Текст книги "Тепло отгоревших костров"
Автор книги: Юрий Вознюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
ТЕПЛО ОТГОРЕВШИХ КОСТРОВ
1
Стоял конец августа. Я шел берегом Амурского залива и думал, что скоро открытие охоты. Душу мою охватило волнение, подобное беспокойству перелетной птицы, когда приходит ей время отправляться в дальние странствия.
Скрипела под ногами галька, волны с мерным шумом набегали на берег, шевеля в прозрачной светло-зеленой воде длинные водоросли. Солнце склонялось к горизонту, отчего далекие сопки потемнели и стали еще более загадочными и манящими. Так незаметно дошагал я до станции и, собираясь купить билет, вдруг решил, что позвоню своему приятелю Диме Моргунову и уговорю его поехать на охоту...
...В деревню с ласковым и добрым названием Милая Девица мы приехали после полудня. Здесь жили наши давнишние приятели, и, хотя до открытия охоты оставалось еще три дня, я рассчитывал, что лодки у них уже подготовлены и это время мы проведем на рыбалке.
В Милой Девице располагалась центральная усадьба совхоза. Деревню делила пополам речка, пробиравшаяся меж рисовых полей и плавней к Ханке. Напрямик—от деревни до озера—было не более семи километров, по речке—вдвое дальше.
Сергея Брагина мы нашли возле его сарая. Он сидел на чурбаке и правил раздувшиеся металлические гильзы. Моргунов подошел сзади и движением ноги отодвинул коробку с гильзами.
– Дожился,– с пренебрежением сказал он.
Брагин мгновение смотрел на него, пытаясь что-то сообразить. Наконец он узнал Димку и улыбнулся такой хорошей улыбкой, за которую нельзя было не любить Серегу. Громадного роста, он поднялся на ноги и так стиснул нам руки, что мне захотелось выматерить его.
– Это кто тебя, такую дубину, поколотил?– спросил Димка, показывая на марлевую повязку вокруг головы Сергея.
– Да трактор пригнали из капитального ремонта, ну я сам испытания делал. А шлема не было...– И Брагин, скривившись, потрогал рукой голову.
– Ох, Серега, вечно у тебя не как у людей!
– Не говори!– весело сокрушался Брагин.– Одни приключения.
Жизнь Сергея Брагина и вправду была полна приключений. Родился и вырос он в небольшой таежной деревушке, но к тому времени, как идти ему в армию, деревня зачахла и распалась.
Родня поразъехалась кто куда, и после службы Брагин не знал, где ему осесть. На первых порах решил поморячить, скопить деньжат, а потом уж пристраиваться на земле. Море ему не понравилось. Его непрестанно томила тоска по лесу и речке. С малых лет, познавший охотничью и рыбацкую страсть, он не переставал мечтать о том времени, когда сможет перебраться в милые его сердцу места. Но случилось непредвиденное. Брагин женился. Как это произошло, он и сам не мог понять. Видимо, очень уж надоела ему неустроенность холостяцкой жизни.
Никогда нельзя сказать с уверенностью, чем закончится брачный союз, ну а когда он создается не по инициативе мужчины—тут уж совсем бабка надвое сказала, Брагину не повезло. Он и охнуть не успел, как его прибрали к рукам. Теперь он не имел в кармане больше рубля, а во время коротких стоянок судна в порту как по святой обязанности ковырялся в обширном хозяйстве родителей жены, которые были очень довольны. что сумели пристроить свою перезревшую дочь. за столь покладистого малого. А в душе Брагина назревал бунт. Он уже понял, что нужен был своей жене только как скорая помощь: чтобы она не перебродила в собственном соку. Она принадлежала к тому типу женщин которые после замужества начинают опускаться толстеть, становиться неряхами. Ни на какую природу она не собиралась ехать, и в его голове все чаще стала появляться мысль покончить со своей этой лавочкой, но, воспитанный на традициях деревни, он еще боялся слова «развод». Его деликатная душа раздвоилась и пребывала в муках междоусобной борьбы.
Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Брагин ушел в отгулы и отпуск, надеясь, что хоть теперь он сможет вырваться на рыбалку и охоту. Но на его отпуск тесть имел свои виды. Он затеял ремонт дома, и Брагин с побелевшими от злости глазами полез на чердак менять подгнившие стропила. Дни покатились за днями, отпуск погибал, и однажды Брагин, отложив в сторону топор, заявил, что ему нужно в отдел кадров. Часа два он где-то пропадал, а когда вернулся, сообщил, что его посылают на перегон нового судна из Ленинграда во Владивосток. Путь предстоял долгий – пройти полсвета, побывав во многих странах, и потому жена и теща были довольны. Брагину тут же составили список вещей, которые он должен был купить за границей. Аппетиты у домочадцев оказались такие, что Сереге нужно было по меньшей мере раз пять обогнуть земной шар, чтобы скопить столько валюты. Но Брагина это не смущало, потому что... ни в каких кадрах он не был и никто его никуда не посылал. За день до этого он ухитрился отправить с приятелем в деревню свое немудреное рыболовное снаряжение. Приятель давно приглашал его к себе—и Брагин не выдержал. Как он будет выпутываться из этой истории, Серега не думал. Оставив жену в ожидании заграничных покупок, он укатил в деревню удить рыбу. Может быть, и выкрутился бы он потом как-нибудь, и неизвестно, как долго еще продолжалась бы его семейная жизнь, если бы судьбе не было угодно распорядиться по-своему.
В Милой Девице Брагин оттаял душой и был по-человечески счастлив. Каждое утро он отправлялся на речку или озеро ловить рыбу или стрелять уток, и в нем ни разу не шевельнулись угрызения совести. Он даже удивительно быстро забыл лицо своей жены, и, вероятно, в наказание всемогущий случай напомнил об этом.
Стояла осень, на полях шла уборка урожая, и в деревнях появилось много горожан, приехавших на помощь. Однажды под вечер Брагин возвращался в Девицу с дальней протоки. На боку его болтался чирок вместе с тощей связкой карасей. По дороге он встретил деревенского пастуха, гнавшего домой стадо коров. Брагину понравилось, как тот лихо щелкал кнутом, и он решил вспомнить былое. Сначала у него ничего не получалось, но пока шли к околице деревни, он так наловчился, словно никогда не расставался с этим занятием. Щелчок кнута радовал слух, коровы послушно держали маршевый порядок, и довольный Серега выглядел как заправский пастух. Наверно, от излишнего усердия в восстановлении навыков ему захотелось пить. Он сделал несколько шагов к колодцу—да так и замер с кнутом в руке. Язык намертво присох во рту. У колодца стояли жена и теща. Они приготовились умываться, но, увидев Брагина, тоже застыли в своих нелепых позах. Первой обрела дар речи теща.
– Так энто, зятек, и есть твой перегон?—спросила она.
«Му-у-у!»– ответили ей коровы.
– А энто твои заграничные подарки?– показала она на раскрывшего клюв чирка и рыбу, обшелушившуюся о резиновые сапоги Брагина.
– Он нас обману-у-ул!—растянулись в плаксивой Гримасе губы жены, и Брагин впервые за всю жизнь дал волю гневу.
– Цыц!—полоснул он кнутом воздух, и по окрестностям покатился гром винтовочного выстрела.
Родственники в страхе присели, потом бросились бежать.
– Работника себе нашли!.. Заграничных панталон захотелось? Так в них несподручно картошку грести!..– Кричал он им вслед. Брагин уже догадался, что жену прислали в совхоз на уборку, а за ней по своим делам увязалась и теща.
Как ни странно, скандал не лишил его душевного равновесия. Наоборот, он чувствовал какой-то необыкновенный подъем духа, его словно пьянила собственная смелость.
А вечером следующего дня теща принесла в дом приятеля его обшарпанный чемодан и узелок с вещами. Брагину не простили такого бессовестного надувательства, и на том его семейная жизнь закончилась. Плакали все его сбережения, но Брагин ни о чем не жалел, навсегда остался в Милой Девице и как работник пришелся совхозу в самый раз. В армии он выучился на шофера, с трактором мог управляться с малолетства, знал токарное и слесарное дело. Через полгода Сергей Брагин снова женился, и на этот раз Дуся была ему подарком судьбы. Невысокого роста, полногрудая, с тугим пучком темных волос на затылке, со смешливым характером, она была полной противоположностью Брагину, но это не мешало им жить на редкость дружно. Трудно сказать, кто из них был первой скрипкой в семье: распоряжения Евдокии по дому он выполнял беспрекословно, и в то же время я не знал случая, когда бы она вмешалась и воспротивилась его намерению ехать на охоту или рыбалку. После свадьбы они обжились быстро: Сергей завел себе мотоцикл и моторную лодку, во дворе их дома вместе с домашними ходили подсадные утки. Через год у них появился сын. Брагин-младший оказался удивительно удачной копией отца и матери. Свое домашнее прозвище «родимчик» он получил от родителей по не совсем обычному случаю.
