Текст книги "Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране"

Автор книги: Юрий Рубцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

ОТ СТАЛИНГРАДА ДО БЕРЛИНА

Военные архивы сохранили многие подробности тех коллизий, которые разворачивались на полях боев с участием штрафников. Но не все фонды даже сегодня, спустя 60 лет после Победы, открыты для исследователей, и это не позволяет достичь подлинного прорыва в освещении боевой деятельности штрафных частей. А ведь они, как и армия в целом, прошли огромный боевой путь от Волги до Одера и Эльбы.

Лишь в последние несколько лет стали писать, правда, очень скупо, например об участии штрафников в битве за Ленинград. В ней, по сообщениям санкт-петербургских авторов, в разное время участвовали четыре штрафных батальона на Ленинградском фронте, два батальона – на Волховском, один – на Карельском и два – на Северо-Западном. Гораздо больше было штрафных рот. На территории только одного Мгинского (ныне Кировского) района Ленинградской области воевали 43 штрафных роты и батальона.

В январе 1943 г. в ходе операции «Искра» по прорыву вражеской блокады одну штрафную роту бросили через Неву на 8-ю ГЭС, превращенную немцами в мощную крепость. Еще одна штрафная рота наступала с т.н. Невского пятачка – плацдарма на левом берегу Невы в районе Московской Дубровки. И их вклад есть в прорыве блокады.

С конца сентября 1943 г. штрафники также участвовали в тяжелых боях на Синявинских высотах. Не считаясь с потерями, их бросили в самое пекло без артиллерийской и авиационной поддержки. 28 сентября 163-й и 320-й полки 11-й стрелковой дивизии получили задачу: развивая успех трех штрафных рот, овладеть шоссейной дорогой в Синявино. На следующий день 160-я отдельная штрафная рота, приданная 320-му полку, получила приказ захватить траншею противника. При выдвижении роты на исходные позиции противник обнаружил ее передвижение и открыл сильный огонь.

Рота потеряла до половины своего состава, тем не менее продолжила выполнять приказ, Выйдя на передний край обороны перед изгибом дороги на Синявино, после подрыва фугасных огнеметов штрафники пошли в атаку. У первой линии вражеских траншей завязался гранатный бой. Немцы открыли огонь из всех видов оружия по заранее пристрелянным отсечным позициям. Штрафная рота сначала залегла, а через час боя отошла на исходный рубеж. 30 сентября остатки роты штрафников вместе с автоматчиками 11-й дивизии в нескольких сотнях метров от вчерашнего места боя пытались восстановить утраченные позиции на дороге через Синявино. Однако снова не имели успеха: противник открыл сильный огонь и контратаковал пехотой, поддержанной танками. Через неделю, 5 октября, две штрафные роты снова участвовали в бою по захвату дороги через Синявино и опять без артподготовки. Штрафникам удалось ворваться в немецкие траншеи и завязать бой, но основные силы вновь накрыло вражеским огнем. Повторная атака снова не принесла успеха.

Поставленную задачу выполнить так и не удалось. Были понесены громадные потери: только за 5 октября 160-я и 267-я штрафные роты потеряли 131 человека убитыми и ранеными. Командующий 67-й армией генерал-лейтенант М.П. Духанов высказал недовольство результатами боев 11-й дивизии и потребовал объяснения причин столь больших потерь личного состава ^{100} .

Привлекают внимания эпизоды боевой деятельности 9-го ОШБ 1-го Украинского фронта. В мае – июне 1944 г. группа штрафников из 141 человека, возглавляемая самим комбатом гвардии подполковником Лысенко, действовала в интересах 410-го стрелкового полка 81-й стрелковой дивизии 3-й гвардейской армии. Самостоятельно было произведено четыре ночных поиска, взято два «языка», разбиты две группы противника общей численностью в 140 человек. Собственные потери составили 22 убитых и 34 раненых.

