Текст книги "Дипломатическая быль. Записки посла во Франции"

Автор книги: Юрий Дубинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Это не было так ново, как то, о чем говорилось в первой части беседы. Первый раз порог Елисейского дворца я переступил за тридцать лет до церемонии вручения верительных грамот, о которой идет речь. Его предшествующие обитатели – и Ш. де Голль, и Ж. Помпиду, и В. Жискар д’Эстен были людьми разных характеров. Каждый из них менял интерьеры дворца, но, когда разговор заходил о взаимодействии наших стран, их мысли, а во многом и обороты речи, были созвучны. Мысль о привилегированном характере отношений между двумя странами была рождена традицией. Теперь о том же говорил и Ф. Миттеран, но говорил, пожалуй, смелее.

Вся беседа создавала впечатление, что в поисках новизны в советско-французских отношениях, видимо, можно будет действовать с большим воображением, чем прежде.

* * *

Политическая и общественная элита Парижа во многом другая, чем двадцать лет назад. Я уезжал из страны, когда у власти были голлисты, теперь на их месте социалисты. Берут свое и годы. Но среди множества новых лиц немало и прежних. По ним прошелся неумолимый резец времени: одним отбелил волосы, других лишил их, кого-то пригнул к земле, а кого-то сделал более импозантным, добавив веса. Но все это бросается в глаза только с первого взгляда. Встреча старых знакомых доставляет радость с обычными возгласами: вы совсем не изменились! И контакт продолжается уже в новом облике. Но на самом деле мы изменились, и изменились не только физически. Меняется и отношение к нашей стране. Это меня интересует в первую очередь.

Мнение президента имеет, конечно, решающее значение для работы не только потому, что я как посол аккредитован при нем. Ф. Миттеран действительно крепко держит в своих руках штурвал государственной машины. В 1958 году, когда де Голль добивался принятия новой конституции, Ф. Миттеран резко критиковал ее, протестуя против того, что она дает слишком большие полномочия президенту, но, оказавшись в Елисейском дворце, он забыл об этом и сполна использует весь набор президентских прерогатив.

И тем не менее важно знать взгляды других политических деятелей, настроения в стране по отношению к Советскому Союзу, к нашим делам с Францией, как можно глубже познакомиться с Францией сегодняшнего дня.

Как и в Соединенных Штатах, которые я только что покинул, Советский Союз на первом плане в средствах массовой информации, в дискуссиях на международные темы. Но палитра мнений и оценок политики перестройки, развития обстановки в нашей стране, пожалуй, богаче и нюансированнее, чем за океаном. Здесь шире спектр политических тенденций, больше общественных граней, и границы у них порезче.

Коммунистов беспокоит, что их связи с КПСС замирают.

– Я никак не могу добиться встречи с Горбачевым, – горячится в беседе со мной Жорж Марше. – В чем дело? Его книгу о перестройке, – продолжает он, – я прочел от корки до корки. Всю. Со всем согласен. Правда, посол (это только для вас): я не все понимаю в его конкретных действиях. Хорошо бы поговорить с ним лично.

Коммунисты рады открывающимся возможностям для более активного развития отношений между Францией и СССР.

Социалисты приветствуют перестройку, перемены. Мои беседы с руководителем соцпартии Пьером Моруа становятся все более частыми и продолжительными. Он усиленно приглашает меня посетить Лилль – крупный промышленный центр, мэром которого он является. Но у него тоже вопрос: представляет ли Горбачев, куда сам идет, куда ведет страну. Социалисты выражают надежду, что реформы, подлинные реформы, получат у нас дальнейшее развитие, но что это будут реформы, при которых будут ограждены интересы рабочего класса и трудящихся вообще.

Не раз я встречаюсь с Жаном Леканюэ – лидером право-центристских сил. В прошлом с представителями этой тенденции у нас дружбы не было. Леканюэ конфликтовал с де Голлем, был против выхода Франции из НАТО. Он и теперь в оппозиции. Положение в общественно-политической жизни Франции у него высокое – выше занимаемых постов, хотя и посты у него видные. Он мэр крупного портового города Руана и председатель комиссии по иностранным делам Сената. Леканюэ пригласил меня выступить перед возглавляемой им комиссией. Я, конечно, охотно откликнулся. Сенаторов собралось много. Среди них и Морис Кув де Мюрвиль. Как в прежние времена, он, увидев меня, произносит знакомую фразу:

– Смотри-ка, вот Дубинин.