– Дуреха я была,– рассказывала мне Евдокия,– наслушалась бабьих сказок: мол, когда ходишь в тягости, с испугу не хватайся за себя руками. Что, дескать, в том месте у дитя родимое пятно будет. А тут как на грех за нашим огородом ребятишки чего-то взрывали. Как бахнуло – я со страху и закрыла лицо ладошками. Потом вспомнила про наказ и...
– Пришел я с работы, а моя милашка уцепилась за свои задние половинки и шастает так по дому – не оторвешь,—дополнил воспоминания Брагин. «Ты чего?»– спрашиваю. А она мне несет околесицу: там, говорит, не видно будет родимчиков...
– Я и в роддоме еще боялась. Несет мне в первый раз няня Саньку, а я свое: «Нянечка, он черный или белый?» Все бабы так и вытаращились: у нас перед этим по району делегация африканская ездила.
Таковы были обитатели дома, куда мы приехали. Как ни странно, при первой же нашей совместной охоте выяснилось, что Сергей Брагин – неважный охотник.
– Ты хоть видишь, куда палить?– спросил его после зорьки Димка.
– Нет,– честно признался тот.– Как гляну на уток – руки задрожат, сердце затрепыхается, ну и...
В один из приездов Брагина во Владивосток мы купили ему хорошее ружье, и Димка дня три «натаскивал» его на стенде. За эти три дня Серега расстрелял столько патронов, сколько хватило бы на три года. охоты. Но зато в следующий наш приезд мы увидели, что наука пошла впрок. Брагин стал стрелять вполне прилично. Потому так ошеломили меня его слова, когда он сказал Моргунову:
– Не надо было мне ходить на стрельбище.
– Мазать было интересней?!—воскликнул я.
– Да нет... Ну, как бы тебе объяснить...– замялся он, корябая подбородок.– Охота ведь это что-то вроде вечной голодухи... На ней надо добыть немного, чтобы всегда хотелось еще пойти. Раньше я как ни напуделяюсь, а следующего дня не могу дождаться – все думаю, а вдруг повезет? А сейчас не то...– Я не нашелся тогда, что ответить, промолчал и Димка.
Так мы дружили несколько лет. Потом Моргунов уехал за границу, и в его отсутствие я ни разу не побывал у Брагина. Теперь мы были рады встрече. Разговор зашел о работе Моргунова.
– Ты че хоть там делал?– повертел в воздухе рукой Брагин, непонятно что изображая—заграницу или работу.
– Учил суда чинить, Серега,– ответил Димка.
– Ну и как – научил?
Моргунов засмеялся и махнул рукой.
А через два часа мы уже плыли по тихой извилистой Заманухе. Ее низкие берега прерывались заливами, обильно покрытыми белыми цветками водокраса с мелкими, сердечком, листочками. Иногда его называют лягушечником, а вот за что – не ведаю.
Вперемешку с водокрасом плавали желтые лилии и водяные орехи с розетками треугольных листьев.
Нам досаждал шум мотора, Димка заглушил его, и река сама понесла нашу лодку по своим причудливым изгибам. Лежа на спине, мы смотрели в голубое августовского небо, и порой нам казалось, что это не лодка, а гроздья белых облаков крутятся в поднебесье над ней, Ни о чем не хотелось думать, только так вот лежать, слушать шелест камышей, баюкающие всплески воды и милую песню неведомой мне пичуги. С души спадала какая-то оболочка, и я с удивлением и радостным облегчением чувствовал, будто только сейчас становлюсь самим собой.
