Текст книги "Славное имя"

Автор книги: Юрий Васянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Так до сумерек и пролетело время. Лишь ночь принесла небольшое облегчение.

За два дня до отъезда Романовых в Сибирь Керенский прибыл в Царскосельскую комендатуру, где его уже ждали полковник Кобылинский, председатель солдатского комитета прапорщик Ефимов, офицеры местного гарнизона и члены городского Совета.

– Прежде чем, что-то сказать вам я хочу взять с вас слово, что все сказанное мною здесь останется в секрете – таинственно потребовал Керенский.

Присутствующие твердо заверили Керенского ставшему к тому времени уже главой правительства, что сохранят доверенную им тайну.

Керенский пробежал радостными глазами по напряженным лицам собравшихся людей и, по-наполеоновски скрестив руки на груди, сделал важное сообщение:

– Совет Министров принял решение вывезти семью Романовых из Царского Села. Сопровождать в ссылку семью Романовых поедет полковник Кобылинский. Он назначается начальником поездов, в которых отправятся царская семья и охрана. Отвечать за экспедицию будут комиссары В.А. Вершинин и П.М. Макаров.

По приказу Керенского Кобылинский сколотил большой отряд из трехсот пятидесяти солдат и семи офицеров, награжденных георгиевскими крестами. Всем солдатам выдали новую форму и винтовки, кроме солдат второго полка, что потом негативно скажется на их поведении в Сибири.

Перед отъездом Романовы умолили Кобылинского доставить из Знаменской церкви икону Божьей Матери, чтобы отслужить благодарственный молебен по случаю дня рождения у цесаревича Алексея. Евгений Степанович охотно исполнил их желание. Во время проведения церковной службы во дворец неожиданно явился командующий войсками прапорщик Кузьмин, в сопровождении полковника и какого-то штатского. Им вдруг захотелось поглядеть на Романовых.

В день отъезда стоял тихий безветренный день. Во дворце царило сильное возбуждение заметное невооруженным глазом. Царская семья трепетно попрощалась с загадочным Александровским садом, с детским островом, с огородом и с тем, что было дорого их сердцу. Они прощались как будто навсегда, потому что не знали, придется ли им еще когда-нибудь увидеть родные места. А потом попрощались со свитой и слугами, которые оставались дома и поблагодарили их за верную службу.

Вечером на западе яростно и долго горел закат, отсвечиваясь на верхушках деревьев. Уходя за сосны, солнце зажгло стекла Александровского дворца. После того как сгустившаяся темнота накрыла Царское Село, последние приготовления к отъезду закончились, весь громоздкий багаж был собран и упакован, в том числе и бесценные для царской семьи церковные реликвии. Лишнюю одежду и вещи государыня раздала друзьям, беженцам и жителям Царского Села. На стенах остались висеть лишь одни картины.

Медленно и нехотя угасал летний вечер. Время приблизилось к ночи. Длинный дворец погрузился в темноту. Вот-вот на небо выкатится белая луна.

Когда в тихом воздухе наступила ночь, и желтым огнем загорелись таинственные окна, в Царское Село принесся Керенский. Он осмотрел первый и четвертый полки и выступил перед ними с краткой речью. Отказавшись, посетить второй полк, повеселевший Керенский, указал Кобылинскому, чтобы быстро привез в Царское Село Михаила Александровича. Евгений Степанович доставил во дворец великого князя, и он вместе с главой правительства и дежурным офицером прошел в рабочий кабинет Романова. Кобылинский остался дожидаться в приемной.

Удрученные расставанием Романовы взялись за руки и расстроенными глазами взглянули друг на друга. Взволнованным братьям было, что сказать друг другу, но разговаривать в присутствии чужих людей они не смогли. Радость от встречи пропала. Придется ли еще раз увидеться? В этом у них не было никакой уверенности. Романовы в замешательстве крепко обнялись. Керенский с плохо скрываемым злорадством взглянул на братьев.

Вдруг в приемную вбежал радостный цесаревич Алексей.

– Это-дядя Миша приехал? – спросил он Кобылинского.

