Текст книги "Корабли уходят к планетам"

Автор книги: Юрий Зарецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Ночь опустилась над степью. Только ракета видна, бело-серебристая в свете прожекторов. Время к половине одиннадцатого подошло. Мы, как на вокзале, по московскому отсчет ведем. По байконурскому уже пятое октября наступило. Я за пультом сидел, мы гироскопы давно раскрутили. В бункер входят Королев, другие руководители. Лица строгие, сосредоточенные. Королев сутулится больше обычного, в глазах волнение. Когда до пуска минут пять-шесть осталось, Сергей Павлович сказал заместителю своему, Воскресенскому:

– Пора!

Воскресенский стал у одного перископа, у другого – пускающий, начальник наш Александр Иванович Носов – руководитель стартовой команды. Носов на хронометр посматривает и команды отдает. Мы, операторы, только тумблерами щелкаем. И наконец в 22.28:

– Пуск! – кричит Александр Иванович.

– Есть пуск! – кричу в ответ и кнопку жму. «Последнюю!»

Вскоре до подземелья нашего гул донесся… Пошла! Выскочили наверх, а она уж звездочкой меж других звезд стала, и вскоре ее распознать было нельзя. Когда спутник уже был на орбите, услышал: «Бип-бип!» Хоть и готовился к этому, а удивление меня взяло: «Летает! И на Землю не падает!»

А в тот апрель мне посчастливилось «Восток» запускать. Носова уже не было среди живых. Многие байконуровцы живут сейчас на улице его имени. Пускающим Анатолий Семенович Кириллов стал. Нелегко ему было. Представляете, там, под обтекателем, не металлическая конструкция, не прибор научный. Человек! Симпатичный, улыбчивый Юра Гагарин. На Королева я боялся смотреть. Понимал всю меру, вернее, безмерную его ответственность.

– И как… вы очень волновались? – не выдерживаем мы.

– А вы, вы бы не волновались?

Чекунов счастливо, радостно улыбался.

* * *

…Несколько дней провел я на стартовой позиции. Захожу в МИК и вижу: все как будто так, и в то же время не так. Пригляделся. Всегда чистые зеленые полы – натерты до блеска, аппаратура горит на солнце. Любители отпускать на космодроме бороды – чисто выбриты, у ракеты и станции точно ветром сдуло всех «лишних» – работают только те, кто нужен в данный момент.

– Комиссию что ль ждут из столицы? – спрашиваю первого попавшегося знакомого.

– Ты что, еще не знаешь? СП прилетает! А это, брат, почище любой комиссии! – Товарищ критически оглядел меня с ног до головы.

«СП» – так за глаза называли Сергея Павловича. Говорили: «СП приказал…», «СП считает…» Весь космодром знал, о ком идет речь. Нам рассказали такой эпизод. Ведущий конструктор первого искусственного спутника Земли, имевшего наименование «ПС» – простейший спутник, очевидно, волнуясь, докладывал Королеву:

– СП к испытаниям не опоздал. Совместные испытания с ракетой-носителем прошел без замечаний. СП готов к отправке на космодром.

Главный жестом остановил «докладчика» и тихо, но очень внятно произнес:

– СП – это я, Сергей Павлович, а наш первый, простейший спутник – это ПС! Прошу не путать.

Мне довелось однажды стать свидетелем другого случая, связанного с этой аббревиатурой.

На заседании технического руководства – оно, как правило, предшествует заседанию Государственной комиссии, – когда дошла очередь до представителя стартовой службы он встал, вытянулся и четко, по-военному доложил:

– СП к приему ракеты-носителя с космическим аппаратом готов!

Сергей Павлович поморщился:

– Вам что не известно, что СП называют меня. И я, в отличие от вас, всегда готов не только к приему, но и пуску. А вас попрошу докладывать поточнее.

– Извините, Сергей Павлович, – смутился бодрый стартовик. И повторил:

– Стартовая позиция к приему ракеты-носителя с космическим аппаратом готова. Замечаний нет.

– Вот, то-то же, – проворчал Сергей Павлович.

А я, когда слышу: «СП», в памяти всплывают вместе Королев и Старт. И в том равном звучании – что-то щемящее, символически единое.