Свою стоянку мы обосновали в устье Заманухи. Ханка была от нас в двухстах метрах, и от нашего бивака к ней шел старый, заросший высоким вейником вал. Вокруг простирались плавни – половодье трав и тростников. Иногда над равниной пролетал ветер, и тогда высокие травы выгибались волнами и вместе с ветром, ряд за рядом, катились к синеющему горизонту размытого дымкой дрожащего горячего воздуха.
К заходу солнца мы устроились окончательно: поставили палатку, натаскали туда сухой травы и полыни, духом своим отпугивающей комаров, а из найденных досок соорудили подобие стола и скамейки.
– Уху, братцы, уху соображать надо,– торопился Димка, собирая удочки. Захватив червей, он поспешил к речке. Мы с Сергеем остались готовить донки. В Заманухе водятся сом, щука, змееголов, и я знал, что на припасенных Брагиным живцов ночью будет хороший клев. Доставая крючки, я выбросил из рюкзака пестрый альманах «Рыболов-спортсмен», который мы с Моргуновым купили в пути. Сергей поднял его с земли, смахнул прилипшие соринки и без особого интереса начал перелистывать, рассматривая картинки. Он собирался уже отложить, и тогда что-то заинтересовало его.
– Смотри-ка ты...– пробормотал Брагин, и я увидел, что он начал читать.– И надо же!– воскликнул он, протягивая мне сборник.
Это было короткое сообщение, что где-то за рубежом придумали поплавки с электрическими лампочками. С такими поплавками можно было ловить рыбу ночью; при поклевке лампочка в поплавке загоралась, подавая рыболову знак, что пора подсекать.
– Здорово!– восхищался Брагин – это ж целую ночь можно рыбачить!
Он долго разглядывал помещенный в книге чертеж поплавка, потом, сожалея, вздохнул:
– Ничего не выйдет; и батареек таких маленьких не достанешь, и вообще много мороки делать его... Вот бы как-нибудь лампочку...– Он замолчал, уставившись на меня, затем поджал под себя ноги и зачем-то снял кепку.– Вот бы лампочку к донке присобачить... наверху! Тут батареи от фонаря пойдут. А?
– Ну, это запросто,– сказал я.– Только зачем? Колокольчики уже давно придумали.
– С колокольчиками надо рядом сидеть, да и то когда тихо,—махнул он рукой.—А так ведь что получается: ночью глаз из палатки выставил, горит свет– значит, беги снимай рыбу, цепляй нового живца, нет света – спи себе на здоровье.
Он еще что-то говорил, но я плохо слушал – меня одолевали комары. С наступлением сумерек полчища этих кровопийц выбрались из плавней и начали изводить все живое. Не выдержав, я бросил вязать крючки и разложил дымокур.
Приготовив десяток донных самоловов, мы уже в темноте пошли расставлять их вдоль берега. Навстречу нам попался Димка. Он нес касаток, которые еще скрипели своими колючими плавниками. Он помог нам поставить удочки, и Брагин поделился с ним своей мыслью.
– А что? У тебя дельная голова, Серега!– воскликнул Моргунов.– Сейчас мы это устроим!
Наступила ночь. Пока я чистил рыбу и готовил на костре уху, они колдовали над своей затеей. Собственно, для ее осуществления не требовалось ничего особенного, ну да, впрочем, приятели не мудрствовали. Они ослабили выключатель ручного фонаря так, что стоило леске слегка потянуть за него, как вспыхивал свет. Испортив свои фонари, они попытались завладеть и моим, но здесь у них ничего не вышло. Теперь я думаю, что, может быть, на этом все и закончилось бы, не втрави их в продолжение забавы сама рыба. И надо же было случиться...
– С возвращением тебя,– произнес Сергей, когда мы уселись возле расставленной посуды. Они чокнулись с Димкой, но выпить не успели: от ближайшей К нам закидушки ударил свет. Оба изобретателя издали что-то нечленораздельное и кинулись к ней. Когда оттуда донеслись торжествующие крики—не выдержал и я.
– Во наша техника ловит!– кричал Брагин, потрясая сачком, в котором извивался сом килограмма на два весом. Поместив его в садок, мы вернулись к столу.
– За технику!—провозгласил Димка.