245 человек из состава того же ОШБ под командованием гвардии капитана И.А. Полуэктова с 7 по 17 июля 1944 г. поддерживали действия 168-го стрелкового полка 24-й Самаро-Ульяновской Железной стрелковой дивизии. О характере задач, поставленных перед штрафниками, и ожесточенности боев позволяет судить боевая характеристика, утвержденная комдивом генерал-майором Ф.А. Прохоровым.

Вот выдержка из нее: «Получив боевой приказ на силовую разведку боем, в ночь на 7.07.44 г., выдвинувшись на исходный рубеж, рота начала действовать боем при поддержке артминометно-пулеметного огня с задачей продвинуться вперед на 400—600 метров. Боем заняли выгодный рубеж и по приказанию командования закрепились. В итоге уничтожено до взвода пехоты противника, дзот, уничтожено огнем и гранатами два ручных пулемета противника. Офицерский и рядовой состав действовали мужественно, проявляя отвагу» (только пусть не введет читателя в заблуждение слово «рота»: в разведке реально участвовали 27 штрафников). Закономерно, что весь личный состав, участвовавший в этих боях, был представлен к досрочному освобождению.

Еще одна группа переменников 9-го ОШБ из 225 воинов (командир – старший лейтенант Е.П. Баздырев) в июне 1944 г. наступала в боевых порядках 606-го стрелкового полка 317-й стрелковой дивизии 18-й армии. Были прорваны и взяты три линии обороны врага, подавлены две артиллерийские и три пулеметные точки, уничтожено до 500, взято в плен 25 вражеских солдат и офицеров.

Дерзко, напористо действовала и группа штрафников из 100 человек, обеспечивая продвижение двух стрелковых полков у Хлебичин Лесьны (ныне Ивано-Франковская область Украины). Наши бойцы прорвали сильно укрепленную оборону немцев, усиленную проволочными заграждениями и минными полями, и смогли закрепиться на окраине населенного пункта. В бою, несколько раз переходившем в рукопашную схватку, было убито и ранено до 400 гитлеровцев, взято в плен – 35, захвачены богатые трофеи ^{101} .

Яркую картину участия штрафников в одном из эпизодов накануне Белорусской стратегической операции дал Герой Советского Союза генерал-полковник В.М. Шатилов – в те дни он в полковничьем звании командовал 150-й стрелковой ордена Кутузова 2-й степени Идрицкой дивизией из состава 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. К чести автора, он – один из немногих генералов-мемуаристов, не побоявшихся не только упомянуть в своих воспоминаниях штрафников, но и отдать должное их вкладу в общий успех войск.

Для штурма высоты с отметкой 228.4 (Заозерная), которая, господствуя над окружающей местностью, представляла огромную тактическую ценность, были выделены необходимые силы. Командир 79-го стрелкового корпуса генерал С.Н. Переверткин дополнительно направил две штрафные роты.

Комдив лично встретил их, выслушал доклад командиров рот капитана Н.З. Королева и старшего лейтенанта Г.С. Решетняка, побеседовал с бойцами, выразив уверенность, что и в штрафной роте они остались советскими людьми, заслуживающими доверия.

За два дня до штурма высоты состоялась «генеральная репетиция» предстоящего боя. По оценке командира дивизии, все прошло хорошо, была полная уверенность в успехе. Бойцам был предоставлен день отдыха.

И вот наступило утро 22 июня. Памятное число! Ровно три года отделяло наши войска от того момента, когда гитлеровские войска по-разбойничьи перешли советскую границу, теперь необратимый ход войны вел Красную Армию на запад.

После интенсивной артиллерийской подготовки, во время которой саперы устроили проходы в минном поле и проволочных заграждениях, первыми рванулись вперед штрафники.

«Обе роты поднялись одновременно, – вспоминал мемуарист. – Бойцы проскочили протоку вброд без остановки. Артиллерия перенесла огонь на вторую неприятельскую траншею. Орудия прямой наводки били по флангам, в промежутки между боевыми порядками врага, по ожившим огневым точкам.

