Текст книги "Мелья"

Автор книги: Юрий Погосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

«Что такое АПРА?»

Летом 27-го родилась Наташа. Но дочь не заполнила брешь. Отчуждение росло, и пришел день, когда Оливин решила уехать. Она пошла в посольство Кубы, визу ей выдали без проволочек. Наташе не было трех месяцев, когда ее увозили на родину родителей.

Лето выдалось жарким во всех отношениях. Классовые бои потрясали Мехико. Шел седьмой год борьбы на всех континентах за жизнь американских рабочих Сакко и Ванцетти, обвиненных в преступлении, которого они не совершали.

В Мексике эта борьба развернулась под руководством Объединенного фронта спасения Сакко и Ванцетти. Все прогрессивные организации страны принимали участие в этом движении. Мелья не раз выступал от имени Антиимпериалистической лиги на митингах и собраниях, посвященных Сакко и Ванцетти. Он считал победой движения за жизнь американских рабочих отсрочку в течение семи лет исполнения приговора.

Борьба Антиимпериалистической лиги за жизнь Сакко и Ванцетти принесла ей определенный успех и авторитет. И хотя, как известно, американские рабочие были казнены в августе того же года, борьба за их жизни помогла сплочению пролетариата.

В этом же году Хулио Антонио был избран генеральным секретарем американского отделения Антиимпериалистической лиги.

Число беженцев с Кубы росло, ширилась кубинская колония. Пришло время создать единую эмигрантскую организацию, идею которой вынашивал Мелья, и он с жаром взялся за дело. Ему помогали не только кубинцы, но и товарищи из Мексиканской компартии. Так осенью 1927 года родилась АНЕРК – Ассоциация новых революционных кубинских эмигрантов. Трудно было с деньгами, но, кажется, энтузиазм на первых порах заменил недостающие средства. Написали письма в Париж и Нью-Йорк с предложением создать там филиалы ассоциации. Предложения были приняты, и у АНЕРКа появились два отделения. Началось издание газеты ассоциации «Куба Либре» («Свободная Куба»).

В этом же году 16 июля битвой у городка Окоталя (Никарагуа) началась освободительная борьба никарагуанского народа, вошедшая в историю как движение генерала Сандино. Горячий патриот и человек прогрессивных взглядов, генерал возглавил борьбу против национальной реакции и американских интервентов В январе 1928 года Мелья создал в Мексике комитет «Руки прочь от Никарагуа!». Комитет занимался не только пропагандистской деятельностью, но и, например, собирал деньги, которые передавал представителям армии Сандино.

При всей своей занятости в ЦК компартии, в Антиимпериалистической лиге и в других организациях Хулио Антонио активно сотрудничал в рабочей печати. Он был одним из постоянных авторов в органе ЦК компартии «Эль Мачете», где он вел постоянный раздел «Мир за неделю», подписываясь «Куаутемок Сапата». Иногда он подписывался «Хуан Хосе Пролетарий» или «КИМ».

«Эль Мачете» была создана тремя художниками: Хавьером Герреро, Давидом Альфаро Сикейросом и Диего Риверой – как рупор Революционного профсоюза художников Мексики. Ее первый номер вышел 13 марта 1924 года. Через несколько месяцев художники предложили коммунистам использовать страницы своей газеты, и «Эль Мачете» стала органом компартии, а ее основатели продолжали в ней работать. Так в редакции состоялось знакомство художников с Хулио Антонио, которое в дальнейшем переросло в крепкую дружбу.

Хулио также принимал активное участие в выпуске газет «Эль Либертадор» («Освободитель») – органе Антиимпериалистической лиги (не говоря уже о «Трен блиндало» и «Куба Либре») и «Эль Бонете» – органе Антиклерикальной лиги. Друзья удивлялись его энергии и работоспособности. В редкие свободные часы он отправлялся на прогулку в парк Чапультепек, и чаще всего с ним бывали кубинцы Антонио Пуэрта и Алехандро Баррейро. Друзья иногда катались на лодке, причем Хулио всегда просил у лодочника весла, чтобы немного поразмяться.

По решению компартии он стал чаще бывать в горняцких районах. В особенности часто приходилось ездить в Халиско, где генсеком Федерации горняков был Давид Альфаро Сикейрос. Среди горняков Хулио пользовался большим авторитетом, недаром ему пришлось принимать участие в забастовках на шахтах «Эль Ампаро», «Пьедра бола», «Ла Масата» и на других.