Довольный, Брагин поднял стопку и покосился в сторону реки. Но на берегу было темно. Свет зажегся, когда мы кончили ужинать. На этот раз загорелся дальний фонарь, и они притащили оттуда змееголова. Едва мы устроились в палатке, как опять засигналил первый маяк. Это становилось и вправду забавным. Я выбрался следом за ними и пошел проверять остальные удочки К моему удивлению, все живцы на них оказались нетронутыми и продолжали плавать на крючках. Можно было подумать, что окрестные хищники решили клевать только на закидушки с фонарями.
После третьей выловленной рыбы наступил перерыв. Мы лежали в палатке и слушали, как злились за ее стенками комары.
– Ну, разнылись, микробы,– обругал их Димка и включил музыку.
Из командировки он привез дорогую и добротную «машину», транзисторный приемник с кассетным магнитофоном. Под музыку я задремал и не знаю, сколько прошло времени, когда Сергей «выставил глаз» и увидел, что один из фонарей подает знак. И он и Димка неуклюже полезли из палатки и напустили в нее комаров. Я укрылся с головой и уже не слышал, что они там выудили из воды. Ночью рыбаки еще дважды будили меня. После вылазок они о чем-то долго бубнили, и, наверно, поэтому мне снились какие-то злые сны.
Перед рассветом Димка толкнул меня в бок:
– Хватит спать – заря припекает.
– С вами поспишь,– буркнул я, выбираясь. В небе еще светились яркие звезды, но на востоке уже разливалась алая полоса. Пахло покрытыми росой травами и свежестью реки. Просвистели крылья невидимых уток. Подойдя к воде умыться, я приподнял привязанный к лодке садок. В нем бултыхалось с полдюжины крупных рыбин.
– Это со всех?—спросил я, показывая в сторону удочек.
– Да нет, это фонари наловили, остальные мы не проверяли,– ответил Моргунов.
– Какая-то сумасшедшая рыба пошла,– подумал я вслух и зачерпнул в ладони воды.
Остатки собранных с вечера дров отсырели, и мы вскипятили чай на примусе.
– А Серега чего прохлаждается?– Я хотел было хлестануть по палатке собранным спиннингом, но Димка остановил меня:
– Он не пойдет, ему сегодня в деревню – Работа?
– Другие дела...
В последнее время Брагин работал на дежурной машине. Днем его гоняли с разными мелкими поручениями, а ночью он отправлялся в город, чтобы к утру привезти в магазин свежий хлеб. В общем, хлопот у него хватало, и за сутки Сергей уставал, зато после этого он три дня был свободен.
– К берегу Ханки мы отправились вдвоем, и пока дошли, роса вымочила нас по пояс. Остановившись возле устья Заманухи, выбрали место посуше и размотали удочки. Прямо перед нами лежала застывшая гладь озера, справа вставало солнце. Его раскаленный, багровый диск на глазах превращался в оранжевый, чтобы затем засиять ослепительным, белым светом. Неподвижно лежали на воде поплавки, на ослабленных лесках дрожали прозрачные капельки влаги. На земле наступило утро нового дня. Над камышами в разных направлениях зашныряли табунки диких уток.
– Смотри, утьвы-то сколько!– шептал Димка.– А помнишь, какой крик был, когда запретили весеннюю охоту? Нет, не перевелись у нас умные головы.
Уток и в самом деле было очень много. Вчера, когда мы плыли по Заманухе, стайки лысух безбоязненно плескались в пятнадцати метрах от лодки.
– Вот этих минут я ждал два года,– сказал Димка, усаживаясь на песок.
Клев начался неожиданно. Поплавок одной удочки дрогнул и как бы нехотя поплыл в сторону камышей. Так клюют караси и сазаны, но поймать в августе сазана, да еще вот так, сразу, за здорово живешь, нам никогда не доводилось.
– Ну, веселись, душа!– выдохнул Димка, потянувшись к удилищу.
Я только мельком увидел, что это действительно карась,– мой поплавок тоже направился к камышам, и не успел я подхватить удочку, как он косо нырнул. Это был толстоспинный золотистый «лапоть», как называют таких карасей рыбаки, и сопротивлялся он долго и упорно.
– Фу!– сказал через час Димка, когда в садке уже плескалось десятка два рыб.– Так сразу нельзя – сердце не выдержит.
