Текст книги "Блуждающее время"

Автор книги: Юрий Мамлеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Внезапно он разглядел, что эта женщина, видимо, беременна, и что он ее знает, и знает давно и хорошо, но кто она? Несуразность такого знания, этой «информации» тоже ошеломила его. «Зачем это мне, почему, в чем дело?» – эти слова промелькнули, как молния. Он еле стоял на ногах, не понимая, что происходит. В передней был полумрак, от этого он неясно видел лицо женщины… Кто она?

– Лена, проходи, – быстро сказал ей этот парень, Костя – очевидно, они были близкими людьми…

«Какая-то Лена, – тупо подумал, понемногу приходя в себя, Павел, – была ли у меня какая-то Лена?.. Кажется, была… Лен много…» Состояние, пронесшееся как вихрь, ушло, оставляя следы. Лена прошла вперед, не заметив Павла. А Костя задержался и опять хлопнул Павла по заду. Этот хлопок, наряду с нелепым ощущением, что Костя ему где-то, но неизвестно где, знаком, вывел Павла из себя.

– Еще раз хлопнешь, морду набью, – прошипел он.

Костя захохотал и хлопнул еще раз. Павел тут же нанес сильный удар в лицо – Костя пошатнулся, постоял на ногах секунду и рухнул. Раздался женский визг.

Павел, вне ума своего, схватил с вешалки чей-то плащ, стукнулся лбом об стену и, матерясь, выбежал из квартиры. Спустился вниз он стремительно, как будто превратился в рысь. Выбежал на темную улицу. Странно, совсем рядом оказался захудалый залапанный ларек, где толстуха торговала пивом, – Павел в жизни не видел такого обшарпанного ларька, ведь дело-то было в центре Москвы. Двое угрюмо-веселых мужиков смотрели, как добродушная жирная продавщица разливает им пиво в стеклянные пол-литровые кружки. Вдруг Павла захватило, стало затягивать что-то, туда, к ларьку… «Господи! Как запах этого гнилого пива туманит меня. Почему?» – подумал Павел, но у него хватило воли оторваться и побежать дальше. Через минут пять-шесть он оказался на одной из известных арбатских улиц, здесь, несмотря на глубокий вечер, вовсю горели огни, кругом вывески на английском языке, свет в ночных ресторанах. «Опять этот бред, – подумал Павел, – эти притоны, вся эта мразь, ворованные деньги, но, слава Богу, за мной никто не гонится». Он ошалело дошел до метро и поехал домой.

Глава 4

Очнулся Павел утром в своей однокомнатной квартирке, где жил один. Лежал он на полу, около дивана. Украденный ни с того ни с сего плащ валялся на стуле. Голова трещала, во рту все высохло, штаны мокрые.

«Ну и ну, – подумал он. – Никогда так не напивался. Хорошо еще, что жив».

Он встал и медленно поплелся на кухню, выпить соку, холодной воды в конце концов. Руки тряслись. Соображение почти не возвращалось.

«Что я там натворил? – вертелось в уме. – Избил человека моложе меня. И все старичок пухленький виноват. Зачем он меня туда привел?»

Дрожащей рукой налил соку, выпил.

«И назвал-то он, старичок, себя как-то странно: Безлунный, – продолжал Павел про себя. – Что это за фамилия такая? А в самом собрании ничего странного не было, обычная пьянка. Наговорил старичок с три короба… Кто же там был?»

Но голова отказывалась думать. Тянуло опохмелиться. Но тогда надо было идти на улицу, выходить в свет. Для этого, по крайней мере, нужна воля. А воля и ум были еще в похмельном расстройстве.

