Текст книги "Таежная одиссея"

Автор книги: Юрий Вознюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

5

Откровенно говоря, на этот раз ловить норок мы не собирались. Нам было ясно, что если охотиться серьезно, то нужно менять или место, или метод отлова. И на то, и на другое у нас уже не хватало времени: до настоящего зимнего снега оставалось не более двух недель. Зная, что в Б. Уссурку пришла кета, мы рассчитывали встретить ее и в Перевальной; поспели уже и кедровые орехи, да и мех колонка и белки приближался к выходному. И, конечно же, все мы втайне мечтали привезти в город по медвежьей шкуре.

К обеду следующего дня мы прибыли в свой сиротливо стоящий барак. Взвился над трубой дымок, зашныряли вокруг собаки, снова запахло в тайге человеческим духом. Ко времени нашего возвращения снег растаял, не оставив после себя и следа. Все ловушки стояли пустыми, и только в двух лежали дохлые бурундуки. Для контроля мы все же насторожили живоловы. Зарядив ловушки свежей приманкой, я три дня аккуратно проверял их, но проку от этого оказалось мало.

В один из вечеров мы все трое, погрузив в лодку смолье и вооружившись острогами, отправились на рыбалку. Поймав на плёсе несколько ленков, поехали к перекату. Ярко горели в сетке дрова, освещая на дне каждый камешек. Ждать нам пришлось недолго. Вскоре в воде мелькнула серебристая тень, и Сузев метнул в нее острогу. В лодке забился крупный самец кеты. Рыба была уже изрядно побита и вымучена длинной дорогой:

содрана кожа, облез хвост, но все же она представляла завидный трофей.

За каких-то полчаса Сузев добыл четырех лососей. Больше нам было не нужно, да и продрогли мы сильно – по ночам уже замерзала вода. Разогревшись работой на шестах, мы зашли в протоку, где я когда-то увидел первую норку, и на галечной отмели заметили зрелище, заставившее нас остановиться.

В холодной прозрачной воде плавали два измученных лосося. Они не испугались яркого света – их жизнь была уже обречена, они находились во власти великого таинства природы – творили себе подобную, но молодую жизнь. Прижимаясь к вырытой лунке, самка, дрожа всем телом, метала в нее икру. Тут же плавал самец, пуская легкие облачка молок. Зарывши лунку галькой, рыбы сошлись и, плывя рядом, сделали круг над колыбелью своих будущих детей, которых им никогда не суждено было увидеть. Некоторое время они стояли рядом, как бы прощаясь друг с другом и с жизнью, потом головы их медленно разошлись, течение подхватило их полумертвые тела, и они навсегда исчезли в темноте.

Плясали в ночи языки пламени, с шипением гасли падающие в воду угли; неподвижно стояли мы в лодке, задумавшись над увиденным. Что это: инерция случайной наследственности или жестокая, но мудрая необходимость, еще не понятая нами? Мы видели конец одной и начало другой жизни – ее торжество в трагедии.

В тот вечер у нас исчезло желание добывать кетовую икру – слишком подло было отбирать ее в конце такого величественного и скорбного пути.

Отказавшись от красной рыбы, Сузев не отказался от самой идеи. Он решил раздобыть хорошей речной рыбы, причем придумал такой способ, осуществление которого выглядело браконьерством широкого размаха.

С наступлением зимних холодов рыба горных рек спускается на зимовку в полноводные спокойные места. Должна была она пойти и по Перевальной в Б. Уссурку; этим-то Сузев и решил воспользоваться, задумав перегородить Перевальную, горную реку!

Выслушав его предложение, мы только удивленно свистнули…

– Все ничего, да вот только краски у нас нет, – сказал Димка.

– Зачем она нам? – спросил Сузев.

– А написать на бараке: «Рыбный промысел купезы Сузева и К»!

– Ну-у, – обиделся Сузев. – Я же не всю рыбу хочу выловить… Мы будем отбирать только тайменей, а остальную выпускать. По пятку тайменей, и делу конец.

– И стоит городить огород из-за пятка тайменей? – спросил я.