С Кубы приходили печальные вести. Преследования коммунистов усилились еще больше. Был закрыт Народный университет имени Хосе Марти. Была арестована большая группа кубинских интеллигентов.

29 марта Херардо Мачадо поставил на обсуждение в палате представителей проект закона о продлении своих полномочий, что, в свою очередь, заставило бы внести поправки и в конституцию страны. На следующий день студенты столичного университета отправились к дому профессора университета, выдающегося патриота Хосе Энрике Вароны, чтобы посоветоваться с ним относительно действий в сложившейся обстановке. Но оказалось, что дом Вароны окружен полицией, которая набросилась на студентов. Студенты отступили к зданию университета и попытались укрыться в нем, но полицейские по приказу начальника национальной полиции Пабло Мендиэты проникли в здание Alma mater, дабы расправиться с крамольниками. Дом Вароны также подвергся нападению карателей.

На следующий день студенты опубликовали манифест, в котором писали: «Мы последуем зову нашей совести, призывающей нас восстать против закона, принятого палатой, который ведет к реформе конституции и продлению полномочий…»

Энрике Хосе Варона заявил журналистам, что «республиканская Куба – близнец колониальной Кубы» и что он безоговорочно поддерживает студентов, которые продемонстрировали свои «глубокие национальные чувства».

По всей стране поднялась волна недовольства. Люди выходили на улицы и, несмотря на полицейские репрессии, выражали протест против Мачадо. В начале апреля ЦК Компартии Кубы опубликовал воззвание:

«Не может Коммунистическая партия Кубы, партия рабочих и крестьян, молча взирать на циничное попрание общественных свобод. Трудящиеся города и деревни в настоящий момент должны защищать свои права, если не хотят быть ввергнуты навсегда в еще более страшное рабство и угнетение…

Товарищи пролетарии, если будут осуществлены переизбрание и продление сроков полномочий Мачадо, рабочие и крестьяне окажутся связаны по рукам и ногам империализмом янки».

Возмущенный закрытием Народного университета имени Хосе Марти, Мелья написал письмо на Кубу в недавно созданную организацию Студенческий директорат: «Студенты всегда, во все времена были и остаются революционерами и преобразователями. Мы не должны забывать, что национальные тираны только лишь инструменты в руках империалистов, поэтому, чтобы изменить социальный строй, надо вести борьбу всеми средствами… Только коммунистическая партия может возглавить социалистическую революцию, которая освободит национальную экономику от капитализма янки».

Весь год Куба бурлила. Попрание конституции Мачадо разоблачило его в глазах всего народа. Особо ненавистным стало его имя среди студенчества. Закрытие университета, расширение рабочего движения, закрытие Народного университета имени Хосе Марти – все это гальванизировало студенческое движение. В ответ на кубинские события Хулио написал статью «Студенты и социальная борьба», которую опубликовали в Гаване.

Он писал, что по примеру студентов дореволюционных русских университетов студенты Латинской Америки участвуют в социальной борьбе.

Работая над этой статьей, Хулио вспоминал студенческие годы, поиски ответов на вопросы, которые сейчас показались бы наивными. Но тогда они делали первые шаги к тому, что сейчас является социальной борьбой.

Он писал, что борьба студенчества – это часть «великой борьбы классов, которой охвачено человечество», и был уверен, что студенчество становится той силой, на которую революционеры-марксисты могут опереться в любом случае. Социальная борьба в латиноамериканских университетах стала предвестником будущих политических изменений. Он считал, что настанет время и «…как вчера французская революция, русская революция найдет свой отклик в Америке».

Хулио не забывал встреч в Брюсселе с Айя де ла Toppe и его позиции на конгрессе, которая так возмутила Хулио. Бывший кумир студенческой молодежи, призывавший к ниспровержению империализма, в Брюсселе был очень осторожен, хотя и пытался навязать всем делегатам-латиноамериканцам свои идеи. И тогда в Брюсселе Хулио ясно понял, что недалек тот час, когда от «социализма» перуанского адвоката не останется и следа И действительно, перерождение его в обычного буржуазного политика-реформиста шло довольно быстрыми темпами.