Поэтому Павел задумчиво бродил по квартире. Перелистывал разбросанные на столе книги. Мучительно вспоминал, кто же были эти вчерашние люди. Вдруг наткнулся на потрепанный семейный альбом фотографий. Стал листать его, тупо разглядывая хорошо знакомые и полузнакомые лица… Лица как лица, родственнички… Потом машинально открыл в середине, глянул на фотографию, и мгновенно животный непередаваемый ужас овладел им. Но, что хуже, этот ужас сразу перешел в нечто невообразимое, в за-ужас, непереносимый для его сознания. Павел опустился на стул и дико, непонятным совершенно голосом завыл. В глазах исчез обычный внутренний свет, и весь он превратился только в одно: в сумасшедший, раздирающий пространство вой, вой не от какого-то безумного горя, а от ощущения полной катастрофы всего и вся, и своей жизни, и Вселенной. Он стал исчезать как человек. Дергалось одно неуправляемое тело.

В старой фотографии своего отца – он был снят, когда был еще совсем юным, – Павел узнал вчерашнего Костю. Сомнений не было, все детали, нюансы, в одну секунду обжигающим ударом ворвались в его сознание. Костя был его отец, Константин Дмитриевич, умерший в восьмидесятые годы.

Это продолжалось некоторое время, потом логичность вдруг выплыла на поверхность: нельзя принимать за реальность то, что невозможно.

Павел как-то резво, истерично подскочил и побежал к плащу. Раскрыл его, осмотрел: безусловно, плащ был тридцати– или сорокалетней давности, такие сейчас не носят…

Тогда Павел запел. Пел он известную в богемно-интеллектуальных кругах Москвы старую песню:

 
Соберутся мертвецы, мертвецы
Матом меня ругать.
И с улыбкой на них со стены
Будет глядеть моя мать.
 

Опять дико закричал: «А ведь та, вчерашняя, Лена, это же его собственная, умершая от тяжелой болезни, мать, Елена Сергеевна, похороненная на Ваганьковском кладбище, в тиши берез». И вдруг убийственная мысль ужаснулась самой себе в его сдвинувшемся уме: «А кем же она, та Лена, была беременна, кто гнездился вчера в ее животе?»

– А-а-а-а! – заорал Павел в ту же минуту, как нашел ответ, и орал так минут пять–восемь, подпрыгивая. Потом вскочил и, дико озираясь на самого себя в зеркала, словно он стал чудовищем, выбежал на улицу, наскоро накинув что-то на тело. «Все понял, все понял!» – бормотал он с пеной у рта. Бежал он, чтобы добраться до вчерашней квартиры, по известному адресу, который дал ему пухленький старичок Безлунный.

По дороге, углубляясь с каждой минутой в происшедшее, он думал, что сходит с ума все в большей и большей степени, и от этого неспокойно орал. Никто, однако, не обращал на него внимания.

«Беременна? Конечно, им же самим, а кем же еще? Все сходится, и время, и то, что мама как-то говорила ему, что у нее была единственная беременность, именно им самим, Павлом.

Что же тогда получается?»

Павел остановился и взвизгнул: «Не верю, не верю, потому что не может быть!.. Надо скорей бежать туда, на квартиру, и все уяснить… Да здравствует солнце, да здравствует разум! Это ошибка, совпадение, галлюцинация наконец! Этого не может быть, потому что иначе я сойду с ума… Не хочу… Не хочу-у-у!»

Павел заставил себя чуть-чуть успокоиться и присесть на скамейку.

«Конечно, это недоразумение, – по-бабьи хрюкнул он внутрь себя. – Это несчастный случай, и поэтому я не сойду с ума, нет причины для этого… Ну а если, а если?! Ну, тогда я больше чем сойду с ума. Больше, больше, больше…»

– Мама, мама, – услышал свой собственный голос Павел.

На этот раз прохожие шарахнулись, а милиционер, оказавшийся рядом, почему-то вдруг улыбнулся, как будто уже что-то знал.