Я пробегаю по лицам других почтенных участников встречи. Среди них много тех, чьи имена уже вписаны в летопись событий последних десятилетий. Уйдя с политической авансцены, эти люди здесь, в Сенате, занимают место достаточно видное и почетное, чтобы не чувствовать себя слишком бывшими и продолжать приносить пользу в общественно-политической жизни страны.

Сенаторы проявляют живой интерес к тому, что происходит у нас. В вопросах этих умудренных опытом, дальновиднейших из дальновидных государственных мужей сквозит подтекст: мы такого никогда не могли даже предположить. Но звучат и вопросы понажимистей.

– Как теперь у вас с военными расходами? Все-таки они остаются слишком высокими, посол. Это, конечно, дело в первую очередь ваше. Хотя нам не совсем ясно, не пойдут ли кредиты Запада, которые вы хотите получить на перестройку, в ваш военно-промышленный комплекс?

Провожая меня после встречи, Ж. Леканюэ говорит:

– Вы, посол, имеете постоянное приглашение в Руан. Приезжайте, как только у вас появится возможность.

И действительно, как только я там оказываюсь, он радушно принимает меня. После обеда приглашает пройтись по улице, показывает немалые свои достижения. Все это приметы новых времен.

В Сенате председательствует Поэр. Ему много лет. Он среднего роста, полноват, слегка сутулится. Мясистое лицо, добрый взгляд, мягкие движения. Говорит размеренно, тихим голосом. Познакомишься с таким человеком, не зная, кто он, подумаешь, наверное, это и есть средний француз с трезвым умом и хитринкой. Но, встречаясь с ним, я всякий раз вспоминал, что это на схватке с ним споткнулся генерал де Голль. Поэр и тогда, в 1969 году, был председателем Сената, а де Голль стремился Сенат ликвидировать вместе с коренным преобразованием системы местного самоуправления Франции. Де Голль проиграл, ушел с поста президента, и Поэр, в соответствии с конституцией, занял его место в Елисейском дворце, пока в результате выборов новым президентом не стал Жорж Помпиду.

Поэр всегда быстро откликается на просьбы о встречах с ним, нередко появляется на ужинах, которые дают в мою честь в Париже. Он любит повторять, что с удовлетворением наблюдает за новой советской политикой, и часто добавляет:

– Вообще, нам нужно побольше контактов.

В. Жискар д’Эстен позвонил мне по телефону уже на следующий день после моего приезда. Экс-президент приглашал меня на завтрак. Сама по себе весьма лестная, эта инициатива заставила вместе с тем задуматься. Невольно приходил на память случай, когда в качестве кандидата в президенты в 1975 году, соревнуясь с Ф. Миттераном – его соперником, – В. Жискар д’Эстен провел эффектную встречу с советским послом, придав ей широкую огласку. Эта встреча была расценена как острый предвыборный ход и, говорят, принесла В. Жискар д’Эстену именно тот незначительный перевес в голосах, который обеспечил ему победу над Ф. Миттераном. Теперь обстановка была, конечно, несколько иной. Однако не считаться с тем, что я еще не успел вручить верительных грамот все тому же Ф. Миттерану, было невозможно. Что касается официальных мероприятий, французский протокол при таких ситуациях вообще очень строг: я не мог принимать в них участие. В данном случае речь шла о мероприятии неофициальном, но оно могло стать весьма броским и вызвать ненужные осложнения в отношениях с Ф. Миттераном. Эго было ни к чему.

Поэтому приглашение я решил принять, но уточнил, что был бы готов воспользоваться им в удобный для Жискар д’Эстена день после вручения мною верительных грамот президенту. Не знаю, была ли у В. Жискар д’Эстена задумка повторить операцию 1974 года. Во всяком случае, на этот раз все обошлось без сенсации. Некоторое время спустя такой завтрак тет-а-тет состоялся на квартире В. Жискар д’Эстена в небольшом переулке между улицами Спонтини и Фезандри. Нам было что вспомнить. В. Жискар д’Эстен с гордостью говорил, что в подписанной им в 1977 году Советско-французской декларации впервые для документов западной страны с Советским Союзом было выпукло сформулировано положение о соблюдении прав человека. Мне это было приятно, как автору проекта Декларации с советской стороны. Главный интерес В. Жискар д’Эстена состоял в том, чтобы понять, насколько глубоки были происходившие у нас изменения. Не витает ли над ними угроза движения вспять, спрашивал он? Было видно, что в серьезность начатых в СССР изменений бывший президент верил, но не был убежден, что они обретут действительно радикальный характер и завершатся успехом.