Довольно густая цепь солдат бежала вверх по пологому склону. Вот бойцы стали бросать гранаты. Вспыхивает дружное "ура", и фигурки в защитных гимнастерках исчезают в траншее. "Молодцы!" – мысленно восхищаюсь я. Ведь с момента сигнала прошло всего одиннадцать минут. Разгорается рукопашный бой. Гитлеровцы не выдерживают, бегут. Наши солдаты устремляются в глубь вражеской обороны.

В стереотрубу мне видна рослая фигура Мельникова во главе взвода, преследующего фашистов. Это тот самый бывший курсант, на которого я обратил внимание, когда знакомился со штрафниками... Сегодня, как только в небо взвилась серия красных ракет, Мельников первым выскочил из окопа и преодолел брод, первым бежит теперь ко второй неприятельской траншее. Я слежу за ним, и мне хочется, чтобы он уцелел, остался жив.

Вот Мельников сорвал с пояса гранату, на ходу вставил в нее запал и, почти не пригибаясь, швырнул. Следом полетели гранаты бойцов взвода. "Ур-р-р-а-а!" – подразделение ворвалось в траншею. Я видел, как Мельников первым спрыгнул в нее... Потом потерял его из виду.

Бой шел по всему склону. Противник, застигнутый врасплох, не оказывал пока серьезного сопротивления. Небольшая наша группа вырвалась на гребень Заозерной с правого фланга. Оттуда застучал пулемет, и несколько человек упали. Враг начинал приходить в себя, а кое-где давать отпор. Его сопротивление постепенно усиливалось. Однако атакующие продолжали довольно быстро продвигаться вперед...

– Вас к телефону, – передал мне трубку адъютант Анатолий Курбатов. Из нее раздался бас:

– Докладывает капитан Королев. Захватил семнадцать человек пленных. Все из пятнадцатой дивизии СС. Что с ними делать?

– Направьте ко мне.

– Слушаюсь! Рота перевалила через гребень. Ведем бой на обратном скате. Противник вводит в бой мелкие подразделения станками.

– Постарайтесь опрокинуть их.

Вскоре позвонил старший лейтенант Решетняк. Он тоже сообщил, что продвигается успешно, но уже имеет дело с организованным отпором. Я понимал, что гитлеровцы, оправившись от неожиданности, начинают вводить в бой главные силы, чтобы сначала остановить наступление, а потом перейти в контратаку и отбросить нас на исходный рубеж...

Надо было срочно закрепиться. Только тогда у нас сохранялась перспектива удержать высоту 228.4. Я распорядился всеми силами артиллерии и минометов подавить фланкирующие пулеметы и орудия прямой наводки, обработать огнем безымянные высотки, что расположились в полукилометре к западу и югу от Заозерной, не допустить контратак с правого фланга, ввести в бой 3-й батальон 674-го полка.

А из-за Заозерной доносился все усиливающийся грохот боя» ^{102} .

Итоги завершившихся боевых действий оказались впечатляющими. Дивизия овладела важной позицией, теперь она «видела» дальше на 10—15 километров, могла более выгодно расположить артиллерию и особенно орудия прямой наводки, получила хорошие исходные рубежи для наступления армии, которое вот-вот должно было начаться. Противник понес ощутимые потери, оставив на поле боя до двух тысяч солдат и около пятидесяти танков. Количество пленных приближалось к четырем сотням.

Но, откровенно пишет генерал В.М. Шатилов, и в дивизии полегло немало народу. «Особенно велик был урон в штрафных ротах – из их состава мало кто уцелел».

Свое слово, пусть и не очень громкое, штрафные части сказали и на заключительном этапе войны. Надо хорошо представлять себе, с каким настроем переходили воины государственную границу и шли по чужой земле, зная, какая пустыня осталась после катка войны на их родной земле.

М.Г. Ключко:

Что запомнилось, так это, когда вышли на границу Пруссии, большого размера плакат со словами: «Солдат, ты судья!» – и подпись: «Илья Эренбург». Не думаю, что здесь нужно что-то объяснять.

