Текст книги "Славное имя"

Автор книги: Юрий Васянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

В этот знаменательный день народу вывалило на улицы уйма. Праздничные кареты с трудом проезжали сквозь огромную толпу. После состоявшегося бракосочетания митрополит Санкт-Петербургский Палладий вместе с членами Святейшего Синода отслужил благодарственный молебен. Свадьба прошла скромно, без излишних торжеств и свадебного путешествия. После состоявшегося обручения молодожены несколько дней прожили в Александровском дворце.

Любовь Ники и Аликс была глубокой и бескорыстной, что в то время было большой редкостью для императорских семей. Они стали едва ли не единственными, кто женился по любви. Все знали, что Ники и Аликс всегда чувствовали себя счастливыми людьми. Даже время не смогло повлиять на их чувства.

Между тем синие императорские поезда, загрузившись углем и водой, без оповещения своего местонахождения двинулись в сторону Бологого. Первого марта царские поезда с золотыми орлами, тревожно стуча колесами на стыках рельс, прибыли на станцию Дно, где накануне проследовал воинский эшелон генерала Иванова. Перед тем как покинуть эту станцию старый генерал арестовал революционных солдат, прибывших из Петрограда, изъяв у них оружие и личные вещи офицеров. При аресте Иванов густо бранился, угрожающе тряс широкой бородой, а затем, поставив солдат на колени, потребовал, чтобы они просили у него прощения. Получив извинения, генерал загрузил солдат в свой поезд и отправился дальше.

На этой же станции Романову вручили телеграмму Родзянко с просьбой об аудиенции. Государь дал на это свое принципиальное согласие, но Родзянко, оставшись без поезда по вине Исполкома рабочих и солдатских депутатов, не смог прибыть к императору. Его уведомили – государь будет его ждать в Пскове.

Вслед за этой вестью Ники получил известие, что ночью Царскосельский гарнизон перешел на сторону восставших.

– Только бы моя семья не пострадала, – отчаянно прошептал Ники, печально склонив голову.

При мысли о жене, о детях у императора опять заныло сердце. Его как будто чем-то прищемило. В груди не утихая, все время стояла тугая боль. Мысли в голове Ники непрестанно путались. Поняв, что ему теперь долго не уснуть Ники поднялся, надел шинель, и вышел покурить в тамбур. Потом он вернулся в вагон, лег, но заснуть так и не смог. Ники, напрасно проворочавшись на диване около часу, встал и, подойдя к окну, долго глядел на мелькавшие за окном поля и леса.

– Хватит! Благодари судьбу за то, что она дала тебе жену и детей. Что еще тебе нужно?

Матвей Васильев, оставив императора в одиночестве, мысленно ринулся в Царское Село. В этот поздний вечер генерал-адъютант Иванов прибыл в Царское село, там он встретился с местным командованием гарнизона и сразу же понял, что создать сводный отряд, чтобы утихомирить восставшую столицу не удалось. Выделенные императором воинские части то ли из-за предательства генералов, то ли по вине Министерства путей сообщения, то ли из-за воздействия революционеров на солдат, то ли еще из-за чего застряли в пути и не смогли вовремя прибыть в Царское Село. В этих условиях немногочисленный отряд Иванова уже не имел никакого значения. Когда Иванов осознал это, над Александровским садом уже в беспорядке загорелись звезды. Они торопливо подмигивали ему и беззвучно гасли при свете фонарей.

Аликс узнав глухой ночью, что Иванов прибыл в Царское Село, вызвала его к себе.

– Генерал, Ее величество, ждет вас! – передал приглашение государыни придворный.

Явившись к величавой государыне, генерал-адъютант встал навытяжку каблук к каблуку. Романова встретила крестника цесаревича Алексея совершенно расстроенной. Аликс не давали покоя последние дни. Чувствуя в душе разлад, она выглядела не выспавшейся. В эту ночь было особенно заметно, что в ее душе от одолевавших черных мыслей творилось полное опустошение. Аликс сильно терзалась, переживая за своего мужа.