Сейчас, в 1927 году, ничего в нем не осталось от того молодежного лидера, которого четыре года назад восторженно встречали гаванские студенты

А движение, созданное им, – Альянса Популар Револусионариа Американа (Американский народно-революционный альянс), – пропагандировавшее учение своего вождя, было довольно аморфной организацией, пытавшейся превратиться в партию [3]3
  В 1931 году АПРА превратилась в партию – Народную партию Перу, которая из года в год трансформировалась в обычную буржуазную реформистскую партию Когда-то Айя де ла Toppe придерживался националистических концепций, но в настоящее время он и его партия открыто поддерживают проамериканский курс перуанской реакции, а также выступают как рьяные антикоммунисты и враги Советского Союза.


[Закрыть].

Было время, когда Айя де ла Toppe говорил о себе только как о политике, который якобы первый применил марксизм в латиноамериканских условиях. Но в Брюсселе он запел другим голосом. Он начал проповедовать особый путь для Латинской Америки, отличный от пути европейского, ибо, по его мнению, в Латиноамериканских странах марксизм в европейском (точнее – русском) виде неприменим.

Лишенный четкой политической программы, апризм ограничивался абстрактными концепциями о борьбе с империализмом объединенных сил «трудящихся умственного и физического труда». Мелкобуржуазный дух апризма проникал и в пролетарскую среду. Сторонники его объявили себя не только «антиимпериалистами», но и «социалистами», однако ради борьбы против коммунистов они не гнушались объединяться с буржуазными партиями.

Еще до Брюсселя Хулио задумал выступить в печати против Айя де ла Toppe.

Лето и осень после Брюсселя он работал не покладая рук. В апреле 1928 года в Мехико вышла его брошюра «Что такое АРПА?».

Ему нравилось называть вместо АПРА АРПА [4]4
  Арпа – арпа, арпист– арфист ( испан.). Назвать человека арфистом – высказать свое пренебрежение к нему. Арфист – витающий в небе, неземной, оторвавшийся от действительности человек, к тому же пустобрех.


[Закрыть]и членов ее организации – арпистами, а не апристами.

До появления брошюры газета «Эль Мачете» в течение нескольких месяцев печатала в разделе «Между серпом и молотом» материалы против апристов. Хулио Антонио не раз писал для этого раздела.

Коммунисты разоблачали предательскую и раскольническую деятельность Айя де ла Toppe и всех, кто его поддерживал. Между прочим, сам Айя де ла Toppe в то время находился в Мексике.

Газета разоблачила вождя АПРА, который в одном из своих выступлений защищал политику британского премьера Чемберлена («идущего к либерализму») и его правительства как по внутренним, так и по внешним вопросам, Айя де ла Toppe дошел до того, что заявил, что «мы (Латинская Америка. – Ю. П.) во многом обязаны Англии, потому что она поддерживала борьбу за нашу независимость». Этот тезис перуанского политика вызвал негодование не только в Мексике.

В одном из номеров «Эль Мачете» в марте 1928 года Хулио Антонио едко высмеял хвастливое заявление о том, что целый легион апристов готовится к походу в Никарагуа на помощь Сандино. Он писал, что никакой легион не отправится в Никарагуа, даже вооруженный сладкозвучной арфой (давшей имя нескольким десяткам студентов, с надеждой взирающих на своего «генерала», претендующего на кресло президента Перу), ибо такого «легиона» в действительности нет и это заявление апристов, мягко выражаясь, фантазия.

Все так и было. Апристы попытались было поднять шумиху по поводу вояжа их представителя Павлетича в лагерь Сандино, но довольно скоро приутихли, ибо Павлетич не смог доказать, что он был у Сандино.

В брошюре Мелья последовательно разбил основные постулаты апризма, доказав, что АПРА является обычной реформистской партией, взявшей себе на вооружение идеологию мелкого буржуа. В нее входили представители мелкобуржуазной городской интеллигенции, рабочего класса, мелких собственников.

Апристы не скрывали своих антипатий к коммунистам. Фронт антикоммунизма в те годы охватывал многие политические течения и группировки, среди которых апризм не выделялся ничем особенным. Поэтому Хулио Антонио писал на первой же странице своей работы:

«Если бы нам хотелось ответить только АПРА, то эта брошюра не была бы написана. Главное то, что АПРА – одна из тех организаций, в которой отразился латиноамериканский оппортунизм и реформизм. Ответить АПРА – это значит ответить всем предателям – реформистам и оппортунистам, которые придерживаются схожих или таких же тенденций, как и АПРА, хотя и отрицают всякую связь с ней или даже объявляют себя врагами ее». Он подчеркивал, что «антиимпериалистическая» возня апристов не принесла им славы. Больше того, апристы ведут себя так, словно они «учителя», «вожди» пролетариата, и пытаются изрекать «социалистические» истины, которые уже были открыты до них».