Нашу роту, усилив танками со спецоборудованием для проделывания проходов в минных полях, бросили на прорыв неприступной, по мнению немцев, глубокоэшелонированной обороны. Как известно, она была преодолена. После этого мы прошли всю Пруссию – ни одного гражданского лица не видели. Правда, один раз, когда уже взяли Кенигсберг, помню, шли маршем через какое-то село. И из двора вышла немка с ведром. Хотите верьте, хотите нет, но вся рота – человек 40 нас было – остановилась. Смотрели на нее, как на нечто невозможное. Не должно было быть живых немцев!

Сегодня это может показаться дикостью, но в то время у многих были свои счеты с немцами: у кого-то погибла семья, кого-то из родных угнали в Германию. И эта злость была настолько сильна, что мы могли действительно на одном дыхании не только до Берлина дойти, а если бы понадобилось, то и до Франции. Была просто жуткая ненависть. Тем более что, проходя через ту же Пруссию, мы встречали наших соотечественников, силой вывезенных на работу в Германию, освобожденных из концлагерей пленных.

Один эпизод запомнился на всю жизнь. Идет группа людей в концлагерной одежде. Выяснилось – французы. На улице зима, а они в деревянных колодках на босую ногу. И по брусчатке только звук: цок, цок, цок... Причем идут на север, а не на запад. Мы пытались им объяснить, что Франция в другой стороне. А они на нас смотрят туманным взглядом и продолжают идти. Страшное зрелище...

О боях в Восточной Пруссии вспоминает еще один бывший штрафник.

Н. Тарасенко:

Нам выдали оружие, поставили задачу: форсировать реку, зайти в тыл немцам и стремительно выбить их из укрепленного пункта. Это был март 1945 г.

Река, к счастью, оказалась неглубокой, дно неилистым. Из тумана, преодолев ее вброд, ворвались на берег и с традиционным штрафбатовским лексиконом обрушились на вражеские доты. Немцы такого нахальства не ожидали. С криками «Штрафирен! Штрафирен!» в беспорядке бросились наутек. Вероятно, знали, что штрафники в плен не берут.

По ходу боя я и двое моих сотоварищей оказались на левом фланге цепи батальона и своим интенсивным огнем обеспечили успешную атаку. Бой для нас был закончен, успех батальона был подхвачен и развит пехотными частями.

В Висло-Одерской операции отличилась 123-я отдельная штрафная рота, которой командовал капитан З.М. Буниятов. Зия Мусаевич позже вспоминал: «Мне было поручено чрезвычайно опасное дело: преодолеть тройную линию обороны противника и выйти глубоко в тыл. Мы должны были взять заминированный мост длиной 80 метров через реку Пилица, при этом сохранить мост невредимым, так как по нему должна была пройти боевая техника. И мы выполнили эту задачу, но какой ценой! В этом бою из 670 бойцов в живых остались 47. Скольких я похоронил тогда, сколько писем написал их близким! Всех оставшихся в живых наградили боевыми орденами. А мне 27 февраля 1945 года было присвоено звание Героя Советского Союза» ^{103} .

Штрафники участвовали и в битве за Берлин. Бои, завершавшие войну, были особенно жестокими. Фашистскую столицу ее власти разбили на десяток укрепрайонов, каждый из которых обороняли до 15 тыс. человек. Немцы активно использовали подземные сооружения, построенные специально для ведения оборонительных боев.

Советским войскам пришлось в буквальном смысле слова прогрызать эшелонированную оборону. Начиная с 24 апреля 1945 г., мощные «группы разрушения», созданные по приказу командующего 1-м Белорусским фронтом маршала Г.К. Жукова, интенсивным огнем из всех видов артиллерии подвергали сплошной обработке улицы, перекрестки, здания. Вслед огню шли штурмовые подразделения, составленные из представителей различных родов войск, в их составе воевали и штрафники. Так, в 3-й ударной армии (командующий – генерал-полковник В.И. Кузнецов) утвердился порядок, в соответствии с которым передовые отделения штурмовых групп (8—10 человек в каждой) были сформированы из штрафников и военнослужащих, освобожденных из немецкого плена. На них и приходилась основная тяжесть выкуривания обороняющихся из различного рода укреплений.

