Текст книги "Таежная одиссея"
Автор книги: Юрий Вознюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Вот она, серая, шлялась здесь ночью, – задумчиво сказал Димка. – Кого-то слопала и прогуливалась в свое удовольствие.
Следы уходили куда-то вниз, и у нас не было времени идти по ним, мы только измерили их и полезли по склону дальше. Где-то близко к вершине, через сузившийся распадок лежала валежина; шапка снега на ней была прострочена такими же круглыми следами. Теперь можно было предполагать, что в Заячьем ключе – так окрестили мы это место – и его окрестностях промышляет крупная рысь.
Сопку мы перевалили уже в темноте и по другой стороне ее буквально съехали к своему ключу.
– Это тебе зачтется! – ругнулся в адрес рыси Моргунов, ощупывая ушибленный бок.
Пока перекуривали, взошла луна, и к зимовью мы добрались по чистому руслу ключа без приключений. Над трубой его курился дымок. Навстречу нам выбежали собаки, стараясь броситься лапами на грудь.
Сузев варил ужин и укладывал рюкзак.
– Во, хорошо, что пришли, – сказал он. – Давайте собираться…
– Куда? – в один голос спросили мы.
– Рысь ловить, куда же еще, – ответил он.
– Сейчас?..
– Завтра, конечно, но надо же все пособирать ладом…
– До завтра еще успеется, – сказал Димка, неторопливо раздеваясь.
– Все тебе успеется, – засуетился Сузев в поисках ножа.
У Сузева был деловой вид, всегда присущий ему при сборах и в торжественных случаях. Такое выражение лица у него было тогда, на Перевальной, перед подъемом злополучного вентеря. Пока варился ужин, он рассказал нам, что нашел свежий след рыси и даже обошел его, оставив зверя в окладе.
Это было уже настоящее дело, и назавтра нам предстояла серьезная охота. За день мы могли и не управиться, предстояли одна или несколько ночевок в тайге. Мы тщательно починили одежду и обувь, приготовили на три дня продуктов, старое одеяло, вязки из полотна и наточили топоры. Долго раздумывали перед крупной и толстой сеткой и наконец махнули на нее рукой, потому что не представляли, как ее набрасывать на рысь, а потом выпутывать остервеневшего зверя…
За ужином мы досыта наелись свинины, не пожалели ее и собакам. Чтобы завтра не терять времени на обед, Димка сразу же наварил гречневой каши с мясом.
В путь отправились еще затемно. Сузев повел нас напрямую, не выбирая дороги. Как ни мал был он ростом, но ходил, нужно признаться, лихо. Мы с Димкой едва поспевали за ним. Шли мы на юго-запад от Заячьего ключа, придерживаясь кромки гряды сопок, выходивших к долине Б. Уссурки. Здесь росла темнохвойная тайга и с молодых елок и пихт сыпался на наши лица и за шиворот холодный, колючий снег.
Первые лучи солнца заглянули в долину, когда мы остановились и Сузев показал нам на снег впереди. Перед нами открылась глухая щель распадка, к которой вели следы зверя и человека. В этом месте Сузев оставил след, боясь спугнуть рысь. Не имело смысла проделывать вчерашний путь зверя и лезть в распадок. Нам нужно было искать его выход из оклада, и мы, посовещавшись шепотом, пошли вправо, навстречу вчерашним замыкающим следам Сузева. Пожалуй, мы описали половину дуги и вышли уже в долину безымянного ключа, когда идущие на поводках собаки рванулись вперед. Мы, не отпуская их, кинулись за ними и скоро опять увидели строчку следов, подошедших к следу Сузева слева.
– Вот… после меня! – возбужденно сказал он. Стараясь не затоптать следы, мы, подтянув собак, рассматривали их. Даже по одним следам можно было судить об осторожности рыси. Подойдя к следу человека, она долго стояла, принюхиваясь, затем прыжком пересекла след и отправилась вниз к ключу. Но странное дело: здесь же рядом был другой, уже входной и совсем свежий след. Неужели рысь после ночной охоты снова вернулась в оклад, на свою старую лежку или она только пересекла его и ушла в другое место?! Что повело ее туда?! Думать было некогда – собаки рвались внутрь оклада, и мы, отпустив на всю длину поводки, побежали за ними. Километр сумасшедшего бега в сопку был пределом наших сил.