Но у Сузева оказалось все предусмотренным: он детально изложил свой план и склонил на его осуществление Димку. Правда, последний согласился участвовать в деле не столько ради рыбы, сколько из любопытства, тем более, что, по утверждению Сузева, все мероприятие должно было занять не более трех дней. И сроки и техническое обоснование проекта показались мне подозрительными, и я наотрез отказался участвовать в их затее.

Следующий день они начали с того, что в узком месте реки свалили сухое дерево, соединив им оба берега. Потом они рубили колья, вбивали их в дно реки, скрепляли их с деревом. Дни шли за днями, а работе не было конца. Я ходил по тайге, стрелял белок, собирал орехи, а мои друзья с каким-то тупым упрямством продолжали стучать топорами на реке. Я видел, что Димка давно не рад, что ввязался в эту канитель, но бросить ее он уже не мог, хотя бы из-за потерянного времени. Наконец они закончили, как говорили, свой «заездок» и приступили к изготовлению вентеря. После двухдневных трудов на свет появилось сооружение из металлической сетки, напоминавшее унитаз, в котором могла бы свободно плавать вся наша троица.

В тот день я ушел белковать. Мне нравилась эта спокойная и приятная охота. Стояли последние дни осени. Тихо и торжественно в неподвижном лесу, только шорох листьев под ногами нарушает тишину. По берегам ключей уже лед, не тающий даже днем. Гулко разносится по тайге заливистый лай Букета на очередного зверька.

Вечером я заглянул на «заездок» и увидел, что Сузев и Димка, сидя на дереве, заглядывали в воду,

– Гляди, буровит, буровит… – говорил Сузев.

– Ух и хвостище! – восхищался Димка. Под ними стоял вентерь, и они что-то рассматривали в нем. Ухватившись за веревки, приятели попытались было вытащить его, но не смогли. Заметив меня, они позвали на помощь. В том месте, где стоял вентерь, в самом деле бурлила вода, но сколько я ни всматривался – никакого хвостища не заметил.

– Таймень пуда на два. Залег, наверно… – озабоченно сказал Сузев.

Все наши попытки вытащить вентерь ни к чему не привели.

– Может, коряга держит? – предположил Димка.

Мы обследовали шестом снасть снаружи, но ничего не обнаружили. Выходило так, что рыбы набилось полный вентерь! Такие случаи бывают в рыбацкой практике. Перед нами встала задача: вытащить добычу. В азарте Сузев и Димка тут же принялись сооружать какое-то грузоподъемное приспособление, отправив меня готовить ужин. К полночи они закончили его изготовление, но подъем вентеря отложили на утро.

Утром я увидел их творение, напоминающее комбинацию судовой стрелы и ветряной мельницы. Мне отвели роль тягловой силы – они руководили подъемом. Однако моих усилий явно не хватало, и металлическое чудовище показалось из воды только после совместного «раз, два – взяли!» По меньшей мере три кубометра вентеря вылезло наружу, облепленные опавшей в воду листвой. Где-то под ней скрывался таймень. Я удерживал вентерь на весу, а Сузев и Димка с лодки колдовали над расшнуровкой. Наконец они развязали вентерь и в лодку хлынула лавина листьев. Они сыпались и сыпались, а заветный таймень все не показывался. Листьев набралось уже по колено, а им все не было конца: спрессованные в сетке, в лодке они расправлялись, грозя похоронить под собой моих друзей. Димка по-собачьи выбрасывал их из лодки, а Сузев все дальше и дальше углублялся в вентерь. Наконец вентерь принял свой первозданный вид – приятели очумело смотрели на него – в нем не было даже завалящей пеструшки.

Я что-то сказал им про хвост двухпудового тайменя и, свистнув Букета, ушел промышлять белку. Но мои компаньоны были упрямыми людьми. Они еще дважды опускали вентерь, но результат был тот же. Потом у них состоялось объяснение. Сначала они кричали одновременно, затем – только Сузев, а под его аккомпанемент раздавался стук топора. Вскоре я увидел, как по реке поплыла разрубленная пополам плотина.

Неизвестно, сколько времени стояла бы в нашем доме атмосфера гражданской панихиды, если бы вечером того дня к нам не приехал гость. Низкорослый, седобородый старик был местным охотником и вез продукты в свое зимовье. Он торопился. По его словам, снег должен был выпасть со дня на день, а ему еще предстояло отогнать лодку и пешком вернуться обратно. Зимовье его находилось в пятнадцати километрах от барака. Старик показался нам охотником стоящим, и мы с интересом слушали его рассказы. Он внимательно осмотрел наше нарезное оружие – похвалил немецкую винтовку, похмыкал над винчестером и пренебрежительно отозвался о моем карабине.