…Нас собрал Полукаров.

– Королев будет… Крут. Чтоб не слышно было… И не видно. А то пешком по шпалам. Ясно?

Нам было уже предельно ясно. Но для читателя стоит, пожалуй, кое-что уточнить.

Следует заметить: мы, пользуясь своими правами стажеров – людей, принимающих тему и будущих ее хозяев, – вели себя несколько, я бы сказал, нахально. В процессе испытаний носились из пультовой к станции, от станции к ракете-носителю, лазали по фермам, в общем, стремились в каждый момент оказаться там, где происходили главные события. Мы тормошили, расспрашивали операторов, контролеров, других специалистов. Словом, всем интересовались. Однако ж, вскоре нас предупредили, чтоб мы умерили свой пыл, как только прибудет Королев. Он терпеть не может, когда в рабочих помещениях находятся «лишние». Заметит… и тогда…, как говорилось, «пешком по шпалам». Сие означало откомандирование из Байконура по месту работы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Вот что имел в виду Полукаров, держа перед нами столь эмоциональную речь.

Королев. Меня бесконечно волнует образ этого человека. Волновал и тогда. В газетах его называли «Главный конструктор». Мы успели немного узнать о его сложной, нелегкой судьбе. И он наперекор судьбе все смог, все превзошел. Стал признанным лидером советских ракетчиков, академиком.

Еще с детства, со школьной скамьи, любой академик представлялся мне стариком в черном строгом костюме, с длинными седыми волосами, выбивающимися из-под круглой, как тюбетейка, темной шапочки. Этот образ был навеян, очевидно, портретом академика Н. Д. Зелинского, висевшим у нас в школе в химическом кабинете. Учительница никогда не говорила: «Зелинский», а обязательно: «Академик Зелинский».

Мне не терпелось увидеть Главного конструктора. Несмотря на запрет, я стоял у окна в торце второго этажа. Там, если идти по коридору к окну, слева находился кабинет, на двери которого висела табличка с надписью «Главный конструктор».

…Еще раньше, дабы не попасть впросак, обратился к Чекунову.

– Борис Семенович, а как выглядит Главный?

Ведь, фотографий его никто не видел, разве кроме проверяющих пропуска (Правда, у него редко кто отваживался спросить: «Ваш пропуск?» – знали в лицо!)

Чекунов рассмеялся.

– Королев есть Королев. Не захочешь, а за версту почувствуешь.

…По переходу, ведущему из МИКа в пристройку, послышались шаги. Прямо на меня шел человек. Шел быстрыми твердыми шагами, заметно раскачиваясь, но, как сказали бы моряки, не боковой качкой, а как корабль с носа на корму – килевой. Он был не очень высокого роста, плотен, сутуловат, с темными живыми глазами. Одет в песочного цвета с короткими рукавами рубашку навыпуск и полотняные широкие летние брюки. Во внешности его удивила необычная посадка головы. Крупная, с открытым чистым лбом голова, крепко сидящая на короткой, сильной шее, откинута чуть назад и вправо. Во всем облике, твердой, энергичной походке чувствовалось что-то кряжистое, могучее.

Берясь за рукоятку двери, человек в упор посмотрел на меня, резко спросил:

– Вы чей?

Вопрос удивил. Но тотчас я вспомнил: здесь было принято работников КБ Королева называть королевцами, Пилюгина – пилюгинцами.

– Георгия Николаевича Бабакина.

– А что вы делаете здесь, у дверей моего кабинета?

На меня смотрели темно-карие пронизывающие насквозь глаза. Вопрос однако ж прозвучал в несколько более смягченном тоне.

– Пытаюсь связаться с фирмой, – быстро сообразил я. В кабинете Сергея Павловича находился аппарат ВЧ-связи, и Полукаров иногда связывался с Бабакиным.

– Заходите! – Королев, проходя к столу, взмахом руки указал на кресло, стоящее справа. Снял трубку.

– Тамарочка! Соедини-ка с Василием Павловичем! А потом дашь Бабакина.

Королев переговорил со своим заместителем о срочной присылке уточнений к программе полета, положил трубку. Телефон тут же зазвонил снова.