– Да.

– Можно мне на него посмотреть?

– Конечно, Алексей Николаевич, – великодушно разрешил Евгений Степанович.

Цесаревич заскочил за дверь и засмотрелся на то, что происходило в комнате.

– Позвольте мне проститься с родственниками, – под усами великого князя жалостно дрогнули губы.

– Я не могу вам этого разрешить, – замявшись, отозвался Керенский.

Великий князь облил главу правительства недоуменным гневным взором. Михаил Александрович искренне не понял, почему Александр Федорович не разрешил ему попрощаться с родственными душами. Какая на, то есть причина?

Не такой представлялась родным братьям встреча. Сейчас бы сесть им за стол поглядеть друг другу в глаза и проговорить до самого рассвета. Однако, пробыв во дворце всего лишь десять минут, великий князь, не попрощавшись с женой и детьми брата, ушел навсегда. Больше они уже никогда не увидятся.

Керенский остался во дворце, чтобы понаблюдать за сборами и отъездом Романовых. Перед самым отъездом глава правительства успокаивающим тоном, объявил Романову:

– Николай Александрович, правительство решило вас отправить в тихое и спокойное место. Я прошу вас сильно не переживать по этому поводу, потому что вы будете проживать в губернаторской резиденции. Там вы навсегда избавитесь от преследующих вас последнее время унижений. После того как состоится Учредительное собрание, вы сможете выехать куда захотите – Керенский насильственно улыбнулся, он держался непринужденно, словно в отношении царской семьи ничего не происходило.

– Если это нужно, чтобы успокоить страну, то пусть все так и будет, – после недолгого молчания ответил Ники. – Мы вам доверяем Александр Федорович.

– Все будет хорошо, – внушительно сказал глава правительства и его губы скривились нехорошей улыбкой.

– Я вам верю, но куда вы нас отправляете?

– Я объявлю об этом в вагоне, – уклончиво ответил Керенский.

Романов не подал виду, что его мало успокоили слова Керенского. Его спокойное настроение сменилось на удручающее раздумье. Вещее сердце говорило ему, чтобы он не верил словам главы правительства. Ники уже давно подозревал об отъезде в Сибирь по доходившим до него слухам и сообщениям по большому секрету. Однако раскрытая тайна его не радовала, потому что он рассчитывал только на свою любимую Ливадию. Отъезд в Англию предполагался им только в крайнем случае, так как покидать Россию ни он, ни его семья не хотели. Им легче было умереть, чем расстаться с Родиной. Они не представляли свою жизнь без святой Руси.

Солдаты начали выносить вещи в круглый зал. По дворцу туда-сюда засновали офицеры и солдаты. Отъезжающие спустились в зал, но время отъезда все время переносилось из-за задержки поездов. Керенский заметался и занервничал. Ники, выкуривая одну за другой папиросы, то разговаривал со своими приближенными то, раздумывая о чем-то своем, расхаживал взад-вперед. Аликс бесконечно читала про себя молитвы и о чем-то переговаривалась с дочерями.

Время тянулось утомительно долго. И чем ближе было утро, тем тоскливее и горше становилось Романовым. Никому не спалось, потому что на душе не было покоя. Романовы, переживая за будущее своих детей, провели ночь в полной тревоге. Нестерпимая тоска пробралась в их сердца. Тяжесть потерянного счастья обрушилась на несчастные плечи царской семьи.

Но вот извечная борьба между тьмой и светом закончилась и на горизонте появилась скудная полоска рассвета. Наконец рано утром глава правительства объявил, что можно ехать. Царская семья в последний раз вышла на заветное сердцу парадное крыльцо и от невыносимой боли у них застонали сердца. От усталости и от охватившего бессилия они с трудом стояли на ногах. Как смириться с тем, что раньше было родным, а теперь вдруг стало чужим? Им не хотелось расставаться с родными местами, но другого выбора у них не было. В то утро Александровский дворец опустел. Его стены больше никогда не услышат веселого смеха царских детей.