– Вообще ничего ружьецо, да только патроны слабоваты – перезаряжать надо.

– Я поинтересовался, каким образом.

– Могём научить, – великодушно сказал он. – У вас наши, рассейские, от трехлинейки патроны есть?

Такие патроны у нас были.

– Ну вот, со своих порох долой, а с трехлинеечных всыпай. Бьет, как зверь: дыра на выходе – во-о, – показал он на свою шапку.

В те времена я знал об оружии немногим больше того, что при стрельбе его нужно направлять стволом от себя. Мне действительно казалось, что у моего карабина мала убойная сила, и потому я, не долго думая, разрядил четыре из оставшихся пяти карабинных патронов и всыпал в них по полному заряду винтовочного пороха. Я понимал, что по всем законам нужно было бы пристрелять карабин, но у меня осталось всего пять патронов и я не мог позволить себе такую роскошь.

С того дня все наши помыслы были устремлены на ожидание снега. Мы не сомневались, что с первой порошей нам хватит двух-трех дней, чтобы на славу поохотиться и вернуться во Владивосток с добрыми трофеями. А пока мы охотились на белок, стреляли рябчиков. собирали орехи и пробовали всевозможные способы коллективной охоты по чернотропу.

Однажды мы шли по сопке и я вспугнул с лежки козу. Она побежала вверх по склону и наткнулась на Димку От неожиданности он растерялся и пропустил момент выстрела. Только после моего крика Димка поднял ружье и выстрелил. К моему удивлению, коза упала как подкошенная. Димка был несказанно рад и важничал, хлопая по бескурковке.

– Вещь! – говорил он. – Слона можно свалить.

– Вечером, за чисткой ружья, он снова расхвастался. Это на мишку, – говорил он, перебирая патроны, заряженные пулями. – Это на секачишку, – прямо-таки рифмовал он.

Не связывался бы ты с медведем, – сказал ему Сузев занятый приготовлением лепешек,

– А чего? Что страшного? – повернулся к нему Димка.

– Да оно, конечно… но ружье у тебя не на медведя.

– Ха-а, – пренебрежительно протянул Димка. – Да ты посмотри, что это такое, – тыкал он пальцем в пули. – Снаряд – твоих три надо. Влупишь промеж глаз – до хвоста достанет.

– Ну, если близко, а как далеко…

– А сегодня близко было? – кивнул он на распяленную козью шкуру. – Не с этой же пшикалкой мне идти на охоту, – показал он на отвергнутый винчестер.

Сузев не стал возражать и вышел за дровами. Только он шагнул за порог, как сразу же раздался его радостный возглас. Я открыл дверь и в свете фонаря увидел, как Сузев, от удовольствия вытянув губы, что-то ловит руками. В воздухе кружился снег. Мы выскочили наружу и подставили снежинкам ладони и лица. Мы прощались с осенью, зная, что это пришла настоящая зима. До глубокой ночи мы не могли заснуть. Уже были зачинены все дырки в улах, уложены рюкзаки, а мы все выходили и выходили за дверь и подолгу смотрели, как наряжалась тайга зимним убранством.

Встали задолго до рассвета. Снег прекратился. Выпало его сантиметров пять. Еще вечером мы договорились, что в случае необходимости будем ночевать в тайге – погоня за зверем могла завести далеко. Димка перевез нас на правый берег реки, сам же вернулся обратно – у него было облюбовано место где-то на другой стороне. С Сузевым мы расстались сразу же – он пошел вдоль берега Перевальной, я зашагал по своему ключу.

Неузнаваемо преобразилась тайга. Она посветлела, стала как будто реже. Двигаться по ней можно было совершенно бесшумно. Вот и первый автограф для меня: от дерева к дереву тянется цепочка следов: впереди две длинных парных черточки, сзади две точки – это бежала белка. А вот и она сама с шишкой в лапках сидит на дереве и внимательно наблюдает за мной. Я потихоньку поднимаю сучок и запускаю им в белку. Испугавшись, белка роняет шишку и забирается выше по дереву. Я подбираю шишку и в благодарность машу ей рукой. Белка бегает по ветке и сердито цокает на меня.