– Возьмите! – Протянул трубку.

– Кто это, кто это? – услышал звонкий знакомый голос Лидии Ивановны, секретаря главного.

– Лидия Ивановна! Это я, Марков! Соедините срочно с Георгием Николаевичем.

Сам лихорадочно соображаю, о чем же буду с ним говорить.

– Георгия Николаевича нет! Он к Келдышу уехал.

– Нет Георгия Николаевича. В Академию, к Мстиславу Всеволодовичу только что выехал, – делая огорченный вид, вздохнул я. Поднялся, собираясь спешно ретироваться, но Королев взмахом руки опустил меня в кресло.

– Так, значит, к космосу подключаетесь? Как у вас на фирме отнеслись к этому?

– По-разному, Сергей Павлович. Мы, молодежь, с энтузиазмом. «Старички» еще не определились.

– «Старички»! – вспыхнул Королев. – Что они понимают, ваши «старички»! – Видно, его сильно задело. Самолет летает у земли и оторваться от нее не может. А здесь же предела нет! Вы – разведчиками будете. А затем к звездам аппараты пошлете. Не веришь? Придет время – вашей фирме и этим придется заняться. Я-то не доживу, а ты вполне может быть.

– «Мы – молодежь!» – поддел он меня. – Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать семь.

– Двадцать семь? И все молодежью себя называешь. Это, брат, очень зрелый возраст. Я уж ракеты пускал.

– Я тоже четыре года ракеты пускал, – вставил я, видя его дружеское расположение.

Сергей Павлович усмехнулся.

– Надо же! Какие?

Я коротко рассказал.

Во время рассказа Королев, довольный, слегка улыбался, в глазах сверкали искорки.

– Небось страшновато бывало?

– По всякому, Сергей Павлович. Бывало и страшновато.

В кабинет стремительно вошел технический руководитель испытаний А. И. Осташев, держа в руках несколько листков с отпечатанным на машинке текстом.

– Подписать надо, Сергей Павлович!

– Ладно, – сказал мне Королев, – иди! Изучай машину как следует. Ее впитать в себя надо. Впитать! Осознал? И когда я, облегченно вздыхая: «Пронесло!», уже подходил к двери, он добавил слова, от которых меня дернуло, как током:

– И чтоб больше без дела я вас здесь не видел!

Выскочил за дверь. Вытер со лба испарину. Помчался бегом в пультовую, занял свое рабочее место – по левую сторону от оператора центрального пульта объекта, надел наушники. Сидящий по правую руку оператора, у индикаторов системы управления, Валя Рубцов зашептал:

– Где тебя черти носят? Говорят, Королев приехал. Нарвался бы на него!

– Валюша! Если бы ты знал… Вечером все расскажу.

Смотрю в инструкцию, на показания приборов, слушаю переговоры операторов. Спустя несколько минут боковым зрением через открытую дверь пультовой вижу: в зал в сопровождении Осташева входит Королев. Шел он не спеша, зорко посматривая по сторонам. Подошел к ракете-носителю, что-то сказал Осташеву, похлопал «боковушку» по обшивке. Порядок в зале был образцовый, воздушные шланги, электрические кабели, жгуты тщательно уложены, прибандажированы. Королев все же заметил какой-то, по его мнению, непорядок, потому что, сделав круговые вращения указательным пальцем, показал на какой-то кабель. Рабочий-бортовик бросился спешно его переукладывать: очевидно, Королев обнаружил скрутку. По всему чувствовалось – приехал хозяин.

Жалобно заскрипели половицы деревянной лестницы. В пультовую поднялся Королев. В большой комнате – тишина. Операторы, контролеры, специалисты по системам аппарата сидят, впившись глазами в приборы. Тишину прерывают лишь резкие, четкие указания руководителя испытаний, доклады операторов. Королев придвинулся к центральному пульту, встал у нас за спиной. У меня по коже забегали мурашки: вдруг он скажет Полукарову, что его люди шатаются по МИКу без дела, когда обязаны присутствовать на сеансе. Я невольно посмотрел на Королева. Наверное, он что-то заметил в моем взгляде, потому что с хитринкой улыбнулся одними глазами и затем едва заметным движением показал: смотри, дескать, не на меня, а на пульт. Он о чем-то шепотом спросил у Осташева, тот также тихо ответил. Королев мягкими шагами покинул пультовую.

