Текст книги "Так кто же виноват в трагедии 1941 года?"

Автор книги: Юрий Житорчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Ведь до назначения Чемберлена на пост премьер-министра в Великобритании существовала непреложная многовековая традиция внешней политики, суть которой заключалась в том, что Англия всегда противостояла самой сильной европейской державе, всячески стремясь ослабить ее и поддержать ее основного геополитического соперника. Вот, например, как в марте 1936 года Черчилль на заседании группы консервативных членов комиссии по иностранным делам комментировал эту аксиому политики Великобритании:

«На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте… политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремиться к господству в Европе. Ей безразлично о каких правителях или странах идёт речь. Поэтому нам не следует бояться, что нас могут обвинить в профранцузской или антигерманской позиции. Если бы обстоятельства изменились, мы в такой же мере могли бы занимать прогерманскую или антифранцузскую позицию. Это закон государственной политики, которую мы проводим, а не просто целесообразность, диктуемая случайными обстоятельствами, симпатиями или антипатиями или же какими то другими чувствами».

Отметим, что эта внешнеполитическая традиция сохранялась и после окончания ПМВ, когда сильнейшей на континенте стала Франция, а Лондон приложил немало усилий для того, чтобы в лице возрождающейся Германии создать противовес своей традиционной союзнице.

Усилия Вашингтона и Лондона, направленные на восстановление послевоенной экономики Германии, принесли свои плоды. Так ее бюджетные ассигнования на вооружения и армию в 1933–1938 годах увеличились почти в 10 раз, производство оружия и военной техники возросло в 12.5, а самолетов – в 22 раза. По большинству макроэкономических показателей Германии удалось обогнать Францию, и теперь она уже представляла серьезную конкуренцию для Англии, как в вооружении, так и в экономике и торговле.

Доля мирового промышленного производства, приходящаяся на Германию, составила в 1932 году -10,6%, а в 1937 году – 11,4%. В Англии соответственно – 10,9% и 9,4%, а во Франции – 6,9% и 4,5%. Военные расходы Англии в 1936 году составили всего 25% от аналогичных расходов Германии, а у Франции этот показатель составлял лишь 23%.

То, что Германия уже стала европейским лидером, прекрасно сознавали и английские политики того времени. Так, например, в ходе дискуссии, происходившей в преддверье мюнхенской сделки, в ответ на реплику лорда Моэма, что в Судетской области: «Британские интересы не затронуты никоим образом», Дафф Купер парировал:

«Главный интерес Британии заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе, а нацистская Германия представляет собой самую мощную державу, которая когда-либо доминировала в ней, следовательно, противодействие Германии совершенно очевидно соответствует британским интересам».

Таким образом, уже к 1937 году, когда в Лондоне были сформулированы принципы умиротворения Гитлера, налицо наблюдалась тенденция доминирования Германии на европейском континенте. И в этой ситуации Чемберлен, откровенно нарушая многовековую английскую традицию, провозглашает политику, самоочевидным результатом которой должно было стать территориальное расширение Германии, а так же ее значительное экономическое и военное усиление, тем самым сознательно создавая себе на будущее сильнейшего экономического, политического и военного соперника.

Естественно, что настолько кардинальный отказ английского премьера от основополагающего принципа внешней политики Великобритании со столь далеко идущими негативными последствиями должен был быть вызван чрезвычайно значимыми причинами, явно выходящими за рамки желания Лондона устранить несправедливость Версальского договора.

Альтернативная версия исходит из того, что Чемберлен усиливая военно-экономический потенциал Германии и приближая немецкие границы к советской территории, сознательно провоцировал Берлин к военному столкновению с СССР. При этом с большой вероятностью можно было ожидать, что после первых сокрушительных поражений Красной армии, практически неизбежных на начальном этапе этой войны, мог наступить крах коммунистического режима в СССР и переход России в лагерь «демократических» государств, а также восстановление состава Антанты, прерванного в 1917 году Октябрьской революцией.

Судя по всему, именно таким образом Чемберлен и надеялся ослабить обоих своих врагов, после чего завладеть сырьевыми ресурсами России и надолго подчинить себе Германию. Надо отдать должное английскому премьеру, это была великолепно задуманная многоходовая комбинация, которая, тем не менее, в последний момент сорвалась из-за непредсказуемого авантюризма бесноватого фюрера.