Все дальше и дальше ухожу я в тайгу. Что это цветное мелькнуло на снегу? А-а, это желто-охристый колонок, что-то выискивает в буреломе. Вот он вскочил на упавшее дерево, оглянулся и, заметив меня, что есть духу пустился наутек.

Пробираясь через молодой пихтач, замечаю полосу сбитого с веток снега. Впереди на земле алеют капельки крови. Догадываюсь, здесь произошла лесная трагедия. Грязно-желтая, пакостная и кровожадная разбойница харза поймала на дереве белку, но, не удержавшись, упала на землю. Здесь же харза и прикончила белку. Это произошло за несколько минут до моего появления.

Солнце только осветило вершины деревьев, когда я подошел к намеченному месту. Еще несколько дней назад здесь держался зверь. На склонах небольшого распадка рос дубняк, желудями которого кормились кабаны. Дно распадка, заросшее кустарником и папоротником, служило им ночным пристанищем. Я пошел по его склону. Есть! След! Спешу к нему, но подойдя ближе, разочаровываюсь: это изюбровый. Нет, изюбры мне не нужны, но все же захватывающе идти по следу. Следы совсем свежие. Только что здесь были олени. Вот они повернули вниз. А ну, дай-ка попробую! Я оставляю следы справа и по дуге поднимаюсь по склону.

– Гав, га-ав! – резко звучит в утренней тишине, и я невольно вздрагиваю.

В просветах деревьев вижу двух изюбров. Они стоят насторожившись, не зная, что делать, такими странными звуками выражая свое состояние. Ага, значит, я рассчитал правильно.

Налюбовавшись изюбрами, я спускаюсь на дно распадка и перехожу на другую сторону. Передо мною кусты багульника, трескуна, и я обхожу заросли стороной.

Все произошло мгновенно, неожиданно. Остановившись, я поправил рюкзак, удобней устроил карабин на плече и, подняв глаза, увидел… В шагах тридцати от меня стояла черная гималайская медведица и смотрела, как резвились ее медвежата. Одеревенелыми руками тяну с плеча карабин, но его что-то не пускает. Вместе С карабином ползет с плеч и рюкзак. Не могу нащупать, за что же зацепился карабин. В ногах какая-то противная слабость. В тот момент, когда я освобождаю рукоятку затвора от завязки рюкзака, медведица, мягко спрыгнув с валежины, исчезает за молодыми елочками. Пропали за ней и медвежата. В тайге опять пустота и тишина. Нет, в ней гремит мое сердце! Оно так колотится, что больно груди. Чу! Какой-то шорох! Чуть правее того места, где были медведи, стоит сломанная сухая липа, и по ней кто-то ползет. Все выше и выше, и наконец я увидел медвежонка.

Злой дух, вероятно, стоял тогда за моей спиной и направил мою руку. Я поднял карабин и… нажал на спусковой крючок. Гром выстрела – свирепый удар в плечо. Жалобный крик медвежонка, глухой удар о землю и тут же все покрывающий яростный рев медведицы. От отдачи карабин вылетел из левой руки. Хватаю его и до боли в кисти стараюсь передвинуть затвор. Сейчас хрустнут пальцы! Поздно! Оскалив пасть, в искрах блестящего снега, вылетает из кустов медведица. Откуда она здесь? Когда успела обойти меня?! Быстрей! Рву из-за пояса топор и, срывая ногти, стараюсь сдернуть с лезвия чехол. Медведица стоит в пятидесяти метрах от меня, стараясь схватить носом запах. Ветерок от нее, и она не чует меня. Еще раз жалобно пискнул в кустах медвежонок, и медведица, качнувшись, побежала к нему. В ее черной шерсти блестел белый снег, под шкурой перекатывались чудовищные мускулы. Минут пять под липой слышалось глухое ворчание, потом раздался треск, и все стихло. Я подобрал валявшийся в снегу карабин и, подойдя к дереву, надавил на него рукояткой затвора. Раздался щелчок – затвор открылся и из патронника вывалился капсюль. Гильза осталась в патроннике, выбрасыватель не захватывал ее, шомпол я забыл.