Айя де ла Toppe и его оруженосцы оказались слабыми и в вопросе о диктатуре пролетариата. Доказывая с пеной у рта свою принадлежность к марксизму, они никогда и нигде не употребляли термин «диктатура пролетариата». Говорить об этом для апристов – равнозначно быть «агентом Москвы».

Для апристов не существует классовой борьбы, она подменяется отвлеченными рассуждениями о равенстве вообще:

«Рассматривать абстрактно проблему классового равенства, к тому же в полуколониальных странах, свойственно буржуазным демократам, которые, прикрываясь лозунгами о всеобщем равенстве с пролетариатом, провозглашают юридическое или формальное равенство хозяина и пролетария, эксплуататора и эксплуатируемого…»

Хулио Антонио писал, что если бы Ленин был знаком с апристами, он посвятил бы им специальный раздел в своей работе о народничестве и, без сомнения, назвал бы их «тропическими карикатурами на народников».

Истинные революционеры никогда не пойдут за апристами, ибо они не верят в их способность повести за собой массы, в их бесплодные славословия, в их безжизненные постулаты. К тому же апристы открыто противопоставляют себя коммунистам, и ненависть их к коммунистам выразилась в словах их вождя, который, имея в виду самоотверженность коммунистов, заявил, что коммунистические лидеры готовы пойти на самоубийство, дабы их имена и трупы превратились в символы.

Отвечая на эти слова, Мелья писал, что АПРА не имеет своих собственных мыслей, поэтому она повторяет аргументы реакции:

«От пожелания, чтобы все коммунисты покончили с собой, до пожелания, чтобы их уничтожали, всего один шаг. Если завтра апристы, поддержанные предательской буржуазией и некоторыми европейскими империалистами, захватят в каком-нибудь месте власть (даже если это будет клочок сельвы), их первым шагом будет не обобществление средств производства, а убийство всех коммунистов, если они не будут объявлены «самоубийцами», как это делает Мачадо на Кубе».

Он писал, что придет время, когда АПРА объявит открытую и жестокую войну коммунизму.

Организационная и идеологическая слабость части латиноамериканских социалистических и коммунистических партий способствовала распространению апризма. Для мелкой буржуазии, интеллигенции, части пролетариата, неискушенных в политической борьбе, демагогические лозунги апристов становились «революционными» знаменами.

Брошюра Мельи вышла в такое время, когда против рабочего класса и коммунистов усилились и репрессии со стороны реакции и идеологическое давление всевозможных антикоммунистических течений. Реакция использовала политическую неустойчивость рабочих масс Мексики, чтобы расколоть их и привлечь на свою сторону. Дело доходило до того, что противоречия между профсоюзами приводили к столкновению между рабочими.

Одновременно реакционная пропаганда вела бешеную кампанию за роспуск профсоюзов, за выход из них рабочих масс.

К тому же в ноябре 1927 года Айя де ла Toppe приехал в Мексику. Он и его единомышленники развили бурную деятельность: собрания, митинги, вплоть до разработки плана вооруженного восстания в Перу и вооруженной помощи генералу Сандино. Правда, ближайшее будущее показало, что все эти планы остались только на бумаге да в головах экзальтированных апристских «революционеров».

Опубликование «Что такое АРПА?» дало коммунистам новое действенное оружие против апризма. Мелья не считал, что с выходом брошюры он «разделался» с ним, наоборот, он продолжал выступать в печати против тлетворного влияния апризма на рабочее движение до самого конца 1928 года.

В конце года он издал еще одну работу – «Четвертая годовщина Народного университета имени Хосе Марти». Университета уже не было, он был не только запрещен, но и разогнан с помощью силы.

Хулио Антонио писал:

«Аудитории закрыты. Но раскрываются книги. Пропаганда продолжается. «Народный университет скончался!» – кричит правительство с удовлетворением ликующего невежды. «Народный университет имени Хосе Марти живет!» – восклицает сознательный пролетариат Кубы. Многие пали. Еще больше падут. Но до сих пор еще никогда не были убиты идея или принцип».