9. Основа умиротворения – страх перед красной опасностью. Проводимая правительством Чемберлена политика умиротворения Гитлера была прямым ответом английской реакции на успехи левых сил: в феврале 1936 года левые победили на выборах в Испании, а в июне было сформировано правительство Народного фронта во Франции. Мир капитала стал перед дилеммой: либо надо было срочно остановить очередной «призрак» коммунизма, активно бродивший по Европе, либо смириться с возможностью парламентского сползания ряда стран в руки Коминтерна и перспективой потери капиталов и собственности…

Остановить коммунистическую опасность в рамках традиционных демократических процедур в то время едва ли было возможно. Достаточно велика была сила социалистических идей, а главное процесс создания правительств народного единства уже пошел, но результаты этого процесса в 1937 году были еще абсолютно непредсказуемы. Чтобы гарантированно выжить, миру капитала было необходимо сокрушить левую угрозу, а наиболее эффективной силой, способной справиться с левыми, был фашизм. Не случайно во Франции в среде правых в это время получил широкое распространение лозунг: «Лучше Гитлер, чем народный фронт».

Поэтому одной из важнейших задач политики умиротворения являлась задача борьбы с коммунистической опасностью, и в этом вопросе Гитлер был явным союзником Запада, что прекрасно видно из документальных свидетельств того времени. Вот некоторые из них:

Галифакс в ходе его ноябрьского 1937 года визита в Берлин прямо-таки превозносил Гитлера за то, что тот превратил Германию в бастион Запада в борьбе против коммунизма:

«Он и другие члены английского правительства проникнуты сознанием, что фюрер достиг многого не только в самой Германии, но что, в результате уничтожения коммунизма в своей стране, он преградил путь последнему в Западную Европу, и поэтому Германия по праву может считаться бастионом Запада против большевизма».

А далее Галифакс даже провозгласил наличие у правительства Англии и Гитлера общих идеалов и общих целей:

«Если обе стороны согласны в том, что мир не статичен, то следует попытаться на основе общих идеалов отдать должное этому признанию, направив всю имеющуюся энергию на достижение общей цели в условиях взаимного доверия».

Однако общими идеалами у демократов и нацистов был лишь их зоологический антикоммунизм, а общей целью его уничтожение. Отсюда и английские славословия в честь нацисткой Германии, как бастиона Запада.

Чемберлен 12 сентября 1938 года накануне его первой встречи с Гитлером прямо сказал, что он не желает воевать с фашистами, поскольку они являются его главными союзниками в борьбе против коммунизма:

«Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными опорами против коммунизма и поэтому необходимо мирным путём преодолеть наши нынешние трудности… Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России».

Дело в том, что жесткое противодействие Запада реваншистским планам фюрера в 1937– 38 годах неизбежно создало бы реальную угрозу краха нацистского режима, а вслед за этим и возможность возрождения коммунистического движения в Германии. Именно такого развития событий в Европе и опасался Чемберлен. Эта позиция английского правительства прекрасно видна из выступления министра координации обороны Инскипа на заседании британского кабинета, состоявшегося 17 сентября:

«Мы должны смотреть фактам в лицо. Речь идет не о том, чтобы вести войну за сохранение Чехословакии… но о войне, имеющей целью остановить Гитлера. Такая война причинит огромные страдания и ущерб и, наряду с возможным уничтожением Гитлера, она, безусловно, может уничтожить и нечто гораздо большее. Результатом ее могут быть перемены в положении Европы, которые не будут приятны ни для кого, кроме Москвы и большевиков».

Нежелание Чемберлена раз и навсегда расправиться с Гитлером видно и на примере его реакции на предложение генерала Гамелена рассмотреть возможность военного решения проблемы немецких притязаний на Судеты, поскольку на тот момент времени союзники обладали достаточно солидным перевесом сил. Чемберлен категорически отклонил такой вариант, аргументировав это тем, что: «А где гарантия, что Германия после этого не станет большевистской?»

Однако апофеозом антикоммунистической деятельности правительства Чемберлена явилось дипломатическое давление, которое английский и французский посланники в Праге осуществили на чехословацкое правительство 21 сентября, впрямую угрожая Праге, что если она примет военную помощь со стороны СССР, то Англия и Франция могут поддержать фашистскую агрессию против Чехословакии:

«Если же чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне».