Подойдя к липе, я осмотрел место. Примятый снег, несколько шерстинок на нем и ни пятнышка крови. Медвежонок упал с дерева с испугу, и это было только к лучшему. Разбитой походкой поплелся я к бараку, проклиная и старика, подложившего мне свинью со своим советом перезарядить патроны, и себя за то, что послушался, и весь белый свет.

Лодка стояла на другом берегу, придется лезть в холодную воду. Без всякой надежды, скорее с досады, я крикнул, и, к моему удивлению, дверь барака открылась и показался Димка. Как только он подъехал ко мне, я обратил внимание на его растерзанный вид. Лицо было исцарапано, из фуфайки клочьями торчала вата, а мои новые брюки, которые я ему дал утром, превратились в лохмотья.

– Ты что – босяка репетируешь? – спросил я, не стараясь уже узнать, почему он так рано оказался в бараке

Димка ничего не ответил и только громко икнул так, как екает селезенка у лошадей.

– Чего ты молчишь? Где это тебя так?.. – продолжал допытываться я.

Он досадливо махнул рукой, снова промолчал и снова икнул.

– Ну, что, так вот и будем икать?

– По-о… и-ик, – попытался он что-то вымолвить, – ты-ы… и-ик, – снова ничего не получилось у него. – На-а… – начал он.

– И-ик, – развеселившись, закончил я, но Димка так посмотрел в мою сторону, что меня взяла оторопь.

Я видел, что он добросовестно хотел мне ответить, но жестокая икота сотрясала все его тело.

– Уж не заболел ли ты? – Но Димка отрицательно покачал головой.

– У-у-у– вдруг зарычал он и, расставив руки, пошел на меня.

«Рехнулся», – мелькнуло у меня в голове, но Димка на меня не кидался, а только пытался что-то изобразить.

В доме все было в порядке и лишь в углу валялось небрежно брошенное ружье. Глядя, как он, усевшись на топчан, начал разуваться, я достал карандаш и бумагу и пошел к нему.

– На, напиши, коль тебя лихоманка бьет, – несмело пошутил я.

Моргунов разулся и, улегшись, недобро посмотрел на меня.

– Пшел вон! – коротко сказал он между приступами икоты и отвернулся к стене.

Взяв шомпол, я принялся выбивать из карабина застрявший патрон. Гильзу разорвало вдоль корпуса на несколько частей. Рассматривая ее, я думал о том, чем все это могло кончиться. Зарядив карабин, я пошел к бане, открыл дверь и начертил на ней углем кружок. Отойдя метров на пятьдесят, прицелился и выстрелил. На этот раз я был без фуфайки, и в первый момент мне показалось, что приклад силой отдачи оторвал мое плечо. Морщась от боли, пошел смотреть мишень. Пули не было даже в двери! Настроение у меня испортилось окончательно. Не зная, куда себя деть, я принялся готовить обед. Моргунов спал, дергаясь во сне, и мне не хотелось его будить. После обеда я вымыл посуду и пошел за водой. Из-за поворота показалась лодка со стоявшим в ней стариком. Он причалил к берегу и поздоровался.

– Вот и опять к вам дед Клюев приехал, – весело сказал он.

«Лучше бы ты совсем не появлялся, старая кочерыжка», – подумал я, но вслух ничего не сказал.

Мне не хотелось с ним разговаривать, но он без приглашения зашел в дом и пришлось терпеть его болтовню. Он рассказал, что задержал его ремонт зимовья, что сегодня он тоже охотился, но ружье осеклось.

– Ну, а вы как? – спросил он.

– Да задавили медведя, – не моргнув глазом соврал я…

– Да ну-у? – удивился он. – И большой?

– Пудов на двадцать будет.

– Ишь ты!

– Надо понимать – ружье-то сейчас что противотанковое лупит, дыра – во-о, – снял я с него шапку.

Своими разговорами мы разбудили Моргунова, и сейчас он сидел на топчане, уставившись на нас.

– А я тебе че говорил, – сказал Клюев со снисходительным превосходством опытного человека. – Дело проверенное!

– Да, как дал – так голова и долой! – сказал я.