* * *

В предстартовые дни Полукаров взял меня с собой на заседание технического руководства. Запомнилось содержательное, убедительное, глубоко аргументированное выступление одного из руководителей. Закончил он следующими словами:

– Итак, 8 июня планируется пуск «Луны-6». А полет «Луны-5» завершился, а как он завершился, вы знаете – 12 мая. Ведь, месяца не прошло. Я не уверен, что полученный большой объем информации тщательно проанализирован, результаты анализа учтены. Не пора ли, Сергей Павлович, остановиться, оглянуться…

Королев поднял голову, миролюбиво сказал:

– Александр Ваганович, ты прав. Но мне информация позарез нужна. Понимаешь, позарез. А как ее набрать, не летая?

Затем Королев, глубоко вздохнув, тихо сказал:

– Летать трудно. – Развел горестно руками. – Летать надо. – И вдруг, стукнув по столу ребром ладони правой руки, – характер все же не мог не дать о себе знать! – совсем «по королевски» отрубил: – Летать будем!

* * *

За те восемь месяцев, когда встречал его довольно часто – на заводе, космодроме, в Центре дальней космической связи – Королев запомнился спокойным, уверенным человеком. Поэтому рассказам о его страшных разносах не то, чтобы не верил, а просто считал их преувеличенными.

Однажды поделился своими мыслями с А. Ивановым – он-то пятнадцать лет бок о бок проработал с Королевым.

– И ты прав, – сказал он, – и те, кто рассказывает о взрывчатости Главного, о его сногсшибательных разносах, тоже правы.

Каким же он был в действительности? Королев был очень разным. Очень сложным.

Но что интересно! В действительности наказывал он чрезвычайно редко, когда дальше было, как говорится, некуда. Поговорите с его ближайшими помощниками – им-то в силу «короткого расстояния» доставалось больше всех, «девятый вал» чаще, чем другим, приходилось принимать на себя – они в один голос утверждают: годы, проведенные рядом с Сергеем Павловичем Королевым, самые значительные, самые счастливые в их жизни.

Наказывал редко, а защищал всегда. Ругал иногда, а заботился всегда. И забота была горячей, действенной.

Когда дела шли хорошо, он говорил вышестоящему начальству: это у меня Петров (или Сидоров) молодцом сработал. А когда случались аварии и соответствующие высокие лица строго спрашивали: «И кто это у тебя двигателями занимается?». Он твердо отвечал: «Я!» «А управлением?» – «Я!» За его широкой спиной, в прямом и переносном смысле, людям жилось и работалось уверенно.

Как-то спросил Алексея Иванова: «Что родилось раньше – железный авторитет, а потом это „я“, или наоборот?» Алексей ответил так:

– Королев потому и стал Королевым, что никогда не прятался за чужие спины.

Едва ли не о главной черте в образе Сергея Павловича ближе всего я нашел у Василия Макаровича Шукшина в его романе «Я пришел дать вам волю» о Стеньке Разине: «Побаивались его такого, но и уважали тем особенным уважением, каким русские уважают сурового, но справедливого отца или сильного старшего брата: есть кому одернуть, но и пожалеть и заступиться тоже есть кому… Много умных и сильных, мало добрых, у кого болит сердце не за себя одного. Разина очень любили».

* * *

На рассвете вывозили ракету на старт. Огромные ворота МИКа распахнуты настежь. Солнце, чуть приподнявшись над степью, золотит срез ракетных двигателей. Ярким, теплым, прозрачным рубином светятся камеры сгорания.

Мы поднялись ни свет ни заря, но оказались не первыми. Пыхтел тепловоз. У ворот, щурясь на солнце, стоял Королев. Рядом с ним его заместитель по испытаниям, Осташев, Анатолий Семенович Кириллов, один из руководителей космодрома, Дмитрий Дмитриевич Полукаров. Сергей Павлович, энергично жестикулируя, о чем-то увлеченно рассказывал, слушатели остро реагировали. Мы остановились на почтительном расстоянии. Королев махнул рукой:

– Идите сюда.