– Мне не жаль себя, мне жаль мою Родину и мой народ, – прощаясь с родным гнездом, сказал Ники.

Отойдя от крыльца, Романовы оглянулись на дворец и увидели на любимом крыльце графа Бенкендорфа и фрейлину Буксгевден. Они со слезами немой благодарности попрощались с ними. В эти печальные минуты перед их глазами одним мигом пробежала вся счастливая жизнь. Им трудно было жить прошлыми радостными воспоминаниями, но еще сложнее было от них избавиться.

Ники из прошлого времени вернул тихий шепот Аликс.

– Господи, помилуй нас! – глядя во все глаза и часто крестясь, прошептала она.

– Не терзай себя, будем надеяться, что Бог будет милостив к нам.

Узники расселись по местам, и громоздкие неуклюжие автомобили двинулись на станцию. Спереди и сзади автомобили сопровождали всадники 3-го драгунского балтийского полка. После недолгого пути колонна остановилась возле станции. На пятом запасном пути в затылок друг другу громоздились два поезда под японским флагом и под вывеской японской миссии Красного Креста. Романовы, окруженные редкой цепью солдат, по щебенке и шпалам с трудом дотащились до своего поезда. Керенский по звонкой лесенке заскочил в вагон и услужливо помог подняться вначале Аликс, а потом Ники. Следом забрались утомленные бессонницей и тревогой царские дети.

Матвей Васильев, подивившись надписи на вагонах, едва-едва успел заскочить в последний вагон, потому что твердо решил, что он вместе с Романовыми отправится в Сибирь. Но там ему будет значительно легче, чем Романовым, потому что ему ничего не угрожало.

Выглянув из окна, Матвей увидел, как Керенский в шесть часов десять минут махнул рукой и оба поезда длинно и тоскливо свистнув, стронулись с места. Проводив взглядом, сигнальные огни последнего вагона Александр Федорович вдруг ощутил в груди такую безудержную радость, что, ударив пяткой, хотел крутнуться на месте и пуститься в пляс, да застыдился народа.

Отправив Романовых в Сибирь, Керенский отправил их на верную смерть. Он все время жестоко обманывал свои жертвы, соблюдая при этом внешние приличия.

“Я сбросил вас с горы как мешающийся огромный валун. Обратно на гору вы уже никогда не заберетесь”, – подумал Керенский и, нервно теребя верхнюю пуговицу, с мерзкой улыбкой прошел к своему автомобилю.

Поезда, миновав выходную стрелку, постепенно набрали быстрый ход. Царское Село уменьшилось в размерах. От Александровского дворца с обширным садом остался призрачный дым. Мелькнули последние станционные постройки. Паровоз раскатисто загудел и, выбросив в небо, струю черного дыма, покатился еще быстрее, оставляя позади себя леса, поля, деревни и полустанки. Мимо взволнованных глаз Романовых понеслась взбудораженная и любимая ими Россия.

Утро разгоралось слишком медленно, но вот на безоблачный небосклон выкатило ликующее солнце и над вершинами дальнего леса вспыхнули солнечные лучи. Зеленые деревья зашелестели, утренняя роса замерцала и на землю сошла благодать.

Романовы многое передумали, перечувствовали за последнее время, скрывая в задумчивых лицах тяжелое раздумье. Придется ли еще раз вернуться домой? Да кто ж им ответит. Поезд увозил Романовых все дальше и дальше от родного дома.

Вместе с Романовыми в добровольную ссылку отправились около сорока человек. Это все, что осталось от огромного царского двора. Среди них были: И.Л. Татищев, В.А. Долгоруков, С.К. Буксгевден, А.В. Гендрикова, Е.А. Шнейдер, Е.Н. Эрсберг, М.Г. Тутельберг, Пьер Жильяр, врачи Е.С. Боткин, В.Н. Деревенко. Дети Романовых тоже направились в Сибирь и предпочли разделить судьбу своих родителей, чем уехать куда-нибудь в безопасное место.