Словно услышав его, караси прекратили клев. А может, они просто пересчитали себя и догадались, что здесь дело нечисто. Мы перебрались на устье Заманухи и заменили насадку: черный хлеб на червей. Сначала вытащили одного конька, пару небольших чебачков, потом нас атаковали касатки. Вероятно, этих речных рыб так назвали за сходство характера с морскими собратьями. Они относятся к семейству южных сомов, но своей жадностью превосходят любую акулу. Обыкновенные сомы – телята по сравнению с ними! Касатка – хищник, и в наших реках их водится два вида:
короткая желтобрюхая и длинная с темной окраской, которую называют плетью. Вытащенная из воды, касатка начинает так громко скрипеть своими плавниками, что ее можно услышать за десять шагов. За это ее иногда называют скрипуном. В плавниках у касатки есть костяные шипы с зазубринами, которые она, раскидывая в стороны, может поставить на замок. Взрослому человеку не под силу разогнуть их, да и охоты к тому не бывает: укол шипа так болезнен, что, попробовав раз, второй не захочешь. Есть у касаток любопытная особенность: они нерестятся в норах, которые заботливо охраняются самцами. Ловить этих злых рыб невелико удовольствие, но для тройной ухи они незаменимы, и потому я предложил Димке:
– Может, подергаем?
– Давай...– согласился он,– а я полежу.
Так он и заснул – с былинкой во рту, раскинув в стороны большие руки. Мне надоело вынимать крючки из глоток вертлявых, колючих обжор, жалко было будить его, поэтому и я тоже погрузился в траву, подставив лицо уже раскаленному бледно-голубому небу.
Травы, травы... Сколько их здесь! Вот к моим глазам склонилась узкая кисточка водяного перца с матовыми трехгранными семенами. Водяной перец и вправду жгуч и горек на вкус. Еще древние греки и римляне знали целебную силу настоя из этой травы.
А вот рядом с ним торчат шишечки кровохлебки. Ее темно-вишневые цветочки сбились в кучу, за что и прозвали, наверно, в народе кровохлебку—красноголовником. И в этой траве пытливый человек нашел лекарственную пользу, врачуя отваром ее многие недуги.
Лето кончалось, но еще цвели на лугах желтые гусиные лапки с длинными стеблями-усами, с двухцветными зубчатыми листьями, сверху – зелеными, снизу – пушисто-белыми. Взбирались по стеблям белые с темными крапинками цветы зюзника, метелками пурпурных соцветий пламенел дербенник—краса девичья. Но если шлемник еще раскрывал свои двугубые бледно-фиолетовые цветки солнцу, то луговой сердечник уже покрылся стручками, и скоро они должны были лопнуть.
Я знал лишь малую толику лечебных трав, а сколько росло их здесь! Думая о великой исцеляющей силе природы, я слушал многоголосый хор кузнечиков; он становился все отдаленнее, все тише и наконец умолк совсем.
– Во, рыбаки называются!—раздался чей-то голос, и, открыв глаза, я увидел Брагина, Он стоял возле нас и стирал с лица пот,– Я уж думал, вы тут утопли. И в деревню успел съездить и вернуться...
– Серега, привез?– спросил Димка,
– Все на мази.
– Тогда пошли.—Моргунов поднялся и, глянув на часы, просвистел:– Ого-го!
Мы проспали с ним больше двух часов.
Что привез из деревни Брагин, я увидел, когда мы подошли к нашей стоянке. Возле палатки стоял ящик со щелочными аккумуляторами, прикрытый здоровенным мотком телефонного провода, и... елочной гирляндой лампочек,
– Вы никак здесь Новый год собираетесь встретить?!—удивился я.
В ответ Моргунов потер ладони.
– Вот там тебе и сомы, и караси, и скрипучки. Часа через два тройная была бы в самый раз. У меня она чегой-то не получается.
Сначала я подумал, что приятели решили провести свет в палатку, но когда они потащили провод к тычкам закидушек—догадался. Ни много ни мало—они хотели поставить сигналы на всех удочках. Для этого они ухлопали больше ста метров проводки и отрезали от гирлянды все лампочки.
– Вы бы еще телевизор сюда как-нибудь приспособили,– сказал я.