Большой интерес представляли контакты с Жаком Шираком. Он был основным наследником деголлевской тенденции в политической жизни Франции, руководил партией «Объединение в поддержку республики». Жак Ширак готовился к участию в очередных президентских выборах, которые должны были состояться в 1995 году, и я видел в нем наиболее вероятного победителя на этих выборах. Его мнение много значило и для сегодняшнего дня, и для будущего.

После неудачи на предыдущих президентских выборах Ж. Ширак сконцентрировал внимание на Париже. Его стараниями Париж получил пост выборного мэра. До этого столица Франции была лишена такого, казалось бы, совершенно необходимого атрибута демократии. Парижем руководил муниципальный совет, председателя которого меняли каждый год. Такая система была введена после Парижской Коммуны. Это было и наказание, и страховка на будущее: буржуазия не доверяла парижанам. Жак Ширак стал первым избранным мэром. Полученные таким образом широкие полномочия он использовал для того, чтобы улучшить жизнь столицы. Занимался он этим с присущими ему энергией и размахом, и результаты такой деятельности становились все ощутимее. Завершалась масштабная реконструкция Елисейских полей.

Раньше они напоминали гигантскую стоянку для автомашин. Машины парковали повсюду: и вдоль проезжей части, что сокращало возможности движения, и на тротуарах, что мешало пешеходам. Теперь под Елисейскими полями строились вместительные гаражи, обновлялось покрытие этой артерии, ее украшали новые элегантные фонарные столбы. Немало делалось и в других районах столицы. Париж стал заметно чище и наряднее, особенно по праздникам.

Ж. Ширак приветливо принял меня в своем просторном кабинете в здании мэрии. Мы говорили о де Голле. Разговор идет легко, взаимопонимание было широким. Как и Шарль де Голль, Ж. Ширак придавал большое значение отношениям с Советским Союзом. Тепло вспоминал свой визит к нам в 1974 году в качестве премьер-министра Франции. Он подчеркивает, что и сейчас, как мэр Парижа, он старается во всем содействовать посольству.

– Вы, кажется, – говорит он, – заинтересованы в том, чтобы создать здесь свой культурный центр?

– Да, это так, – отвечаю. – Но у нас трудности с помещением для такого центра.

– Так вот, посол, я припас для вас сюрприз. Вы сможете расположить ваш центр на берегу Сены, там, где раньше стояли заводы Ситроена. Вы должны знать это место. Там будет новый квартал Парижа. Хороший. По первому вашему желанию вам покажут точнее место.

Я благодарю. Это и в самом деле проявление внимания.

– Отношения между Францией и Советским Союзом, конечно, нужно развивать. Возможности для этого теперь, когда у вас такие изменения, больше чем когда-либо, – заявляет Ж. Ширак и добавляет – и необходимость нашего сотрудничества тоже возрастает. Посмотрите, что происходит в Европе, в мире. Мы ведь всегда были вместе в переломные моменты.

Мэр говорит, что ему очень хотелось бы побывать в Москве, посмотреть, поговорить. Он принимает приглашение позавтракать в посольстве, и у нас завязываются контакты, частые, с обсуждением многого, чем живет Франция, Советский Союз, что происходит в мире. Последняя моя встреча с Ж. Шираком состоялась в 1994 году, во время одного из моих посещений Франции. Я знал, что в студенческие годы он изучил русский язык настолько, что полностью перевел на французский язык «Евгения Онегина». Оказавшись вновь в кабинете Ж. Ширака, я высказал идею произвести между Парижем и Москвой обмен памятниками выдающихся литераторов, имея в виду, что Москва – на это был готов Ю. М. Лужков – преподнесла бы в дар Парижу скульптуру Пушкина. Ж. Ширак отнесся к этому с интересом.