Впрочем, пресса Запада была куда более откровенна, чем ее дипломатия. Еще не высохли чернила на мюнхенском соглашении, как 1 октября «Нью-Йорк геральд трибюн» призывала:

«Дайте Гитлеру возможность воевать против России!»

А 14 октября известный американский журналист Уолтер Липпман в этой же газете писал:

«До прошлого года между Европой и большевизмом существовал барьер независимых государств. Германские фашисты уничтожили этот барьер. Необходимо восстановить Польшу и Чехословакию как барьер против большевизма. Но это невозможно сделать иначе как под германским протекторатом. Германия и Европа не будут находиться в безопасности до тех пор, пока Германия, которая лишь одна в состоянии стать защитницей границ европейских государств, не возьмет на себя эту миссию».

Надо сказать, что антикоммунистические цели политики Запада были прекрасно поняты и использованы в Берлине. Это видно, например, из заявления Геринга, сделанного им во время встречи с Муссолини в январе 1937 года:

«Консервативные круги (Англии – Ю. Ж.), правда, сильно озабочены мощью Германии, но больше всего они боятся большевизма, и это дает возможность рассматривать их практически как полностью готовых к сотрудничеству с Германией».

* * *

Таким образом, основой сговора между Чемберленом и Гитлером было их стремление искоренить красную угрозу европейскому капитализму, но без ликвидации социалистического строя в СССР достижение этой цели гарантировать было невозможно.

Лидеры Запада были в курсе того, что намерения Гитлера направлены на завоевание жизненного пространства за счет территории СССР, и они желали использовать эти намерения в своих целях и руками нацистов уничтожить осиное гнездо коммунизма в России.

Однако в 1937 году у Германии не было общих границ с Советским Союзом, да и вооруженные силы фашистов еще не были готовы к большой войне. Поэтому в Лондоне был разработан план умиротворения Гитлера, основные положения которого были согласованы с фюрером в ходе ноябрьского 1937 года визита Галифакса в Берлин. Сутью умиротворения являлся территориальный пересмотр границ в Европе, выводящий нацистов к границам СССР.

Во-первых, политика умиротворения, позволила Германии без особых на то усилий существенно повысить ее военно-промышленный и мобилизационный потенциал.

Во-вторых, передача Германии Данцига и Коридора ставила бы польскую внешнюю торговлю под полный контроль Берлина, тем самым значительно ограничивая польский суверенитет. В этой ситуации Варшаве не оставалось бы ничего другого, как стать покорным немецким сателлитом. Это и обеспечивало Германии выход к советским границам, после чего начало германо-польской агрессии против СССР было бы уже делом времени.

Тем не менее, из-за непредсказуемости Гитлера процесс умиротворения дал серьезный сбой. Чемберлен попытался угрозой своих гарантий Польше вразумить фюрера, но ситуация вышла из под его контроля. В результате Чемберлен под сильным давлением общественности вопреки своим планам и желанию был вынужден объявить Германии войну.

Глава 5. Гарантии предательства1. Берлин ставит точки над «i» в своих отношениях с Польшей

Берлин был вовсе не против образования германо-польского военного союза, однако при этом Гитлер желал видеть в Польше лишь безропотного сателлита. После своего тешинского подарка и заключения товарно-кредитного соглашения фюрер рассчитывал на то, что Польша добровольно возвратит Германии Данциг и согласиться на создание транспортного коридора, разумеется, при условии соответствующей территориальной компенсации за счет будущих завоеваний в СССР.

Уже 24 октября Риббентроп сообщил польскому правительству, что пришла пора окончательно выяснить отношения между Польшей и Германией. При этом он заявил о необходимости возврата Германии Данцига и строительства экстерриториального шоссе и двухколейной железной дороги через Польский коридор. В обмен на это Германия была готова продлить польско-германский договор, гарантировать незыблемость польских границ и допустить Польшу в Антикоминтерновский пакт, для того чтобы компенсировать ей территории на Востоке. Однако при этом Варшава в обязательном порядке должна была бы согласовывать свою внешнюю политику с Германией.