Довелось воинам штрафных частей и расписаться на Рейхстаге.

А.В. Пыльцын:

...Когда мы вошли в рейхстаг, его стены, колонны и другие архитектурные детали, частично разрушенные, закопченные, всего только через два дня после взятия Рейхстага были уже расписаны и краткими, и пространными автографами советских воинов, даже на высоте, доступной лишь гигантского роста человеку. А писались они и мелом, и обломками кирпичей, и обгоревшими головешками.

Подтащили мы с Петей Загуменниковым (он накануне вернулся в батальон) какие-то обломки бетонные и ящики обгорелые к стене, забрался я на них, а Рита (жена А.В. Пыльцына, воевавшая рядом с ним. – Ю.Р.) и Петр поддерживали меня с двух сторон, чтобы не свалился. И какой-то обугленной палкой вывел: «Александр и Маргарита Пыльцыны. Дальний Восток – Ленинград – Берлин». И росчерк за двоих. (С. 240.)

О ПОТЕРЯХ СРЕДИ ШТРАФНИКОВ

Столь напряженные, упорные бои сопровождались и большими потерями. Лихо приходилось советским воинам. «Убиты и умерли от ран – 51 человек, ранены – 63», – докладывал после описанного выше боя командир роты 9-го ОШБ старший лейтенант Баздырев. Иначе говоря, из 225 человек выбыли из строя 114, т.е. половина. И это всего за несколько дней. 66 переменников были убиты и ранены из 110 подчиненных старшего лейтенанта Руникина в ходе штурма и удержания высоты Безымянная (Гороховский район Волынской области). Из 170 человек роты старшего лейтенанта Кузьмина, принявших бой, 58 человек ранены, 14 – убиты в бою, 4 – умерли от ран в госпитале ^{104} .

357-я отдельная армейская штрафная рота, в которой служил Н.Г. Шелепугин, принимала участие во многих боях. И все они отличались особой жестокостью и кровопролитием. Ветерану часто вспоминается эпизод при освобождении Белоруссии. Рота прорывала оборону в полосе наступления стрелковой дивизии, действовавшей на направлении главного удара. Ценой больших потерь выполнила задачу, с ходу форсировала реку Сож и захватила небольшой плацдарм. Три дня и три ночи она удерживала клочок земли, отбивая многочисленные атаки фашистов. В строю осталось около тридцати человек. Свыше ста штрафников было убито, около трехсот ранено. Но плацдарм отстояли. Переправившиеся затем войска использовали его для развития дальнейшего наступления ^{105} .

В 8-м ОШБ Сталинградского (Донского) фронта из 177 человек, направленных туда по приказу «о трусости», и 154 – по суду, с 1 августа по 30 декабря 1942 г. 71 переменник был убит и 138 получили ранения. Очень большие потери батальон понес в боях на Курской дуге: в общей сложности погибли 143 человека и 375 получили ранения ^{106} .

Эти пропорции, как свидетельствуют документы и вспоминают ветераны, редко изменялись в сторону снижения потерь.

Н.Г. Гудошников:

Нашей роты хватало на один-два, редко на три серьезных боя. Практически никто во время наступательных боев более месяца в строю не держался.

М.Г. Ключко:

Сколько людей теряла рота после каждого боя? Я не могу сказать. Я не знал, сколько личного состава вошло в бой и сколько из него вышло. Бои шли непрерывно. За первой полосой фронта шла вторая. Пока одна восполняет потери, другая продолжает сражение. И так постоянно. Рубеж за рубежом. Я отчетливо помню бои под Брестом. Брали высотки. Так там из роты почти никого не осталось в живых. Я был ранен и контужен. Родители получили извещение о моей гибели. Кстати, и под Ростовом тоже после одного из боев на меня была отправлена похоронка...

А.В. Беляев:

Потери, насколько мне помнится, были большие. Примерно 50– 70 процентов.

Г.М. Дубинин:

Пошли цепью, друг от друга шагах в 8—10, тихо, без криков. Немец огня не вел. Сколько прошли – не знаю. Вдруг разрыв мины. Цепь залегла. Стоны, крики подорвавшихся, проклятия в адрес наших саперов за то, что не все сделали, как надо, снимая мины.