– Пускай! – крикнул Сузев, падая от бессилия в снег.
Я подтащил к себе Букета, нащупал на беснующемся псе застежку ошейника, расстегнул ее и в изнеможении привалился к дереву. Моргунов спустил Жулика и, хватая ртом воздух, произнес:
– Бедные кошки…
Не успели мы перевести дух, как где-то за гребнем раздался яростный лай. Нас подхватило, как ветром, и мы понеслись к вершине. Прямо от вершины открывался распадок, по-видимому, тот, с которого начинался наш обход, и где-то на середине его неистовствовали собаки. Три вихря снежной пыли взметнулись по нашей дороге, когда мы спускались вниз.
– Тормози! – закричал Сузев, расставляя руки. – Рогульки, рогульки рубите!
Мы были уже рядом с захлебывающимися от лая собаками. Ах, проклятье! Вокруг тайга – и нет подходящего дерева! Куда ни кинешься, везде только кедры да ели в обхват толщиной. Наконец вижу два молодых дубка, растущих на дне распадка. Спуск крутой, и некогда осторожничать. Тайга, снег, небо и еще раз в таком же порядке… Я продираю от снега глаза, подбегаю к деревцам. Рогульки не ахти какие, но сойдут. Одну бросил наверх Сузеву, другую оставил себе и, не выбираясь из распадка, побежал к собакам. Первое, что я увидел, был Жулик, азартно пытавшийся забраться на вершину сломанного дерева. Я метнул туда взгляд и еще издали заметил рысь. Пепельно-серая, с прижатыми к голове ушами, она, злобно сморщив нос, выгнув спину и растянув свои раскосые прорези глаз, шипела. Рысь показалась мне огромной, и я удивился, как она могла забраться на такую высоту.
Увидев меня, рысь приподнялась, и моя рука невольно потянулась к винтовке, но в это время наверху распадка с шумом появились Сузев с Димкой, и зверь повернулся к ним.
– Ага, попалась! – услышал я распаленный голос Моргунова. – Куси ее, ребята!
Рысь с угрожающим беспокойством заерзала на дереве. Врагов у нее прибавилось, и она понимала, что эти подоспевшие двуногие наиболее опасны. Дерево, на котором она сидела, было сломано пополам и верхушкой упиралось в противоположный склон распадка. Со дна оврага мне казалось, что рысь сидит на головокружительной высоте, в то время как от Сузева и Моргунова она была не более чем в четырех метрах.
Обессиленные гонкой, мы тяжело дышали и пар клубами валил от нас. Собаки, приободренные нашим приходом, готовы были перегрызть дерево.
– Бросай котомки, рубите шест! – услышал я сверху голос Сузева.
Предстояла схватка. Мы освободились от всего лишнего. Оставив рюкзак и винтовку на дне распадка, я выбрался с рогулькой наверх. Моргунов быстро срубил молодую елку, очистил ее от сучков.
– Пихай! – надрывным шепотом сказал Сузев и поднял рогульку.
Димка занес конец шеста на дерево и попытался ткнуть им рысь. Она зашипела еще сильнее и прижалась к дереву. Шест скользнул по стволу, не задев ее. Моргунов отошел назад, чтобы направить свое оружие положе, но рысь, ударив лапой по шесту, перебралась на новое место, Моргунову пришлось заводить шест снова – и рысь тут же передвинулась на старое место.
– Ах ты шерсть необразованная! – ругался Моргунов, с натугой ворочая тяжелой лесиной.
С четверть часа безуспешно пытался он согнать рысь с дерева.
– Прыгай, скотина! – заорал он, не выдержав, и бросил шест. – Кис-кис-кис, – поманил он ее, но дикая кошка только злорадно ухмыльнулась.