Подошли.

– Спите долго, молодежь! Так можно и вывоз, и все на свете проспать. Я в ваши годы через сутки спал!

Сергей Павлович, несмотря на ранний час, был бодр, оживлен. Предстоящее, по всему заметно, возбуждало его, вливало свежие силы. Он не знал, не мог знать, как пройдет пуск, чем завершится полет – кто может дать стопроцентную гарантию? Но сейчас он шел на этот полет, и ожидаемый пуск горячил ему кровь.

– Ну, что, молодежь, сегодня первый стартовый день. Завтра, если будет все нормально, – резервный. Вам – не грех на речку съездить, покупаться. От впечатлений разгрузиться. Перед пуском. Первый для вас пуск. Говорят, зрелище мы занятное сотворили. Сам-то, можно сказать, и не видел: все в подземелье прячусь. А вам советую, только по большому секрету, в эвакуацию не ехать, а по степи вон к тому холму пробраться. Лучшая точка для наблюдения. Я правильно говорю, Анатолий Семенович?

– Их все равно туда не пустят.

– Ничего, если пораньше проберутся, да залягут в ложбинке – их сам черт не найдет. Степь вон какая – всю не прочешешь!

(Мы от старожилов узнали, что в целях безопасности не занятых в пуске людей вывозят в район эвакуации, а чтобы любители острых ощущений не пробрались поближе к старту, ответственные за эвакуацию организовывали патрулирование).

Королев подошел к установщику, что-то сказал инженеру, наблюдавшему за сцепкой тепловоза с платформой, и не спеша вернулся к группе. Времени до отправки ракеты на старт было еще много.

– Как идет учеба? – обратился Королев к Полукарову.

– Нормально, Сергей Павлович.

– Овладевайте, овладевайте космосом, ребята! Пока время есть – хватайте, хватайте, как можно больше. Сами работать начнете – меньше времени будет. Лезьте, как говорится, во все дырки. Ничего не берите на веру. Сами будьте с усами. И не только техникой занимайтесь. Обязаны знать последние научные данные о космосе, о планетах. Вот на Луну летим. А какая она по новейшим представлениям, знаете?

Мы с Валей Рубцовым незадолго перед отъездом на космодром приобрели книгу известного английского астронома Зденека Копала «Луна» и теперь вместе ее читали.

– Знаем! – в один голос с Валентином ответили мы.

– Это хорошо. А на какой главный вопрос должен ответить наш аппарат?

– Есть там пыль или нет? Утонет в ней аппарат или не утонет? И, вообще, «посмотреть» структуру поверхности.

– Ну, что ж, в основном верно. Приоритет – приоритетом, первая мягкая посадка – это, конечно, вещь, но это ж не самоцель, а средство. Главное, друзья, познание, наука. А вы как думаете, что там, на Луне?

– Не знаем.

– Это не ответ. Легче всего сказать «не знаю» – ответственности никакой. А вы размышляйте, стройте каждый свою гипотезу. Правда, некоторые ученые специалистами по Луне считаются, но когда их спросил, не лучше вас ответили. А как нам аппарат строить? Думаю, все же грунт там прочный, тяжелые машины можно сажать. Но мы предусмотрели и случай, если поверхность окажется рыхлой. С системой амортизации знакомы? На первый раз ничего придумано. Потом на лапы сажать будем. Это уж вам придется делать…

Спустя несколько месяцев до нас дошла история, сильно смахивающая на легенды, которые во множестве окружали личность Королева – как обычно окружают крупную, незаурядную личность – но которая, оказывается, действительно имела место.

Это было на заре создания космической станции, предназначенной для мягкой посадки на Луну. И сразу возник вопрос: каким делать шасси? Ведь невозможно проектировать его, не зная, куда аппарат будет садиться. А что представляет собой лунный грунт, никто еще точно сказать не мог. Одни полагали, что поверхность Луны похожа на гранитные скалы, другие – что она представляет собой рыхлую пыль в несколько десятков метров толщиной. Идет далеко не первое совещание. Тянуть с решением вопроса о создании шасси «лунника» больше невозможно.