Значение Народного университета имени Хосе Марти в развитии революционного движения на Кубе не могли не признать даже его враги. Он способствовал распространению среди рабочих антиимпериалистических и марксистских идей, а также вызвал у них интерес к политике, социальным проблемам, атеизму. Университетские аудитории стали центрами политического объединения рабочих и студентов, что, в свою очередь, способствовало поражению реформизма и анархизма, господствовавших в массе трудящихся.

Все это прекрасно понимал Хулио Антонио и воздавал должное своему детищу. Была у него мечта возродить народный университет в Мехико, вернее, создать мексиканский. Но пока это оставалось только мечтой.

«Бронепоезд»

Несмотря на то, что Хулио пришлось по поручению Центрального Комитета работать в Крестьянской лиге и часто выезжать из мексиканской столицы, он наладил связь со студентами университета, и они начали выпускать свою газету «Трен блиндадо» («Бронепоезд»). Почему ее так назвали? В те годы повесть советского писателя Всеволода Иванова «Бронепоезд 14–69», переведенная на несколько иностранных языков, обошла много стран. Вполне вероятно, что далеко не все мексиканские рабочие или студенты ее читали, но очень многие читали о ней в газетах и журналах. Образ красногвардейского бронепоезда у революционно настроенных студентов ассоциировался с Октябрьской революцией Для них «Бронепоезд 14–69» символизировал ту революционную силу, которая должна была смести национальную реакцию и иго капитала янки. Газета издавалась Ассоциацией пролетарских студентов. Конечно, среди студентов почти не было выходцев из пролетариата, но идеи пролетарской революции, совершенной в России, целиком захватили умы наиболее прогрессивной части студенчества. Ассоциация не скрывала этого и в одном из номеров заявила, что «является сторонницей идеологии марксистского социализма». А в ее манифесте так и было сказано: «или с трудящимися, или с эксплуататорами». И ассоциация призывала идти к трудящимся.

В ассоциацию было перенесено многое из кубинского опыта, однако в Мексике деятельность революционных организаций и даже коммунистов не преследовалась так тиранически, как на Кубе, поэтому и характер работы был несколько иным.

Например, на страницах своей газеты студенты совершенно открыто призывали к борьбе за социалистические преобразования. В том же манифесте они писали

«Классовая борьба, являющаяся движущей силой истории, вступает в новый и решающий этап, окончательная борьба двух антагонистических классов современности.

Ни люди искусства или науки, ни поборники права или индивидуальной свободы не могут быть в стороне от этой борьбы».

И далее, говоря о студентах, которые «сегодня становятся буржуями по мышлению, а завтра станут ими в делах своих»:

«Мы не можем позволить, чтобы рядом с нами взращивались будущие фашистские вожаки, будущие интеллектуальные дворецкие буржуазии и империализма.

Наши задачи распадаются на три этапа: нынешний – подготовка и организация кадров, ближайший – восстание и будущий – социалистическое строительство».

«Трен блиндадо» отражала на своих страницах все стороны социальной жизни Мексики, но ее главная задача была – борьба за расширение ассоциации, за расширение союза молодой интеллигенции с рабочими и крестьянами, борьба за университетскую реформу.

Идеи университетской реформы захватили умы прогрессивной учащейся молодежи Мексики, но эти идеи были чаще всего плодами той социальной среды, из которой происходили студенты, то есть мелкой буржуазии. И Мелья понимал, что в борьбу за реформу привнесено слишком много наносного, порою просто вредного. Часто поборники реформы не шли дальше болтовни, ибо не знали, как действовать в, самое главное, с чего начать. И разумеется, его опыт студенческого вожака здесь пригодился как нельзя лучше.

В одном из номеров «Трен блиндадо» он писал: «Социалистические идеи борьбы за реформу университета подобны идеям пролетариата в его борьбе за изменение образа жизни.

Мы боремся за университет, более тесно связанный с нуждами угнетенных, за университет, более полезный науке, а не плутократии, за университет, в котором мораль и характер студента не обретут форму «магистэр диксит» или превратят его в индивидуалиста, как происходило в старых республиканских университетах Латинской Америки и Соединенных Штатов».

Хулио и его товарищи из ассоциации внимательно следили за событиями на родине. По конституции этот год должен был стать последним годом правления Мачадо, ибо президент не мог быть избранным на второй срок. Но конституция была «подправлена», и генерал потирал руки, радуясь легкой победе. Как же ему удалось осуществить эту махинацию?