У нас прошло первое возбуждение, вернулась способность соображать. Рядом с деревом, на котором сидела рысь, рос молодой дуб. Его корявый, изогнутый ствол поднимался выше хищницы, и у меня мелькнула мысль изменить угол атаки на зверя. Сбросив куртку, я полез на дуб. Уцепившись за ветку, долго дрыгал в воздухе ногами, пока Димка не помог мне шестом. Наконец мне удалось вскарабкаться повыше, и я оказался рядом с рысью. Нас разделяло не более пяти метров. Почувствовав новую угрозу, рысь не спускала с меня взгляда. Димка подал мне шест, и я с огромным трудом затащил его наверх.
– Держи! – крикнул я ему и начал подвигать конец шеста к зверю. Рысь попятилась назад. Сообразив, что так она уйдет, я отвел шест в сторону, намереваясь нанести удар сбоку. Рысь припала к дереву. Взгляд ее заметался. Было чертовски тяжело держать на весу такую дубину, но я, чтобы не напугать животное, отвел шест еще дальше. Собрав все силы, я наконец шлепнул шипящую зверюгу по боку. Рысь сорвалась с дерева, но удержалась на передних лапах, а вот меня от полета вслед за шестом удержали лишь прочные брюки и сучья, за которые они зацепились. Увидев висящего зверя, собаки захлебнулись лаем. Рысь взобралась на дерево, но к этому времени я уже успел укрепиться на нем; она опять получила толчок и снова удержалась – все-таки это была кошка.
Видя, что дело приближается к развязке. Жулик оставил свое место и перебежал под дерево. Рыси открылся путь к отступлению, и хищница сразу сообразила это: пока собаки переберутся через распадок, она будет уже далеко. Не обращая внимания на меня, зверь снова взобрался на дерево и метнулся вниз по стволу. Увидев, что через мгновение рысь уйдет, и будучи не в силах ей помешать, я в злости, как копьем, бросил в нее шест. Деревцо попало ей между лапами, подсекло их и рухнуло вместе с рысью в распадок. В то же мгновение, не удержавшись, полетел на землю и я. Протерев от снега глаза, увидел стоящую на дне распадка рысь, летящего в воздухе на нее Букета и кувыркающихся туда же Сузева и Моргунова. Найдя свою рогульку, я бросился к ним.
– Дави! – закричал Сузев и, размахнувшись рогулькой, прижал короткое туловище зверя к земле. Рысь изогнулась и ударила лапой по рогульке. Сузев повалился на землю, но подоспевший Димка не дал рыси вскочить на ноги, прижав ей шею.
Я успел только дернуть из кармана вязки, как был сбит с ног собаками. Они прорвались между нами и принялись терзать врага. Обхватив левой рукой Букета и вцепившись правой в хвост Жулика, я безуспешно пытался оттащить их от рыси. Жизнь зверя исчислялась теперь секундами. Моргунов и Сузев пинками отгоняли собак, но это не помогало. Собаки озверели и вышли из повиновения. На какое-то время мне удалось отогнать их рогаткой, и тогда Сузев, рискуя быть вспоротым когтями зверя, прикрыл его своим телом.
Ничего подобного мы не предполагали – собаки из помощников превратились в помеху. Нужно во что бы то ни стало погасить их неуемную ярость и скорее связать зверя. Взяв рогатку наперевес, я в неменьшей злости зарычал на них и сбил на землю подвернувшегося Жулика и напялил ему на голову свою шапку. Кинувшегося к рыси Букета Моргунов пнул, но тотчас был укушен им за ногу. Свободной рукой Сузев держал за глотку Волгу. Все перепуталось – было непонятно, кого мы ловим,
Перепуганный Жулик перестал подо мною брыкаться, и я побежал приводить в чувство Букета. Наконец собаки несколько успокоились. Рысь истекала кровью. Она сделала последнюю попытку вырваться, когда я вязал ей передние лапы, но Сузев накрыл ей глаза, и она сдалась. Самым опасным и трудным было вязать задние лапы. Как ни остерегался я, все же она неуловимым движением полосонула меня когтями по рукаву, распоров его. Наконец мне удалось связать ей лапы. Намордник повязал Сузев. Теперь рысь была не опасна. Мы оставили ее и уселись прямо на снег.
– Вот же холеры! Чуть не задрали зверя, – сказал Сузев, показывая на собак.
Присмотревшись, мы увидели, что и собакам изрядно досталось в драке. У Волги разодрано ухо. Букет облизывал лапу, а у Жулика кровоточил бок.