***

Лето в тот год стояло сухое, но не засушливое. Тихи и густы были теплые августовские дни. На пашнях зрел урожай. Теплый ветер зло трепал усатые колосья. Вверху светило ласковое солнышко. Поезда торопливо неслись с плотно зашторенными окнами, ненадолго останавливаясь на небольших полустанках или станциях. На поворотах вагоны раскачивались, скрипели.

На следующий день поезд с узниками, тонко свистнув, остановился в открытом поле. День был сухой и прозрачный. В поле разыгралась причудливая игра предосенних красок. Солнце уже нагрело землю, дул легкий ветерок. Стоял сладостный до одури дух. Воздух наполнился непередаваемым ароматом душистых трав. Царская семья под присмотром комиссара Макарова вышла из вагона и по узкой тропинке зашагала вдоль железной дороги. Матвей, соблюдая приличное расстояние, двинулся за ними. Поезд, набитый солдатами, медленным ходом потащился следом. Не доходя до моста, Романовы свернули в еще не сжатое ржаное поле. Рожь, набрав силу, доходила почти до пояса. Тяжелые колосья обвисли к земле. Над полем стоял густой терпкий запах.

В перелеске как нарядные невесты росли хрупкие березки. В синем небе, широко распластав крылья, величаво кружил коршун. Суслики, приподнявшись на задние лапы, с любопытством разглядывали людей. Перепела, не умолкая, перекликались в густой ржи. Они два раза срывались из-под их ног, резко хлопая крыльями. Романовы, проводив печальным взглядом уносящихся прочь птиц, огляделись вокруг и со щемящей тоской вслушались в пение вольных птиц. Их переливчатые песни били прямо в душу. В души царской семьи забралась глухая тоска. Им вдруг захотелось забиться в густую прохладную рожь и остаться в ней быть может навсегда.

Великие княжны взволновано заговорили:

– Сколько воли вокруг!

– Хочется взлететь и улететь куда-нибудь на свободный клочок русской земли.

– Как коршун в небе?

– Да, я ему завидую. Коршун свободен, а это значит, что он счастлив.

– Я бы тоже хотела взметнуться в небо и опуститься где-нибудь в Крыму.

– Неужели Романовы не заслужили немножечко земли?

– Отдали бы нам Ливадию и там мы бы жили спокойно и никому бы не мешали.

– Но больше всего домой хочется.

– Да. Сердцу не прикажешь – оно против воли рвется на родину.

– Только уехали, а уже домой хочется?

– Да, – Мария сделала несколько красивых танцевальных движений.

Подошел второй поезд с узниками и солдатами. Надышавшись свежим воздухом и наслушавшись пения свободных птиц, царская семья и конвой вернулись в душные вагоны и поезда продолжили свой бег по территории России. Дети украдкой разглядывали дивные места и раздольные русские просторы. Долгая дорога и неизвестность будущего их быстро утомили.

Перед Пермью поезд неожиданно остановили угрюмые железнодорожники. Они вошли в вагон и категорично заявили правительственным комиссарам, что поезда дальше не пойдут, пока им станет известно, что это за поезда и куда они следуют. Комиссары предъявили железнодорожникам свои удостоверения за подписью Керенского и рабочие, не найдя больше поводов к чему-либо придраться покинули вагон. Поезд тихо тронулся, бойко побежал вперед и вскоре прогромыхал по железному мосту через Каму.

Вечером семнадцатого августа поезда, следуя друг за другом, с получасовым интервалом пришли на станцию Тюмень, окутанную серой дымкой. По железнодорожным путям, пуская густые сиреневые дымы и звонко крича, туда-сюда сновали закопченные паровозы.

Через некоторое время поезда стронулись с места, коротко разбежались и остановились на безлюдной пристани. Возле набережной затаились в ожидании арестантов суда “Русь” и “Кормилец”. Началась перегрузка вещей и людей на оба судна. По команде комиссаров Романовы по сходням поднялись на “Русь”, свита с прислугой прошли на “Кормилец”. Конвой расположился на обоих суднах. Матвей Васильев никем не замеченный занял место на пароходе “Русь” в пустой штурманской рубке.