После взаимных приветствий первой на правах хозяйки заговорила императрица.

– Давно не виделись, Николай Иудович, присаживайтесь.

Генерал-адъютант тяжело опустился в удобное кресло.

– Вы, наверное, проголодались, Николай Иудович?

– Не беспокойтесь, ваше величество, я уже трапезничал!

– Но от чашки кофе я думаю, вы все же не откажетесь.

По знаку Александры Федоровны дежурная фрейлина принесла ром, кофейный прибор на двоих и вкусное печенье. Фрейлина красиво расставила на столе чашки, вазы, разлила кофе по чашкам и незаметно удалилась.

– Вам с ромом, Николай Иудович?

– Если можно, то немножко, – позволил себе сказать генерал-адъютант.

Государыня долила в чашку ром. Генерал-адъютант присел к низкому столику, взял в руки чашку и, не скрывая наслаждения, сделал несколько небольших глотков.

– Приношу тысячу извинений, ваше величество, если б не срочное дело, никогда бы не осмелился потревожить вас в столь трудный час.

– Охотно вас прощаю, Николай Иудович, – сказала Аликс и намеренно увела разговор в совершенно другое русло. – Скажите, вы знаете, где сейчас находится мой муж? – сильно волнуясь, спросила Романова, и ее сердце замерло.

Генерал, устроившись удобнее в кресле, отхлебнул маленький глоточек кофе.

– Я думаю, что в это время его величество движется в Царское Село, – успокоил генерал и, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к губам.

После этих слов они ненадолго замолчали. Романова облегченно вздохнула. С ее сердца как будто камень слетел. Только это она и хотела услышать. Но вспыхнувшая было радость в глазах императрицы, тут же померкла.

“Рано еще радоваться. Пока муж не прибудет в Царское Село – я не успокоюсь”, – сказала себе Аликс.

За чашкой ароматного напитка императрица рассказала генералу о беспорядках в столице. Аликс не останавливаясь, высказала все, что наболело на душе. Иванов в ответ поведал государыне, что создать сводный отряд не удалось по причине того, что восставшие рабочие разобрали железнодорожные пути перед его эшелоном и распропагандировали его солдат, после чего они стали неохотно исполнять приказания своих командиров. Выслушав генерал-адъютанта, Романова улыбнулась вымученной улыбкой и передала Иванову телеграмму Алексеева, в которой тот предлагал генералу изменить тактику в отношении восставшего Петрограда.

Ознакомившись с телеграммой, генерал сердито задвигал лохматыми бровями.

– Восстановите ради Бога спокойствие в столице, – Романова возвела на Иванова измученные глаза. – Иначе там опять прольется кровь, и снова все свалят на Романовых.

– Ваше величество, с этим уже ничего не поделаешь! – генерал широко развел руки в стороны как будто оправдываясь. – Обстановка в столице сложилась очень серьезная.

По бледному лицу государыни пробежала мелкая дрожь. Она остро глянула в лицо Иванова, чтобы убедиться, что он внимательно слушает ее и понимает суть дела. Но она не смогла уловить, что генерал-адъютанта в это время мучили совсем другие чувства и мысли.

– У меня была большая надежда на вас генерал.

– Ваше величество, я приму все меры, чтобы изменить ситуацию в столице к лучшему. Можете в этом не сомневаться, ведь вы хорошо знаете, что я за вас в огонь и воду пойду, – ответил Иванов, придав своему лицу выражение глубокой преданности.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, Николай Иудович!

Генерал всплеснул руками, в эти минуты он был недоволен собой, он чувствовал в отношении себя какую-то гадливость. Ему очень хотелось что-нибудь сделать для этой семьи.

– К большому сожалению это зависит не только от меня одного, – сожалея, сказал Иванов.