– Так дальше дело не пойдет, – сказал Димка, – надо что-то придумать – она, того и гляди, сдохнет.
Рысь действительно впору было штопать и бинтовать. Мы с Димкой собрали разбросанные вещи, положили рысь на одеяло, через связанные концы продернули палку и пошли по распадку. Постепенно к нам возвращались силы и тщеславие. Как бы там ни было – мы несли дикого зверя, пойманного своими руками. Это уже была не какая-то норка!
– Братцы! – закричал вдруг Димка. – А какого лешего я несу на себе кашу? Сничтожить ее?!
Мы подвесили рысь на деревьях и наломали сушняка на костер. Как только каша разогрелась – воздух наполнился таким ароматом, что у нас засосало под ложечкой.
– Навались! – скомандовал Димка. – Волга, Жулик, Букет, – позвал он собак, – получайте, барбосы, вы заработали, – говорил он, отваливая им кашу под нашими протестующими взглядами.
Что для нас был какой-то котелок каши – только раздразнил аппетит, но все равно жизнь была хороша. Хороши были зимняя тайга, тепло костра и упругие толчки крови в мускулах. Казалось, что и пещерного медведя мы могли бы вот так же завернуть в одеяло.
К зимовью добрались перед заходом солнца и сразу перед нами возникла проблема. Оказалось, что нам негде поместить рысь. Оставлять ее на ночь связанной нельзя, у нее могли отмерзнуть лапы. Нарубили кольев и, используя одну стенку зимовья, начали сооружать клетку. Земля промерзла, и колья никак не входили в нее. Мы обтоптали их снегом и полили водой. Верх и середину клетки связали проволокой и на все это накинули сетку. В клетку набросали мха, сухих листьев и сверху накрыли пихтовыми ветками. Работа затянулась далеко затемно, пришлось заканчивать ее при свете костра. Мы устали, были голодны, а тут новая головоломка: как посадить рысь в клетку? Втроем мы бы там не поместились, а лезть туда одному – никого не прельщало. К тому же, связывая ее, я как-то не подумал, что придется и развязывать свои узлы. В конце концов мы затащили рысь в клетку, прижали ее рогатками через колья, и я перерезал вязки. Почувствовав свободу, рысь метнулась в угол и оттуда злобно зарычала.
– Выживет! – махнул рукой Димка.
Собаки, увидев зверя подвижным, полезли было в клетку, но мы отогнали их и, завалив убежище рыси хвоей, ушли в зимовье. Только тогда почувствовали по-настоящему, каким тяжелым выдался для нас день.
На другой день наша компания спала до тех пор, пока солнце не заглянуло в окно. Поднявшись, не торопясь умылись, позавтракали. Я вспомнил про свои петли и пошел их проверить. Сузев и Моргунов решили построить еще одну клетку, потом соорудить какое-нибудь жилье для собак.
Из двадцати одной петли я вытащил двенадцать маньчжурских зайцев. Подобной удачи я еще не знал. Это было весьма кстати. Себя мы всегда могли снабдить дикой свининой, а вот прокормить трех прожорливых псов было хлопотно. Для собак и рыси зайцы были самой подходящей пищей. Охотничье честолюбие переполняло меня, когда я складывал ржаво-бурые тушки зайцев в рюкзак. Нет, не зря я с детства стремился на Дальний Восток – здесь сбылись мои самые смелые охотничьи мечты!
Возвращаясь, я присел отдохнуть, и постепенно новое, доселе неизвестное чувство начало незаметно, исподволь подтачивать меня.
Куда ни кинь взгляд, всюду застывшие громады синеющих сопок, неподвижная тайга, снег, тишина. Все это далеко от людей, от их жизни. Идет пятый месяц нашего пребывания в тайге. Иногда, вечерами, с непреодолимым желанием хотелось снять с себя прокопченную, пропахшую дымом одежду, надеть костюм и пойти в обычный городской кинотеатр, потолкаться на шумных улицах, в магазинах, посмотреть витрины, сесть в такси и через двадцать километров, не чувствуя никакой усталости, знать, что у тебя сегодня еще уйма времени для других дел. Видимо, потому, что мы выросли в коллективе, нам так остро начало не хватать его, и даже втроем мы подчас чувствовали себя одиноко.