Неприглядным утром, когда солнце еще не пробило утренний туман, поднявшийся над всей поверхностью реки, пароходы подали сиплые гудки, и натужно работая моторами, отвалили от пристани. Судна, сотрясаясь мелкой дрожью, лениво заворочали плицами темную воду и, зарываясь носом в гребни волн, поплескались в Тобольск, находящийся в трехстах верстах от Тюмени.

Дымные облака из труб разостлались по всей реке. Вода чуть слышно и равнодушно билась о борта. С реки то и дело доносились басовитые крики пароходов. Над поверхностью реки лениво летали вспугнутые чайки. Неожиданно одна из них опустилась на борт судна с мелкой рыбешкой в клюве.

– Смотрите, смотрите, чайка села на борт – вскрикнула Анастасия.

Великие княжны прильнули к иллюминатору. Но чайка недолго побыв, улетела. Перед царскими глазами снова потянулись пустынные берега и безмолвные села. Иногда слева или справа во всю ширь открывались лес и пашни. В середине дня показалось знаменитое село Покровское. Возле церкви среди обычных изб, амбаров, конюшен и погребов затаился двухэтажный белокаменный дом известного старца Распутина. Серые дома то жались друг к дружке, то разбегались в разные стороны. Между ними раскинулись широкие пустыри и огороды. За покосившейся изгородью стоял домашний скот. На пустырях паслись куры и гуси. Во дворах, бренча железными цепями, лаяли собаки. На самом краю села примостилось кладбище.

Ники, предаваясь горьким мыслям, раздумчиво закурил.

– Знаешь, кто здесь жил? – спросила Аликс.

– Григорий Распутин?

Ники затянулся ароматным дымком.

– Да. На этой реке он ловил рыбу и не один раз присылал нам в Царское Село. Ты знаешь, что Анна Вырубова побывала здесь по моей просьбе?

Романов не выразил ни удивления, ни восторга.

– Разве? Ты об этом мне ничего не говорила.

– Григорий предсказывал, что мы тоже побываем на его родине, – тихим голосом сказала Аликс.

– Вот-и побывали.

Ники выбросил за борт папиросу. Во рту стало горько от крепкого табака. Романов чуть-чуть шевельнулся.

– Григорий помогал переносить боль нашему сыночку. А кто теперь поможет Алексею, если даже весь медицинский свет бессилен? – сказала Аликс, бессильно уронив руки. – Нам остается уповать только на Бога.

С тех пор как мать узнала о смертельной болезни своего сына, ее всегда преследовало чувство страха. Ее крепко держал в своих руках застарелый больной страх. Он всегда присутствовал в ней и разлагал ее изнутри. Больно и страшно было матери знать, что с ее сыном в любое время может приключиться несчастье.

– У него еще есть ты и я, – растроганно обмолвился Ники.

– Как могли наши родственники участвовать в убийстве Григория?

– Моя душа тоже отказывается воспринимать этот факт.

Призрачное село старца исчезло. На берегу чуть неслышно зашептались деревья. Пароходы еще торопливей заработали плицами. Волны с шумом хлестались о судна. Берега Тобола все время менялись. Перед глазами узников тянулись то пустынные безликие просторы, то пашни, то нетронутые леса. Из-за облаков постоянно поддразнивало древнее солнце. Оно то показывалось, то снова скрывалось. Его солнечные лучи периодически отражались в воде. Вечером ветер угнал облака, и багровый цвет захлестнул весь край горизонта. На воду упали смутные тени, в лесу закричали ночные птахи.

Но вот подступила глухая ночь, и река скрылась в мягкой ночной темноте. Во всем пространстве установилась глухая тишина. На фоне звездного неба отчетливо завиднелись верхушки деревьев. С каждым часом окружающий мир стал звучать все тише и тише. Не всплеснет рыба, не набежит волна. Однако вокруг изредка все же случались разные шумы.

Задолго до рассвета звезды одна за другой погасли, и над таежной рекой встало новое свежее утро. В ранний час по всей реке густой пеленой растекся туман и на обоих берегах нечетко вырисовался хвойный лес. В это время пароходы незаметно прошли мимо притаившейся на берегу деревни.