– На телевизор у нас масла в голове не хватит, а здесь все гениально просто,—ответил Димка.—Производительность!.. Сервис!..
Надо отдать им должное: их «техника» была сделана и в самом деле просто и надежно: две петли, к одной из них привязана леска. Живец не мог соединить петли, но стоило рвануть посильнее—на удочке загоралась лампочка. Если светящиеся поплавки навели Брагина на мысль поставить сигнал на берегу, то Димка пошел дальше: пристроил лампочку и в палатке.
Вечером они снова нацепили на удочки живцов и настроили свою сигнализацию. Вчера им просто-напросто повезло, что на две настороженные фонарями донки они поймали шесть рыб, в то время как на остальные восемь закидушек пришлось только две. Бывает такое. Сегодня же рыба клевала как обычно в конце лета: ни шатко ни валко – за два часа десять живцов всего лишь дважды подверглись нападению. И все-таки их выдумка была интересна: не нужно шастать в темноте по берегу, разыскивать каждую удочку и лишний раз напрасно ее проверять—лампочка в палатке сигналила наверняка, а огонек у реки указывал, куда идти. Одно оставалось плохо: при такой рыбалке всю ночь надо было не спать. К полуночи приятели поняли это.
– Давай по очереди,– предложил Брагин,– сейчас я завалюсь, а часа в три ты меня разбудишь – мне ведь все равно на работу ехать.
– Негоже это,– сказал Димка.– Тут надо. что-то другое... Звонок, что ли, поставить...
– Точно!– встрепенулся Сергей.– От телефона пойдет? Так я привезу...
– Не люблю я телефонных звонков, голос у них противный. Стой!– Димка заворочался, включил фонарь и начал рыться в своем рюкзаке.– Все правильно,—наконец сказал он.—Давай-ка спать, утро вечера мудренее.
На рассвете Брагин уехал. Через день начиналась охота, и мы договорились, что он вернется к завтрашней зорьке и привезет с собой подсадных уток.
Утром над плавнями опять сновали многочисленные стайки дичи. Утки возвращались с ночной кормежки на рисовых полях и искали места для дневки. Лысухи по-прежнему безбоязненно плавали вдоль обоих берегов речки.
Ну а после полудня началось такое, чего мы еще не видели, что повергло нас в изумление и растерянность. Загудели подвесные моторы, и началось нашествие охотников. Лодки плыли и плыли, и мы недоумевали, откуда они взялись. В Милой Девице не было столько моторок. Но откуда бы они ни появлились, нам стало ясно – охотничьему приволью на Ханке пришел конец. Еще пять лет назад моторные лодки на озере можно было пересчитать по пальцам – теперь же их ревущая армада заполонила Замануху, растекаясь по ее протокам и каналам рисовых полей в разные стороны.
– Дела-а!– промолвил Димка. Я промолчал. Мне стало грустно.
– Вообще-то, этого надо было ожидать,– вздохнул он.– Второй конец палки...
– Какой палки?
– Которую мы называем научно-технической революцией. Эдакими тремя большими буквами пишем...– Он помолчал, потом хлопнул ладонью по колену:– Ну, так будем жить ее временем!
Мимо проплывала лодка, и Димка неизвестно для чего приглашающе замахал рукой. Лодка повернула к нам. В ней сидели двое мужчин и молодая женщина. Судя по одежде и отсутствию всякого снаряжения, они приехали не на охоту. Я не знал, зачем они понадобились Димке, и пошел заготавливать камыш для завтрашней маскировки на зорьке. Связывая мясистые ярко-зеленые стебли в пучки, я видел, как Моргунов что-то говорил женщине и та удивленно слушала его, оглядываясь на своих спутников. Потом, засмеявшись, она пошла с ним к палатке. Когда они уезжали, Димка достал из садка двух больших сомов и бросил им в лодку.
Я еще долго возился с камышом, а когда вернулся,. спросил:
– Кто они?
– Проектировщики,– ответил он.– Здесь думают отхватить кусок плавней под рис. А знаешь, откуда эта шатия с ружьями подвалила? Возле деревни построили рыболовную базу, моторок на ней нет, ну а весельных деревяшек хватает. Вот охотнички и приспособились: везут из города свои моторы берут напрокат лодки – и с приветом! Хорошо что хоть в сентябре эту лавочку закроют – так что зря мы с тобой перепугались.