Я вернулся к зимовью в разгар строительства. Инженерные проекты Димки и Сузева были несовместимы даже в вопросе изготовления собачьей будки. Я не стал вмешиваться в их прения и взялся за приготовление обеда. Времени у меня хватало, продуктов тоже, и я позволил себе проявить фантазию в надежде пробудить наши задремавшие гурманские чувства. Вообще в последнее время мы ели очень много и пять килограммов мяса съедали за один присест.
4Сузев и Моргунов ушли в Заячий ключ искать рысь, следы которой мы видели. Я остался в зимовье,
Страницы из дневника
(Запись, сделанная Моргуновым)
«…К вечеру мы все-таки умудрились поругаться и я сказал Сузеву, чтобы он возвращался в зимовье. Сузев не ушел – сердиться он долго не может.
До этого я еще ни разу не ночевал зимой под открытым небом и теперь на собственной шкуре узнал, что такое. Какой тут сон! Спереди печет от жары, сзади мурашки от холода бегают. Подремать, конечно, можно, но спать без палатки или спального мешка нельзя. Всякие там рассказы, что кто-то ухитрился прожить зиму у костра, – вранье. Выжить короткое время можно – работать нельзя. Две недели такой жизни, и тебя придется отхаживать в больнице.
В общем, перемаялись мы ночь, а утром пошли дальше Видели лежку рыси. Нашли место, где она поймала зайца. Или она была не голодная, или вообще мало жрет, но только половину зайца бросила. Наверно, когда много харчей, рысь мало ходит – больше спит, как и все кошки. К полудню мы дошли до ночных следов и, чтобы не вспугнуть ее, вернулись в зимовье.
Сегодня у нас выходной. Сделали одну «приспособу» для стаскивания рысей с дерева. Завтра двигаем. Думаем управиться дня за три».
Автором «приспособы» был я. Мысль эта пришла мне в голову совершенно случайно по странным ассоциациям.
В тот день, когда Сузев и Димка ушли на Заячий ключ, я решил пробраться как можно дальше к истокам нашего ключа, который мы назвали Большим. День выдался теплым, и вся лесная птичья мелочь дружно пищала, ползая по стволам и веткам деревьев. Я засмотрелся на юрких и нарядных поползней, беспрерывно сновавших над моей головой. Плотные подвижные птички, деловито переговариваясь, ощупывали своими острыми клювами морщинистую кору деревьев.
Глядя на них, я вспомнил, как в детстве мне приходилось ловить их силками. В волосяные петли силков большей частью попадались синицы, но были и поползни. Я сажал их в клетку, кормил и, насмотревшись, выпускал. Потом я просто насыпал на дощечку овса и наблюдал за птицами. Мне было жалко пичугу, когда она, запутавшись лапками в петлях, начинала отчаянно рваться на свободу.
В петлях… петли… Здесь-то мне и пришла в голову мысль применить их для поимки рысей.
Километрах в десяти от зимовья я увидел следы рыси. Откровенно говоря, я мало верил в успех своего похода, так как считал невероятным, что в тайге может бродить столько хищников. Не могли же здесь рыси жить в каждом ключе?!
Возвращаясь назад, я наткнулся на браконьерский «огород». Этот искусственный повал деревьев был подновлен, но ни ям, ни петель в проходах не было. Вдоль завала множество следов кабарги и изюбров, а в одном месте нашел следы разыгравшейся недавно трагедии. Прямо над проходом росли приземистый, искривленный тис и такой же ясень, ветви их переплетались и образовывали воздушную беседку, в которую и забралась для засады рысь. Три дня назад она подкараулила здесь кабаргу и, не утруждая себя перетаскиванием, тут же лениво закусила добычей. К этому месту она больше не приходила, и теперь над остатками животного трудились колонки и вороны. Очень скоро от кабарги осталась одна разбросанная шерсть. Такую небрежность зверя можно было объяснить только его кровожадностью, и дикая кошка потеряла в моих глазах свою былую привлекательность. Впоследствии мы смогли убедиться, что рысь часто не возвращается к своей жертве. Я обошел весь «огород» и еще дважды встретил круглые, аккуратные следы рыси.