* * *

В Тулон – главную базу средиземноморской эскадры французского военно-морского флота пришел отряд наших военных кораблей. Визиты военных кораблей – это всегда красиво. Торжественная встреча в порту, визит в мэрию, экскурсии. Командование Черноморским флотом хорошо изучило посещение русской эскадрой того же Тулона в 1893 году. В нашем распоряжении немало материалов, связанных с тем событием, – фотографий, журнальных и газетных вырезок. Помнят об этом и французы. В местном музее на этот счет множество экспонатов, в том числе свидетельство восторженного приема, оказанного русским морякам и офицерам не только в Тулоне, но и в Париже. Нашим адмиралам, прибывшим с эскадрой, хотелось бы того же, включая и поездку в Париж. Но программа организована иначе. И нужно ли сожалеть, что она иная? В те годы обменами визитами эскадр – русской в Тулон, французской в Санкт-Петербург – был отмечен крупный шаг в подготовке к первой мировой войне. Теперь хотелось бы продолжить движение к надежному миру. Что же касается сердечности, то ее с французской стороны достаточно. А в беседах с адмиралами и офицерами французского флота видишь искреннее стремление к сотрудничеству вооруженных сил двух стран. Лейтмотив их – нам следует дорожить традициями. Эго полезно и для сегодняшнего и для завтрашнего дня.

Та же забота о сохранении и развитии традиции живет вокруг полка «Нормандия – Неман». Война, породившая этот полк – инициатором его создания был Ш. де Голль – как практическое воплощение и символ боевого содружества Советского Союза и Франции, все дальше уходит в историю, а полк этот продолжает существовать. Вернее, это уже не полк. Имя «Нормандия – Неман» носит теперь целая авиационная дивизия французской армии. Там чтут память французских летчиков, отличившихся в битве под Курском, прошедших бок о бок со своими советскими товарищами по оружию до самого Немана и со славою вернувшихся во Францию на подаренных им Советским Союзом лучших советских истребителях того времени. В этой дивизии торжественно принимали прибывшего во Францию с визитом командующего советской авиацией. На приеме в посольстве, который я дал в честь этого визита, собралось командование ВВС Франции, здесь же несколько ветеранов полка «Нормандия – Неман», на груди которых советские и французские награды. Здесь же и Жан-Луи Кретьен, ставший космонавтом в результате совместного полета с нашими космонавтами на советском космическом корабле. Французы нашли отличную формулу выражения традиции прошлого применительно к сегодняшнему дню и будущему. В самом деле, сотрудничество Советского Союза и Франции в области космоса быстро развивается. Поэтому естественным было решение причислить к движению «Нормандия – Неман» французских космонавтов, а Жана-Луи Кретьена поставить во главе этого движения.

В год моего прибытия во Францию отмечается столетие со дня рождения де Голля. Его последователи во Франции организовали большую научную конференцию в Париже, куда пригласили и меня. Я заблаговременно посылал в Москву предложения, чтобы у нас вокруг этой даты также были проведены достойные мероприятия. Предложил, чтобы одной из улиц или площадей Москвы было дано имя де Голля. Все предложения в Москве были приняты. Одно из них – приглашение к нам делегации из Франции. Ее возглавил внук де Голля, бывший в то время депутатом Национального собрания. Я несколько раз встречался с ним: по случаю открытия большой выставки, посвященной памяти генерала, устроенной в Лионе, перед вылетом делегации в Советский Союз. Потом он зашел ко мне в посольство после возвращения. Внук почти такого же большого роста, как и дед. Внешним обликом и манерами поведения он, пожалуй, даже больше похож на генерала, чем сын де Голля – адмирал и сенатор. В нем те же невозмутимость и уверенность. После пребывания в Москве он полон удовлетворения: вряд ли, говорит он, есть другая страна помимо Франции, где к памяти де Голля относились бы с таким уважением, как в Советском Союзе.

* * *

Знакомиться с менее официальным Парижем мне помогает посол Клод де Кемулярия. Мы подружились в Нью-Йорке в 1986 году, где оба были представителями при ООН и в Совете Безопасности.