Ближайшие события покажут, что генерал-адъютант окажется прав в оценке назревающих событий. Разбушевавшееся народное море уже никому не удастся упокоить. Оно еще долго будет грозно шуметь и волноваться.

Однако Матвей Васильев засомневался в чувстве преданности генерала Иванова. Может командованию гарнизона, было уже известно о позиции генералов или оно к тому времени уже склонилось на сторону восставших, о чем они сочли своим долгом сообщить генералу?

Генерал-адъютант несколько секунд сидел, оцепенело, ничего не слыша и ничего не видя перед собой. Наконец Иванов поднялся, показывая, что больше не может злоупотреблять драгоценным временем императрицы. Одновременно с ним встала Романова, демонстрируя всем своим видом дань глубокого уважения к Иванову.

Генерал, почтительно поклонившись, приложил уста к дрожащей руке государыни.

– Я был рад Вас видеть, ваше величество, – подчеркнуто вежливо промолвил генерал – Будьте спокойны, все уладится, как нельзя лучше.

– Двери нашего дворца всегда открыты для вас, Николай Иудович, – попрощалась полная отчаяния императрица и, едва сдерживая слезы, одарила генерал-адъютанта Иванова легкой, благосклонной улыбкой. – Попытайтесь сделать хоть что-нибудь или грянет большая беда. У русских есть хорошая пословица: не будите лихо пока тихо.

Иванов, потупив глаза, переступил с ноги на ногу. Он решительно не знал, что ему делать. Когда лакеи подали ему одежду, генерал бесшумно удалился. Иванов, не исполнив своего обещания, отправился в Ставку Верховного Главнокомандующего.

Погруженная в горькие раздумья государыня была ошеломлена. Ее очень взволновал разговор с Ивановым. Она села в угол дивана, сдавила виски руками и не в силах больше сдержаться, безмолвно разрыдалась. Причиной страшного никогда ранее не испытанного смятения стала полная неизвестность будущего. Напряженные нервы Аликс не выдержали. Государыню утомили многодневные тревоги. Вспыхнувшие от сильного волнения щеки Аликс стали мокрыми от слез. Из-за них она перестала что-либо видеть перед собой.

В ту ночь строгое лицо женщины осунулось, вокруг глаз появились темные бессонные тени. Ей уже давным-давно не спалось – муж с ума не сходил. Аликс охватило ощущение неотвратимого горя. Наревевшись вволю, государыня легла спать, но сон никак не приходил. Слезы немного очистили ее душу, омраченную острым чувством тоски и растерянности. Она немка по национальности никак не могла понять: почему в русской армии не нашлось ни одного полка, кто бы мог выступить против крушения великой империи и отстоять честь своего императора. Последнее время ее одолевали непривычные мысли, одолеть их с ходу Аликс было очень сложно. Лишь на рассвете императрица смогла кое-как успокоиться и заснуть.

Утром первого марта к зданию Государственной Думы с красными знаменами и стягами пришли воинские части, чтобы присягнуть на верность новой власти. Члены Временного Комитета восторженно поблагодарили русских солдат и офицеров за измену своему Верховному Главнокомандующему.

Матвей из Царского Села снова поспешил возвратиться к Ники. Он снова перенесся в императорский поезд и удобно разместился в вагоне, но так чтобы не причинить никаких неудобств его главным пассажирам.

***

Хотя весна уже наступила, но в природе пока не ощущалось никаких изменений. Разве что чуть теплее стало. Вечером первого марта императорский поезд с царскими орлами прибыл в Псков. На перроне Романова встречали губернатор, чиновники и свита с императорского поезда. Генерал-адъютант Рузский позволил себе прибыть к поезду с опозданием и без почетного караула. Свита, не увидев пышной встречи и заметив дерзкую выходку генерала, стала возмущенно перешептываться и недоуменно пожимать плечами. Она посчитала такой прием Его величеству оскорблением.

