Текст книги "Троцкий. Мифы и личность"

Автор книги: Юрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

Однако публикация Максом Истменом в «Нью-Йорк Таймс» ленинского «Письма к съезду», подозрение, что это было сделано по совету Троцкого, публичное объявление Троцким Сталина «могильщиком революции» не способствовали смягчению тона в полемике. При этом наибольшую резкость в критике лидеров оппозиции на XV партконференции, открывшейся 26 октября 1926 года, проявлял Бухарин. Расчет оппозиции на раскол между Сталиным и другими членами политбюро провалился.

Состоявшийся накануне XV партконференции объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) освободил Троцкого от обязанностей члена политбюро, а Каменева – от обязанностей кандидата в члены политбюро. Однако они, как и Зиновьев, остались членами ЦК. XV партконференция единогласно приняла резолюции, осуждавшие оппозицию. Впервые с начала революции Троцкий оказался за пределами высшего кабинета, вершившего судьбы партии и страны. Союз с Зиновьевым и Каменевым не принес ему политического успеха, но теперь у него не было пути назад. Судя по его заметкам, написанным зимой 1926 года, он не собирался складывать оружия и лишь выбирал удобное время, повод и методы для возобновления борьбы в новом, 1927 году.

Члены партии – троцкисты и зиновьевцы, имевшие многолетний опыт подпольной работы, в своей внутрипартийной борьбе теперь взяли на вооружение те методы, которые они широко использовали в подготовке первых русских революций. Уже с лета 1926 года троцкисты вместе с другими членами объединенной оппозиции организовывали тайные собрания. По словам И. Дейчера, «они собирались небольшими группами на кладбищах, в лесах, на окраинах городов и т. д.; они выставляли охрану и патрульных для защиты своих митингов». Слухи о возможном вооруженном выступлении троцкистов будоражили партию, что вынуждало порой студентов Москвы – сторонников партийного большинства, подниматься по тревоге и надевать форму отрядов ЧОНа (части особого назначения). Казалось, что страна находится на грани новой гражданской войны между сторонниками политбюро во главе со Сталиным и сторонниками оппозиции во главе с Троцким, Зиновьевым, Каменевым.

Позже, 16 ноября 1927 г., член ВКП(б) Кузовников сообщил на заседании президиума Свердловской окружной контрольной комиссии партии о том, что в 1926 году в стране была создана параллельная оппозиционная компартия, действовавшая в подполье. Эта партия организовала сбор партвзносов, создавала свои обкомы, райкомы, ячейки. Эта партия имела местные комитеты в Москве, Ленинграде, Одессе, Харькове, в городах Грузии, Урала, Сибири. Сам Кузовников возглавлял подпольный Уральский областной комитет «большевиков-ленинцев». Во время XV партконференции (26 октября – 3 ноября 1926 г.) оппозиционеры провели параллельную конференцию. В Москве, Ленинграде и Харькове были созданы подпольные типографии.

Организуя подпольную деятельность, подобную той, за которую он требовал исключения из партии Шляпникова и Мясникова, Троцкий не мог рассчитывать на то, что руководство ВКП(б) проявит по отношению к нему больше либерализма, чем он допускал в отношении вождей «рабочей оппозиции». Логика борьбы вела его к жесткой конфронтации с руководством ВКП(б), которое за годы пребывания у власти приобрело немалый опыт в подавлении открытого и тайного сопротивления.

КРАХ ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА

Всю зиму Троцкий был занят подготовкой многочисленных заявлений, писем, аналитических разработок. Он вел активную переписку с лидерами оппозиционных групп. По мере того как Троцкий и другие лидеры оппозиции соединялись в широкие коалиции со своими бывшими противниками, прибегали к подпольной активности, все более очевидным становился беспринципный и авантюристичный характер их борьбы за власть. Троцкий, Каменев, Зиновьев и другие не могли и не собирались предложить стране иное общественное устройство или политическую организацию. Они не ставили под сомнение ни монопольное право партии на управление страной, ни командные методы управления внутри партии. Пробыв в высшем совете управления партии и страны, они показали, что могут управлять, главным образом опираясь на авторитарные методы. Теперь же, объявляя о своем намерении свергнуть «партийный режим», вожди оппозиции не подвергали критическому переосмыслению собственную деятельность на высших постах власти, не выдвигали действенной программы демократизации жизни в партии. Более того, их программные требования подвергали резким нападкам те сдвиги к мирной экономической и социальной жизни, которые произошли в стране в период нэпа.