После полудня девятнадцатого августа оба судна пришли в богатый купеческий Тобольск, раскинувшийся между реками Тобол и Иртыш. Пароходы выпустили кудрявый пар и, хрипло кликнув, пристали к небольшой пристани. О борта пароходов мерно заплескалась холодная темная вода. Звякнули якорные цепи.

Узнав о прибытии в город царской семьи, на берег вывалил почти весь город. Разноголосый говор людей не умолкал ни на минуту. На корме обоих суден скучились хмурые солдаты. Зазвонили малиновым звоном колокола. В Тобольске праздновали Преображение Господне. Узники размашисто перекрестились.

– А ведь, ты Ники, как-то побывал в Тобольске?

– Я был в этом городе, когда возвращался домой из кругосветного путешествия через Сибирь. Так что мне губернаторский дом, в котором нам придется жить уже знаком.

Комиссары, прихватив с собой солдат, ушли знакомиться с новым местом службы, а также посмотреть новое место жительства для узников. Вместе с ними отправился князь Долгоруков. На пристани исчезли обычная суета, крики и гомон людей.

Но оказалось, что бывшая резиденция губернатора оказалась не готовой к приезду узников, поэтому царская семья осталась жить на судне. В это время придворные и прислуга под руководством комиссара Макарова стали приводить губернаторский дом в порядок. Вскоре Романовым наскучило прозябать в тесных каютах, и они обратились к комиссару Макарову с просьбой, чтобы он организовал им прогулку по таежной реке. Комиссар дал распоряжение своему помощнику, и застоявшийся без дела пароход подняв черные клубы дыма, отстал от пристани. Отплескав по реке десять километров, судно пристало к пустынному берегу. Деревья и кусты на берегу стояли не шелохнувшись. На притихшей реке было светло и тихо. Дальний лес окутался серой дымкой. По всей поверхности воды заплясали солнечные зайчики. В небесах стремительно носились ласточки. Они то резко взмывали вверх, то камнем падали вниз, то носились из стороны в сторону. Где-то в камышах слышался страстный шепот диких уток.

Царская семья сошла на берег и под конвоем солдат двинулась по залитому солнцем речному лугу. Под ногами мягко зашуршала трава. Таежная река с едва уловимым шелестом катила свои воды. На реке отчетливо слышался всплеск крупных рыб. Шумно текли прозрачные и звонкие ручейки. По берегам монотонно и тоскливо шумел лес. Проснувшийся прохладный ветерок озорно пробежал по верхушкам деревьев и где-то загадочно стих. Воздух наполнился сильным запахом сибирских трав. Солнце отразилось в капельках росы изумительными бриллиантами. Все пространство вокруг дышало покоем и умиротворением. Загадочная прозрачная тишина наполнила окружающий мир.

Романовы с наслаждением вдыхали ароматы дикой природы. Но вдруг великие княжны услышали вначале один слабый звук, затем другой, а потом в сознание полилась легкая музыка сибирской природы. Ее звучание заставило сильнее биться в груди сердцам. А перед глазами вспыхнула необычно яркая искристая радуга. Это сильнее всего напомнило царским детям об отгоревшем детстве. Девушки едва не утонули в хаосе переполнявших их чувств. Они даже затаили свое дыхание. Надышавшись волей и духмяным воздухом, царская семья двинулась по луговой тропинке вдоль берега, с наслаждением ступая по мягкой шелковистой траве и, стараясь не задевать цветов. Великим княжнам хотелось раздеться, кинуться в прохладную воду, искупаться, а потом поваляться в росной траве или зарыться лицом в полевые цветы. Девушки все же не смогли удержаться от единственного соблазна. Низко согнулись в поясе, они набрали целую охапку поздних цветов. В этот миг из-под низко нагнувшейся к воде ивы вдруг вспорхнули две утки и, стелясь над водой, исчезли за поворотом. Опьяненная свободой царская семья присела отдохнуть на поваленное грозой дерево. Романовых тут же атаковали тучи комаров. Они нарвали черемуховых веток, чтобы отбиться от назойливых насекомых. Николай Александрович, стараясь хоть как-нибудь спастись от надоедливых комаров, то и дело впивающихся в самые чувствительные места, закурил папиросу. Великие княжны весело заговорили. Над речной луговиной разнеслись негромкие голоса и звонкий смех.