Невысокий седой генерал, нарочито медленно прошел к поезду и, бросив неприязненный взгляд на царскую свиту, исчез в вагоне императора. Там генерал привычно выпятил грудь и вытянулся, чтобы казаться более воинственным. После обмена приветствиями государь рассказал генералу, о возникших перипетиях в дороге и, пригласив генерал-адъютанта на обед, расстался с ним.

Когда Рузский выскочил из вагона, свита бросилась к нему с расспросами.

– Николай Владимирович, вы выступите против революции?

– У армии сейчас есть дела поважнее, мы всецело заняты войной.

– Господин генерал, вы будете защищать нас от бунтовщиков?

– Для вас будет лучше, если вы сдадитесь на милость победителей.

– Что-о-о? Вы даже честь императора не станете отстаивать?

– Генерал, как вы можете так говорить? Вы не с того голоса начали песню!

Генерал, ничего не ответив, ушел восвояси. Похолодевшая от ужаса свита переглянулась и поняла, что им не стоит питать иллюзий насчет командующего Северным фронтом, потому что никакой поддержки с его стороны не будет. Среди придворных раздались возгласы изумления и тревоги. Их поразило то, что они услышали от Рузского. Следом возникла непонятная тишина.

Царские служащие собирались за стол долго и нудно. На обеде император почти не притронулся к еде. Ему, собственно, было не до этого. И сон, и аппетит у него пропали. Ники несколько раз ловил себя на мысли, что он теряет ощущение реальности от происходящего. Но от чашки чая он все же не отказался. Испив чаю, Романов встал из-за стола, притронулся салфеткой к усам и, обведя тусклым взором лица присутствующих, остановил свой взгляд на Рузском.

– Я буду ждать вас через час, – строгим голосом объявил ему Ники и быстрым шагом покинул вагон-столовую.

Обед в отсутствии императора прошел уныло и скучно. Свита, не испытывающая голода, ела так как будто весь день физически работала на свежем воздухе. Время от времени, вытирая обильный пот, они вполголоса вели непринужденные разговоры о погоде, о скорой весне, старательно избегая упоминаний о революции. Когда все разговоры наскучили, свита, уткнув сосредоточенные глаза в тарелки, умолкла.

После обильной трапезы командующий Северным фронтом явился в зеленый кабинет императора.

– Разрешите войти, ваше величество?

– Входите, Николай Владимирович, – разрешил Ники. – Доложите обстановку в столице и на фронте.

– Ваше величество, сказать, что обстановка в Петрограде осложнилась – это не сказать ничего. Она близка к катастрофе. Сегодня восстание охватило Москву и Кронштадт.

Император покосился в его сторону и неприметно поморщился. Он выслушал доклад командующего хмуро. Во время их встречи адъютант Рузского принес телеграмму из Могилева от генерал-адъютанта Алексеева, в которой просил от императора высочайшего акта, чтобы успокоить ситуацию в стране и назначить ответственное правительство во главе с Родзянко. После прочтения телеграммы император понял, что теперь ему больше не на кого опереться. Без надежной поддержки со стороны ему нелегко будет одолеть заговорщиков. К тому же министр внутренних дел и военный министр не подавали никаких надежд, что смогут справиться с возникшими беспорядками в Петрограде, Москве и Кронштадте.

Начались сложные переговоры по выходу из тяжелой политической ситуации, возникшей после волнений в столице. Рузский с горячностью стал оказывать Романову о необходимости реформ и назначении ответственного перед Государственной Думой правительства. Однако над императором довлели тяжелые раздумья. Ему было нелегко решить с одного маха такой вопрос. Идет большая европейская война – как он может в этих условиях отойти от государственных дел? Это же сродни предательству. Он не мог отойти от горячих дел. В течение нескольких часов Романов раздумывал над острой проблемой.