– Итак, – сказал Королев, – большинство ученых склоняется к тому, что грунт на Луне твердый… Так и будем считать.

– Но, Сергей Павлович, – не удержался кто-то из присутствующих. – Как можно принимать такое решение на основании абстрактных предположений. А если там пыль? Ведь ученые высказывают только общие соображения – не более того! Никто из них не берет на себя смелость написать: «На Луне, мол, такой-то грунт» – и подписаться под этим!

Королев посмотрел усталыми глазами на сидящих за столом:

– Ах, вот чего вам не хватает…

Взял блокнот, крупным почерком написал на листке: ЛУНА – ТВЕРДАЯ. И подписался: С. КОРОЛЕВ. Поставил дату, вырвал этот листок и передал коллеге. Вот такая история.

Королев умел взять на себя… А шасси, в конце концов, оказалось хитроумным. Футбольный мяч! Совершенно не в стиле ракетно-космической техники. Зато в стиле Королева.

…Королев прервал непринужденную беседу. Видно, и эту свободную минуту он не хотел тратить попусту, а решил использовать для обучения новой группы. Он взял своего заместителя под руку и неторопливо, как на прогулке, пошел с ним вдоль рельсов по МИКу; дойдя до противоположных закрытых ворот, повернул назад.

– Да, забыл вам главное сказать, – вновь обратился к нам Королев. – Вы – испытатели. И обязаны знать основное правило: пуск должен быть осуществлен, несмотря ни на что, строго в заданный срок, в расчетное время. И никаких оправданий! Прибор вышел из строя – успеть заменить. ЗИП<sup>[3]3
  ЗИП – запасной инструмент и принадлежности.


[Закрыть]</sup> кончился – завод вверх дном перевернуть, доставить. Наземные испытания не завершены – добиться завершения. Ответственных за пуск много – а спрос с вас! Головой отвечать придется!

– Мы, – с заметной гордецой, даже чуть хвастливо добавил Королев, – ни одного пуска не сорвали, не отложили… А вообще-то шагайте смело в космос. Будут вам пышки, будут вам и шишки. Последних, правда, больше. Это я вам обещаю.

Донеслись звуки урчащих машин. Подъехал Председатель Государственной комиссии, тепло поздоровался со всеми. К Королеву подошел Кириллов.

– Все готово, Сергей Павлович!

Королев переглянулся с Председателем Государственной комиссии, тихо сказал:

– Пора.

Председатель чуть громче проговорил:

– Ну, что ж, в путь, товарищи.

Кириллов махнул рукой. Тепловоз плавно, без рывка, тронулся с места. Ракета медленно, как бы нехотя, поплыла из гостеприимного МИКа, где ее с такой любовью готовили.

Королев шагал за ней, рядом шли соратники. Шли молча. Чуть поодаль двигались и мы. Вначале показалось: чего-то не хватает. Но чего? «А, музыки!» – догадался я. – Торжественной музыки, которая всегда звучит в подобных случаях в кинофильмах. Но и без нее было волнующе-торжественно. Тишина, прерываемая лишь пыхтением тепловоза и шуршанием шагов по гальке, звучала громче тысячи оркестров.

Пройдя метров сто и поравнявшись с железнодорожной стрелкой, остановились. Молча проводили ракету глазами, направились к автостоянке. Королев и остальные товарищи стали усаживаться в машины. Дружно и громко захлопали дверцы.

Мы стояли одни, соображая, как добраться до старта: машин, естественно, пока не имели, автобусы же между МИКом и стартом в этот ранний час еще не ходили.

Первым разобрался в создавшейся ситуации Сергей Павлович. Он вышел из «Волги».

– А ну, друзья, разберем бабакинцев по машинам. – Пригласил Полукарова к себе.

– А ты, Евгений Васильевич, – обратился Королев к заместителю, – захвати вот этих двух молодцев (показал он на Валю Рубцова и Сашу Дяблова) и этого гренадера, – ткнул пальцем в мою сторону. – У тебя машина вон какая вместительная! (Заместитель ездил в то время на большом старомодном «ЗИСе»). – Да смотрите, – повысил голос Королев, – чтоб и со старта назад их привезли! А то знаю вас: туда довезете, а назад и не подумаете захватить.