Прошли еще мучительные полчаса, и Павел подошел ко вчерашнему дому…

Отсутствие пивного ларька рядом, того самого, у которого ему захотелось выпить пивка, насторожило Павла. «Наверное, за ночь снесли», – подумал он. Зато дом стоял на месте. Дом как дом. Павел юркнул в подъезд. Вот и знакомая дверь, только обшарпанная, точно ее вчера облевали. Павел вздрогнул, потому что кто-то тронул его за ногу. Оказался кот. «Котик, – успокоительно заключил Павел, – это хороший знак». И, собравшись с духом, нажал на кнопку…

– Кто там? – вякнули за дверью.

– Это вчерашний посетитель, – ответил Павел.

Отворила ему скуластая нервная женщина. За ее спиной – угрюмый, усатый мужик средних лет.

– Так вы не тот, не сантехник, – удивился хозяин.

Павел обомлел, но решил действовать напролом.

– Вчерась я у Петра Никитича нахамил немного, – начал он. – Ну вот и пришел извиниться.

Хозяин вылупил глаза.

– Ну вот и идите, туда, откуда пришли.

– Как? Разве он не здесь?

– Не тут.

– Так ведь вчера же у вас пьянка была, народу полно, Петр Никитич орден получил, праздновал от этого вообще…

– Так, так, молодой человек, – разъярилась немного хозяйка. – Так вы говорите, тут пьянка была?! Так что же это такое? В лицо врете! Мы с мужем в рот не то что водку, мы и воду водопроводную мало пьем.

Павел посерел, помрачнел, словно туча накрыла его сознание. Взглянул внутрь квартиры – боже мой, вроде та самая, но все как-то иначе.

– Что случилось? – угрюмо-серьезно спросил хозяин. – Вы ведь интеллигентный малый, не бандит, сразу видно, а в состоянии диком. Что натворили, кого ищете?

– Малининых, – побледнев, ответил Павел.

– Таких здесь нет.

– А в доме?

– И в доме таких нет. У нас фамилии все в подъезде, на табличке. Я тут, слава Богу, давно живу…

– Малинин Петр Никитич и его супруга Анна Кузьминична. Орденоносец. И дочка Верочка, – почти прошептал Павел.

К их разговору с интересом прислушивался совсем седенький, но уверенный в жизни старичок, вышедший откуда-то из глубин квартиры.

– Откель вы, дорогой? – вроде бы ласково спросил он у Павла.

– Не понял.

– Малинин Петр Никитич действительно жил в этой квартире, – сухо сказал старичок.

– Ну так вот и я говорил, – пробормотал Павел.

– Но он умер двадцать пять лет назад. Жена его вскоре тоже. Малинины здесь давно не живут. И потому пьянку здесь вчера они не могли устроить, при всем желании. Вот я и спрашиваю: откуда вы? Кто вы?

И старичок проницательно посмотрел из-за спины хозяина. Павел оцепенел, застыв в каком-то отупении.

– Родственник их, – пробормотал машинально.

– Ах, родственничек. Это бывает, – по-медовому пропел старичок. – А вчера, небось, были у покойника, соскучились, выпивали с ним? Даже нахамили ему, оскорбили беднягу? Нехорошо, нехорошо. Мертвых не надо забижать. Только извиняться надо на кладбище… Ну так, ладушки. Уходите себе по-хорошему, драгоценный.

Павел по-прежнему не мог выйти из леденящего оцепенения.

– А кстати, один человечек в доме остался, Катерина Павловна Малова, старушка восьмидесятилетняя, которая знала Малининых. Вот к ней и идите, дорогой, второй подъезд, квартира сорок. А что касается этой квартеры, то она стоит пуста, и вчера была пуста, а мы живем напротив, но внучок мой купил ее, и потому она будет всего нашего семейства, а не мертвецов ваших.

Павел наконец опомнился, взвизгнул (правда, вполне по-мужски) и с криком: «Все кончено, но понятно!» вылетел из подъезда. Вбежал во двор и сел на скамейку.