– Хорошо-то как! Даже купаться захотелось.

– Нельзя купаться, Ильин день уже прошел.

– Быстрей бы лето наступило.

– Так ведь еще это не закончилось. Соскучилась что ли?

– Летом хорошо, привольно.

– В это время года солнышко тепло светит, птицы весело поют и цветы красиво цветут.

– Не подходите близко к воде. Там сыро и грязно.

– Хорошо папа!

– Давайте споем какую-нибудь песню? – предложила Анастасия.

– Какую?

– Про беднягу в больнице военной Константина Романова!

– Она слишком печальная, а радостную песню петь как-то не к месту.

– Я все же спою немного, – сказала Мария и печальным голосом затянула песню.

Умер бедняга в больнице военной,

Долго родимый лежал.

Это солдатскую жизнь постепенно

Тяжкий недуг доконал

Сестры одновременно подхватили протяжную хоровую песню. Чистые и прозрачные голоса великих княжон как родниковые ручейки слились с речной музыкой. Свободная и светлая девичья тоска растаяла в широких просторах неба и земли. Песня внесла в душу Романовых новое неизвестное им ранее настроение. Великие княжны даже чуть-чуть расплакались.

– Мы хотим умыться тобольской водой папа.

– Будьте осторожны!

– Постараемся.

Течение здесь было тихое. Река серебрилась и поблескивала. Девушки одна за другой склонились над водой, чтобы посмотреть на себя. Ровная гладь воды отразила их заплаканные лица как зеркало. Великие княжны поправили волосы и смыли прохладной водой успевшие высохнуть слезы.

– Теперь никто не узнает о нашем горьком и безутешном отчаянии.

Аликс низко склонилась к Ники:

– Необыкновенные сердца у наших дочерей Ники!

– Я такого же мнения, Аликс.

– Смотрите медведь! – неожиданно вскрикнула Анастасия.

– Где?

– На другом берегу слева!

Взоры великих княжон скользнули по реке, по кустам и остановились на лесе, но медведь, услышав крики людей, уже успел скрыться в кустах.

После встречи с лесным животным узники, жадно вдыхая ядреный воздух, стали ловить каждый мимолетный звук, каждый шорох и никак не могли надышаться чистым речным воздухом. Арестанты на короткое время даже ощутили себя вольными. Такое чувство может возникнуть только у вольных птиц, которых долгое время держали в неволе, а потом вдруг внезапно выпустили на волю из надежно закрытой клетки.

Романовы грустно, с тоской глядели на сверкающую воду, на чистое синее небо и старательно старались не обращать на солдат никакого внимания. Уж очень хотелось им продлить сладостное ощущение свободы. В этот момент для них все перестало существовать. Были только они, воля и природа.

Мирно и благостно им сиделось на берегу. В тот час они испытали незабываемую радость от соприкосновения с природой. Она породила у них новые чувства. Как ни горька была у Романовых жизнь, но все же изредка в ней выпадали недолгие радости и мимолетное счастье.

Неожиданно в зарослях черемухи звонкими песнями залились жаворонки. Романовы невольно заслушались и залюбовались музыкальными звуками. Птицы в те минуты пели необыкновенно. Но тут внезапно подул сильный ветер и темный лес зашумел. О берег сердито захлестались волны. Одинокие чайки с печальным криком заносились над водой.

– Пора на судно – вдруг крикнул помощник комиссара.

Царская семья любила проводить время на природе, поэтому мысль, что они находятся под арестом, немного все затмевала. Но все же прогулка по речной луговине оставила у них неизгладимые впечатления. После массы удовольствий уходить с дикого берега не хотелось, однако ничего другого как покинуть гостеприимный берег им не оставалось. Поднявшись, великие княжны тоскливо помахали рукой птицам.

