Текст книги "Доктор Булгаков"

Автор книги: Юрий Виленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Почти ежедневно Татьяна Николаевна помогала врачам во время операций, стерилизовала материал и инструменты. Михаил Афанасьевич, как вспоминала она, очень серьезно и ревностно, с большим чувством ответственности относился к работе и часто по ночам уходил в госпиталь, в палаты – он всегда беспокоился о состоянии оперированных. И задерживался там зачастую ДО утра.

Но однажды утром всем членам семей врачебного персонала предложили покинуть город, и вскоре поезд отошел на Киев…

Спустя несколько дней Татьяна Николаевна узнала: на Юго-Западном фронте началось наступление. Она понимала, что Михаил, возможно, в самом пекле, что, наверное, валится с ног от неимоверной нагрузки, от дней и ночей без сна, ведь она уже видела, что такое прифронтовой госпиталь даже в период затишья. А известий все не было и не было.

И вдруг, когда волнения становились уже невыносимыми, она получила от Михаила Афанасьевича телеграмму из Черновиц, заверенную каким-то госпитальным начальством, что вызывается туда в качестве нештатной сестры милосердия Красного Креста. Она была зачислена в состав санитарного отряда. Работала и медсестрой, и санитаркой.

«Помню, что тут же, в летнем платьице, не собрав никаких вещей, я бросилась на вокзал, – рассказывала Татьяна Николаевна. – Благодаря телеграмме мне удалось взять билет на поезд. Михаил встречал меня с госпитальным автомобилем на небольшой станции, она называлась Орошаны. Ехала кружным путем, так как железнодорожный мост через реку Прут был разрушен.

В Черновицах мы провели все это лето. Жили при госпитале. Хирургические операции шли непрерывно, ведь в июле наступление приостановилось, тяжелые бои продолжались не очень далеко от города, в Карпатах. Михаил Афанасьевич, как правило, стоял на ампутациях, а мне нередко приходилось держать ногу. Помню, как из-за жары и напряжения мне несколько раз становилось дурно в операционной. Но я превозмогала себя. Ведь помощь моя была нужна.

Работать приходилось много, – вспоминала Татьяна Николаевна. – Михаил часто дежурил ночью, под утро приходил физически и морально разбитым, буквально падал в постель, спал пару часов, а днем – опять госпиталь, операции, и так каждый день.

Но свою работу Михаил любил, относился к ней со всей ответственностью и, несмотря на усталость, стоял в операционной, сколько считал нужным. Там я па многое насмотрелась и на всю жизнь запомнила, что такое война».

А затем пришел приказ о переводе молодых врачей в тыл. Так пролег путь в Никольское…

Оформление Булгакова на военную службу с зачислением его в резерв чинов Московского окружного военно-санитарного управления, указывает М. О. Чудакова, состоялось 16 июля (это вновь подтверждает, что в 1915 г. и первой половине 1916-го он служил в госпиталях как доброволец Красного Креста). Факт мобилизации Михаил Афанасьевич почти документально отразил в рассказе «Морфий». Отличие реальных обстоятельств от этого эпизода в жизни Сергея Полякова, героя рассказа, писавшего в дневнике, что весь его выпуск, не подлежавший призыву на войну как ратники 2-го разряда выпуска 1916 г., был размещен в земствах, состоит в том, что Булгаков, как и ряд других молодых врачей, был отозван на работу в земство с военной службы.

…Итак, Черновцы сегодня (до 1944 г. Черновицы. – Ю. В.) – старинный город в окружении садов на холмах. Лучи узких улиц, Театральная площадь со зданием театра, копирующим здание Венской оперы, бывшая резиденция митрополита, где сейчас размещается университет. Строгие однообразные корпуса областной клинической больницы на углу улиц Ленина и Буковинской, построенные еще австрийскими властями, также несут явственные черты прошлого. По свидетельству местных жителей, русский госпиталь Красного Креста находился именно здесь, в краевой больнице, сюда днем и ночью привозили раненых солдат. Поразительно, но воспоминания об этом госпитале живы до сих пор.