Остаток дня мы посвятили ловле живцов. Много лет добыча живцов была для нас канительным, хлопотным делом. Чтобы поймать десяток-другой рыбешек, мы тратили уйму времени, плюхаясь с сеткой по всевозможным лужам и заводям. Порой одно воспоминание о живцах отбивало охоту к рыбалке. Так продолжалось до тех пор, пока два молодых парня не помогли нам.
Как все гениальное, приспособление для ловли живцов оказалось до обидного простым. Чтобы поймать чертовых малявок, требуется обыкновенная стеклянная банка или бутылка из-под кефира. Горлышко завязывается марлей или женским чулком, в завязке делается небольшая дырочка, а в посудину бросается картошка или корка хлеба. Самолов готов. Теперь остается только опустить его на шнурке в воду и смотреть, как туда полезут живцы. Иногда мне казалось, что они даже пищат от нетерпения, протискиваясь в стекляшку.
Когда живцов набралось достаточно много, Димка пересадили их из ведра в специальный садок, но наживлять не стал,
– А ну ее к черту, эту рыбу! Куда нам столько? Вечером мы долго сидели у костра, смотрели, как падали звезды, и воевали с «хозяйками». Привлеченные запахом пищи, к нашему лагерю начали стягиваться полевки-экономки. Таково их научное название, но охотники окрестили их просто хозяйками. Полевки по своим размерам с небольшую крысу, хотя хвост у них короче и морда не такая острая. Живет эта большая мышь в земляных норах, ведет ночной образ жизни. В иные годы полевки – настоящее несчастье для рыбаков и охотников. С наступлением сумерек хозяйки выходят на промысел, и горе тогда непредусмотрительному охотнику – они сожрут все его продукты, наделав дыр в рюкзаках. Бороться с ними трудно, они настойчивы, и единственный способ спасти припасы – упрятать их в металлическую упаковку. Уберечь от этих существ добытых уток – целая проблема. Я не знаю, чего у них больше – нахальства или глупости, но ночью они совершенно не боятся человека: если к сапогу пристанет кусочек пищи, хозяйка начнет его обгладывать, нисколько не смущаясь тем, что сапоги на ногах человека и что тот в упор смотрит на нее.
– В следующий раз надо захватить кота,—вполне серьезно сказал Димка, укладываясь спать, и я согласился с ним,
Брагин приехал часов в пять утра. В лодке его лежал охотничий челнок, стояли ящики с подсадными.
– Вы хоть место себе захватили?– спросил он.
– – Это точно – скоро за место на болоте будем ходить врукопашную,– отозвался Димка, с кряхтением натягивая резиновые сапоги.
– Ну, так куда поедем?
– Куда-нибудь, Серега... Слава богу, за мое отсутствие охотники не очень поумнели... Все прут к черту на кулички, и каждый думает, что чем дальше – тем лучше и уток, конечно, невпроворот. Ну а мы своих и здесь подождем.
– Где здесь?– насторожился Брагин.
– А вот выйдем на берег Ханки и покараулим.
– Ни черта мы там не убьем!– не согласился Сергей.
– Как друга беру тебя с собой, только потом никому не рассказывай,– поднялся Димка.
Сергей не стал спорить, но был недоволен.
Наш караван из челнока и двух лодок поплыл вниз по Заманухе, когда самые нетерпеливые из охотников уже «распечатали» утреннюю зарю. К тому времени, когда мы поставили чучела и выпустили подсадных, выстрелы хлопали один за другим. Мой скрадок—самый ближний к реке, где-то дальше по берегу озера сидят Брагин и Моргунов. Нас разделяют камыши, и я их не вижу. Выпущенная на мелководье, подсадная успокоилась, обкатила себя водой, помахала крыльями, прихорашиваясь, и, пробуя голос, трижды крякнула. Склонив набок голову, утка к чему-то прислушалась и закатилась долгим неистовым криком. Почти сразу ей ответила подсадная Брагина, и уже откуда-то издалека донесся голос утки Моргунова. Сестры работали дружно, но прошло и десять и пятнадцать минут, а к нам никто не летел. За нашей же спиной гремела настоящая канонада.