– Ну-у?! – усомнился он.

– Не веришь? Посмотри сам. Видишь ту деревину? – показал я в окно. – Враз перешибет – на, попробуй, – и подал ему карабин.

Он взял его в руки, покрутил, и мы вышли за дверь. Потоптавшись на месте, Клюев небрежно вскинул его к плечу. Выстрел грянул – стрелок исчез. Его сдуло как ветром, и он растянулся на земле, растерянно хлопая ресницами.

– Что же ты, сукин сын, делаешь?.. – запричитал он, даже не пытаясь подняться. – Зашиб ведь начисто, подлец, а мне ведь ехать надо, меня ведь старуха ждет…

– Вот тебе на! Проверенное дело, говоришь, – досадовал я, помогая ему подняться.

Не переставая ругаться, Клюев подобрал шапку и, держась левой рукой за плечо, засеменил к лодке. Он попробовал управлять ею одной рукой, но лодка беспомощно крутилась на воде. Оглянувшись, он погрозил мне костлявым кулаком и скрылся за поворотом реки. Вернувшись в барак, я увидел, что Димка с аппетитом уплетает борщ. Наевшись, он отвалился от стола и с видом довольного и здорового человека произнес:

– Ух, хорошо!

Потом, осматривая остатки штанов, сокрушенно сказал;

– Где их теперь искать по тайге…

Я угостил его папиросой, и он чистосердечно рассказал, что произошло с ним.

Утром, торопясь к намеченному месту, он решил сократить путь. Можно было пройти лишний километр и подняться к водоразделу по отлогой ложбине, но Моргунов, чувствуя силы и вдохновение, пошел напрямик, через сопку. Сопка была крутой, заросшей чащей молодого леса, с каменистыми осыпями и буреломом. Разрядив ружье, он орудовал им как палкой, помогая себе забраться на вершину. Как ни здоровы были Димкины легкие, но скоро он едва переводил дух. Осталось каких-то тридцать-сорок метров, и он, собравшись с силами, сделал последний рывок. Вот и примеченная коряга, лежащая на самом гребне. Моргунов протянул было руку, чтобы ухватиться за нее, да так и застыл. На него в упор смотрел бурый медведь.

– Рожа у него в окно не влезет, пасть во-о! – развел он на полметра руки. – Стоит и смеется и язык в сторону отвалил, чтобы не мешал в нутро меня проталкивать.

– Прямо-таки и смеется?

– Ну, не смеется, а эдак ехидно улыбается, мол, сейчас я тебя, голубчик, употреблю, давно, дескать, ожидаю.

– Ну, и ты что?

– Ну и обставил я его… – и пояснил на мой безмолвный вопрос:

– …в беге с препятствиями, хоть у него и четыре лапы.

– И штаны на этих препятствиях оставил?

– Ага, – утвердительно сказал Димка, пуская колечки дыма.

– А чего ты икал – со страху, что ли?

– Не-е, это я запалился и воды холодной напился в ключе, – ответил он.

– А рычал чего?

– Медведя хотел изобразить…

Все это было бы смешно, если бы случилось не с нами… Охотниками мы оказались аховыми и, понимая это, не испытывали особого восторга от своих приключений. Мы молчали, думая об одном и том же: что же мы привезем домой после трехмесячной охоты?

– Давай-ка завтра вдвоем его прихватим, – предложил Димка.

– Кого?

– Медведя моего.

– Ас чем?

– Дробовик возьмешь, – кивнул он на пятизарядный браунинг,

Поразмыслив, я согласился.

Приход Сузева несколько изменил обстановку, но не изменил наших намерений. Он пришел затемно, изрядно нагруженный. В ответ на первые наши вопросы только хмыкал, вытягивая губы дудкой. В рюкзаке лежало мясо. Маленький Сузев убил большого кабана. Слушая его рассказ, мы испытывали и удовлетворение – хоть одному из нас повезло – и в то же время тайную зависть. Ведь мы были здоровее и выносливее его и глаза у нас были зоркими, но не мы, а он убил зверя. По словам Сузева, кабан был больше ста килограммов, и мы могли бы обойтись им одним, но наше самолюбие не допускало и мысли использовать чужой труд.