Почему, хотя произошло столько событий, столько смен властей, далекое лето не забылось на Буковине? Понять это мне помогают экспонаты областного краеведческого музея. Один из залов дореволюционного периода… На стенде оригинал объявления об открытии в Черновицах Союзом городов (эта общественная организация, так же как Всероссийский земский союз и Общество Красного Креста, активно помогала фронту) нескольких бесплатных питательных пунктов для детей и взрослых. Приводятся адреса пунктов, в том числе улица Русская, 63.

К приходу сюда войск Брусилова в городе сложилась трудная обстановка. Симпатии местного населения, которое было лишено книг на родном украинском языке, не могло пользоваться им пи в школах, ни в официальных учреждениях, были на стороне русских частей. Опасаясь поддержки их буковинцами, австрийские власти превратили близкие к линии боев районы в мертвую зону. Были учреждены военно-полевые суды, сурово каравшие крестьян и горожан по любому подозрению в измене. Издавались даже открытки с текстом на немецком языке, на которых были засняты повешенные люди с дощечкой на груди и надписью «московский шпион» (несколько таких открыток, переданных ему старожилами Черновцов, автору показал руководитель Музея Черновицкого университета В. А. Фрелих). Перед сдачей города прекратился подвоз продовольствия.

Как и питательные пункты, а также приюты, принявшие шесть тысяч беспризорных детей, военный краснокрестовский госпиталь, наряду с выполнением здесь основных обязанностей по оказанию помощи раненым, стал медицинским очагом для мирных жителей. Ведь это было единственное лечебное учреждение в полуразрушенных Черновицах. И поэтому воспоминания о русском лазарете передавались из поколения в поколение. А в 1989 г.

А. II. Кончаковский и Д. В. Малаков, проведя архивные изыскания, документально доказали, что этот госпиталь действительно дислоцировался в данной больнице.

Минуя арку в глубине территории больницы, подхожу к четырехэтажному корпусу с узкими окнами. Тут и теперь хирургическое отделение. Наверное, именно в этих операционных снова и снова брал в руки скальпель молодой хирург Булгаков.

«О проклятый бассейн войны…» Отголоски и впечатления тех недель мы находим на многих булгаковских страницах – от слов о своем «втором я», враче Алексее Васильевиче Турбине, вернувшемся в родное гнездо после тяжких походов, службы и бед, и встречи его во сне с гусаром полковником Най-Турсом и вахмистром Жилиным, которому доктор Турбин собственноручно перевязывал смертельную рану (роман «Белая гвардия»), до воспоминаний о скверных револьверных и ружейных ранах (рассказ «Морфий») и шаркающей кавалерийской походке (роман «Мастер и Маргарита»). Как госпитальный врач М. Булгаков, несомненно, хорошо знал ход войны, и в частности особенности труднейшего наступления через топкие болота предпринятого русским командованием на Западном фронте с тем, чтобы ослабить германский натиск на Верден. Возможно, он слышал об этих ожесточенных боях от раненых строевых офицеров. Отсюда упоминания в «Белой гвардии» о «срезанном» эскадроне белградских гусар на виленском направлении в 1916 г. и N-ском дивизионе, где служил Мышлаевский.

Впрочем, и карпатское наступление было крайне тяжелым. Можно полагать, что один из подвижных полевых перевязочных отрядов, возможно во главе с доктором Булгаковым, шел под бомбовыми и артиллерийскими ударами на юго-запад вместе с войсками. Не здесь ли истоки не дошедшего до нас раннего рассказа М.Л. Булгакова «День главного врача», отрывок из которого приводит в своих записях П. С. Попов: «Бросились мы все на землю, только вижу, женщина замедлилась, как-то странно качнулась и вдруг ребенка уронила на землю и сама повалилась…»?

Хлопотный день в губернских учреждениях Смоленска, и снова дорога, леса за запотевшими окнами вагона, незнакомые места и, наконец, конечная железнодорожная станция.

