Текст книги "Чтобы всегда по справедливости"

Автор книги: Юрий Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Юрий Васильевич Сальников
Чтобы всегда по справедливости

Называться человеком легко, быть человеком трудно.

Народная пословица

Девочку обидел на улице мальчишка. Она заплакала и побежала домой.

– Мама! Хочу скорее быть взрослой.

– Почему, Мариночка?

– Чтобы меня никто не обижал.

– А сама обижать никого не будешь?

– Нет, нет, что ты! Хочу, чтобы всегда по-справедливому.

– Как же это, Мариночка?

– Ну, как-как? Очень просто. Не понимаешь?

Ничего не ответила ей на это мама, но подумала: «А так ли уж это просто?»

… И я тоже хочу спросить у вас, ребята: «Так ли это просто: чтобы всегда по справедливости?»

А давайте – поговорим.

И, может быть, даже поспорим?…

Мишина обида

Мишин дядя – моряк дальнего плавания. Письма от него приходили из многих портов мира. На конвертах разные марки: индийские, африканские, даже австралийские «кенгуру».

Можете себе представить, с каким нетерпением Миша ждал дядю Борю.

Он явился неожиданно под вечер – высокий, плечистый, в нарядной морской форме. Остановился перед калиткой, поставил у ног чемодан и на всю улицу громыхнул басом:

– Где тут живет великий путешественник Михаил Громов?

Миша мгновенно вылетел из дома и очутился в сильных дядиных руках. Колючая щека, смеющиеся серые глаза – такие же, как у мамы. Выбежала и мама, за ней папа. Посыпались радостные восклицания. Взрослые оттеснили Мишу, стали обниматься.

Едва переступив порог, дядя раскрыл чемодан и вытащил подарки: маме какую-то особенную кофточку (она даже ахнула от радости), папе трубку с собачьей головой, а Мише диковинную раковину, зуб крокодила и головной убор индейского вождя из разноцветных перьев. Но Миша отложил в сторону и зуб крокодила, и раковину с волнистыми краями, и это индейское украшение – что он, маленький, что ли, нацеплять его на себя! – и заканючил:

– Рассказывай!

Мама тоже сказала дяде:

– Не томи его, столько ждал твоих заморских новостей.

– Что же тебя интересует?

– Все! – И Миша вмиг выпалил, видел ли дядя обезьян прямо в джунглях на берегу Африки? Сидел ли на рифах их корабль? Попадали ли они в тайфун? Гналась ли за ними когда-нибудь в море акула? Ел ли он хоть раз сердце кита?

Дядя засмеялся: «Программка у тебя!» Но пока мама накрывала на стол, ответил на все вопросы да впридачу еще на многие другие.

Наконец мама сказала:

– Хватит на сегодня.

– Дай теперь нам поговорить, – добавил папа.

Они начали разговаривать о неинтересном. А Миша сидел за столом и ждал, когда сможет задать новые вопросы. Да не дождался. Мама сказала: «Пора спать».

– Да ну, – воспротивился Миша. Но папа строго повел бровью: «Иди!»

– Завтра поговорим, – пообещал дядя. Конечно, чуть свет Миша был около дяди.

– А в открытом море с чужими кораблями вы встречались? – задал он первый из приготовленных вопросов.

– Как же! – ответил дядя, фыркая под краном. – Был такой случай… – И, уже вытираясь, он рассказал, как однажды ночью они увидели в море горящий английский корабль. Советские моряки подплыли к нему и спасли всех английских моряков.

– И ты спасал?

Дядя не успел ответить – пришли его бывшие школьные друзья. Они явились шумной гурьбой, крича с улицы: «Да здравствует моряк Борька Завьялов!»

– А вы-то сами хоть раз «SOS» кричали? – попытался Миша еще обратить на себя дядино внимание.

Но дядя отмахнулся, идя навстречу гостям: «Потом, потом».

– Оставь дядю в покое, – сказала мама уже в сердцах. – Так и ходишь по пятам, надоел!