На следующий день Липский сообщил в Варшаву:

«Министр иностранных дел сказал мне, что он видит возможность сотрудничества с нами в колониальном вопросе, в проблеме выселения евреев из Польши и совместных действиях в отношении России в рамках антикоминтерновского пакта».

Заметим, что вопрос о компенсации Варшаве польских территорий, на которые претендовала Германия, Гитлер сформулировал еще во время самой первой встречи с польским послом весной 1933 года:

«Было бы гораздо умнее искать доступ Польши к морю… на другой стороне Восточной Пруссии. В этом случае, пожалуй, уже давно существовали бы хорошие отношения между Германией и Польшей и возможность экономического соглашения».

Возвращался к этой теме и Геринг во время его визита в Польшу в январе – феврале 1935 года.

«В своих беседах Геринг проявил себя значительно более откровенным, чем принято, – записал в дневнике граф Шембек. – Особенно это относится к его беседам с генералами, и в частности с генералом Соснковским. Он зашел настолько далеко, что почти предложил нам антирусский союз и совместный поход на Москву. При этом он высказал мнение, что Украина стала бы зоной влияния Польши, а северо-запад России – зоной Германии».

19 ноября 1938 года, после посещения Варшавы и личной встречи с Беком Липский по возвращении в Берлин нанес визит Риббентропу. Он напомнил гитлеровскому министру о заслугах польского правительства перед нацистской Германией, в период аншлюса Австрии и судетского кризиса. Затем он сказал, что:

«По внутриполитическим причинам для министра иностранных дел Бека было бы трудно согласиться на присоединение Гданьска к Германии… Однако Польша готова признать Гданьск чисто „немецким городом“ со всеми вытекающими отсюда правами, но с сохранением его как свободного города, не входящего в состав Германии, и с обеспечением прав Польши… Любое другое решение, как и любая попытка присоединить вольный город к рейху, неизбежно приведет к конфликту».

Несмотря на территориальные и политические требования, которые выдвинул Гитлер, польское руководство еще долгое время продолжало жить прежними иллюзиями о незаменимости Польши как союзника при реализации восточных планов фюрера. Это видно из целого ряда польских документов того времени.

Так в декабрьском докладе 2-го (разведывательного) отдела главного штаба Войска Польского подчёркивалось:

«Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель, ослабление и разгром России».

«Нам чрезвычайно трудно сохранять равновесие между Россией и Германией, – писал заместитель польского министра иностранных дел граф Шембек польскому послу в Москве Гржибовскому 10 декабря – Наши отношения с последней полностью основываются на концепции наиболее ответственных лиц третьего рейха, которые утверждают, что в будущем конфликте между Германией и Россией Польша явится естественным союзником Германии».

А вот выдержка из состоявшейся 28 декабря беседы советника посольства Германии в Польше Рудольфа фон Шелии с только что назначенным посланником Польши в Иране Каршо-Седлевским:

«Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом, а Польша поддержит, добровольно или вынужденно, в этой войне Германию. Для Польши лучше до конфликта совершенно определённо стать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на Западе и политические цели Польши на Востоке, прежде всего на Украине, могут быть обеспечены лишь путём заранее достигнутого польско-германского соглашения. Он, Каршо-Седлевский, подчинит свою деятельность в качестве польского посланника в Тегеране осуществлению этой великой восточной концепции, так как необходимо в конце концов убедить и побудить также персов и афганцев играть активную роль в будущей войне против Советов. Выполнению этой задачи он посвятит свою деятельность в течение будущих лет в Тегеране».

Естественно, что полученный 19 ноября от Варшавы ответ не мог удовлетворить аппетиты Гитлера, и уже 24 ноября Гитлер издает секретную директиву о подготовке к внезапному захвату немецкими войсками Данцига, который планировалось осуществить по возможности одновременно с захватом Мемельской области. При этом Гитлер исходит из того, что как Данциг, так и Мемель можно будет захватить с помощью местных нацистов и демонстрации военной силы, не прибегая к войне с Польшей и Литвой. По этому поводу в директиве Гитлера сказано:

«Действия строить с расчетом на захват Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит».

Однако несмотря на уже принятую директиву по захвату Данцига, Гитлер, тем не менее, не оставил своих попыток склонить польских руководителей к «добровольному» военному союзу с Германией на условиях безоговорочного повиновения Варшавы. С этой целью 6 и 26 января 1939 года были проведены два раунда переговоров между Риббентропом и Беком.