«Сказку коротко: сорок верст, отделяющих уездный город Грачевку от Мурьевской больницы, ехали мы с возницей ровно сутки. И даже до курьезного ровно: в два часа дня 16 сентября 1917 года мы были у последнего лабаза, помещающегося на границе этого замечательного города Грачевки, а в два часа пять минут 17 сентября того же 17-го незабываемого года я стоял на битой, умирающей и смякшей от сентябрьского дождика траве во дворе Мурьевской больницы» ^{22}.

Такой предстает в рассказе «Полотенце с петухом» дорога Юного врача в земскую больницу.

Под Грачевкой, несомненно, подразумевается Сычевка. Описание этого пути близко к воспоминаниям Т. П. Лаппа, приводимым М. О. Чудаковой: «Была жуткая грязь, 40 верст ехали весь день. В Никольское приехали поздно, никто, конечно, не встречал. Там был двухэтажный дом врачей. Дом этот был закрыт; фельдшер пришел, принес ключи… Дом состоял из двух половин с отдельными входами: рассчитан он был на двух врачей, необходимых больнице. Но второго врача не было» ^{23}. Согласно удостоверению, выданному Михаилу Афанасьевичу Сычевской земской управой, он работал в Никольском с 29 сентября 1916 г. по 18 сентября 1917 г. Как и в «Белой гвардии», события в «Записках юного врача» смещены почти на год вперед. На самом деле именно здесь, на далеком участке, куда лишь через неделю после их выпуска доходили газеты, перед Булгаковым разворачивалась хроника перемен в стране после февральской революции.

«Мужичья Русь! Там, вне заводов, без фабрик – обреченный край», – писал В. Брюсов. Полутора годам пребывания будущего писателя на Смоленщине, наряду со страницами об этом периоде в работах М. О. Чудаковой и Л. М. Яновской, посвящены публикации М. Е. Стеклова (Смоленск) и А. С. Бурмистрова (Ленинград). «Чтобы представить себе объем работы доктора М. А. Булгакова, – пишет автор ряда статей по краеведению Смоленщины кандидат педагогических наук М. Е. Стеклов, – приведем некоторые архивные материалы. Никольская больница обслуживала восемь волостей, где проживало 36 583 человека. В годовом отчете за 1916 год о деятельности Никольского медицинского пункта представлены следующие данные. Приходящих больных было 789, из них в первые месяцы работы М. А. Булгакова явилось в октябре – 306, в ноябре – 535, в декабре – 852 человека. Всех амбулаторных посещений 15 906, из них в октябре – 806, ноябре – 1198, декабре – 1184. Эпидемических больных в 1916 году было 733, в октябре – 23, в ноябре – 42, в декабре – 57 человек. В стационаре больницы в течение трех месяцев лечилось 82 человека».

Интересны сведения о Л. Л. Смрчеке – о легендарном Леопольде Леопольдовиче из «Записок юного врача», приводимые в очерке М. Стеклова. Доктор Смрчек работал здесь с ноября 1902 г. по март 1914 г. В мае 1913 г., когда среди крестьян распространились сведения, что Л. Л. Смрчек покидает службу в Никольском, в приговоре (т. е. в обращении. – Ю. В.), направленном в уездное земство, крестьяне просили сделать все возможное, чтобы доктор оставался на своем месте, на Никольском медицинском пункте. Жители Караваевской волости заявили, «что не всякий из нас, бедняков, может пользоваться медицинской помощью и советами специалистов-врачей, каковые по большей части живут в городах, а в нашем захолустье такой врач, как Леопольд Леопольдович, он же хирург, являет особое благодеяние (….) для страждущего и темного народа» ^{24}.

Эти сведения в определенной мере совпадают с описанием прекрасной библиотеки, инструментария, больничной аптеки в «Записках юного врача»: «Я успел обойти больницу и с совершеннейшей ясностью убедился в том, что инструментарий в ней богатейший. При этом с тою же ясностью я вынужден был признать (про себя, конечно), что очень многих блестящих девственно инструментов назначение мне вовсе не известно. Я их не только не держал в руках, но даже, откровенно признаюсь, и не видал.