Единственную альтернативу, которую реально могли предложить лидеры оппозиции, – это себя лично и своих сторонников в качестве руководящей элиты управления. Они старались убедить коммунистов в том, что Троцкий, Зиновьев, Каменев являются гораздо лучшими руководителями, чем Сталин, который становился основным объектом их нападок. В атаке на Сталина постоянно использовалась фраза из «Письма к съезду» Ленина, в которой шла речь о «грубости» Сталина. Оппозиция сознательно игнорировала то обстоятельство, что Ленин писал эти заметки, находясь в тяжелом физическом и моральном состоянии и под влиянием жалоб Крупской, которую Сталин справедливо отчитал за нарушение строгого контроля за здоровьем Ленина. Оппозиционеры умалчивали, что Ленин до конца своей активной жизни доверял Сталину и постоянно советовался с ним по всем вопросам государственной жизни. Они продолжали муссировать сочиненную ими же версию о том, что Ленин «готовил бомбу» против Сталина на XIII съезде партии и лишь его болезнь помешала ему уничтожить Сталина политически.

Между тем все, кто мог видеть руководителей партии не только на трибунах массовых собраний, а в работе, давно пришли к выводу, что Сталин заметно выигрывал по сравнению с лидерами оппозиции как государственный деятель.

С первых же дней Советской власти Сталин зарекомендовал себя как человек, способный к решению самых разнообразных и сложных вопросов государственной жизни. Отвечая троцкисту Преображенскому, выразившему недовольство тем, что Сталин руководит сразу двумя наркоматами (наркоматом по национальностям и наркоматом рабоче-крестьянской инспекции), Ленин заявлял: «Что мы можем сделать, чтобы разобраться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Мы их разрешаем, и нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей нации мог пойти и подробно рассказать в чем дело. Где его разыскать? Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина… То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах».

В дальнейшем, пока лидеры оппозиции проводили время в пирушках и пропадали на охоте, занимались лечением на курортах или писали дилетантские статьи по вопросам искусства, Сталин занимался десятками сложных дел по государственному управлению. Его ответственное отношение к делу, дотошность в изучении любого вопроса, которым он занимался, служили примером для всех окружающих. Уже в конце своей долгой жизни его соратник Молотов вспоминал: «У Сталина была поразительная работоспособность… То, что ему нужно было, он досконально знал и следил… И смотрел не в одну сторону, а во все стороны… Сталин спросит: «Важный вопрос?» «Важный». Он тогда лезет до последней запятой». Сталину была глубоко чужда поверхностность ряда его коллег, которые вместо изучения вопроса полагались на избитые стереотипы, а вместо решений предлагали красивые лозунги.

Сталин выгодно отличался и от ряда своих коллег скромностью в быту. Даже такой недоброжелательный наблюдатель, как его бывший секретарь Бажанов, сбежавший за границу, писал: «У этого страстного политика нет других пороков. Он не любит ни денег, ни удовольствий, ни спорт, ни женщин. Женщины, кроме его жены, не существуют». Дейчер признавал, что Сталин и его семья «жили в небольшой квартире в доме, который был предназначен для прислуги в Кремле… Печать обыденности и даже аскетизма лежала на личной жизни генерального секретаря, и это обстоятельство производило благоприятное впечатление на партию, члены которой руководствовались пуританскими нравами и поэтому были озабочены первыми признаками коррупции и распущенности в Кремле».

Но для политического выбора партией Сталина в качестве ее руководителя решающее значение имели его действия в сложной обстановке внутрипартийной борьбы. И те, кто мог видеть Сталина на близком расстоянии, и рядовые члены партии могли убедиться в том, что Сталин делал все от себя зависящее, чтобы предотвратить раскол в партии и новую Гражданскую войну в стране. Члены партии были свидетелями того, как то Троцкий, то Зиновьев и Каменев, то все эти три руководителя вместе выступали против большинства в ЦК и на съезде, а Сталин делал все возможное, чтобы предотвратить раскол с помощью компромисса, или же действенными мерам подавить бунт, чреватый расколом.