Вереница машин двинулась в путь. Дорога пошла вначале резко влево, а потом повернула направо. Вскоре поравнялись с медленно идущим по приподнятой над степью широкой железнодорожной колее установщиком, какие-то секунды ехали рядом, а потом стремительно умчались вперед. Проехав несколько сот метров, остановились. Все вышли из машин. Стоя ждали ракету, и когда она величественно проплыла мимо, опять уселись в машины и помчались дальше, уже без остановок.

А вот и стартовая площадка. Машины, лихо сделав крутой разворот, остановились, как вкопанные. Большой группой мы двинулись к стартовой установке. На нулевой отметке замерли четкие шеренги стартовиков. Председатель Государственной комиссии и Анатолий Семенович Кириллов подошли к стартовикам. Анатолий Семенович зычным, хорошо поставленным голосом сказал:

– Задача сегодняшнего дня – провести генеральные испытания ракеты-носителя с космическим аппаратом №… Завтра – резервный день. Обеспечить дежурство и термостатирование объекта. 8 июня 1965 года в 10 часов 40 минут 23 секунды московского времени произвести пуск ракеты-носителя с космическим аппаратом на борту.

– Товарищи, от имени Государственной комиссии выражаю уверенность, что вы проведете все работы точно в срок и с высоким качеством. Желаю успеха.

Стартовики разошлись по рабочим местам, на ходу застегивая широкие пояса с прикрепленными к ним цепью карабинами (при работе на высоте полагается пристегнуться к ферме обслуживания) и взяв в руки инструмент, привязанный одним концом шнура к поясу, дабы не допустить падения увесистого железного предмета с высоты. Приближалась ракета…

Дальше происходило все так, как рассказывал Борис Чекунов. Плавный перевод ракеты из горизонтального положения в вертикальное, подведение опор и ферм…

Работа шла споро, каждый знал «свой маневр».

Королев внимательно следил за действиями расчета. Наблюдая за ним – решительным, властным, уверенным в своих силах, – никому из нас и в голову не могло прийти, что спустя несколько месяцев придется услышать от Анатолия Семеновича, как именно в то время никогда не жалующийся ни на что Сергей Павлович сказал ему:

– Если бы ты знал, что творится у меня внутри…

Внимательно изучая все происходящее вокруг, я ни на минуту не упускал из виду Сергея Павловича и то, как распоряжается он на стартовой площадке у гигантской, устремившейся в зенит ракеты. Каждому приходилось сильно закидывать голову, а Сергею Павловичу делать этого было незачем; он лишь вскидывал глаза. Тогда и мелькнула мысль (вероятно, весьма странная): Сергей Павлович так часто бывает на пусках и так часто смотрит в небо, что у него появилась столь необычная посадка головы.

Вечером поделился с Валей Рубцовым, он сказал, что тоже подумал об этом.

При установке ракеты произошла небольшая заминка. Сергей Павлович взял в руки микрофон.

– Товарищ Осташев! Товарищ Осташев! Ваши люди задерживают установку изделия! – Разнеслось над округой.

Но вот установка ракеты завершена. Теперь в обшивке вскрываются люки, к ракете подключаются электрические кабели, шланги, идущие от стартовой установки. Спускаемся в подземный бункер. За пультами – операторы, контролеры, они включают аппаратуру на прогрев, весело переговариваются, в комнате шумно, непринужденно – до генеральных испытаний есть еще время.

Генеральные испытания. В последний раз имитируется полет ракеты-носителя. Перед заключительными проверками в пультовую входят Сергей Павлович Королев и Николай Алексеевич Пилюгин – главный конструктор систем управления. Оба оживленные, в приподнятом настроении. Сергей Павлович говорит Пилюгину:

– Садись, Николай Алексеевич, на центральное место. Сейчас твоя техника работает.

На Пилюгине легкая, летняя, с короткими рукавами рубашка в полоску, широкие светлые брюки. Лето в разгаре, а руки белые, совсем не загоревшие – видно, много приходится бывать в лабораториях.