А тут немцы начали артобстрел, и, конечно, – новые потери. Получилось, назад нельзя – свои убьют, вперед тоже нет возможности... По памяти скажу, после этого дня половину личного состава списали (около 70 человек).

И.И. Коржик:

А не были ли штрафники смертниками? Я считаю – да! Когда из 1200 человек в батальоне осталось в строю 48 – это мало?.. Выжить штрафнику было большим счастьем.

Как видим, многие склонны считать штрафников обреченными на неминуемую гибель. Но коль они имеют возможность высказаться сами, значит, уже их собственная судьба подправляет эту точку зрения. Есть и более яркие примеры. Так, красноармеец Ф.В. Головачев трижды попадал в штрафную роту, но тем не менее остался в живых ^{107} . На 2-м Украинском и 2-м Прибалтийском фронтах в составе штрафных рот дважды смывал вину кровью неоднократно упомянутый на страницах этой книги Н. И. Сапрыгин, удостоился там ордена Славы 3-й степени (о своей одиссее он уже в 90-е годы подробно рассказал автору настоящей книги). Вспомним и А.В. Пыльцына, полтора года – с декабря 1943 по май 1945 г. – отвоевавшего в постоянном составе 8-го ОШБ.

Выжить в той жестокой схватке с фашизмом повезло, конечно, далеко не всем. Победа доставалась дорогой ценой. Светлая память тем, кто не дожил...

Откровенно говоря, часть потерь можно было если и не избежать, то сократить. Увы, иные воинские начальники, получив в свое распоряжение штрафников, видели в них лишь преступников и не считали необходимым беречь их как живую силу. Подчас ими просто затыкали дыры, бросая в бой, не обеспечив проделывания проходов в минно-взрывных заграждениях, оставляя без огневого прикрытия или поддержки.

Такие начальники рассуждали просто: раз штрафникам положено смыть вину кровью, пусть смывают и уповают при этом только на себя. Собственную нераспорядительность в организации артиллерийской подготовки или нежелание поддержать атакующие действия штрафников огнем они списывали на необходимость исправления переменного состава штрафных формирований в максимально тяжелых условиях. Вероятно, о таких вот случаях и вспоминал Виктор Астафьев, когда ложились на бумагу строчки его сурового, исполненного жестокой правды, столько раз клятого критиками романа «Прокляты и убиты»:

«Еще только-только прах земной и дым успели приосесть, после первой волны бомбардировщиков на полоске берега, по речке Черевинке и по оврагам рассредоточилась, потопталась, пошебуршилась и мешковато пошла в атаку штрафная рота. Без криков «ура», без понуканий, подстегивая себя и ближнего товарища лишь визгливой матерщиной, сперва вроде бы и слаженно, кучно, но постепенно отсоединяясь ото всего на свете. Оставшись наедине со смертью, издавая совершенно никому, и самому атакующему тоже, неведомый, во чреве раньше него самого зародившийся крик, орали, выливали, себя не слыша и не понимая, куда идут, и чего орут, и сколько им еще идти – до края этой земли или до какого-то другого конца, – ведь всему на свете должен быть конец, даже Богом проклятым, людьми отверженным существам не вечно же идти с ревом в огонь. Они запинались, падали, хотели и не могли за чем-либо спрятаться, свернуться в маняще раззявленной темной пастью воронке. По «шурикам» встречно лупили вражеские окопы. Стоило им подзадержаться, залечь – сзади подстегивали пулеметы заградотряда. Вперед, только вперед, на жерла пулеметных огней, на харкающие минометы, вперед, в геенну огненную, в ад – нету им места на самой-то земле – обвальный, гибельный их путь только туда, вон, к рыжеющим бровкам свежевырытых окопов,