“Только не отрекайся, Ники! – горячо прошептал про себя Матвей. – Отречение погубит тебя, твою семью, а империи принесет неисчислимые страдания. В стране возникнет хаос, погибнет огромное количество людей”.

Но император уже все давно решил для себя.

Переговоры оказались настолько трудными, что они несколько раз прерывались и закончились только поздней ночью. Романов решил, что в условиях, когда кругом измена, трусость и обман и когда никто из членов Дома Романовых не поддержал его, он должен уступить заговорщикам. В конце концов, Ники, сильно волнуясь, объявил, что если от него требуется пойти на уступки, то он готов это сделать. Но он, перед тем как взойти на престол давал клятву Богу, поэтому только перед ним он может нести ответственность за состояние дел в России. Но, император никак не может понять, как он может быть ответственным за дела в стране, если передаст власть правительству? Тем более тем людям, чьи способности ему хорошо известны. Романов может пойти только на то, чтобы назначить Родзянко премьер-министром с правом выбора в свой кабинет нескольких министров. После того как генерал-адъютант Рузский поддержал его решение, император поручил отпечатать в канцелярии на телеграфном бланке Манифест. Когда готовую бумагу принесли, Ники подписал ее и подал прочесть Рузскому. Генерал-адъютант цепко ухватился за бумагу обеими руками и, его лицо, изображая лихорадочную работу мысли, раскраснелось.

Посчитав, что все вопросы решены, император вызвал к себе Воейкова.

– Владимир Николаевич, срочно отправьте телеграмму по телеграфу Юза Родзянко и постарайтесь как можно быстрее получить от него согласие возглавить правительство.

– Я выполню ваше поручение, ваше величество!

Воейков кинулся исполнять указание Романова.

– Задержитесь на одну минуту! Запросите от Родзянко последние сведения об обстановке в столице.

– Ваше величество, я прошу отдать телеграмму мне, – вдруг невежливо встрял Рузский.

Император возвел на него удивительно синие глаза и тоном, исключающим возражения, приказал Воейкову:

– Владимир Николаевич, передайте телеграмму генерал-адъютанту.

Рузский, заполучив в свои руки бумагу, вопросительно посмотрел на Романова.

– Что-то еще, Николай Владимирович? – спросил Ники.

– Ваше величество, прикажите Иванову, чтобы он остановил все действия против Петрограда.

– Я согласен, в самое ближайшее время-это будет сделано.

Романов всеми силами старался удержать на лице бодрое выражение, хотя на сердце у него скопилась тягучая тоска. Генерал же опустил глаза вниз, чтобы скрыть от государя необыкновенную радость.

– Да поможет нам Бог! Жду вас утром, Николай Владимирович, – строго сказал Ники и, пристально поглядев в глаза Рузского, тихо добавил. – Но в то же время я хотел бы, чтобы вы опубликовали Манифест в печати.

– Ваше величество, я непременно выполню вашу просьбу, – ответил с подозрительной осторожностью генерал и, поджав губы умолк.

На этом переговоры закончились. Оставшись в одиночестве, Романов быстро набросал текст на телеграфный бланк, и в первом часу ночи в адрес генерал-адъютанта Иванова телеграмма с приказом, чтобы он прекратил действия против восставшей столицы, была отправлена.

После переговоров император долго не мог уснуть. Его голова гудела от навязчивых горячих мыслей и ярких воспоминаний из прошлой жизни. При этом по его бледным щекам, заросшим крепким волосом изредка катились редкие слезы. Из его ума никак не уходили жена и дети. Черные думы вконец обуяли его, а сердце трепыхалось, как голубь в чужих руках. Он долго молился, целовал фотографии жены, детей и заснул только под самое утро, когда на востоке уже появились предвестники скорого рассвета. Он думал, что утром все решится, как нельзя лучше.

После разговора с Романовым, Рузский, связался с Родзянко по прямому проводу и рассказал ему о результатах переговоров с Романовым.