Отец у де Кемулярия был грузином. Революция заставила его покинуть Грузию. Он обосновался во Франции и женился на француженке. Природа наградила Клода удивительной общительностью и темпераментным характером. Человек он правых взглядов, по профессии банкир и занимает видное положение в одном из крупнейших банков Франции – «Парижско-нидерландском». Несколько лет своей жизни он посвятил дипломатии. Особенности характера и свободный стиль поведения отличали его в Совете Безопасности от многих строгих профессионалов. Мне это импонировало, а Клод де Кемулярия шумно приветствовал появление там советского представителя, говорившего на французском языке. Наши оживленные диалоги вносили разнообразие в монотонность иных заседаний, особенно неофициальных консультаций членов Совета Безопасности. Дом де Кемулярия, точнее, небольшая вилла его дочери Элизабет недалеко от Версаля, поскольку он предпочитает принимать своих гостей там, – своего рода салон для многочисленных его друзей из Франции и со всего мира. Несколько раз мы ужинаем там с известным французским историком и политологом Элен Каррер д’Анкос. В начале моего пребывания она еще не была избрана во Французскую академию, но известность ее быстро росла. Она остро реагировала на все происходившее в Советском Союзе в больших статьях-анализах в газете «Фигаро». Много шума наделала ее книга, где она предсказала распад СССР тогда, когда в это никто не верил. Книга эта попала в цель не столько потому, что явилась результатом анализа реальных данных, а больше в силу того, что политическое кредо Элен Каррер д’Анкос всегда состояло в том, что Советскому Союзу следовало освободиться от «лишнего груза», как она говорила в беседах, – от среднеазиатских республик, Закавказья и Прибалтики и остаться в составе славянского ядра – России, Украины и Белоруссии – столь единого и прочного, по ее убеждениям, что естественное его дальнейшее сохранение и укрепление никаких сомнений у нее не вызывало. На самом деле ход событий оказался иным, но это уже расценивалось как деталь. Элен Каррер д’Анкос стала первым научным авторитетом по нашей стране и уже к концу моего пребывания в Париже заняла в ареопаге бессмертных кресло, некогда принадлежавшее Виктору Гюго.

К. де Кемулярия задался целью возвести меня в ранг рыцарей «Татевэна» – так называется братство любителей бургундских вин. Таких братств во Франции немало. Эго организации виноделов, но созданные не для того, чтобы защитить их права или профессиональные интересы. Для этого имеются другие объединения. Задача братств – популяризировать и среди французов, и среди иностранцев французские вина и кухню, лучшие традиции веселого застолья, французскую историю. Их цель – показать, как может все это украсить жизнь людей. Братства эти подобны средневековым орденам с их иерархией, с Большим Советом и Гроссмейстером во главе, с командорами, гран-офицерами и офицерами, с рыцарями. У братств высокий престиж в общественной жизни Франции, а братство рыцарей «Татевэна», пожалуй, самое известное из них. Мероприятия, которые проводят братства окрашены юмором, молва о них идет широкая. Де Кемулярия пояснил, что входит в состав членов Большого Совета братства, рыцарей «Татевэна», и вскоре сообщил: Совет во главе с Гроссмейстером единогласно постановил, что такой акт состоится!

И вот мы в местечке Кло де Вужо, давшем свое имя одному из самых знаменитых вин мира. Если Франция – страна изысканнейшей кухни мира, то Бургундия претендует на то, чтобы быть самой достойной выразительницей французских достижений в этой области, а мероприятия типа того, о котором идет речь, призваны доказать это настолько убедительно, чтобы ни у кого не оставалось сомнений на этот счет. Лозунг братства рыцарей «Татевэна» краток и выразителен: «Да здравствует Рабле!» Кто же еще, если само слово «Татевэн» означает черпачок, как правило, серебряный, который французские виноделы используют для определения качества вина. Черпачок этот весь в замысловатых выпуклостях и углублениях, которые помогают по отблеску солнечных лучей, проходящих через налитое в него вино, судить о многих его качествах.

На церемонии много людей, человек 500–600. В основном это французы, знающие цену таким мероприятиям, но есть и туристы из разных стран. Все, что происходит, выдержано в стиле цветастого сочетания торжественности и юмора. Названия блюд, использование старофранцузского языка, убранство огромного зала – постоялого двора, мантии членов Большого Совета и все остальное должны будить интерес и веселье. Гвоздь программы – посвящение в рыцаря. Эта часть церемонии с речами и всеми внешними атрибутами призвана оправдать ожидания собравшихся. Вот и моя речь. Как хотите, но по-своему одна из самых ответственных за всю карьеру. К счастью, всеобщее одобрение, а ведь речь эта при всех приличествующих обстоятельствам обрамлении и подаче – не о чем-нибудь, а о нашей новой политике. В конце следует небольшая артистическая часть: нужно опорожнить, стоя на подиуме перед всеми, огромный кубок вина Иначе – куда же в братство? Кубок темного стекла, и вина там налита капля, но изображать опустошение требуется убедительно, с трудом переводя дыхание, но не отпуская сосуд. Наконец кубок перевернут, и Гроссмейстер под аплодисменты украшает меня лентой Гран-офисье ордена.