Человек придумал тыщи способов забываться и забывать о смерти, но, хитря, обманывая ближнего своего, обирая его, мучая, сам он, сам, несчастный, приближал вот эти минуты, подготавливал это место встречи со смертью, тихо надеясь, что она о нем, может, запамятует, не заметит, минет его, ведь он такой маленький и грехи его тоже маленькие, и, если он получит жизнь во искупление грехов этих, он зауважает законы людские, людское братство. Но отсюда, с этого вот гибельного места, из-под огня и пуль до братства слишком далеко, не достать, милости не домолиться, потому как и молиться некому, да и не умеют. Вперед, вперед к облачно плавающим, рыже светящимся земляным валам – там незатухающими свечами, пляшущим и плюющим в лицо пламенем – означен путь в преисподнюю, а раз так, значит, в Бога, в мать, во всех святителей-крестителей, а-а-а-а-о-о-о-о – и-и-и-и-и-и-и-и-ы-ы-ы-ы-за-а-а—ду-ду-ду-ду... и еще, и еще что-то, мокрой, грязной дырой рта изрыгаемое, никакому зверю неведомое, лишь бы выхаркнуть горькую, кислую золу, оставшуюся от себя, сгоревшего в прах, даже страх и тот сгорел или провалился, осел внутри, в кишки, в сердце, исходящее последним дыхом. Оно, сердце, ставшее в теле человека всем, все в нем объявшее, еще двигалось и двигало, несло его куда-то. Все сокрушающее зло, безумие и страх, глушимые ревом и матом, складно-грязным, проклятым матом, заменившим слова, разум, память, гонят человека неведомо куда, и только сердце, маленькое и ни в чем не виноватое, честно работающее человеческое сердце, еще слышит, еще внимает жизни, оно еще способно болеть и страдать, еще не разорвалось, не лопнуло, оно пока вмещает в себя весь мир, все бури его и потрясения – какой дивный, какой могучий, какой необходимый инструмент вложил Господь в человека!»

Позиция тех воинских начальников, которые без оглядки жертвовали штрафниками, была не только циничной, но и противозаконной: ведь штрафные части предназначались не только для искупления провинившимися собственной вины, но и для решения конкретных боевых задач. В этом смысле штрафные формирования ничем принципиально не отличались от обычных линейных частей. Боевой устав в отношении них никто не отменял, и все виды обеспечения должны были осуществляться сполна: Но так происходило далеко не всегда, тем самым успешное решение боевой задачи приносилось в жертву ложно понятому воспитательному моменту.

Атаки были такие. Вот первый раз пошли 196 человек, а вернулось только 8. Вот какая была мясорубка. Глупо, без должной артиллерийской поддержки. Но это первое время. Потом это поправили.

Н.Г. Гудошников:

Задачу командир роты поставил просто: «Наши войска недавно оставили деревню Березовку, что километрах в полутора-двух отсюда. Нам приказано штурмом овладеть ею. Для этого нужно подойти как можно ближе и броситься на немцев, выбить их из деревни. Первый взвод лейтенанта Гудошникова идет правофланговым, второй – лейтенанта Голощапова – пойдет слева от него, а ты, Ганжа, со своим взводом будешь поддерживать их сзади, если начнут дрейфить. Все ясно?»

Для меня неясностей было более чем достаточно. Ведь надо хотя бы примерно знать силы противника, кто нас поддерживает, кто справа, кто слева от нас? Подумал тогда: боевая задача поставлена штрафникам; тут, как видно, не до правил.

П.Д. Бараболя:

Но вот бездумное, пренебрежительное отношение к людям нельзя было оправдать ничем. Так случилось и под Стародубовкой.

Немцы укрепили деревню основательно. Все подходы к своему переднему краю они перекрыли многослойным огнем, густо усеяли противопехотными и противотанковыми минами. Малейшее подозрение на атаку с нашей стороны вызывало у немцев самые решительные действия. Даже не слишком искушенному в военном доле человеку было совершенно очевидно, что овладеть таким сильно укрепленным опорным пунктом без всесторонней предварительной его «обработки» просто немыслимо, бросать на него людей – настоящее безумие. Тем не менее мы получили приказ: «Взять Стародубовку».