– Гм, – очень многозначительно промычал я, – однако у вас инструментарий прелестный. Гм…

– Как же-с, – сладко заметил Демьян Лукич, – это все стараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича. Он ведь с утра до вечера оперировал.

Тут я облился прохладным потом и тоскливо поглядел на зеркальные сияющие шкафчики.

Засим мы обошли пустые палаты, и я убедился, что в них свободно можно разместить сорок человек.

– У Леопольда Леопольдовича иногда и пятьдесят лежало, – утешил меня Демьян Лукич.

… Затем мы спустились в аптеку, и сразу я увидел, что в ней не было только птичьего молока. В темноватых двух комнатах крепко пахло травами, и на полках стояло все что угодно. Были даже патентованные заграничные средства, и нужно ли добавлять, что я никогда не слыхал о них ничего.

… Я сидел и, как зачарованный, глядел на третье достижение легендарного Леопольда: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств по хирургии па русском и немецком языках я насчитал бегло около тридцати томов. А терапия! Накожные чудные атласы!» ^{25}.

Сифилис, дифтерит, глазные болезни… Таковы, как указывается в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, основные недуги, которые во многом определяли повседневные задачи земской медицины. Что же представлял собой в эпидемиологическом отношении Никольский медицинский участок? Передо мной выпуски вестника «Сведения о заразных больных и деятельности медицинских учреждений Смоленской губернии» за 1909 и 1912 годы (фонд Республиканской научной медицинской библиотеки им. Д. И. Ульянова). Нахожу раздел о земской санитарной управе в Сычевке. Медицинских участка со стационарными койками тут было три: городской, т. е. непосредственно в уездном городке, Тесовский и Никольский. Характерны несколько сообщений Л. Л. Смрчека, опубликованных в вестнике (Леопольд Леопольдович был одним из наиболее активных его корреспондентов). «Много дифтерии. Эпидемия скарлатины», – пишет оп в 1909 г. Еще тревожный сигнал в том же году: «Появилась 4 октября эпидемия сыпного тифа…»

«На участке довольно обширная эпидемия кори, осложненная коклюшем в период выздоровления от кори, – отмечает Л. Л. Смрчек в мае 1912 г. Одной из больных была сделана трахеотомия с исходом в выздоровление» ^{26}. В 1912 г. доктор Смрчек пишет: «Эпидемия кори продолжается по всему участку, протекает легко. Эпидемия коклюша стихает». Есть сообщение и об эпидемии эрготизма в приписанных к участку волостях.

Из другой медицинской информации того времени по уезду и губернии мы узнаем, что зарегистрированы случаи натуральной оспы, скарлатины, сибирской язвы, сифилиса. Во время эпидемии сыпного тифа, сообщается в вестнике, погиб фельдшер Л. И. Беляцкий. Он выходил 80 больных и при этом не смог спасти только одного. Свою болезнь переносил на ногах.

Вдумаемся, какого напряжения сил требовала эта каждодневная битва с инфекциями. Война вызвала невиданный рост заразных заболеваний – от нарастающего вала тифов до нового нашествия сифилиса. Ведь в армии, и об этом М. Булгаков, несомненно, знал по обстановке военной службы, практически не было госпиталей для лечения больных с венерическими заболеваниями. Болезнь неудержимо ползла в тыл, многие из солдат-отпускников привозили сифилис в свои семьи, и описанная Михаилом Афанасьевичем в «Звездной сыпи» трагедия молодой женщины – лишь жизненный сюжет из тысяч подобных. С постоянными случаями грозных инфекционных заболеваний будет связана необходимость, чтобы доктор Булгаков, как единственный врач на участке, практически безотлучно находился в больнице. За словами «…шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при желтом мигании пылкой лампы-,молнии»…», звучащими в рассказе «Вьюга», зримо встают тяжесть и неотступность гипертермии, падение сердечной деятельности, угроза легочных осложнений, т. е. острейшая стадия повального сыпного тифа, с которым ему придется каждодневно сталкиваться.