– А что он не рассказывает!

– Да как не рассказывает? Вчера весь вечер, сегодня…

– Где же весь вечер? И что – сегодня? Сегодня-то только началось.

– Хорошо, хорошо, говорю – дядю оставь!

Вот вечно у взрослых так: обидят несправедливо, а попробуй докажи!

Дядя стал куда-то собираться с друзьями.

– И я с ними хочу, – сказал Миша.

– Не придумывай, – оборвала мама. – Нечего тебе делать со взрослыми.

– Потерпи, путешественник, – сказал и дядя. Он вышел из соседней комнаты наутюженный, побритый, наодеколоненный. – У нас с тобой все впереди.

– Впереди, впереди, – передразнил Миша недовольным тоном.

И послышался мамин окрик:

– Как разговариваешь?

Но Миша уже не в силах был остановиться:

– Вот и разговариваю. В письмах-то он что обещал? Рассказывать. А теперь?

– Замолчи, в конце концов! – крикнула мама.

– Ну и ладно, и ладно! И ты тоже… И все вы! – Миша выскочил из дома. Он прошмыгнул мимо изумленного дяди и онемевших его друзей, стоящих во дворе. Юркнув под ветки груши, он пробежал вдоль малинника в дальний конец сада и вскарабкался на сараюшку. Здесь была дырка на сеновал. Миша кинулся в сено.

Сквозь щелястую крышу просачивались тонкие лучи солнца. В их золотистых нитях прыгали пылинки. И сердце у Миши прыгало. И стучало так, что было слышно, наверное, на улице. А перед глазами стояла картина: покачивая сокрушенно головой, мама жалуется дяде на непутевого сына – стал такой грубый, такой невозможный, совсем отбился от рук. Она часто жалуется теперь на Мишу родным, соседям, даже учительнице в школе.

А нет, чтоб рассудить по справедливости. Ведь как он ждал дядю с его рассказами! Как ждал! И не разноцветные перья ему нужны. Не зубы крокодиловы. Вот убежит он сам в какой-нибудь морской порт, проберется на корабль и спрячется в трюме. А корабль выйдет в открытое море, и моряки уже не высадят беглеца на берег, когда обнаружат его. И никто там не будет его ругать, а будут только по-флотски похлопывать по плечу да нахваливать: «Молодец, наш товарищ юнга Михаил Громов!»

Можно ли прожить без вранья?

Размечтался Миша, притаившись на сеновале. И вдруг услышал внизу какое-то бормотание.

«Верка!» – подумал он и приник к щели.

Так и есть. В соседнем сарае, стоящем вплотную к их сеновалу, на дырявом старом кресле сидела, поджав ноги, конопатая Верка в синем платье. Что-то бормоча, она жестикулировала, будто с кем-то разговаривала. Но, кроме нее, в сарае никого не было.

«Опять беседует», – решил Миша и, отодвинув доску, спрыгнул в Веркин сарай.

Этот лаз они открыли очень давно, еще «с до школы». И Вера нисколько не удивилась, увидев перед собой Мишу. А он, усевшись у двери на чурбаке, спросил вместо приветствия:

– Беседуешь?

Она кивнула.

В темный, пыльный сарай она залезала всегда, когда ей хотелось говорить со своим Советчиком-Беседчиком. Так звали крохотного человечка, которого Вера выдумала. Выдумала очень давно, когда была совсем маленькая. И Миша тогда был тоже маленький и верил, что человечек существует. Забираясь в сарай, он слушал, как Вера разными таинственными заклинаниями вызывает Советчика-Беседчика и беседует с ним.

Потом Миша подрос и понял: Советчик-Беседчик – это просто Верина мечта. Но он не стал смеяться над Веркой, а по-прежнему приходил сюда, слушал ее и удивлялся, как она сообразила придумать такого хорошего всезнающего друга.