Пилюгин отвечает:

– У меня есть кто помоложе.

Подталкивает вперед своего заместителя по испытаниям.

Королев с Пилюгиным проходят за креслами операторов, останавливаются ненадолго у каждого пульта, затем выбираются наверх…

Смотрю им вслед. Вот они какие – настоящие ученые. Наши современники. Вспоминаю, какими представлялись мне академики – в черных костюмах, черных шапочках, в тиши кабинетов.

В день пуска мы сделали так, как советовал Королев. Залегли среди холмов. Прикрыв головы рубашками, стали загорать – до старта оставалось еще несколько часов. Солнце поднималось все выше, и вскоре мы оказались будто на сковородке. Как мы не превратились в обугленные головешки – до сего времени не пойму. Секрет оказался известным не только нам, в ложбинке скопилось довольно много и старожилов. Почему патрули смотрели на это сквозь пальцы, мы поняли. Ракета была в эксплуатации уже восемь лет, отличалась высокой надежностью, и система строжайших мер безопасности, поначалу соблюдавшаяся неукоснительно, потихоньку отмирала.

Для нас соседство старожилов оказалось как нельзя кстати: они досконально знали весь стартовый цикл работ и точно комментировали.

– Цистерны отошли. Заправились.

– Ферма поехала. Полчаса еще ждать.

Ракета белая-белая, свечою смотрит в небо, вся искрится на солнце. Красиво.

– В баках жидкий кислород. Холодный. Вот она инеем и покрылась. – Отрыв ШО! Штеккер отрывной отскочил! Видите? Теперь секунды…

Остались секунды. Как же долго они идут! А может, не будет ничего? Может пуск отложили? И хотя ждешь, ждешь этого мгновения, неожиданно, как-то вдруг – ярчайшая вспышка! И вот разгорается, бушует пламя, огромный огненный водопад низвергается в пропасть, достигает дна, отражается от бетона и, поднимаясь вверх вместе с пылью, дымом, сливаясь с огнепадом, бьющим из ракетных двигателей, обволакивает ракету. Она медленно, словно ей неимоверно трудно оторваться от земли, приподнимается над бездной, кажется, что ей ни за что не преодолеть пут притяжения и она вот-вот рухнет в эту пропасть, рассыплется горящими обломками. Но нет, пламя трепетно, упорно, неистово бьется и рывками толкает, толкает ее вверх, и, наконец, в самый критический момент, когда «или-или», ракета вырывается из бушующего вокруг нее огнепада и стремительно, мощно идет ввысь. Сильный рев огромного зверя накатывается на тебя. Над степью восходит второе солнце, не менее яркое, на него больно смотреть. Ракета идет на тебя, прямо на твою голову. Смотришь, сощурив до предела глаза, в самый зенит. Земля под тобой дрожит.

Замирает сердце. И от страха – не рухнет ли вот сейчас тебе на голову могучий, грозно рычащий огнепад? И от сложнейшей гаммы чувств, переполняющих душу…

…Но вот ты замечаешь: ракета постепенно склоняется, уходит от тебя. В небе на мгновенье повисает белый крест – это отделяются четыре «боковушки». Пламя все меньше и меньше. Тишина повисает над степью. Еще более пронзительная, чем до запуска. Лишь небольшое белое облачко, как шляпка одуванчика, плывет в голубом небе. Будто не было ничего.

Молча возвращаемся на площадку. Говорить не хочется.

Шли следующие «Луны». Седьмая. Восьмая. Теперь и нам приходилось бывать в Центре дальней космической связи в Крыму. В то время небольшая гостиница, примыкавшая к Центру, не могла вместить всех «управленцев», новая еще только строилась, поэтому мы останавливались в одной из гостиниц города на втором этаже. Здесь снимался номер для Сергея Павловича, рядом – для Мстислава Всеволодовича Келдыша. Мы с Валей Рубцовым (или Сашей Дябловым), как и другие члены группы, занимали двухместный номер.

Крым в первых числах октября встретил нас такими яркими, сочными красками – желтыми, оранжевыми, сине-красными, багряными, пурпурными, что мы глаз не могли оторвать от деревьев, пробегающих мимо окон автобуса.