…Но пока Михаил Афанасьевич лишь приехал в Никольское сразу же убедился, какой прекрасный, многоопытный врач трудился здесь до него. Весьма любопытны данные об объеме хирургической деятельности Л.Л. Смрчека, приводимые в губернском медико-санитарном вестнике. Решением земской санитарной управы ему единственному среди земских врачей губернии, был выделен операционный день – четверг, когда доктор освобождался от других обязанностей. Вот данные отчета Никольского медицинского пункта за 1908 г. За этот период Л. Л. Смрчек в двадцатикоечной больнице «произвел 98 хирургических, 54 гинекологических (включая три экстирпации матки), 8 акушерских и 27 глазных операций. Успешно произвел операцию по поводу заячьей губы, удалил три новообразования. 10 раз было произведено извлечение катаракты и 4 раза – энуклеация глаза» ^{27}.

Мы вправе сказать: для своего времени Л. Л. Смрчек был видным хирургом, а применительно к условиям сельского медицинского участка – поистине уникальным специалистом. Но представим себе ощущения молодого врача Булгакова в эти дни и часы. Около двухсот населенных пунктов в округе (в среднем по России в губерниях, где существовала земская медицина, на земский участок их приходилось 105), версты и версты до уездного городка, неминуемый поток хирургической патологии, мысли о котором не оставляют его в тряской дороге, множество инфекционных заболеваний. Разве могли его скромные, по сути студенческие знания, пусть и подкрепленные недолгой госпитальной школой войны, где рядом были более опытные коллеги, сравниться с умудренностью и мастерством Л. Смрчека? И все же Михаил Афанасьевич оказался достойным его преемником и прекрасно проявил себя на трудной стезе, хотя в практике начинающего двадцатипятилетнего доктора не раз складывались ситуации, побуждающие иных врачей к спасительной осторожности, когда, говоря словами С. С. Юдина, побеждает «холоднокровное бухгалтерски безразличное отношение к острейшим людским трагедиям, фактически маскирующее за личиной так называемой профессиональной выдержки эгоистическую бесчувственность и нравственную апатию».

И вновь как бы подтверждение бунинской строки – «лишь слову жизнь дана». В читальном зале Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина листаю тоненькую книжицу – «Календарь-справочник г. Сычевки на 1913 год». Расписание церковных праздников, список должностных лиц, круг немудреных торговых операций, финансовые выкладки… А вот некоторые сведения о сычевских медиках и медицине того времени. Уездная земская больница располагала тогда 44 койками, медицинский пункт в Никольском – 20 койками (т. е. доктору Смрчеку нередко приходилось размещать в палатах вдвое больше больных, чем предполагалось нормой), пункт в Тесовском – 16 койками. В течение 1912 г. в Никольской больнице лечились 596 больных и было принято 95 родов. Ежедневный прием составлял 31 человек (стоит сравнить это количество пациентов с неуклонно возраставшей врачебной нагрузкой М. А. Булгакова, которому приходилось в среднем принимать более 40, а порою 100 человек в день). В 1912 г. была проведена телефонная линия Муравиншики – Никольское на 150 номеров. Можно полагать, что прокладка этой линии была осуществлена во многом благодаря усилиям и материальной помощи проживавшего в Никольском владельца хозяйства по разведению коров симментальской породы, специалиста в области зоотехники А. И. Синягина. Возможно, в его доме М. Булгаков не раз бывал, да и само наличие подобного экспериментального хозяйства сказалось, как нам думается, на фабуле повести «Роковые яйца».

Тихое Никольское, где на пригорке стояли двухэтажный больничный корпус, жилой дом для врачей, флигель для медицинского персонала, другие больничные строения, автор «Записок юного врача» именует то Мурье, то Мурьево, а больницу называет Мурьевской. Лишь в «Стальном горле» упоминается Никольский пункт – больница. Как же возникло это название? Поблизости находились имение Муравиншики и село Муравишниково, и Булгаков, как мы предполагаем, воспользовался корнем этих очень нежных «лесных» слов.