– Манифест слишком запоздал, теперь речь может идти только об отставке Романова – ответил ему Родзянко.

– Мне будет трудно сообщить об этом Николаю Александровичу.

– Что ж делать, Николай Владимирович нам в столице отнюдь не легче.

– Я с трудом убедил его, чтобы он согласился сформировать ответственное правительство.

– Поздно спохватился Романов. Слишком много воды утекло.

– В таком случае кто возглавит Россию?

– Его сын Алексей при регентстве великого князя Михаила Александровича.

– Как бы беды не вышло – война ведь идет.

– Война нами практически выиграна.

– Но она еще не закончена.

– Это-вопрос ближайшего времени.

– Мне думается, что вы играете с огнем.

– Николай Владимирович, на чьей стороне будет армия?

– Армия не будет вмешиваться во внутренние дела государства. Ей сейчас не до этого.

– И все же? С народом или с Романовым?

– Армия во время ведения войны с народом воевать не будет, потому что это не ее дело – резко ответил генерал-адъютант и поспешил попрощаться.

“Никуда вы от нас не денетесь. Вашими руками мы сковырнем Романовых с русского престола,“ – удовлетворенно подумал Михаил Владимирович.

В этот же день Рузский проинформировал Алексеева о разговоре с Родзянко.

– Я вас хорошо понял, – ответил генерал-адъютант. – Будем действовать сообща.

Наступило ликующее весеннее утро. На востоке России взошло негреющее солнце. Поля и перелески под солнечными лучами заблестели свежими красками. Поздним утром второго марта не выспавшийся и злой Рузский явился к бледному императору. Долго поспать государю и на этот раз не удалось.

Генерал-адъютант, щелкнув каблуками, горестно покачал головой:

– Ваше величество, я переговорил с Родзянко, и он мне объявил, что теперь одних уступок будет недостаточно, потому что обстановка в Петрограде резко изменилась. В столице подняли династический вопрос.

Романов взволновано заходил взад-вперед. Его фигура явственно выразила горестное недоумение. Генерал отлично понял, что могло стать причиной волнения государя. Всегда сдержанный император не находил себе места. Несколько мгновений стояла тишина. Ники что-то обдумывая, молчал. На измученные от бессонницы глаза легли темные тени.

Генерал-адъютант подал Ники бумажные ленты переговоров с Родзянко и Алексеевым с аппарата Юза.

– Присаживайтесь, Николай Владимирович, в ногах правды нет, – сухо обронил Романов, и, бегло просмотрев узкие полоски, брезгливо отодвинул их от себя.

– А что вы думаете по этому вопросу господин генерал?

– Ваше величество, нельзя допустить, чтобы армия развалилась, и чтобы страну охватила революция, – угрюмо проговорил генерал и, поправив дрожащей рукой пенсне, добавил, – Во имя спасения России вы должны пожертвовать всем и даже собой – ответил генерал и, отвернув глаза в сторону, недоуменно замолчал.

Слова Рузского поразили Романова. Государь нахмурил брови. Разговор принял совсем другое направление.

– Отречься от престола? – удивленно приподнял брови Ники. – Вы так считаете господин генерал?

Рузский промолчал. В душе государя поднялась досада, ему стало не по себе.

– Ну, так что же говорите! – воскликнул Романов побледнев, и по его лицу разлилась тревога.

– Я считаю, что надо спасать Россию, иначе она погибнет, – генерал усиленно проследил за выражением лица императора.

Романов кинул на Рузского удивленный обжигающий взгляд и, заложив руки за спину, отошел к окну. Несколько минут он просто стоял в полном молчании. Пауза стала угрожающе длинной. Генерал-адъютант снял пенсне, видимо зная, что это его сильно преображает.

– Смогут ли казаки изменить ситуацию в лучшую сторону? – наконец спросил Ники.