У Веры был неродной отец. Миша слышал, что Иван Григорьевич – неплохой человек, да и Вера на него никогда не жаловалась. И все-таки она чувствовала себя в семье неважно. У отчима была своя дочка Нина, она училась в девятом классе, считала себя уже взрослой, на Верку покрикивала. Мама и отчим не обижали девочек, но каждый из них старался, наверное, показать, как хорошо он относится к неродной дочери. И вот мама баловала Нину, а отчиму говорила: «Не порти мне Веру!» И сама была с Верой строгая сверх всякой меры. «Я, говорит, по справедливости». Но Вере обидно: с Ниной мама добрее, чем с ней. А Нина быстренько поняла: если ей отец что-нибудь не разрешает, она сразу к Вериной маме. Короче, подлизывалась. Вера же к Ивану Григорьевичу подлизываться не хочет. Вот ей и сиротливо в доме, вот почему она и выдумала себе Советчика Беседчика.

Миша понял, что и сейчас дома у Веры произошло что-то такое, отчего ей захотелось вызвать своего доброго человечка на задушевную беседу. Только расспрашивать он не стал – захочет, сама расскажет. И действительно она рассказала.

– Знаешь, – начала она, – позавчера вечером Нинка пришла домой поздно, отчим отругал ее. «Больше не пойдешь!» А вчера она опять попросила ее отпустить. «Нет», – сказал отец. Тогда она к маме подластилась. «Мамочка Катя, мне надо Зою проводить»… Ну мама и сказала Ивану Григорьевичу: «Пустим подругу-то проводить». Отпустили. А потом мама меня за, хлебом послала, и я эту самую Зойку встретила: никуда она уезжать и не собиралась! Понимаешь? Наврала, Нинка и всех обманула. Я ей сегодня так и сказала: «Что же ты, говорю, всех бессовестно обманываешь!» А она засмеялась: «Без вранья, говорит, не проживешь!» – «Неправда!» – сказала я. А она глаза прищурила: «Ах, неправда? Тогда скажи – отпустили бы меня, если б не наврала? Да ни за что бы не отпустили? Зато я с Вадимом увиделась. Он скоро уезжает навсегда учиться в другой город. Или, по-твоему, я не должна была с ним в последний раз увидеться?» – «Ну, должна», – ответила я, а она сказала: «Ага! Вот и молчи. Потому что все по справедливости получилось». – «Какая же это справедливость, если вранье?» – «А это уж ты как хочешь понимай!»

– Вот я и не понимаю, – закончила Вера свой рассказ. – Как можно от других справедливости требовать, а самой нахально врать! Это ведь тоже несправедливо?

– И что же твой Советчик говорит? – спросил Миша серьезно.

– А он говорит, – тоже совершенно серьезно ответила Вера, – что без вранья жить все-таки можно.

– Так ведь не пустили бы Нинку!

– А кто это сказал? Сама Нинка так думает? Ну, рассердился бы на нее отец, верно. А если бы она ему честно объяснила, зачем ей нужно, он все-таки обязательно ее отпустил бы. Это уж я тебе точно говорю.

– Ну да – жди! – сказал Миша. – Если бы все так просто было, никто бы тогда и не врал.

– Вот и врут от страха. Страшно, что не поймут да не сделают, как тебе хочется. Вот и врешь.

– А я от другого вру, – сказал Миша.

– Отчего?

– А чтобы меня не наказывали. Сделаю что-нибудь не так, потом выкручиваюсь. Не всегда, конечно. Но бывает.

– Так это все равно – от страха. Боишься, что попадет. А по справедливости – если что сделал не так, все равно ведь надо отвечать?

– Ну, надо.

– Вот и врать нечего. Все равно накажут.

– Значит, если я бояться перестану, и врать перестану?

– Конечно.

– Ага! А если я сам хочу сделать плохо! Ведь есть люди, которые врут, потому что сами хотят нарочно вредить.

– Это совсем другое. Это когда плохой и злой человек врет. А мы говорим про хороших. Нина-то в общем хорошая. Да и ты тоже. Вот вам и нечего врать. Надо только верить человеку.