«Не умру», – подумал он. Внезапно вполне холодные мысли овладели им. Совершенно очевидно, что он попал в прошлое. Значит, такое возможно. Влип, но не насовсем. Хорошо еще, что ноги унес и остался жив. Хотя ведь там было неплохо. Но он-то не оттуда, а отсюда. В общем, можно считать, что все обошлось. Спокойней надо, спокойней. Он вспомнил тут же своего неразлучного друга Егора Корнеева, вместе они крутились вокруг самых таинственных метафизических центров в Москве. «Егорушка-то поумнее меня, более продвинутый (хоть немного моложе), – воскликнул Павел. – Но главное: к метафизикам надо, к метафизикам! Рассказать все, облегчить душу». В голове молнией восстановились чьи-то четкие слова, которые он слышал в одном центре: «Если с вами произойдет что-то явно сверхъестественное, не паникуйте, а главное, не пытайтесь понять, объяснить, это бесполезно, вне возможностей вашего ума. Примите случившееся как данное, и все».

Павел даже обрадовался, чуть не подскочил на скамейке. Именно, как данное. Не суетиться умом, понять такие вещи все равно невозможно. «Вспомни, Паша, Шекспира, – подсказал он самому себе. – В конце концов я жив, а это главное».

Павел, однако, задумался. «Нет, все-таки надо забежать к старушке, пусть и восьмидесятилетней. Что-нибудь да скажет». И Павел упрямо пошел вперед.

Старушка была совсем разваливающаяся, но разумом бодрая. Ничего не боялась, потому что считала, что скоро сама умрет, потому и открыла без расспросов. Усадила Павла чай пить – не смирялась она с одиночеством.

– Так Малининых родственничек, стало быть, – остро взглянув на Павла, сказала она. – Помню, помню, хотя сколько годов прошло. Все померли давно, а Анна Кузьминична меня очень любила. За что – сама не знаю, – старушка развела руками.

– Но как же все померли, – раздраженно сказал Павел. – А Верочка, дочка, она ведь молодая…

Старушка вдруг оживилась, расцвела, и в глазах ее вспыхнул синеватый свет.

– Ангел был, а не человек, – сказала она.

Какое-то щемящее, неостановимое чувство овладело Павлом, все в нем опять сюрреально сместилось…

– Петр Никитич какой-то орден высокого ранга получил и, мне рассказывали, отпраздновал широко… – невпопад бормотнул он, путая в уме время, место, людей…

– А потом, конечно, помню хорошо етот вечер. Я тоже там была. Плясала вовсю, – старушка облизнулась. – Только скандалом страшным все кончилось. Жуть одна, хотя время было спокойное.

– А что такое? – Павел насторожился.

– А гостью одну, Алину, на етом празднике изнасиловали. Прям в клозете.

Павел опять оцепенел. Жар поднялся изнутри.

– И что? И кто?

– «И кто», – передразнила дружелюбно старушка. – Да парень один очумевший. Дикий. Его никто не звал – откуда он взялся… А я с ним плясала, хоть старше его, но бойкая была. Но его мутно помню, из-за пьяни. На тебя немного похожий. Но тебя тогда еще на свете-то не было, – вздохнула старушка. – Тебе на вид лет двадцать пять дашь. А праздновали, почитай, гораздо боле четверти века назад.

Павел чувствовал, что он опять все углубленнее и углубленнее шалеет. Старушка заметила это.

– Какой вы жалостливый, однако… Парня этого потом, с ног сбились, по всей Москве искали. Но пропал, подлец, как ветром его сдуло. Убежал, а куда – кто его знает… Мир-то велик, – опять развела руками старушка. – А убегая, еще морду кому-то набил. Совсем обнаглел, как вот теперешние, такой же наглый.

– Дело замяли? – тупо спросил Павел. – Все-таки на празднике это произошло, хоть и в клозете.

– Какое! Мне Анна Кузьминична, Царствие ей Небесное, про все рассказывала, когда чай с вареньем приходила ко мне пить, душа ее ко мне тянулась! Подлеца долго искали, дело даже почему-то засекретили. Но никого и ничего не нашли. Хотя приметы были.