По пути к зимовью я сделал крюк, чтобы посмотреть, над чем так разоралось целое полчище ворон. Возле толстых высокоствольных кедров увидел вытоптанную в снегу площадку, но среди кабаньих следов трудно было что-нибудь разобрать. Кабаны прошли здесь дней десять назад, после них выпал небольшой снег и припорошил следы. Расхаживая между деревьев, я заметил возле крупной валежины два оглоданных кабаньих скелета. Часть разбросанных костей валялась далеко в стороне. Интересно, чья это работа? Заглянув за валежину, я почувствовал, как мое любопытство сменилось удивлением, а потом и неприятным холодком тревоги. Кабанов убил медведь! Двух сразу! Но это был не обычный медведь. Мне приходилось читать о полутонных лесных великанах, но этот, как мне показалось, вряд ли бы уложился в полтонны. Две мои ноги свободно размещались на его следе, а там, где медведь перелезал через валежину, снег был снесен на полтора метра. Зловеще каркали вороны, и я подумал, а не этот ли бродяга снял скальп с бывшего хозяина нашего зимовья. Несомненно, зверь стал шатуном, и встреча с ним не сулила ничего хорошего; а она могла состояться самым неожиданным образом. Кабанов в этом ключе ходило много, и, как знать, не задержался ли в нем медведь. Тайга сразу стала какой-то неуютной, и я заторопился в зимовье.
Рысь третьи сутки не притрагивалась к пище, и только замерзшей в банке воды стало немного меньше. Я несколько раз ходил ночью проверять петли и наконец вытащил из одной зайца. Я бросил его в клетку к рыси, и к утру он исчез. Теперь можно было надеяться, что рысь выживет.
На следующий день я принялся изготавливать задуманные петли. У нас нашелся тонкий стальной тросик, который вполне подходил для приспособления. Собственно, все орудие состояло из нескольких концентрически расположенных петель, сходящихся к одному концу. Если в силке петли перекрывают друг друга, то здесь это не подходило – ударив лапой по одной петле, рысь отбила бы и все остальные. Пришлось расположить их одна в другой, вынося внутренние немного в сторону. Штука казалась нехитрой, но по части плетения тросов у меня были весьма скромные навыки, и только с помощью Димки удалось закончить «приспособу». Мы хотели уже испытать конструкцию на рыси в клетке, но вовремя сообразили, что можем задушить пленницу.
На охоту за вторым зверем мы вышли поздно. Сначала Сузев распорол свой ул, потом удрали в тайгу собаки и вернулись лишь после того, как мы начали стрелять. День выдался морозным, с ветерком. Чувствовалась беспощадность зимы, охватившей холодом землю. Колючая поземка бежала по льду ключа и порошила глаза. Кое-где по нему выступали наледи – ключ промерзал до дна. Наледи дымились густым паром, и мы осторожно обходили их. Все шло хорошо, и только необходимость вести собак на поводках портила настроение. Собаки не привыкли ходить в тайге таким образом, им всюду нужно было сунуть свой нос, что сильно мешало при ходьбе.
Перевалив в Заячий ключ, мы встали на позавчерашние следы Димки и Сузева. Добраться до места удалось только к вечеру. Солнце уже садилось, и пришлось готовить ночлег. Пока искали подходящую сухостойную лесину, готовили костер и лежанки – стемнело. Воды поблизости не оказалось, и в дело пошел снег. Ветер стих, и после горячего ужина мы почти не чувствовали холода. Сделанный нами щит хорошо отражал тепло, и мы, поплотнее завернувшись, уснули. Ночью я проснулся от холода. Положенные друг на друга колоды дров выгорели и не давали уже тепла. Я поправил костер и опять задремал. Сквозь сон чувствовал, как мороз снова охватил мое тело; на этот раз, кажется, встал Сузев и подшевелил огонь. Так прошла ночь. Было еще темно, когда мы, не выдержав натиска мороза, поднялись на ноги.
– Дурость все это… – ворчал Димка, ковыряя палкой горящие головешки.