В первом раунде переговоров Риббентроп вновь повторил немецкие требования о необходимости присоединения Данцига к Германии и строительстве экстерриториальной автострады и железной дороги, соединяющих основную часть Германии с Восточной Пруссией. Далее он успокоил поляков, сообщив им, что Гитлер «уже изложил нашу отрицательную позицию в отношении Великой Украины»,давал понять Беку, что после удовлетворения Польшей германских требований в соответствии с пожеланиями правящих кругов Польши может быть разрешен вопрос о Закарпатской Украине и о совместной польско-венгерской границе.

После чего спросил Бека, не отказалось ли со своей стороны польское правительство от претензий маршала Пилсудского на Украину. На это Бек ответил, что поляки «уже были в самом Киеве и что эти устремления, несомненно, всё ещё живы и сегодня».

Бек в свою очередь заверял, что польское правительство в отношении Германии придерживается прежней дружественной политики и что оно относится отрицательно к так называемым гарантийным системам, обанкротившимся в сентябре. Польский министр также подчеркнул, что:

«Предложения канцлера не предусматривают достаточной компенсации для Польши и что не только политические деятели Польши, но и самые широкие слои польской общественности относятся к этому вопросу очень болезненно».

Это, по словам Бека, затрудняет разрешение гданьского вопроса в соответствии с германскими предложениями.

Во втором раунде переговоров, состоявшейся в Варшаве, Риббентроп вновь вернулся к уже известному германскому предложению о возвращении Данцига и создании автомобильной и железнодорожной линии через польский коридор. Кроме того, предложил Беку согласовать политику в отношении Советского Союза и Советской Украины.

В ответ на это, как записано в записи беседы:

«Бек не скрывал в тайне того, что польские устремления будут простираться на Советскую Украину и на получение доступа к Чёрному морю, но одновременно указал на мнимую опасность для Польши в случае вовлечения её в союз с Германией против СССР».

С целью рассеять польские опасения, Риббентроп изрек:

«что присоединение Польши к антикоммунистическим державам не связано было бы ни с какой опасностью, напротив Польша могла бы обеспечить свою безопасность, если бы она решилась разделить позицию, занятую Германией».

Так или иначе, но Польша очередной раз отказалась принять немецкие условия, и формальным поводом для этого, как это не парадоксально, послужил нежелание Варшавы участвовать в антисоветских планах фюрера.

Один из сопровождавших Риббентропа чиновников в последний день визита в Варшаву получил такой недвусмысленный ответ от начальника кабинета Бека графа Любенского:

«Польша считает себя полностью нацией европейской культуры, ощущающей как тесные связи с Францией и Англией, так и ищущей разумный компромисс с немецким соседом. Нужно длительное взаимопонимание с Германией, однако без того, чтобы Польша была бы втянута в антисоветские авантюры. В своей пограничной ситуации Польша не может позволить себе участие в антисоветских блоках. Такова позиция польского правительства, которую Бек изложил в беседе с рейхсминистром. Во внесенной этой ясности и лежит значение визита».

Отказ польского правительства от немецких предложений теперь часто трактуется именно как принципиальный отказ Варшавы от участия в антисоветских авантюрах Гитлера. Однако есть веские основания считать, что такая формулировка польского отказа была не более чем дипломатическим трюком, нацеленным не только на оправдание своего отказа от передачи Германии Данцига, но и служащим намеком на возможность сближения Варшавы с Москвой. Достаточно вспомнить приведенные выше документальные свидетельства того, что незадолго до этого Варшава считала себя естественным союзником Германии в будущем конфликте между Германией и Россией и мыслит Польшу державой от моря, до моря.

Так или иначе, но после окончания визита германский посол в Варшаве Мольтке, отвечая на вопрос о позиции Польши в случае столкновения между Германией и Россией, заявил:

«Обстановка полностью ясна. Мы знаем, что Польша в случае германо-русского конфликта будет стоять на нашей стороне. Это совершенно определенно».

Все дело в том, что присоединение Варшавы к антисоветской коалиции предлагалось Берлином лишь как своего рода символический жест, а практическую роль должны были сыграть обязательные политические консультации и территориальные уступки. Принимая во внимание реалии Польши того времени, такие требования Гитлера не могли быть удовлетворены никаким независимым польским правительством без серьезного риска потери власти над страной.