– Давай нам винтовку, – потребовал Димка. – Медведь не какой-то там кабан…

– А у тебя пули-то что снаряды, – ехидно сморщился Сузев, напоминая недавний разговор.

– А я что? Я ничего… Я шашки наголо и в атаку! Ты ему вот дай, – показал он на меня.

Винтовка Сузеву была не нужна, и я забрал ее. Вышли мы затемно, торопясь как можно раньше попасть к месту Димкиной встречи с медведем. Уже рассвело, когда мы добрались к подножию злополучной сопки и пошли по следам отступления моего друга. Как в кино с лентой, запущенной от конца на начало, наблюдал я за происходившими сутки назад событиями. Вот двухметровые прыжки зверолова оборвались перед огромным буреломом. Неужели он его перепрыгнул? Нет, он одолел его по-пластунски: нырнул под завал и, как крот, прополз под ним. На одном из сучков, как флаг капитуляции, болтался кусок штанины.

– Пригодится на заплаты, – стараясь скрыть смущение, сказал Моргунов, снимая улику позора.

Чем выше мы поднимались, тем длиннее становились вчерашние Димкины прыжки. Вот здесь он несся, как перепуганный олень, а вот и первый скачок после встречи.

Эх! Если бы Дмитрий Моргунов смог так же прыгнуть на Олимпийских играх– имел бы я именитого друга! Я посоветовал ему обратить внимание на свои задатки, и мы, переведя дух, принялись рассматривать медвежьи следы. Судя по ним, можно было поверить Димке, что морда у медведя действительно внушительных размеров. Конечно, медведь не караулил Димку; встреча для него оказалась столь же неожиданна, и он так же резво дал ходу в обратную сторону. Правда, успокоился он гораздо быстрее, а вот икалось ли ему, определить по следам не удалось. В том месте, где медведь перешел на шаг, мы остановились. Практически у нас был один шанс из ста догнать зверя: следы были суточной давности, и кто знал, сколько прошел медведь за это время? И все же нам хотелось начать погоню.

Место наших раздумий находилось в истоках ключа, впадавшего в Перевальную. Здесь хребет образовывал подкову, которая раздвигалась с приближением ручья к реке. Как велик был ключ по долине, мы не знали, хотя и пытались установить это со скалы. Вся наша надежда в этой охоте была на то, что медведь местный, что далеко он не уйдет и что сейчас стоят как раз те дни, когда медведи ложатся в берлогу. Посоветовавшись, мы решили идти не по следу, а пробежаться гребнями хребтов и через час замкнуть круг на русле ручья. Этим мы экономили время, избавлялись от необходимости разбираться во всех петляниях зверя. В случае, если бы кому-нибудь из нас встретился на хребте след медведя – охоту за ним нужно было бросить, трубить отбой и возвращаться домой. Собственно, весь наш план был построен в надежде на удачу.

Хребты, по которым мы разошлись, поднимались круто и высоко – ключ лежал далеко внизу. Я видел под собой верхушки огромных деревьев, и мне казалось, что высота делает мое тело легче, движения быстрее. Иногда на открытых, поредевших от опавшей листвы местах я видел крохотную фигурку Моргунова, двигавшуюся на такой же высоте. Однако вскоре долина расширилась и я потерял его из виду. С приближением к Перевальной хребет начал понижаться. В одном месте я пересек след табуна диких свиней. Какое-то время след шел по хребту, потом спустился в ключ. Табун прошел вчера днем. Тихо в тайге, только изредка раздается стук дятла да неугомонные поползни попискивают по сторонам. Вот где-то внизу закричали вороны – базар у них там большой, не иначе как кого-то увидели или нашли добычу.

Через час я повернул вниз. Теперь я с особенным вниманием смотрел на снег. Вот прошел изюбр, это кабарга – следов медведя не было. Спускаюсь все ниже и ниже. Вот уже и долина, а вот и темная лента воды. Я вышел на берег ключа. С моей стороны медведь не проходил.

Минут через десять донесся слабый условный свист, Я ответил. Показался Димка.

– Ну? – только и спросил он.

– Следов нет.

– И у меня нет, – сказал он, понизив голос, и зачем-то оглянулся.

Это было уже интересно. Это была уже удача. Мы замкнули круг, и в этом кругу должен находиться медведь. Значит, за сутки он не ушел с ключа и наша встреча стала вполне вероятной.