– Ишь ты! – продолжал спорить Миша. – Я ему поверю, а он со мной несправедливо. Да разве можно всем верить? – воскликнул он, вспомнив про своего дядю. – Другой наобещает, наобещает, а сам…

И он так безнадежно махнул рукой, что Вера прижала ладошку к губам и спросила шепотом:

– У тебя тоже что-нибудь?

Она знала, что Мишке иногда здорово влетает от родителей, поэтому он убегает на сеновал. И всегда сочувствовала ему, забывая про собственные дела и тревоги. В эту минуту она забыла о своей ссоре с Ниной – готова была слушать Мишу. А он готов был ей все рассказать про дядю.

Но им помешал Павлик.

Что значит быть взрослым?

Собственно говоря, Павлика они позвали сами.

Сначала подъехал грузовик и раздались длинные, сердитые гудки – шофер кого-то вызывал. Вера догадалась:

– Павкин отец приехал.

– И сейчас Павка выскочит, – добавил Миша. – Разгружать начнут.

Верно: зазвучали голоса – Павкин и женский.

– Павкина мать тоже вышла, – отметила Вера.

«Трах!» – с треском поблизости грохнуло, словно что-то упало с высоты. Мужской голос прогремел:

– Осторожнее, Павлуха.

Миша придвинулся к стенке сарая и посмотрел в щель – на Верин двор. Только правильнее сказать, что это был Павкин двор. Потому что и дом, и сад, и этот сарай принадлежали Павликовым родителям. Верины же родители снимали у них полдома. Они еще не имели своей квартиры, им все обещали дать, но очередь не подошла.

Миша увидел, что Павликов отец – курчавый, в одной майке – стоял в кузове машины и перебрасывал через забор в свой сад пустые дощатые ящики. А Павлик с матерью оттаскивали эти ящики в сторону, Складывали в кучу, совсем близко от сарая, в котором сидели Миша и Вера.

Ящиков было множество – вчера Павкин отец тоже привозил их два раза, они громоздились уже так, что сад стал походить на какой-то торговый склад.

– К вечеру еще подброшу, – сказал отец.

Зафырчал мотор, машина уехала. Павкина мать ушла в дом. А Павка начал укладывать ящики.

– Позови его, – шепнула Вера.

Вот тогда-то Миша и свистнул. Павлик оглянулся, «подбежал вплотную к сараю.

– Вы? – зашептал он.

– Лезь!

Павлик не заставил себя ждать. Теперь они были в полном составе – старые друзья, союз которых был скреплен не только соседской жизнью, но и совместным трехлетним пребыванием в школе – вместе пошли в первый класс, вместе вступили в пионеры, вместе нынче перешли в четвертый.

Правда, учились неодинаково. Вера была «круглая отличница», Мишу учительница считала «хорошим учеником», а Павлик был «неустойчивым троечником». Мария Николаевна, учившая их с первого класса, постоянно ругала его за несерьезность, несобранность, невнимательность и еще за десятки разных «не», которыми отличался непоседливый, непослушный, неуспевающий Павел Виданов.

Да он не унывал! Только обижался на Марию Николаевну. «Придирается! – говорил он со вздохом, как о чем-то роковом для себя. – Ко всем хорошо относится, а меня невзлюбила».

Сейчас он влез раскрасневшийся, шумно отдуваясь и приглаживая лохматые волосы. Миша спросил:

– Зачем вам столько ящиков?

– А пригодятся, – бойко, не задумываясь, ответил Павлик.

– Как это «пригодятся»? – уточнила Вера. – Все бывает для чего-нибудь. Если строиться хотите, так и скажи.

– Ничего мы не хотим. Просто папане подвернулись задаром, вот и прибрал…

– Вечно у вас что-нибудь лежит, – сказал Миша. – Как на базе.

– А чем плохо? – опять бойко отозвался Павлик. – Запас места не пролежит. А вы что? – поинтересовался он. – Просто так сидите или что-нибудь?