Стояла необычно холодная для этих мест зима. Вокруг, насколько хватало глаз, лежал глубокий снег, и это создавало дополнительную трудность, сковывало маневр. Немцы подпустили нас метров на двести и ударили изо всех стволов. Сразу появились раненые и убитые, а мы только-только сдвинулись с «насиженных» мест. Новая попытка продвинуться вперед стоила еще нескольких человеческих жизней. Тут бы и прекратить неуместную затею – атаку без основательной артиллерийской подготовки. Но нас вновь и вновь толкали вперед. В один из таких бессмысленных бросков нас накрыл минометный огонь, и я лишь услышал, как охнул находившийся неподалеку от меня Щербаков (ординарец. – Ю.Р.). Он так и остался лежать на заалевшем снегу, сраженный осколком наповал.

В том бесславном бою, когда, к слову, я получил легкое ранение в руку, но остался в строю, почти третья часть взвода полегла под Стародубовкой, так и не овладев ею. Погибли многие из тех, кто уже давным-давно, в предыдущих боях, своим мужеством, верностью воинскому долгу заслужил право быть реабилитированным и без «первой крови». Приходят на память имена этих ребят: Блинов, Бабенко, Плотников, Никифоров... Да разве всех перечислишь!

Между тем, когда операция «Кольцо» по окружению и уничтожению 300-тысячной группировки немцев в районе Сталинграда успешно завершилась, наши войска располагали в достаточном количестве разнообразной боевой техникой и вооружением, в том числе и знаменитыми «катюшами». Так что имелись все возможности избегать напрасных жертв. Как это было, допустим, при взятии той же деревни Елхи. Тогда нашей атаке предшествовала достаточно надежная артподготовка. Десятки орудий и минометов обрушили уничтожающий огонь на хорошо разведанные позиции противника. Вслед за тем двинулись вперед танки, а уже по следам их гусениц рванулась к вражеским траншеям 610-я отдельная штрафная. Противник был деморализован и быстро отступил, понеся ощутимые потери. Мы же выиграли бой практически без человеческих жертв. (С. 361—362.)

И.И. Коржик:

Перед нами была поставлена задача – перерезать дороги, соединяющие Нарву с Таллином, и выйти к Финскому заливу. Атака – на рассвете. Но не было ни одного артиллерийского или минометного выстрела. Даже крупнокалиберные пулеметы молчали.

Первые сто метров нужно было преодолеть по открытой местности. Какой дорогой ценой мы заплатили за каждый из них! Только у меня сменилось десять подносчиков. С большим трудом мы прошли по глубокому снегу двенадцать километров. Осталось каких-то 100—200 метров до дороги, но кончились боеприпасы. Вынуждены были остановиться, а потом отойти километра на два.

Два месяца мы пытались затем преодолеть снова эти километры, атакуя по нескольку раз в день. К середине марта из 1200 бывших офицеров нас осталось в батальоне сорок восемь человек.

Фронтовики знают, что ситуации, подобные приведенным выше, сплошь и рядом случались, к позору старших начальников, и с обычными частями. М.И. Сукнев до назначения командиром штрафбата воевал в составе той же 225-й стрелковой дивизии, которой была временно придана его штрафная часть, поэтому прекрасно знал людей и обстановку в дивизии. Нужны ли какие-то дополнительные краски к нарисованной им картине боя стрелкового батальона, которым командовал его фронтовой друг капитан Г. Гайченя!

М.И. Сукнев:

В первых числах октября, еще было тепло, 1-й батальон Гайчени бросили форсировать Волхов и брать высоту Мысовая, расположенную неподалеку от новгородского пригорода Кречевицы. Это была не высота, а береговой мыс на западной стороне реки. На рассвете без надлежащей артподготовки, не подавив основные огневые средства противника, батальон на лодках (в которых каркасы были обтянуты брезентом) достиг середины реки и был встречен ураганным артиллерийским и пулеметным огнем немцев. На противоположный берег высадились две трети батальона, остальные пошли на дно Волхова с лодками и пулеметами... Это был расстрел, как и при штурме Новгорода!