– Там вороны что-то кричат… Не его ли это работа– сказал Димка.

Конечно, могло быть и так. Теперь нам нужно было сделать еще круг, но поменьше. Мы повернули назад, договорившись встретиться через двадцать минут. На этот раз я не стал подниматься на хребет, а пошел его подошвой. Вот где-то здесь кричали вороны, но сейчас они почему-то молчат. Я снова вышел к ключу и увидел, как почти одновременно со мной с противоположной стороны вышел Моргунов. Увидев меня, он. спотыкаясь. бросился навстречу.

– Есть… есть.. – задыхаясь, выпалил он. – Лапища что у слона. Шлялся, ковырял… все исследил…

Я перебрался на его сторону ключа, и мы вдвоем пошли поперек Димкиного круга.

Винтовка еще на предохранителе, но уже в руках. Вот он, след! Это вчерашний. Впереди завалы деревьев, огромные вывороты. Снимаю предохранитель. Стоп! Это произошло уже сегодня. На снегу четкие отпечатки. Косолапя, медведь не торопясь пробирался между деревьев. Впереди небольшая поляна. Что там? Поляна истоптана, на взрытом снегу алеет кровь. Вчера здесь произошла встреча медведя с кабанами. Лежат остатки подсвинка. Он ел его вечером, ночевал где-то рядом и докончил только сейчас. Да, это крупный и сильный хищник, и он не собирается ложиться в берлогу – иначе не стал бы нажираться.

След повел левее места нашей первой встречи с Моргуновым. Там почти к самому ключу подходит длинный и низкий отрог. Медведь что-то искал здесь: заглядывал под каждый выворот, обследовал каждое толстое дерево. Все-таки подыскивает себе зимовье! Нас он еще не учуял. Пригибаю Моргунова к земле и шепчу, чтобы тот во весь дух летел на конец отрога и сел там в засаду. Пальцем черчу на снегу путь и место. Димка кивает головой и скрывается за деревьями. Я послал его опять-таки с надеждой на удачу. Был в моем плане и расчет, но в равной мере принадлежало в нем место и удаче. Немного подождав, тронулся по следу и я, постепенно прибавляя шаг. Впереди едва уловимый треск. Замираю на месте. Медведь?! За паутиной веток двигается бесформенное темное пятно. Здесь неудобное заросшее место. Нужно обойти. Крепко сжимая винтовку, смиряя сердце, огибаю кустарник и выхожу на небольшой бугорок. Чуть справа вижу зверя. Это бурый медведь. Забыв все на свете, вскидываю винтовку и, двигая ствол, ловлю переднюю часть туловища. Нет, рисковать нельзя! Медведя по-прежнему закрывают молодые ильмы, осинки и орешник. Нужно пройти еще следом за зверем, там многолетний стройный лес и можно будет стрелять. Вдруг медведь всколыхнулся и с удивительной легкостью скрылся в небольшом распадке. Неужели учуял? С поднимающейся досадой бегу на след и только поднимаюсь на пригорок, как тишину тайги разрывают выстрелы.

«Па-у-у, па-у-у», – несется в морозном воздухе и почти сразу же раздается осатанелый рев зверя. Медведь в восьмидесяти метрах от меня. Он волчком вертится на снегу и вдруг, распрямившись, бурой глыбой летит влево Впереди вижу Димку. Поднявшись из-за обросшего мхом валуна, он через колено переламывает ружье. Лихорадочно ловлю на мушку лопатки зверя и дергаю за спуск. Дергаю, а не нажимаю! Замечаю, как дергается ствол, и всем существом чувствую, что пуля уходит ниже. Медведь от Димки в сорока метрах! Почему он не стреляет?! Почему не стреляет… Последний шанс… Не слышу своего выстрела, но вижу, что попал. Медведь, остановившись, делает оборот вокруг себя, и в тот момент, когда он поворачивается ко мне боком, я делаю третий выстрел. Осев на задние лапы, медведь с ревом пытается ползти, но не может. Это все – у него прострелен позвоночник. Я подвожу мушку под его грудь, но в это время звучит выстрел Димкиного ружья. Как-то медленно и неохотно медведь валится на землю.