– Что дурость?
– Спать в нашей одежде зимой. Сузев смахнул каплю под носом и вздохнул.
– А что делать? Не таскать же с собой печку с палаткой.
Мы молчали. В котелке булькала похлебка. По долине пронесся легкий порыв предутреннего ветра. На какое-то время темнота как бы сгустилась, вспыхнули в последний раз звезды и начали постепенно таять. Наступал рассвет, а с ним холодный зимний день.
Мы тронулись в путь, как только стал различим след. Наши надежды на то, что рысь находится где-то близко, не оправдались, как и Димкины предположения об образе жизни зверя при достатке еды. В Заячьем ключе пищи было сколько угодно, но рысь почему-то отправилась бродяжничать. Мы шагали за ней километр за километром, а собаки все еще не проявляли особого интереса к следу. После полудня пришлось увеличить темп, и началась настоящая гонка. Где-то далеко остался и Заячий и Большой ключи, а мы все дальше и дальше уходили на запад в неизвестные дикие места. Заросшие распадки сменяли крутые сопки, хребты; мы проходили под нависшими скалами, опускались в долины, а рысь все шла и шла. Только к вечеру мы наконец стронули ее с лежки и собаки натянули поводки.
– Ах, черт! – ругался Сузев. – Нехорошо как все получилось… Сейчас с перепугу начнет махать…
Мы прошли по свежим следам еще километра два и остановились с наступлением темноты. С трудом нашли свободную от валежника и зарослей площадку и разбили бивак.
– Если завтра ее не догоним, что будем делать, братцы? – спросил Димка.
– Послезавтра начнем догонять, – как само собой разумеющееся, ответил Сузев.
– А есть что будем?!
– На пятидневку хватит!
Мы разложили продукты, прикинули – дня на три должно хватить.
– Вообще с первой кошкой нам просто повезло, – говорил Димка за чаем. – Эта поумней попалась… Так она нас и в Сибирь может завести. А?
– Обратно далеко топать, – прихлебывая чай с крышки котелка, заметил Сузев.
– Не-е, я обратно не пойду! Останусь у какой-нибудь сибирячки.
– Кому ты такой дикий нужен…
– Нужен… – ответил Димка и вдруг запел:
Я встретил вас, и все былое…
У Димки был чистый и сильный баритон. Пел он свободно, легко, и ночной зимний лес звоном промерзших ветвей аккомпанировал ему. Подхваченные горячим воздухом, далеко к вершинам деревьев летели искры. Мы лежали на еловых подстилках, грелись теплом костра и совсем не думали ни о сегодняшних, ни о завтрашних километрах пути. Ноги немного побаливали, но впереди была еще целая ночь.
К утру потеплело и пошел редкий снег. Он обеспокоил нас, и мы поспешно начали собираться в путь. В случае снегопада наши труды могли оказаться напрасными – пороша замела бы следы.
Продолжив погоню, мы, рассматривая следы, немного успокоились. Хотя рысь и была потревожена нашим присутствием, но еще не чувствовала преследования и ночью занималась охотой. Она потеряла много времени в поисках добычи, но восход солнца застал ее с пустым желудком. Только случайно найденная мышь стала ее жертвой. Зверь кружил по верховью ключа, придерживаясь глухих, темных урочищ. Рысь не делает петель, скидок, и все же по характеру выбираемых ею мест можно было догадаться, что она ищет место для дневки. Так оно и случилось. В глубоком ущелье, где сопки нависли над многоярусными террасами, собаки рванулись вперед. След уходил вверх, и если хищница легко взобралась на высоту, то нам это не удалось. Рысь услышала нас и ушла с лежки. На этот раз она поняла, что ее преследуют, и стала уходить крупным, размашистым шагом. За время, потраченное нами на террасах, она успела уйти далеко.