– Какие приметы? – насторожился Павел.

– Да, впервой он, когда пришел, сказал, что от Лунного какого-то. Но кто открыл ему, был уж совсем пьяненький, наверное, думал, что есть такой, раз парень идет. А никакого Лунного на свете не оказалось. Но главное это то, что он оставил записную книжку, телефонную…

Павел дернулся и полез в карман пиджака. Записной книжки не было. Старушка испуганно на него посмотрела, но потом пришла в себя.

– Ну так вот, – добродушилась она за крепким чаем, – звонили, конечно, по всем этим телефонам, но все они оказались не те. Тех лиц, что в его книжке, там не было. И их вообще нигде не было. Правда, было несколько младенцев под этими именами. Вот так. Дело прошлое, сейчас время другое, но по той причине, что в записной книжке никого не оказалось, окромя несуществующих людей, эти самые органы тогда заинтересовались, одним словом, этим.

«Какой я идиот, – с тоской шепнул самому себе Павел. – Телефоны будущего оставил, хорошо, что их там мало было…» Побелев, опять спросил:

– И что?

– «И што», – опять передразнила старушка. – А то, что Алина отказалась аборт делать. Взяла и родила, от ентого непонятного. Сыночка ему подарила.

Павел отпал.

– Да что с вами?! – взвизгнула старушка. – Кто вы такой, что так переживаете?

– И что сыночек?!!

– Да умерли все давно, умерли! И Малинины, а Алина вскоре померла. Сыночек жив был, его пристроили, что чичас с ним – не знаю.

– Да почему же все померли, почему? А Верочка-то, Верочка, дочка ихняя, молодая такая?!! – взвыл Павел.

Старушка хотела заорать, но воспоминание о Верочке вдруг сверхъестественно успокоило ее. В глазах вспыхнул свет.

– Не человек, а ангел была Верочка. Такие, как она, долго не живут на этом свете, тем более, свет-то к концу идет. Такая верующая, православная была, и не просто так, а такой чистой души, доброты небесной, что как вспомню, так плакать хочется.

Ее, бывало, увидишь – и веришь, что Царствие Небесное есть… Ну, она долго не задержалась, давно померла…

– Опять померла! – вскрикнул и вскочил с места Павел. – Да я любил ее, вы понимаете, я любил и люблю ее сейчас, – закричал он, размахивая руками.

Старушка дико завизжала.

– Я люблю и любил ее! – выкрикнул он и с яростью выбежал из квартиры, оставив бабулю в недоумении и испуге.

Опять оказался во дворе. Две истины – Верочка и сыночек – перепутались в его уме. Но о сыночке было страшно думать.

Между тем в голове назойливо вертелись слова сюрреальной песенки:

 
Голубой и рогатый сыночек
Тут как тут появился на свет…
 

Отгоняя от себя ужас, Павел вспомнил о пивном ларьке. Пугая собачонок, он ринулся к тому месту. Оно пустовало, поросшее травкой, – он отметил это еще когда подходил к дому. Но сейчас вдруг заорал:

– Где пивной ларек?! Я пивка хочу, пивка! Куда делся пивной ларек?!

Вдруг из кустов выглянула поседевшая женская голова, зубов не было:

– Пивной ларек тута стоял еще двадцать пять лет назад. Я любила тогда у его баловаться. Пивком.

Павел побежал прочь. «Все кончено, – думал он. – Мир не такой, как мы думаем. Мы видим только малую часть реальности. Очевидно, что я попал в прошлое. Или мне все приснилось? Но, может быть, именно сейчас мне снится, а тогда было все по-настоящему? Ведь я пил обжигающее вино, целовал Алину, а главное – Верочка, Верочка… Неужто и любовь снится?»

Над Москвой грозно сгущались тучи, пахло небывалой жарой, в воздухе плыли тени грядущего.