Дейчер писал, что «в то время многим людям казалось, что, по сравнению с другими политическими лидерами, Сталин не обладал наибольшей нетерпимостью. Он был менее злобен в своих атаках на противников, по сравнению с другими триумвирами. В его речах всегда звучали нотки добродушного и немного бодряческого оптимизма, что отвечало преобладавшим благодушным настроениям. В политбюро, когда обсуждались важные политические вопросы, он никогда не навязывал коллегам свои взгляды… Для партийной аудитории он не казался человеком, имевшим личную корысть или затаившим личную обиду. Он казался преданным ленинцем, хранителем доктрины, который критиковал других исключительно во имя дела. Он производил такое впечатление даже в тех случаях, когда он говорил за закрытыми дверями политбюро».

Наконец, Сталин опирался на широкую поддержку в руководстве и среди рядовых членов партии потому, что он был инициатором тезиса о построении социализма в одной стране. Это положение предполагало быстрое развитие отечественной промышленности, создание новых городов, модернизацию деревни, не дожидаясь мировой революции. Стремление осуществить такое преобразование страны отвечало настроениям широких партийных и рабочих масс.

Необходимость укрепления экономики страны и ее оборонного потенциала вновь была продемонстрирована в 1927 году, когда международная обстановка обострилась и встал вопрос о возможности новой интервенции против СССР. Сигналом к разговорам о новой войне стала грозная нота английского министра иностранных дел О. Чемберлена в адрес СССР от 23 февраля 1927 года. В любом политическом выступлении этих дней звучала международная тема. Видимо, не случайно писатели И. Ильф и Е. Петров, описывая открытие трамвайной линии 1 мая 1927 года в Старгороде, изобразили, как председатель Старкомхоза Гаврилин в своем выступлении на митинге по случаю этого события сбился на рассказ о международном положении СССР и никак не мог остановиться, пока не высказал все, что он знал про Чемберлена, Муссолини и правящие круги Румынии.

Не удивительно, что 9 мая 1927 года Г.Е. Зиновьев, выступая в Колонном зале Дома союзов на собрании по случаю 15-летия «Правды», перешел на международную тематику. Однако его многочисленные слушатели (а речь Зиновьева транслировалась по радио) были удивлены острой критикой, с которой оратор обрушился на внешнюю политику СССР в Англии и деятельность Коминтерна в Китае. В отличие от Гаврилина, Зиновьев не случайно сбился на международную тематику.

Еще до выступления Зиновьева Троцкий, находившийся на отдыхе в Гаграх, направил в марте и апреле в политбюро целый ряд записок, в которых критиковалась тогдашняя политика СССР и Коминтерна в Англии и Китае. Аналогичная критика содержалась и в записках Зиновьева, направленных им в политбюро и президиум ЦКК в апреле 1927 года.

Грандиозная забастовка в сердце крупнейшей Британской империи и развитие революционного движения в Китае – самой многочисленной стране мира, являлись для Троцкого мощным аргументом в пользу скорого начала мировой революции. Происходившие события позволяли ему подчеркивать зависимость событий в СССР от мировых процессов. В своем проекте резолюции по хозяйственному вопросу к XV партконференции он писал: «Ни на одну минуту партия не должна забывать о том, что хозяйство СССР может развиваться только как часть мирового хозяйства… Зависимость хозяйства СССР от мирового хозяйства… должна будет в дальнейшем не ослабевать, а возрастать». Этот довод служил Троцкому для борьбы против теории построения социализма в одной стране. В своей записке «Теория социализма в отдельной стране» он доказывал необходимость того, чтобы «не только теоретическая несостоятельность, но и политическая опасность теории социализма в одной стране должны быть поняты и оценены не только ВКП, но и Коминтерном в целом».

В то же время поражение всеобщей стачки, объявленной Генеральным советом тред-юнионов Великобритании, и переворот, совершенный Чан Кайши и сопровождавшийся массовыми расправами с коммунистами, означали для Троцкого и его союзников провал политики Советского правительства и Коминтерна. Троцкий объявил себя и своих сторонников «левым крылом» международного рабочего движения и провозгласил намерение «всеми силами вести внутри Коминтерна борьбу за изменение… грубо оппортунистической политики». Он открыто бросал вызов линии «Сталина, против опасности, о которой предупреждал Ленин». Троцкий выражал уверенность, что «линия будет исправлена» и «революционный большевизм победит».