– Что-нибудь, – ответила Вера и кивнула на Мишу. – Вот у него опять…

Павлик сочувственно взглянул на Мишу и вздохнул:

– Хоть бы скорее взрослым стать!

– Тебе-то что? – сказал Миша. – У тебя с твоими ничего такого не бывает.

– Это верно, – согласился Павлик, широко улыбаясь. – Мои сговорчивые. Между собой дружные и меня не притесняют. Маманя говорит: я детства не видела, так хоть ты, сынок, поживи в свое удовольствие. Вот и живу. Что ни захочу, получай, Павел!

– Сказка, – позавидовал Миша.

– Да-а, – протянул Павлик. – Только дома-то хорошо, а в школе? Три класса Мария Николаевна спуску не давала. Так она хоть одна была, а с этого года много учителей наседать на меня будут. Ужас! Взрослый – он сам себе хозяин.

– У взрослых тоже начальство есть, – сказала Вера.

– Ну и что? Не нравится – сразу на другую работу перейди… Как папаня? Был в автоколонне, перешел в торг. А попробуй из школы? Класс и тот не сменишь.

– По-твоему, взрослый что хочет, то и делает? А вот у нас Иван Григорьевич свое Нине внушает: «Мы должны желания подчинять необходимости».

– Какой еще необходимости? – нахмурился Павлик.

– Ну, делать что надо, – пояснил Миша.

– Пожалуйста, – легко согласился Павлик. – Надо, я и сделаю. Решаю-то все равно я сам. Самостоятельно! Никто мне не указ.

– Вот и ошибаешься, – заспорила Вера. – Взрослые тоже друг дружке подчиняются. Есть законы. Общество. Порядок.

– Да пожалуйста, пусть порядок, – опять согласился. Павлик. – Но взрослые-то взрослым подчиняются, да? А нас кто заставляет? Все, кто чуть старше. И так командуют, и так.

– Главное, что получается, – вставил Миша. – Если тебе надо, говорят: маленький, не дорос. А если от тебя требуют – будь здоров! – должен понимать, дорос, значит. Как выгодно, так и крутят.

– Ну, мы тоже крутим, – сказала Вера. – Если мне телевизор охота смотреть, так я говорю: большая! А если пол мыть, так хнычу, устала и маленькая. Послушайте! – вскочила Вера с кресла. – А давайте Советчика-Беседчика позовем, пусть он нам про взрослых расскажет.

– Давай, – одобрил Миша.

А Павлик насмешливо хмыкнул:

– Вот уж где сказки-то. Не надоело еще забавляться? «Расскажет»…

– Сиди и молчи, – приказала Вера. – Сейчас вызову. Только всем молчать! Он тишину любит.

– Где он появится-то? – опять хмыкнул Павлик. – В какое место смотреть?

– Он у меня всегда в углу появляется, где ты сидишь.

– Пожалуйста, могу освободить.

– Сиди уж. Сегодня он будет в кресле. А я постою. Приготовились! – Вера хлопнула в ладоши и проговорила: – Беседчик-Советчик, явись передо мной, очень хочу разговаривать с тобой!

– Это ты сама сочинила? – спросил Павлик.

– Да тише, – шикнул Миша. – Уговорились молчать?

– Советчик-Беседчик, явись передо мной, – повторила Вера. – Сейчас вы его увидите. Каждому он показывается таким, каким ты его захочешь увидеть. Я, например, его вижу гномиком с бородой, в колпаке, в красной шелковой курточке. В руках у него записная книжка и авторучка. Он много знает, но когда чего-нибудь не знает, записывает в свою книжицу и объясняет мне в следующий раз. Тише, он уже в кресле. Здравствуй, Советчик-Беседчик. Можно с тобой поговорить? Он отвечает: «Можно». Нам хочется поговорить о взрослых. «Хорошо, – отвечает он, – только сидите спокойно и думайте. Думайте… Вспоминайте все, о чем вы только что говорили, и вспоминайте разные случаи из жизни – из своей или ваших близких. Думайте и рассуждайте: а прав ли я? А может, не так? Что значит взрослый человек? Самостоятельный? Да. Но разве взрослый ни от кого не зависит? Наоборот. У взрослых еще больше забот, чем у маленьких. Взрослый отвечает за семью, за детей, за свою работу. Дети тоже отвечают – и за учебу, и за поведение дома и на улице, потому что все люди отвечают друг перед другом за свои дела. Но взрослый – это сильный, знающий, опытный человек…