Сразу же после 20 мая 1925 года Херардо Мачадо открыл широкий доступ в страну американскому капиталу. Филиалы американских компаний росли на острове быстрее огурцов. Куски с барского стола доставались и кубинской буржуазии. Ловкий политикан, Мачадо сумел «помирить» либералов с консерваторами и с «народниками» (Народная партия – партия бывшего президента Сайяса). Так с 1926 года началась эпоха «кооперации» политических партий, что дало возможность Мачадо протаскивать через конгресс любые законопроекты, которые также устраивали и «великого северного соседа». «Кооперация» партий помогла ему внести поправку в конституцию 1902 года и тем самым продлить свои полномочия и быть переизбранным на второй срок.

Одновременно Мачадо превращал свою родину в «загородное местечко» для увеселительных прогулок янки-туристов. Строительство Центрального шоссе протяженностью 1000 километров, от Гаваны до Сантьяго-де-Куба, должно было обеспечить легкий доступ во все уголки страны. Но главной приманкой для гостей из Джексонвиля или Бостона должна была стать Гавана.

Положение трудящихся ухудшалось, недовольна была и националистически настроенная мелкая и средняя буржуазия, которая не выдерживала конкуренции с американскими и крупными кубинскими фирмами.

Заголовок газеты «Куба Либре», органа Ассоциации новых революционных эмигрантов Кубы.

Но самое главное – это то, что Мачадо не выполнил своего обещания бороться за политическую независимость Кубы. Прекратились разговоры об отмене «поправки Платта». Правда, он несколько повысил таможенные тарифы, но это был удар не по американским, а по европейским экспортерам.

В обстановке политической неустойчивости открылась 16 января 1928 года в Гаване VI Панамериканская конференция.

Накануне ее открытия Мелья в «Эль Мачете» иронически подчеркивал бесполезность конференции, которая не будет обсуждать политических вопросов. И это в то время, когда в Никарагуа идет народная борьба, в Гаити – военная диктатура, Пуэрто-Рико превратилось в колонию, а Куба «охраняется» «поправкой Платта».

К этому моменту противоречия между Соединенными Штатами и латиноамериканскими странами обострились. «Великий северный сосед» не скрывал своих намерений расширить политическое проникновение и увеличить капиталовложения в страны к югу от Рио-Браво. Накануне открытия конференции «Нью-Йорк таймc» писала:

«Когда президент Кулидж взойдет завтра на трибуну Панамериканской конференции, он будет представителем нации, более заинтересованной в Латинской Америке, чем какая-либо другая, за исключением Бразилии и Аргентины, и он будет говорить с представителями нации, на чьей территории мы имеем инвестиций более, чем кто-нибудь другой».

Разумеется, в Гаване вновь была извлечена на свет божий доктрина Монро. Однако с первого же дня обстановка начала так накаляться, что делегация Соединенных Штатов даже не заикнулась о доктрине, хотя все действия американцев явно говорили о том, что Вашингтон никогда не откажется от своих притязаний в Латинской Америке. Незримый дух Монро витал в залах гаванской ассамблеи.

К концу 30-х годов морские пехотинцы США безнаказанно разгуливали по территории Никарагуа, Гаити и Доминиканской Республики. Вашингтон не стеснялся в средствах, вмешиваясь во внутренние дела Мексики. Однако Белый дом понимал, что в обращении с латиноамериканцами надо быть осторожным, к тому же его взаимоотношения с правительствами многих латиноамериканских стран оставляли желать лучшего. Поэтому в Гавану были посланы опытнейшие стратеги американской внешней политики. Главой делегации был назначен бывший государственный секретарь Чарльз Эванс Юз, а членами – американские послы в Мексике, Кубе и Италии. На открытие конференции прибыли и сам президент Соединенных Штатов Калвин Кулидж и государственный секретарь Фрэнк Келлог.

Заседания конференции проходили в здании университета, и, что любопытно, через два месяца после того, как была произнесена последняя речь и опустел зал заседания, университет был закрыт. Так были наказаны студенты за свои антиправительственные выступления.

Краеугольным камнем дебатов стал вопрос о вмешательстве одной страны в дела другой: об интервенции. Американская делегация открыто поддерживала право на интервенцию, правда, ее глава Юз выдвинул новый термин – «интерпозиция» вместо ненавистного всем в Латинской Америке «интервенция». По его словам «интерпозиция» – всего лишь временное вмешательство для защиты интересов граждан вмешивающейся страны, которое не наносит ущерба суверенитету «страдающей» стороны. Это заявление Юза удивило видавших виды латиноамериканских дипломатов, но удивление перешло в замешательство, когда выступил Орестес Феррара, представитель Кубы, который сказал.