Все, на что были способны наши легкие и ноги, мы отдали этой погоне. Были минуты, когда казалось, что вот-вот упадешь, но пришло второе дыхание и бежать стало легче. К середине дня мы окончательно потеряли ориентировку и только догадывались о своем местонахождении. Рысь сменила направление бега и теперь уходила на юг. Не останавливаясь, она пыталась охотиться, и ей удалось поймать еще одну мышь. Этого, конечно, для нее было мало, но признаков усталости зверя мы не видели. Рысь по-прежнему держалась на почтительном расстоянии. Мы начали опасаться, что так и не сможем приблизиться к ней и конец продуктов вынудит нас повернуть обратно. Начавшийся утром снег постепенно прекратился – теперь можно было не бояться потерять след, но мы не ослабили взятого нами темпа и перед наступлением темноты, очевидно, подошли к зверю очень близко.
Выбирая место для ночлега, Сузев вспугнул табунок рябчиков и трижды выстрелил по нему из винтовки. Димка и я с удивлением посмотрели на него.
– Раз на то пошло – пусть все разбежится… Ну, чтобы ода ничего не поймала, – пояснил он, показывая на след.
К третьей ночевке в тайге нам уже не хотелось петь. Все тело налилось усталостью, сделалось тяжелым.
– Завтра нужно спускать собак, – сказал Димка, доставая продукты для ужина, – Возьмем или не возьмем ее, а на обратный путь харч надо.
Сварив суп, высушив обувь и накормив овсянкой собак, мы, прижавшись друг к другу, легли спать. Несмотря на усталость, сон наш был беспокойным: за ночь раз пять приходилось подниматься к огню, и утром все встали осунувшимися и невыспавшимися.
Выстрелы Сузева сыграли двоякую роль. В тот момент, когда они прогремели, рысь шла по следу изюбра: почувствовав с наступлением темноты безопасность, она решила во что бы то ни стало найти пищу. После выстрела она бросила след и продолжала свое бегство. Это было хорошо и плохо. Хорошо, что она снова осталась голодной, и плохо, что далеко оторвалась от нас.
– Ну что, побегаем? – сказал Сузев, ни к кому не обращаясь.
– Не-е, вы бегите, а я полечу, – помахал воображаемыми крыльями Димка и тяжело вздохнул. – Вперед, волосатые! – встряхиваясь от вялости, закричал он собакам, и мы устремились по следу.
Рысь шла всю ночь, но шла медленно, разыскивая добычу. Собаки бежали ровно, не сворачивая в стороны. Вверх, вниз шли следы, и наша ватага, следуя за ними, карабкалась и катилась по сопкам. Больше всего меня донимала винтовка. За три дня она так оттянула плечи, что я не знал, куда ее пристроить. Длинная, неуклюжая «Арисака» цеплялась за ветки, сбивая за воротник снег.
В этот день усталость начала сказываться рано. Уже, в полдень мы собрались сделать привал, как заметили впереди по следу перья и кровь. Рыси удалось вытащить из-под снега ночевавшего там рябчика.
– Проклятье! Нажралась все-таки! – ругался Димка.
– А это к лучшему – сейчас она ляжет, – обрадовался Сузев.
– Жмем тогда?! Сузев устало потер ноги.
– Давайте отдохнем…
Очевидно, очень скоро нам предстояло серьезное дело, и мы согласились. Соорудив небольшой костер, вскипятили чай, а спустя полчаса, подтянув растрепавшуюся амуницию, опять встали на след. Позавтракав, рысь свернула в сопку, потом следы повернули еще и теперь шли едва ли не навстречу нижним. Стало тревожно. Так И есть – лежка! Рысь слышала, а может, и видела нас, когда мы двигались подножием сопки. Мы распивали чай, а она изо всех сил уходила от нашей стоянки.
– Охотнички! – кипятился Димка. – Чайку захотелось! Соснуть бы еще… Так мы ее всю зиму будем гонять…
Собаки, почуявшие близость зверя, рвались вперед, С ходу мы взобрались на высокий хребет и перед нами открылась широкая долина. Мы находились, по всей вероятности, на водоразделе притоков Б. Уссурки. Какое-то время след вел гребнем хребта: рысь шла широко. Следы свернули вниз и привели в чистую падь.
– Пускаем! – решительно сказал Димка, намереваясь отцепить Жулика.
– Стоит ли? – усомнился я.
– А чего ждать?
– Она далеко – собаки, сам знаешь, какие…
– Не будет дурой – залезет на дерево!
– Давай! – поддержал его Сузев.