Глава 5

«Итак, подведем итоги, – проснувшись следующим утречком, лежа в постели, решил Павел. – Отца своего, молодого, я избил, мать свою увидел наяву, еще до того, как сам родился, в это же время соблазнил или изнасиловал, как угодно, Алину, получил от нее сыночка, который, может быть, старше меня самого, влюбился и люблю Веру, покойницу. Да, правильно учили нас с Егором Корнеевым господа-метафизики: главное – не пытаться понять».

– Где, где Верочка?! – вдруг вскрикнул он и соскочил с кровати. – Где Безлунный?

Нужно было что-то предпринимать. Но телефонная книжка осталась в прошлом. «Не звонить же в ФСБ, чтоб они порылись в архивах. Надо найти старую, но она где-то в шкафах. Главное, позвонить Егору, а его-то телефон я знаю наизусть».

Павел задумался: такая рань, но какие безумно-светоносные зори над Москвой! Не хватает только звона колоколов. Впрочем, Егора вызвать можно.

Павел встретился с Егором Корнеевым только в два часа дня, в тихом кафе внутри Домжура на Арбате.

– Ты понял? – спросил Павел, когда закончил свой рассказ.

– Я все понял, Паша, – ответил Егор, допивая индийский крепкий чай и откусывая бутерброд. – И не суй ты мне под нос этот пыльный плащ чуть не сталинских времен. Тоже мне, доказательство. Я и так тебе верю.

– Правда? – засомневался Павел.

– Да я уже понял в чем дело, когда ты мне позвонил. Ты, наверное, забыл, что ты все время проговаривался по телефону, кричал, даже взвизгивал, бормотал о каких-то мертвецах, которые ожили, вернее, которые пили… О своем сыночке, постарше тебя…

– Так что делать нам? Что делать?!

– Спокойней надо, спокойней… После твоего звонка я звякнул сразу Марине Воронцовой. И поразительно – она знает, что с тобой случилось.

– Как? Ты что?! – обомлел Павел. – Она знает?!! Боже мой!!

– Она сказала, чтоб мы срочно приехали к ней к четырем часам сегодня.

Павел поник.

– Знаешь, Егор, после всего, что было, я устал чему-либо удивляться. Если я встречу у Марины своего покойного отца, которого я избил вчера, – я тоже не удивлюсь…

– Вот и ладушки…

Павла передернуло.

– А от нее, – продолжал Егор, – мы, может быть, поедем даже к Буранову или самому Орлову.

– Да брось ты. Это невозможно!

– Через Марину возможно…

– Но ты понял?

– Что я понял? Я понял то, что ты попал в прошлое. Где-то я читал и слышал, что такое внезапно бывает: перелом времени, пространственная временная дыра…

– Да я не об этом. Как это в целом понять, как это возможно, каков же тогда мир, какой подтекст… Какие последствия?!.

– Да не волнуйся ты так. Не психуй. Даже бутерброд в руке дрожит. Ну, допустим, на обычном человеческом уровне это нельзя понять, тем более, полностью объяснить. Ну и что? Представь себе кошку, она смотрит в телевизор. Передача о Пушкине или о полете на Марс. Что она может понять в том, что происходит на экране? Она помоет лапкой мордочку смирно-уравновешенно, и примет это по-своему, как есть, на ее уровне, и не будет психовать, как ты. Главное, что она существует, а мало ли там, чего не узнать. Она ничего не понимает, но, слава Богу, живет. Будь, как кошка.

– Ну, знаешь, твой юмор, Егор, не к месту…

– Это не юмор, а психотерапия… Но на самом деле, все серьезней, гораздо серьезней, чем ты думаешь.. Допивай чай, никакой водки, и – к Марине…

Марина в этот день встала рано утром. Обе ее комнаты были не очень прибраны: валялись осколки разбитого зеркала. Механически убрала, погруженная в свое сознание. Иногда вспоминала Семена, трупа. «Надо бы его пригласить сюда из подвала, пусть отдохнет часок в хорошей квартире. И я бы на него поглядела в новой обстановке, – вздохнула Марина, – если весь мир – огромный труп, то почему бы его часть не посидит у меня здесь в кресле? Попили бы чайку, непременно индийского».