Это прекрасно видно из записи секретной встречи заместителя министра иностранных дел Польши Арцишевского с германским послом Мольтке, состоявшейся в середине мая. Главной целью беседы была попытка Арцишевского оправдать в глазах гитлеровцев позицию Бека, занятую им на пленарном заседании сейма. Он просил Мольтке уведомить Гитлера, что Бек 5 мая просто был вынужден произнести речь «под давлением общественного мнения, но он по-прежнему верен Гитлеру».

Далее Арцишевский сказал:

«Польша делала далеко идущие уступки Германии и готова идти еще дальше. Однако она не может полностью передать Германии экономического и политического господства над Данцигом. Польские государственные деятели не могут пойти на это, не потеряв власти над своей страной».

Арцишевский уверял немецкого посла в стремлении польского правительства к союзу и дружбе с нацистской Германией. И результат этой беседы не замедлил сказаться. 23 мая Мольтке сообщил в Берлин, что так называемый поворот в политике польского правительства, выразившийся в принятии английских гарантий, произведен для обмана народных масс Польши и что в речи 5 мая Бек под давлением общественного мнения «вынужден был защищать чуждую ему политику».

Происки Бека не остались секретом для правительств Англии и Франции. Французский посол в Варшаве Ноэль писал в своих мемуарах: «Бек предпринял попытку начать переговоры с Германией тайно, не предавая их гласности».

Создание германо-польского союза, с точки зрения Запада, имело ряд позитивных моментов. Прежде всего, такой союз исключал бы возможность возникновения войны между Польшей и Германией из-за немецкого меньшинства, и немецких территориальных претензий к Варшаве. Все эти проблемы становились бы внутренним делом союзников. При этом в дальнейшем Германия могла компенсировать Польше Данциг за счет захвата части территории СССР. А, самое главное, союз Берлина и Варшавы позволил бы мирно завершить задуманный в Лондоне процесс умиротворения Гитлера и направить нацистские полчища на Советский Союз.

Тем не менее, Германия в начале 1939 года была еще не готова к полнокровной войне с СССР, хотя, судя по всему, Гитлер в то время в принципе уже обдумывал возможность аннексии Украины, используя опыт управляемого кризиса по примеру Австрии и Судет. В принципе для реализации планов восточной экспансии Германии был нужен военно-политический союз с Польшей и договор о ненападении с Францией, который гарантировал бы ей неприкосновенность западных границ.

Если проследить за действиями немецкого правительства после оккупации Судет, то нетрудно заметить, что именно эти цели и преследовал внешнеполитический курс Германии. Прежде всего, Берлин предлагал Польше участвовать в Антикоминтерновском пакте, правда, связав это предложение с вопросом передачи Германии Данцига. А 6 декабря подписывает с Францией соглашение о ненападении.

Таким образом, все события европейской политики, казалось бы, развивались буквально по плану умиротворения, задуманному Чемберленом, но именно в этот момент времени и наступил сбой в этом процессе, который в конечном итоге, обернулся катастрофой для Запада. Берлин неожиданно для себя наткнулся на категорический отказ Варшавы уступить Германии часть своей территории. Именно это обстоятельство и поставило под сомнение планы восточной экспансии нацистов. Ведь пойти навстречу Польше и отказаться от Данцига фюрер, не уронив при этом своего лица, уже не мог. Тогда Гитлер издает директиву о захвате вольного города силами немецкого меньшинства в Польше, подчеркивая при этом, что война с Польшей в его планы не входит. Однако после того как Варшава, объявив частичную мобилизацию, срывает и этот «мирный» план фюрера, а Англия и Франция выдает свои «гарантии». После чего уже взбешенный Гитлер принимает решение уничтожить польское государство и подписывает план Вайс.

В ответ на предоставление англо-французских гарантий Польше Германия заявила о расторжении польско-германской декларации о ненападении 1934 года, а также англо-германского морского соглашения 1935 года. 22 мая Германия заключила с Италией Стальной пакт, после чего со стороны Гитлера последовало зловещее молчание. Он больше не предъявлял требований Варшаве и не произносил публичных речей, посвященных польскому вопросу…