Председателем санитарной управы Сычевского земства был врач В. В. Герасимов. В уезде работали врачи Михаил Васильевич Булычев, Давид Аркадьевич Каплан, Владимир Дмитриевич Позднев, Николай Иванович Афонский (в Сычевке), т. е. четыре врача, упоминаемые в «Стальпом горле», Николай Иосифович Глинка (в Тесовском), Леопольд Леопольдович Смрчек и Софья Илидоровна Шварц (в Никольском). Фельдшером на Никольском медицинском пункте был Владимир Петрович Коблянский (видимо, прототип Демьяна Лукича). Медицинскими сестрами и акушерками – Агния Николаевна Лобачевская, Анна Петровна Южик-Компанеец, Мария Ивановна Смрчек. О троих из этих подвижников Булгаков позже скажет: «А вот идет моя рать».

В статье «Булгаков на Смоленщине», опубликованной в смоленском областном журнале «Политическая информация» (1981, № 10), М. Е. Стеклов сообщил о некоторых подробностях пребывания Михаила Афанасьевича в Никольском, выясненных на основании изысканий в Государственном архиве Смоленской области. Его фамилия в «Требовательной ведомости Сычевской уездной управы на содержание служащих Сычевского земства» впервые появляется в октябре 1916 г. В ведомость, где перечисляется состав Никольской земской больницы, вписано следующее: «Михаил Афанасьевич Булгаков, жалованья в год 1500 рублей, в месяц 125 рублей». Далее идут фамилии фельдшеров, фельдшериц-акушерок, сиделок и сторожей – всего 12 человек. Здесь же подпись Булгакова за полученные деньги в размере 121 р. 25 к. (3 процента от жалованья вычитали на нужды войны). Михаил Афанасьевич расписывался за неграмотных сиделок и сторожей, и поэтому в ведомости есть еще его шесть собственноручных подписей. В этот период тут работали В. П. Коблянский, С. И. Иванов, С. А. Иванова, А. П. Лобачевская, Е. О. Тропикова и Иван Егоров. Судя по ведомости, указывает М. Е. Стеклов, М. А. Булгаков сменил врача Иду Григорьевну Генценберг. Сохранились ее письма в земскую управу с просьбами о ремонте водопровода и телефона, а также о выделении еще одного рабочего. Вторая врачебная должность оставалась вакантной и при ней, и при Булгакове.

В очерке «Поездка в прошлое», опубликованном в журнале «Звезда» (1981, № 10), А. Бурмистров описал печальное запустение этих мест, полузаброшенные села, их вечное притяжение. И вот в мартовский день 1988-го, семьдесят один год спустя после того, как Булгаков в такую же пору, пробиваясь сквозь бездорожье отступающей зимы, возвращался в Никольское из Киева, я выхожу на пустынной остановке из автобуса, прибывшего в Сычевку из Смоленска. Двухэтажная гостиница находится рядом с краеведческим музеем, посещение которого описывает А. Бурмистров. Старинный этот дом с толстыми каменными стенами, крутой деревянной лестницей, бывший когда-то торговым помещением, и впрямь напоминает купеческий лабаз. Центральная улица города, сейчас называющаяся Пролетарской, пока но очень изменилась. Именно ее огни так влекли доктора из Мурьева: «Первые электрические фонари в сорока верстах, в уездном городе. Там сладостная жизнь. Кинематограф есть, магазин. В то время как воет и валит снег на полях, па экране, возможно, плывет тростник, качаются пальмы, мигает тропический остров…» ^{28}.

Удивительная провинциальная тишина, узкие обледеневшие тротуары в неярком освещении. Незнакомые улицы. Невдалеке, напротив парка, здание с мемориальной доской – здесь с сычевцами встречался уроженец находящегося поблизости Гжатска Юрий Алексеевич Гагарин.