– Это-ничего не даст, ваше величество. Единственным и правильным решением будет, если вы передадите власть вашему сыну Алексею при регентстве вашего брата великого князя Михаила Александровича, – быстро ответил Рузский и его глаза завиляли как у хитрой лисы.

Романов, поведя в его сторону строгими глазами, вспыхнул. Государь выглядел в эти минуты сильно бледным, обычно добрые глаза Ники искрились синим гневом.

– В таком случае я хочу знать мнение всех командующих фронтами по этому вопросу.

– Ваше императорское величество, я должен вам сообщить, что даже Ваш Личный Конвой присягнул Временному Комитету, – вдруг объявил Рузский.

Государь, никак не проявив своего состояния, остался спокойным. Редкое спокойствие и способность взвешивать свои слова были даны Романову от рождения. Но кто знает, что творилось в это время в его душе. Однако нет никакого сомнения в том, что его потрясло известие об измене Конвоя Его Величества. Как он мог ему изменить? С большим трудом император смог овладеть собой, чтобы не показать генералу своей растерянности. У него довольно быстро образовался прежний порядок мыслей и представлений о происходящем. Он очень не хотел показаться слабым перед заговорщиками.

– Я хочу знать, что думают по этому поводу командующие фронтами. Жду вас с их ответами. Можете идти, Николай Владимирович!

На этом император и генерал, не прощаясь, расстались. Романов после ухода Рузского сидел, понурив голову без движения и без всяких мыслей. Он оцепенел от происшедшего. Его состояние передалось Матвею Васильеву.

“Ники тебе надо было арестовать их”, – с большим сомнением про себя сказал Матвей.

Однако в душе Васильев все же подумал, что у императора никаких других вариантов на тот момент не было. Нам сегодня легко давать советы, когда мы уже знаем, что может случиться. А вы попробуйте встать на место Романова. Что ему нужно было пролить русскую кровь? Или сменить командующих фронтами и начальника Генерального штаба? В то время, когда по всей линии фронта ситуация стабилизировалась? А победа над Германией уже была практически выиграна? Матвей был твердо уверен, что Ники этого никогда бы не принял таких решений. Это была драма семьи Романовых, и она стала катастрофически развиваться.

В этот же день Рузский сообщил Алексееву о просьбе Романова и тот без промедления оповестил всех командующих фронтами, чтобы они прислали в Ставку собственные мнения насчет отставки Николая II. Ответили все, кроме командующего Черноморским флотом адмирала А.В. Колчака. Адмирал, извещенный, о проведении плебисцита своего ответа не прислал, высказав своим поступком полное пренебрежение к императору. В своих ответах командующие фронтами за исключением командующего гвардейской кавалерией хана Нахичеванского высказались за отречение царя от престола. Русские генералы, нисколько не задумываясь, решили судьбу императора и его семьи, поставив своим решением народы России на край пропасти. Но будущее покажет, что это решение решит и судьбу многих из них. Позже они пожалеют о том, что сотворили собственными руками, но будет уже поздно, к этому времени слишком много воды утечет.

Между двумя и тремя часами пополудни генерал Рузский в сопровождении генералов Данилова и Савичева снова явился к Романову, и вывалил перед ним на стол целую кучу телеграмм. Ники, сильно волнуясь и меняясь в лице, стал поочередно брать в руки клочки бумаг, и беззвучно шевеля губами, начал мучительно читать их. Император не верил своим глазам тому, что было написано в телеграммах. Можно было подумать, что он заучивал их. Его ошеломили ответы командующих фронтами. Понимая, что произошло Ники, словно окаменел. Романова опалило чем-то горячим, у него закружилась голова, в глазах появились темные пятна. Вся жизнь замелькала бесформенными клочьями. Ники никак не ожидал, что прочтет в телеграммах страшные слова. Как его генералы могли так поступить? Как они могли изменить присяге? Как они могли предать его? Ведь он верил им как самому себе. Как можно поступать так во время ведения войны? У него это в голове не укладывалось. Особенно государя потрясла телеграмма вице-адмирала Непенина, которого он очень уважал и ценил как выдающегося морского начальника. Впервые Романов не смог скрыть своего сильного душевного потрясения. Его лицо покраснело как кумач, а глаза загорелись лихорадочным блеском. В его голове было много непривычных и горьких мыслей. Внутренним чутьем император понял, что ему не удалось избежать великих потрясений. Паразитическое окружение, в конце концов, подточило и разложило его самого. Что теперь будет с Россией?