– Мы уходим жаворонки, прощайте!

Романовы поднялись на пароход, и он, отвалив от берега, вернулся к пристани.

Двадцать шестого августа, проживание царской семьи на пароходе закончилось, началась разгрузка судна. Маленькая пристань туго набилась солдатами. На виду у многочисленной толпы Романовы сошли на берег. По обеим сторонам дороги как на ярмарке столпился изумленный народ. Воздух наполнился глухим говором. Люди с пасмурными и озабоченными лицами во все глаза, разглядывали узников. Мужики чесали бороды, бабы дергали платки. Они, горящими глазами ловили каждое движение царской семьи.

Неожиданно залитый солнечным светом Тобольск, вдруг накрыло редкими кучевыми облаками. Матвею Васильеву показалось, что отсвечивающие белизной облака как будто о чем-то предостерегали. По притихшему городу разнеслись мелодичные звуки колоколов.

– Идут! Идут! – закричал чей-то женский голос.

Узники под конвоем солдат направились в место нового заточения. Впереди всех шагал в военной форме бывший царь и цесаревич, за ними катил неказистый фаэтон с Аликс и Татьяной. Следом безропотно двигались великие княжны, одетые в одинаковые юбки и свитера. Девушки выглядели как простые провинциальные барышни. И хотя одежда на них была простой, но все же она была непривычной для здешних мест. Замыкали процессию свита и прислуга с легкой поклажей в руках. Древняя река в один миг опустела.

– Сколько народу вышло на нас смотреть, – засмущавшись, тихо проговорила Анастасия.

– Им это интересно. Они же никогда нас не видели, – сказала Ольга.

– Было бы лучше, если бы мы приехали как гости – еще тише произнесла Анастасия.

– Горожанам теперь на весь день впечатлений хватит, – промолвила Мария.

– Да что там день на весь год – не согласилась с младшей сестрой Татьяна.

– Какая странная у нас наступила жизнь, и в какую глушь мы забрались. Нам отсюда никогда не выбраться.

Горожане с оцепенелым любопытством и обмиранием глядело на узников. Николай Александрович перемолвился с ними ласковым взглядом. Великие княжны, приняв степенный вид, отвесили народу малый поклон. Царская семья старалась показать людям сдержанную радость, но это им с трудом удавалось. Неизвестность будущего пуще всего пугала. Да и прошлое все еще не отпускало их от себя. Оно у них, в самом деле, было неповторимо.

– А где сейчас находится тобольский губернатор? – вдруг поинтересовался Ники.

– Сбежал, Ваше величество! – с досадой ответил князь Долгоруков.

– Куда?

– Даже не знаю, что вам сказать.

– Ни слуху, ни духу? Почуял что-то и сбежал? – горько спросил Ники.

– Выходит, что так, Ваше величество.

Впереди завиднелось двухэтажное каменное здание с палисадником, с садом, с небольшим огородом и двором. Все это было обнесено грубым тесовым забором. На углах и на входе громоздились сторожевые будки. Улица, на которой находился губернаторский дом, раньше называлась Дворянской, ныне она стала улицей Свободы.

– Вот-мы и дома, добро пожаловать, – грустно сказала Мария возле парадного крыльца.

– Всю жизнь мечтала побывать в Сибири, – невесело пошутила Ольга.

– А я бы хотела побывать на Дальнем Востоке, – мечтательно промолвила Татьяна.

– Еще побываем – какие наши годы, – тихо уронила Анастасия.

Узники, преодолевая смешанные чувства, вошли в особняк. Они растерянно оглядывают комнаты, обставленные мебелью и с трудом, скрывают свое угнетенное состояние. Их лица в эти минуты выглядели как осенний день. После Александровского дворца губернаторский дом показался царской семье бедной хижиной. Он не имел тех удобств, к которым привыкла царская семья, но жить в нем все же можно было. В особняке имелось восемнадцать комнат, электричество, водопровод, деревянный балкон, кухня и кладовая.