Конечно, каждый взрослый, если захочет, может целый день есть пломбир, кататься на карусели или сидеть у телевизора. Но серьезный человек никогда так не сделает, потому что он думает не об одном себе. И ты, хоть еще и не вырос, тоже должен думать не об одном себе. Но у тебя пока мало силы воли. Поэтому тобой руководят взрослые. Тебе, конечно, кажется, что ты сделал бы кое-что не так, как заставляют мама, или папа, или учительница. «Хочу сам!» Но из этого хотения часто получается один детский каприз. Ведь иногда и про взрослого говорят: «Он просто какой-то ребенок». «Ведет себя по-ребячьи». А почему так говорят? А потому, что люди взрослеют не тогда, когда прибавляются года. Скажем, у тебя есть сестренка или братишка, которые моложе тебя, но ты же для них уже и сейчас – взрослый. Несмотря на то что тебе всего одиннадцать или двенадцать лет. Ты помогаешь им, заботишься о них, потому что старше их. И сильнее. И больше знаешь. Ты их защитник и советчик. Видишь, как много забот у взрослых? Потому что быть взрослым – это прежде всего быть всегда очень справедливым. Понятно?» – Вера замолчала, потом добавила другим тоном: – Спасибо тебе, Советчик-Беседчик. – И, усевшись в кресло, посмотрела на ребят вопрошающим взглядом. – Ну?

Павлик восторженно крутанул головой:

– Ловко! Я бы так не сумел выдумать.

– А я и ее выдумываю, – сказала Вера. – Я просто вспоминаю.

– Что вспоминаешь?

– Все, что Иван Григорьевич говорит Нине. Ну, а ты почему молчишь? – спросила она у Миши.

– Да вот ты сказала, – ответил он, – «Быть взрослым – значит, всегда быть справедливым». А разве взрослые всегда справедливые?

Вера и Павлик переглянулись: они едва не забыли, что у Миши дома что-то случилось.

– Что у тебя-то? – опросили они вместе.

И он им рассказал.

Только тут я должен вмешаться…

Почему людям «кажется»?

Я не Советчик-Беседчик, который все знает. Я – автор этой книжки. И, может быть, в чем-то тоже ошибаюсь. Если вы со мной не будете согласны, пожалуйста, говорите откровенно, не стесняйтесь. Вернее – пишите по моему адресу. Договорились? Вот и поспорим…

Правда, до сих пор я не вмешивался в разговор наших героев – Миши, Веры и Павлика. Но сейчас не могу оставаться в стороне и должен прервать Мишин рассказ. Потому что вы знаете, как он рассказал своим друзьям о том, что у него произошло с дядей? Он им рассказал так:

– А что у меня! Приехал дядя. Моряк. Обещал все про все рассказывать, а приехал – не допросишься. «Погоди да погоди». То с родителями, то с дружками. И я же у них еще виноват, мама ругается, пристаю, надоел. Вот и жди от них, от взрослых, справедливости.

Стоп, Миша, стоп! Здесь-то я тебя и прерву.

Посиди-ка да послушай, о чем я потолкую с читателями – мы ведь с ними знаем, как у тебя получилось с дядей НА САМОМ ДЕЛЕ. Не так ты рассказал, Миша!

Ну, посудите, ребята. Разве дядя Боря не разговаривал с Мишей? Да можно сказать, с первой минуты, когда мама попросила брата: «Не томи его», дядя только и делал, что отвечал на Мишины вопросы. Со взрослыми и двумя фразами не перекинулся, а Мише – полное внимание. И утром, едва проснулся, опять да Мишины вопросы отвечал. Значит, нельзя сказать, что дядя только отмахивался: «Погоди да погоди». Неправда это.