Клод де Кемулярия доволен: ведь он нес ответственность за мою кандидатуру. Но не только доволен, а немного удивлен. Не раз в моем присутствии он повторяет своим знакомым: «Дубинина встретили на церемонии овациями! Вы только подумайте, советского посла!»

Морис Дрюон занял теперь пост пожизненного секретаря Французского института, по нашим понятиям – президента Академии наук. Он становится частым гостем посольства, устраивает ужин в честь нас с женой в своей квартире в здании Академии на Набережной Сены, знакомит с видными учеными, деятелями культуры. Всем с видимым удовольствием представляет меня словами:

– «Вот новый посол Советского Союза. Кстати, переводчик моей книги».

И в прежние времена М. Дрюон не скрывал добрых отношений со мной, но теперь он демонстрировал это не без гордости. М. Дрюон в восторге от перемен в Советском Союзе, подолгу расспрашивает о них. Думает, что они помогут вовлечь в культурное общение между двумя странами много новых имен и во Франции, и в нашей стране. Мы начинаем строить планы его поездки в Москву по приглашению Президента Академии наук СССР.

М. Дрюон – председатель консультативного комитета одной из самых престижных ежегодных премий Франции – «Премии послов». Премия эта основана в 1948 году, и ею отмечаются произведения или творчество в целом писателя, работающего на французском языке, вносящие вклад во французскую культуру в исторической или политической области.

Премию присуждает жюри, состоящее из двадцати послов. Требования при формировании жюри строгие. Обязательными качествами его членов должны быть свободное владение французским языком и очевидная причастность к французской культуре. Кандидатура каждого нового жюри в деликатных формах обсуждается действующими членами жюри с участием Мориса Дрюона, и в случае их согласия следует предложение соответствующему послу войти в состав жюри. Иными словами, участие в жюри не зависит от важности страны и не наследуется преемником покидающего Францию члена жюри.

Я был рад, получив предложение войти в состав жюри, и оказался в этом маленьком ареопаге первым послом нашей страны. Вскоре я убедился, что сказанное выше насчет правил формирования жюри не пустая формальность. Оказалось, что посол одной очень большой державы проявляет настойчивое желание попасть в состав жюри. Его интерес еще больше возрос, когда туда вошел я, и вопрос о его кандидатуре был поставлен на обсуждение. Можно себе представить, какой филигранной тонкостью отличались ремарки собравшихся послов, пока один из них, посол Великобритании – страны весьма дружественной той, которую представлял абитуриент, не задал мягкий вопрос:

– Не создадим ли мы трудности для стремящегося в жюри коллеги участвовать в наших дискуссиях, когда в запальчивости будем говорить на французском слишком бегло для него?

«Сочувствие» коллег предохранило кандидата от таких неприятностей.

М. Дрюон умело организовал работу жюри. В течение всего года консультативный комитет, т. е. несколько специалистов высшей квалификации, отслеживал выход в свет во Франции новых произведений по тематике премии. Сколько-нибудь значительные из них распределялись между членами жюри. По полученной таким образом книге член жюри должен был составить краткий письменный доклад с рекомендацией включить или нет книгу в число претендующих на премию. Доклад рассылался всем членам жюри, и это было интересно уже тем, что позволяло быть в курсе наиболее примечательных книжных новинок.

Мне на изучение досталось объемное исследование Анри Лойретта о жизни и творчестве знаменитого французского художника Дега Я предложил включить ее в число книг, отобранных для конкурса Таких книг набралось за год одиннадцать, и по ним состоялось тайное голосование. На чем основывают свое мнение члены жюри, участвуя в таком голосовании? Как правило, на письменном заключении коллеги, прочитавшего книгу, и на устной дискуссии, предшествующей голосованию. Таким образом, в какой-то степени состязание авторов произведений дополняется соревнованием рецензентов. Поэтому я не без удовлетворения узнал результаты голосования. «Моя» книга оказалась на втором месте и по правилам процедуры прошла во второй, заключительный тур конкурса. Там ее опередил историк князь Габриэль де Бройль с его биографией Гизо. Он и стал лауреатом премии за 1991 год. Но и я получил поздравление за второе место. Такое органическое подключение к культурной жизни Парижа было еще одним проявлением нового в отношениях между нашими странами.

