – разрубить его! Совсем как Александр Македонский, разрубивший, по преданию, гордиев узел. Легенда рассказывает, что фригийский царь Гордий завязал на дышле своей колесницы сложный узел и поместил колесницу в храме Зевса. По предсказанию Оракула, тот, кто сможет распутать узел, получит власть над всей Азией. Александр Македонский рассек узел мечом.

Не знаю, кто на нашем десятом луннике умудрился, сам того не ведая, завязать хитрый узел, но что тот оказался под стать гордиеву, подтвердить могу. Ради власти науки над Луной мы и бились, чтобы его распутать.

Какое действие совершал сигнал, идущий из аппарата в ИСЛ и доставивший нам столько хлопот? Он запускал программник в спутнике, который, в свою очередь, включал радиопередатчики спутника. Но ведь включить передатчики можно и иным способом – радиокомандой!

Тогда можно разъединить цепь сигнала. И мы… разрубили провод.

Григорий Данилович Яшин сделал все, что нужно, конечно, аккуратно: нашел нужный – вернее, теперь ненужный – провод, разрезал его, тщательно заизолировал, прибандажировал к жгуту. Из-за того приборчика, из-за этого КЗ не спал четверо суток. Дополз до гостиницы, свалился на кровать, а уснуть-то не могу: усталость и нервное напряжение сказываются.

* * *

Расскажу также о комичном случае, происшедшем в дни подготовки первого лунного спутника.

Представителем по системе управления был наш смежник Лева Корзинкин – хороший специалист, дело свое знал, но страдал излишней самоуверенностью. Видно, в нем жила несокрушимая вера в непогрешимость своей системы, что для испытателя не гоже. Тут, как говорится, доверяй-то, доверяй, но проверяй!

И вот однажды, при проведении сеанса торможения появилось одно замечание: системы работали нормально, но один из телеметрических параметров подавал сигнал, не соответствующий действительности. Это был, в общем, не «боб» (так на жаргоне ракетчиков называется сложный дефект), а «бобик» или, скорее, «утык» – так на том же жаргоне называется «боб» поменьше: мол, чуть уткнулись, устранили и пошли дальше. Телеметрия должна быть зеркалом машины, поэтому мимо таких замечаний мы все равно не проходим.

Попросили Леву разобраться, но он сказал, что в данный момент времени в его системе ничего не происходит и замечание ищите в системе астроориентации. Разбираем дальше: нити опять ведут к системе управления. Второй раз обращаем на это внимание Корзинкина, но он по-прежнему нас «отфутболивает»: теперь, мол, ищите в программно-временном устройстве. Оказалось же замечание… в системе управления.

Устранить замечание можно было двумя путями: или в самой системе управления, но тогда пришлось бы вскрывать герметичный, проверенный в барокамере контейнер, это было трудоемко, или в бортовой кабельной сети снаружи установить небольшой электрический разъем; разъем надо было только расстыковать перед стартом – это была, в общем, пустяковая доработка. Теперь Лева уже молил нас: «Помогите!» Мы его, конечно, помариновали, но потом мне поручили выпустить техническое задание на установку разъема и «по праву автора» я назвал его РКЛ – разъем Корзинкина Льва. Подходим к Бабакину утвердить техзадание. Георгий Николаевич достал из кармана авторучку и задержал ее в руке:

– А ты, Лева, почему не подписался? Что, есть возражения?

– Нет, я согласен. Но ваш Марков какой-то хиленький разъем назвал моим именем.

Георгий Николаевич посмотрел на Корзинкина, посмотрел на меня и от души рассмеялся.

– Ладно, Левушка, не обижайся. В следующий раз целый гермоотсек в честь тебя назовем.

Когда мы работали на старте и подошло время расстыковывать разъем, из громкоговорителей прозвучала краткая, как всегда на космодроме, команда: «Расстыковать Корзинкина!» В это время ничего не подозревавший Лева чинно стоял среди небольшой группы стартовиков, свободных от работы в данный момент. Мгновение – и… Корзинкин в воздухе, а ребята дергают его – кто за ноги, кто за руки, имитируя расстыковку. «Отпустите!» – взмолился Лева. Но его оставили в покое только тогда, когда раздался ответный доклад:

– Корзинкин расстыкован!

Хохотала вся стартовая команда…

* * *

И вновь неширокая лестница, круто уходящая в глубь земли. Снова длинный узкий пункт управления пуском. Вновь звенящая тишина. «Ключ – на старт!..»

Ко многому привыкает человек. И к непрестанному грузу ответственности. И к отказам, дефектам, всевозможным хитроумным завязкам. Но к этому «Ключ – на старт!» и к содроганию бункера – привыкнуть нельзя.