Наступило непродолжительное молчание. Ники охватило негодование. Наконец Романов вскинул удивительно синие глаза на Рузского и, сохранив величественный и достойный вид, сказал, что он пойдет, на все что угодно ради спасения России, и что он готов отдать власть, чтобы избежать большой крови, но от этого сдерживает то, что его решения могут не понять армия и казаки.

Ники опустил вниз, его глаза загорелись синим гневом. Лицо государя выражало то сосредоточение, какое бывает у человека, поглощенного одной мыслью.

– Мне хотелось бы знать, хочет ли русский народ моего отречения?

В ответ Рузский предложил императору выслушать мнение сопровождавших его генералов и те дружно высказались, что Романов должен уйти в отставку. И хотя офицеры хмурились, но в душе они были бы рады слышать слова императора об отставке. Рузский, посчитав, что разговор принял нужное направление, сохранил молчание. Стало необыкновенно тихо, но тишина продолжалась недолго. Через минуту Романов в тяжелом раздумье замедленно встал с кресла, вскинул вверх подернутую легкой сединой голову, выпрямился во весь рост и, точно решившись на что-то ответственное громко и явственно волнуясь, признался:

– Я еще вчера принял решение отказаться от престола.

Император обронил это таким тоном, будто он перешагнул через какой-то барьер, и словно на него неудержимо надвигалась пропасть. Его почти сковало цепенящее чувство стремительного, бесконечного падения. Ему не было безразлично, что будет через минуту, через час, через день. После этих слов император и генералы торжественно перекрестились.

– Благодарю вас за доблестную и верную службу, – с явной иронией сказал Романов.

После объявления о своем отречении Ники вышел из вагона и скоро вернувшись, подал Рузскому две телеграммы, а потом спокойным голосом попросил отправить их Алексееву и Родзянко.

Вскоре из Петрограда командующему Северным фронтом Рузскому пришло сообщение, что для переговоров с Романовым в Псков направились член Временного Комитета Александр Иванович Гучков и бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин.

Рузский немедленно доложил Романову о предстоящем приезде делегатов.

– Когда они приедут, сразу же ведите их ко мне, – голос Романова звучал твердо и повелительно. – Я не уеду в Могилев, не переговорив с ними.

– Слушаюсь, ваше императорское величество, – ответил Рузский и отправился в специально выделенный для него вагон в царском поезде, по пути предупредив скороходов, чтобы неожиданных гостей привели вначале к нему.

Узнав, что император принял решение отречься от престола, свита полная смутных предположений и страха кинулась отговаривать Ники от поспешного шага. Она буквально умоляла Романова изменить свое решение и убедительно просила, чтобы он остановил отправку телеграмм. Кому-то даже стало плохо. Однако Романов был неумолим.

Отбившись от свиты, Романов, прежде чем окончательно решиться отречься от престола, вызвал к себе Сергея Петровича Федорова.

– Скажите мне начистоту, сколько сможет прожить мой сын? – тихо спросил государь.

– Не больше шестнадцати лет, ваше величество, – уверенно ответил профессор медицины.

У Ники на лбу сбежались страдальческие морщины.

– У Алексея есть хоть какие-то шансы прожить долго?

Сергей Петрович сокрушенно развел руками:

– Ваше величество чудес не бывает. В мире не было зафиксировано еще ни одного случая.