Париж – законодатель моды. С этим связана и одна из важных отраслей французской промышленности. Ежегодное представление новых коллекций крупнейшими домами моды Франции – целая полоса культурной и деловой жизни столицы. У нашей страны в этой области есть один давний друг – знаменитый Пьер Карден. Мы с ним познакомились за год-полтора до моего приезда в Париж в Нью-Йорке, где он выступал спонсором постановки пьесы А. Вознесенского «Юнона и Авось». В Париже нас по прибытии уже ждало приглашение на ужин в принадлежащий Пьеру Кардену знаменитый ресторан «Ше Максим». Пьер Карден делится со мной, что новаторство в налаживании сотрудничества с нами далось ему с большим трудом. Теперь препон меньше. Он рассчитывает наладить настоящее производственное сотрудничество с нашей страной и – мечтает открыть «Ше Максим» в Москве. Этот человек – сам сгусток творчества – удивительно отзывчив на наши инициативы. Каждая встреча с ним порождает все новые идеи.

– Почему бы, мсье Карден, нам не сделать что-нибудь вместе и о вашей красивой профессии, и о нашей резиденции на Рю де Гренель, – спрашиваю я его. – Ведь дворец Эстре – тоже произведение искусства.

– В самом деле! Надо подумать, – отвечает он с искринкой в глазах.

А уже через несколько недель в наших залах появляются две красавицы – манекенщицы и команда телеоператоров. Созданный ими в рекордный срок телефильм смотрят миллионы наших телезрителей (и не один раз).

– Поначалу трудно было не только в Москве, – продолжает откровения Пьер Карден, – но и в Париже. Появляться раньше в советском посольстве… это было, знаете…

Он подыскивает слова поаккуратнее:

– В общем-то мало кто туда ходил из высокого парижского общества.

Дня меня это в первый момент звучит как-то странно. А как же многочисленные приемы в посольстве по случаю Октябрьской революции? Там яблоку негде было упасть. Разве не занимало наше посольство весьма высокого места в политической и общественной жизни Франции? И на приемах бывали люди очень видные. Впрочем, по правде говоря, не всегда. То случалась Венгрия, то Чехословакия, то Афганистан. К тому же, видимо, мы как-то свыкались, что немалая часть французского общества оставалась всегда вне контактов с посольством. Пьер Карден – несомненно представитель этой категории. Но он-то исключение, и, кстати, поэтому-то ему и виднее все это…

– Теперь, – замечает Пьер Карден, – положение меняется. В добрый час.

Впрочем, мы с женой и сами чувствуем, что положение меняется. Мы получаем приглашения на представления коллекций почти от всех крупнейших домов моды Парижа. Нам отводят почетные места. Так почему бы не пойти дальше, думаем мы? Почему бы не пригласить законодателей моды в наше посольство? Например, по случаю первого участия советского представителя в официальной неделе мод столицы Франции. Это был молодой наш модельер Валентин Юдашкин, подготовивший коллекцию в сотрудничестве с французским домом Фаберже. Почему бы не помочь ему и не организовать демонстрацию этой коллекции не где-нибудь, а в залах посольства? Откликнется ли Париж на это?

Откликнулся. Активно и с интересом. Французские специалисты быстро превратили зал приемов в импозантный павильон для показа мод. В первых рядах зрителей – цвет одной из самых престижных и всемирно известных сфер французской активности – руководители таких домов, как Ив Сен-Лоран, Нина Риччи и многих других. Рядом с Пьером Карденом расположилась госпожа Карвен.

Триумф В. Юдашкина был блистательным. Аплодисменты зала, прекрасная печать. Перед начинающим модельером открылись дороги, ведущие в столицы мира. Пройдет не так много лет – всего шесть, но таких, которые изменили судьбы стран и людей. В ноябре 1996 года меня как посла Российской Федерации в Украине пригласили на презентацию коллекции В. Юдашкина в Киеве в зале драматического театра имени Леси Украинки. Богатый набор моделей. Видно, как далеко продвинулся В. Юдашкин в своем искусстве. Встретили В. Юдашкина киевляне тепло. Растроганный, он благодарил со сцены зрителей, семью президента Украины, присутствовавшую в зале, и… меня, как он выразился, первого посла в его жизни. «Вы открыли для меня Париж, – добавил он, обнимаясь со мной после презентации, – этого нельзя забыть». Конечно, Париж открылся В. Юдашкину благодаря его таланту. Но было приятно услышать, что он хранит память о том необычайном вечере в нашем парижском посольстве.