Почему же Миша обиделся на дядю и на всех? Мало ему было этих дядиных рассказов? Должно быть, мало. Но ведь дядя сказал: «У нас с тобой все впереди». Он еще не собирался уезжать! Значит, Миша оказался просто чересчур нетерпеливым. Ему и так уделили первому внимание, а захотелось, чтоб и родители совсем «и о чем с дядей не разговаривали, и с друзьями чтобы дядя никуда не уходил, а только бы им одним занимался!

А как это называется? Правильно – эгоизм.

Вот ведь что у Миши получилось. В своем эгоистическом желании он стал и привязчивым, и назойливым, и действительно ходил за дядей по пятам, не давая ему покоя. По-честному говоря, подобное поведение еще как-то понятно для дошкольников, но пионеру-то себя вести так уж непростительно.

Вы, может быть, скажете: «Зачем строго судить Мишу? Уж очень ему хотелось дядины рассказы послушать. Разве это плохо?».

Это-то хорошо. И никто ему в этом не отказывал, как вы сами убедились. Но плохо, когда человек, кроме своего собственного желания, знать больше ничего не хочет и, требуя от других справедливости, сам поступает несправедливо. Его, видите ли, обидели! А он? Никого не обидел? Все виноваты перед ним! А он во всем прав? Ему ведь даже дядины подарки не понравились – вы заметили? Дядя старался – зуб крокодила где-то искал, индейский убор. Хотел приятное племяннику сделать. А он?…

Вот много раз упоминали мы слово «справедливость». И не только Миша о ней говорил, но и Вера, Павлик, даже Верина сестренка Нина. Но если вникнуть сейчас во все эти их разговоры поглубже, то вдруг обнаружится, что все наши герои в чем-то заблуждаются.

Вы, конечно, дорогие мои читатели, про Верину жизнь в семье и про Павликовы беды в школе услышали сейчас от самих героев. И герои считают себя обиженными. Но мне-то, автору, про них больше известно. И я могу вам твердо сказать, что семья у Веры очень хорошая, и отчим хороший, чуткий человек, и мама Верина с дочкой всегда ласковая. Только как Мише мало дядиных рассказов, так и Вере мало маминой ласки. Вот Вере и кажется, что мама более ласкова с Ниной, чем с ней, А Нина? Она скрывает от отца, что дружит с мальчиком, и вообще не делится с ним тем, что ее волнует, потому что ей тоже кажется, будто он не поймет ее. Ну, про Павлика и говорить нечего – всем ясно, что ему тоже только кажется, будто учительница его невзлюбила и придирается. Он учится плохо, а она требует знаний, Требует, а ему кажется, что придирается.

В чем дело? Почему людям иногда кажется не то, что есть на самом деле? Ведь так часто мы хотим, чтобы все было по справедливости, ищем ее у других, требуем к себе, а сами судим о людях несправедливо, ошибочно – не по тому, какие эти люди есть, а по тому, какими они нам представляются. Представим их искаженно и сами же обижаемся на них! Заблуждаемся в чем-то, а обвиняем кого-то. И даже ссоримся. Даже из дома уйти готовы.

Ведь задумал же Миша бросить и маму, и папу и убежать на какой-нибудь корабль. Конечно, у него это, может, только одни мечты и наивные планы, никуда он не сбежит. Но кто знает. Случается, и бегут вот так, не разобравшись…

А как разбираться? Как?

Что надо для того, чтобы правильно судить о людях? Самому быть справедливым?

Да, конечно. Только что это значит: «Я справедливый»?

Ведь каждый так говорит. Мало кто добровольно согласен признать себя несправедливым.

И в чем же она проявляется, эта самая справедливость? Чем я могу измерить ее у себя?

Вообще – с чего она начинается?