«Мы не можем присоединиться к общему хору противников интервенции, потому что слово «интервенция» в моей стране стало словом, выражающим доблесть, свободу и независимость».

Конференция вызвала на Кубе волну недовольства. Там еще не забыли, что не так давно Мачадо и его приспешникам удалось «подправить» конституцию. К тому же экономическое положение страны было на грани катастрофы. Около 60 процентов трудоспособных кубинцев ходили в поисках работы. 1928 год нес в себе симптомы экономической катастрофы, которая обрушилась на капиталистический мир в следующем году. Перепроизводство сахара в мире чувствительно фиксировалось кубинской экономикой. Цены на мировом рынке падали, и, кажется, не было сил, способных удержать их. Разумеется, угрожающее положение экономики Кубы меньше всего трогало Белый дом, в той мере, если оно не затрагивало интересы американских промышленников.

На конференции не было сказано ни слова о Никарагуа, где народно-освободительная армия генерала Аугусто Сандино вела героическую борьбу против интервенции и внутренней реакции.

Известный американский актер Билл Реджерс, которому случилось быть в то время в Гаване, заметил в беседе с американским журналистом Беверли Смитом-младшим, что «дядя Сэм протягивает правую руку для рукопожатия, а левой – стреляет».

По предложению Мельи Антиимпериалистическая лига Мексики послала в адрес гаванской конференции письмо с требованием включить в повестку дня вопрос об интервенции в Никарагуа. А сам генерал Сандино телеграфировал в Гавану:

«Я протестую против участия в конференции незаконных делегатов так называемого президента Адольфа Диаса. Я протестую против лицемерия Кулиджа, который говорит о доброжелательности и в то же время посылает войска, которые убивают жителей Никарагуа. Я протестую против равнодушия и раболепия делегатов Латинской Америки в отношении правонарушений Соединенных Штатов».

Коммунистическая партия Кубы, во главе которой стоял Рубен Мартинес Вильена, распространяла по Кубе воззвание:

«Только рабочие массы смогут установить в Америке, как это было сделано в Советском Союзе, мир среди народов, при котором не будет ни угнетаемых, ни угнетателей».

Сразу же после первого мая Хулио получил с Кубы письмо, в котором друзья писали о первомайских событиях в Гаване.

Правительство Мачадо не гнушалось никакими средствами в своей борьбе против народа. Для подрыва революционного движения изнутри полиция привлекала бывших преступников, сброд, готовый за гроши на все. Зная, что трудно будет открыто подавить первомайские выступления гаванского пролетариата, полиция решила провести свой «первомайский митинг» в спортивном зале для игры в хай-алай (игра басков в мяч), Здание, выбранное для этой цели, вмещало более 1000 человек «Об этом разузнали студенты университета и, объединившись с рабочими, направились в спортзал, где, к неописуемому удивлению устроителей акта, вмешались в его ход. На трибуну поднимались «незапланированные» ораторы, и все кончилось призывами «Долой Мачадо!», поддержанными большинством присутствующих. «Митинг» был сорван, полиция схватила «смутьянов», среди них оказался студент Габриэль Барсело, имя которого через несколько лет прославило кубинское революционное движение.

Мелью очень обрадовали вести с родины. Ничто не смогло запугать народ, в особенности студенческую молодежь. Радостный, полный энтузиазма, Хулио Антонио поделился своими мыслями с товарищами из АНЕРКа и впервые завел разговор о высадке на Кубе. Он решил наладить связь с буржуазными националистами и их вождем полковником Мендиэтой, который находился на Кубе. Для этого по его просьбе на Кубу уехал Леонардо Фернандес Санчес. Мысль о высадке уже так захватила Хулио, что в августе этого года он выезжает в порт Вера-Крус, на берегу Мексиканского залива, чтобы разведать возможности для нелегального отплытия на Кубу.

До тех пор, пока Мачадо не заявил о своем переизбрании, у многих эмигрантов теплилась надежда, что с приходом нового президента им удастся вернуться на родину, хотя они понимали, что новый глава государства также будет избран только после согласования его кандидатуры с Вашингтоном. Но при сложившейся обстановке пришлось переориентироваться, и Хулио считал, что единственный выход – в военной экспедиции.