Утром наискосок, по талому ноздреватому снегу, пересекаю городской парк с редкими деревцами, ждущей малышей детской площадкой, утлыми скамейками. Наверное, парк не изменился со времен Булгакова, только у входа появились мраморные львы, привезенные, как рассказали старожилы, из находящегося неподалеку имения Шереметевых. Наверное, это имение выведено под названием Шалометьево в рассказе «Вьюга» и, возможно, оно же упоминается в рассказе «Ханский огонь»… Небольшой спуск, пересечение улиц, и вскоре передо мной – центральная районная больница на берегу реки Вазуза. Сейчас здесь 300 коек, корпуса надстроены, на территории стоят автомашины, по сохранился и дом, где в 900-х годах находилось 36 коек, составлявших первоначально основу земской больницы в Сычевке.

Главный врач больницы Павел Васильевич Гарбуз (у него украинская фамилия, но он уроженец Смоленщины) знакомит меня с Полиной Терентьевной Занегиной, одним из старейших докторов в Сычевке. Она проработала тут полвека…

«… За жалованием персоналу нужно было ехать через неделю в уездный город. Я уехал через пять дней и прежде всего пошел к врачу уездной больницы. Этот человек с прокуренной бороденкой двадцать пять лет работал в больнице. Виды он видал. Я сидел вечером у него в кабинете, уныло пил чай с лимоном, ковыряя скатерть, наконец не вытерпел и обиняками повел туманную фальшивую речь: что вот, мол… бывают ли такие случаи… если кто-нибудь рвет зуб… и челюсть обломает… ведь гангрена может получиться, не правда ли? Знаете, кусок… я читал…

Тот слушал, слушал, уставив на меня свои вылинявшие глазки под косматыми бровями, и вдруг сказал так:

– Это вы ему лунку выломали… Здорово будете зубы рвать… Бросайте чай, идем водки выпьем перед ужином.

И тотчас и навсегда ушел мой мучитель-солдат из головы» ^{29}.

Кто из молодых врачей не знаком с этими душевными терзаниями по поводу последствий возможно совершенной ошибки, неправильного хирургического приема, излишней смелости. Мучительные переживания, они мешают работать, лишают спокойствия. И благо, если рядом оказывается старый опытный доктор, способный развеять тревогу, проанализировать факты. К счастью для Булгакова, в Сычевке трудился именно такой специалист.

Я напомнил Полине Терентьевне эти слова из «Записок юного врача».

– Да, это доктор Булычев, – задумалась она, – я хорошо его помню. Он был очень милый и деликатный человек. Когда в 1937 году, после окончания Смоленского медицинского института, я прибыла по назначению в Сычевку, он заведовал трахомным отделением. Тут лежали в основном дети. Трахома в районе еще часто встречалась, что требовало противоэпидемических мер и, конечно же, правильного настойчивого лечения. Михаила Васильевича можно было всегда увидеть и днем и вечером в этом корпусе на отшибе. А вообще он учил меня, молодого врача, всему, бывал со мною и в родильном доме, и в терапевтическом отделении, и в хирургическом. В 1938 году, когда отмечалось его семидесятилетие, в Сычевку на юбилей М. В. Булычева по его приглашению, как мне помнится, приезжал и писатель Булгаков из Москвы – бывший врач больницы в Никольском.

Приезжал писатель Булгаков…

Конечно, это лишь след в памяти старого врача. И все же возможный факт приезда Михаила Афанасьевича, хотя бы на несколько дней, в места своей врачебной юности стоит взять на заметку при уточнении канвы его жизни. М. В. Булычев – единственный из врачей, современников Булгакова в дни его работы в уезде, чья личность, опыт, внимание к молодому коллеге встают в «Записках». И не исключено, что доктор Булычев, возможно, читавший «Белую гвардию» и видевший во МХАТе потрясающую пьесу тех лет – «Дни Турбиных», разыскал адрес автора и попросил его приехать в Сычевскую больницу. Вряд ли он, по-прежнему провинциальный врач, доктор земской выучки, был заражен неприязнью к «булгаковщине». Хотя шел 1938-й, и юбиляр был, видимо, знаком с разгромной газетной статьей «Внешний блеск и фальшивое содержание», свидетельствовавшей, что Булгаков – не из жалуемых авторов.