В это время звякнул телефон.

В трубке раздался странно знакомый, весело-надтреснутый голосок Безлунного.

Безлунного Марина встречала всего раза три, но наслышана была о нем, по тайным источникам, достаточно. Впрочем, о нем знали только сугубо немногие, тем более, Безлунный обладал способностью куда-то исчезать. Никто, по существу, и не ведал, откуда он и где живет.

– Что, натворили опять что-нибудь, Тимофей Игнатьич? – спросила Марина. – Давненько о вас не было слышно. И беспокоите в такую рань…

– Да как сказать, как сказать, Мариночка, – заверещали в трубке. – Тут, правда, одного из вашего окружения направил в шестидесятые годы, на бал, можно сказать…

– Так и знала. Кто это?

– Павел Далинин.

– Ох, он же еще совсем дитя. За что вы его так?

– Ни за что, конечно… Просто так, побаловался. Старички же любят баловаться, лакомство для них такое, хи-хи-хи, – хихикнуло в трубке. – Да вы не беспокойтесь. По моим данным, он вернулся…

– Хватит ваших шуточек, Тимофей Игнатьич. А если б застрял? С его нервами. Он бы там всех переполошил. По тамошним временам сумасшедший дом ему был бы обеспечен.

– Ну, не говорите… И тогда были специалисты. Они бы разобрались, и его приютили бы в какое-нибудь секретное заведение.

– Зачем вам все это?

– Обижаете, Марина. Я ведь не шутник, я всегда по делу. Это вы в эмпиреях витаете… А я практик. Вот если на практике: мордой – и в какой-нибудь будущий сороковой век, к Антихристу… Хи-хи… Что, съели? Накося, выкуси! Это вам не Рене Генона по ночам читать! – заорали в трубке. – Или наоборот, в прошлое, но к людоедам. Туда, сюда. То в прошлое, то в будущее. Чтоб на своей шкуре познали, что такое этот бредовый мир! А не по книжкам только!

– Послушайте, вы, дорогой Тимофей Игнатьич… У нас практика совсем другая, не связанная с вашей акробатикой. Но к моей практике надо подготовить. Что же вы нашего молодого человека ни с того ни с сего спровоцировали… Направили в жилое место, где провал во времени…

– Чтоб щенок научился плавать, надо его швырнуть в воду. И вас, уважаемая Марина Дмитриевна, при всей вашей легендарности, я бы зашвырнул, да не могу: вы защищены… Зашвырнул бы я вас в такое времечко, в далекое будущее, конечно, когда демоны воплощались бы на Земле и творили бы свои дела… Вот тогда бы вы почувствовали своей нежной русской кожей аромат вечной смерти.

– Да вы, прям, поэт, Безлунный. Оставьте в покое наших людей, учтите, мы примем свои, специфические меры…

– Меня не поймаете. Но больше не буду.

И Безлунный повесил трубку.

Марина вздохнула. Выпила чайку. А потом позвонил Егор Корнеев, тоже из своих, но поинтуитивней Далинина, – и все точки над «и» расставил, хотя говорил языком, малодоступным для посторонних, намеками. «Бедный Павлуша, вот влип, так влип, – подумала Марина, уплетая пирог, – самое интересное в этой истории – это, несомненно, сыночек. Хорош тип, наверное. Поди, сейчас где-нибудь бродит. Но надо тут крепко подумать и посоветоваться. А ребятам надо кое-что пояснить, иначе еще сдвинутся, без метафизики здесь не обойдешься. И к Орлову, и к Буранову их надо сводить, чтоб в себя пришли, на ноги встали».