Внешности Булгакова Полина Терентьевна описать не могла, ей запомнился лишь сам факт, который представляется весьма вероятным. Не в правилах Михаила Афанасьевича было, если время и здоровье позволяли, не откликнуться на приглашение. Быть может, рисуя в «Мастере и Маргарите» реку под меловым обрывом, среди холмов и редких валунов, с ее прозрачной водой, он вспоминал редкой красоты Вазузу, протекавшую вблизи Сычевки в каменистом ложе.

…На больничном вездеходе едем в Днепровскую номерную больницу. Это бывшее Воскресенское вблизи Днепра (да, на этой возвышенности Волга и Днепр близко сходятся), названное М. Булгаковым Вознесенском. Оно находилось в девяти верстах от Никольского и, быть может, думалось мне, местные врачи смогут что-нибудь вспомнить о довоенной судьбе той сгоревшей в период оккупации больницы. Нет, кроме того, что Никольское и окрестные села после войны обезлюдели, что сейчас это и впрямь «Горелово» (участок, упоминаемый в «Морфии»), здесь ничего не знают. Снова поля под чернеющим снегом, остовы комбайнов, редкие постройки, узкая лента шоссе. Впереди несколько домов. Это деревня Печеничино. Рядом деревня Торопово (или Торпово), которую Булгаков упоминает в рассказе «Крещение поворотом». Медпункт на замке, обитатели соседней избы ничего не знают – они недавно переселились из Средней Азии. Где-то здесь проселок на Никольское. И вот встреча – пожилая женщина с девочкой, идущие по дороге, просят подвезти их. Конечно, мы подбираем путников. Александра Ивановна Петрова, 1921 года рождения, оказывается, живет в этих местах сызмальства и хорошо помнит больницу в Никольском.

– Больница была благоустроенная, двухэтажная, палаты светлые, удобные, – вспоминала она. – Однажды, девчонкой, я даже там лежала. Люди все больше вспоминали двух врачей – Смрчека и, кажется, Булгакова из Киева… А потом там работал доктор Минченков. Помню я и фельдшерицу Агнию Николаевну. Она была небольшого роста, быстрая, шумная. Заведовала в то время аптекой в больнице.

– Как проехать? Знаете, в тех краях, как немцы сожгли больницу и Муравиншики, сейчас никто не живет. Все заболочено, заросло, дороги нет, хаты заколочены. Старики-то повымерли… Без трактора вам туда, пожалуй, и не добраться.

Все-таки мы сворачиваем по кромке кустов и, проехав километра полтора среди чащобы и колдобин, начинаем буксовать. По мокрому, глубокому снегу не пройти…

В 1989 г. Б. С. Мягков[1]1
  Автор выражает Б. С. Мягкову признательность за предоставленные им сведения о путешествии по Смоленщине и фотографии.


[Закрыть] воочию увидел места, где находились Муравиншики и исчезнувшая больница. Первая, весенняя, попытка попасть туда по проселку от шоссе Сычевка – Днепровская из-за бездорожья оказалась неудачной. И вот в июле Б. С. Мягков и М. В. Владимирский, воспользовавшись картой, составленной А. А. Курушиным, двинулись к искомым ориентирам иным путем, от деревни Извеково.

Одно из зданий Лютовской земской больницы в Вязьме Сейчас здесь мемориальный уголок М. А, Булгакова.

^{Фото Б. С. Мягкова, 1989 г.}

В обезлюдевших Муравитниках они обнаружили остатки кладбища. Примерно в двух-трех километрах в лесной поросли Б. С. Мягков увидел на холмах три мощные лиственницы (как пишет М. О. Чудакова, местные жители называли их «немецкими елками»). Нашел он и остатки кирпичного фундамента больничных построек, и мостика над лесным озерцом, невдалеке от которого принимал роды Юный врач.