Политбюро не реагировало на записки Троцкого и Зиновьева, но попытка Зиновьева обратиться по радио к широкой аудитории была тут же встречена сокрушительными контратаками. 10 мая бюро Московского комитета ВКП(б) и 11 мая бюро Ленинградского комитета ВКП(б) охарактеризовали выступление Зиновьева как «величайшее преступление перед партией, нарушающее обещание прекратить фракционную борьбу, данное Зиновьевым и другими лидерами в заявлении от 16 октября 1926 года, как неслыханное нарушение партийной дисциплины». Московское и Ленинградское бюро просили ЦК и ЦКК ВКП(б) привлечь Зиновьева к партийной ответственности. 12 мая ЦК ВКП(б) объявил выступление Зиновьева «дезорганизаторским» и передал его дело в ЦКК ВКП(б). В ответ лидеры оппозиции направили заявление в Центральный Комитет ВКП(б), подписанное 25 мая 83 членами партии. Для своего нового политического наступления на руководство партии оппозиционеры создали очередной блок из участников уже разбитых фракций и группировок. Еще в декабре 1925 года, выступая на съезде партии, Сталин заметил по поводу склонности к созданию блоков одного из лидеров оппозиции Лашевича, который, хотя «с апломбом выступал против комбинаторской политики, сам оказался в числе комбинаторов… Что ж, Бог с ним». Сталин высмеивал тех, кто «собирались и всякие комбинации строили насчет органов ЦК. Что же, это их дело, пусть комбинируют». (Видимо, в то время слова «комбинатор» и «комбинации» использовались главным образом как синонимы слов «мошенник» и «мошенничество». Именно в это время был написан роман «Двенадцать стульев», в котором описаны похождения великого комбинатора Остапа Бендера в 1927 году.)

«Заявление 83» открывалось обвинением руководства партии в неверной политике в Китае: «Серьезные ошибки, допущенные в деле руководства китайской революцией, способствовали тяжелому поражению, из которого можно выйти, только вернувшись на путь Ленина». Оппозиция обвиняла руководство ВКП(б) в том, что оно неправильно оценивало обстановку и давало ошибочные советы Компартии Китая в отношении правящей партии Гоминдана. В дальнейшем редкое выступление оппозиционера обходилось без детальных разборов ситуации внутри Гоминдана. При этом оппозиционеры считали политбюро виновным в перевороте Чан Кайши и его расправе над китайскими коммунистами.

Не менее суровой критике подвергалась политика руководства ВКП(б) в отношении английского рабочего движения. Вопреки фактам, не сотрудничество советских профсоюзов с английскими, вызывавшее беспокойство у правящих кругов Англии, а отсутствие прямого вмешательства ВКП(б) в дела рабочего движения объявлялось причиной возросшей агрессивности Англии против СССР. Оппозиционеры клеймили политбюро за сотрудничество с Генеральным советом тред-юнионов через «Англо-Русский комитет». Они утверждали, что такое сотрудничество привело к тому, что была упущена возможность революции в Великобритании.

Объявив, что партийное руководство отошло от ленинских принципов во внешней политике, «заявление 83» находило корень зла в «теории социализма в одной стране», которая объявлялась «неверной», «мелкобуржуазной», «не имеющей ничего общего с марксизмом». «Неправильная политика», исходящая из этой теории, утверждалось в «Заявлении», «ускоряет рост враждебных пролетарской диктатуре сил: кулака, нэпмана, бюрократа».

Как и в предыдущих подобных заявлениях, здесь отмечались многие острые проблемы, затрагивавшие жизненные интересы людей. Как и раньше, выход из них предлагался с помощью привлекательных, но экономически малообоснованных идей (например, предлагалось отменить налог с малоимущих крестьян, на которых приходилось 50 процентов всего крестьянства; повысить зарплату всем рабочим). Та политика, которую отстаивали вожди оппозиции, когда они были у власти, теперь объявлялась порочной и несущей людям беды. Троцкий, который 4 года назад выдвигал программу «концентрации производства» за счет массовой безработицы, теперь подписывал «заявление», в котором осуждалась «рационализация промышленности», выталкивающая «все новых и новых групп рабочих в ряды безработных… Увеличение армии безработных ухудшает экономическое положение рабочего класса в целом».

Как и авторы аналогичных заявлений, лидеры оппозиции вновь выдвигали лозунги «оживления внутрипартийной демократии и усиления живой, действенной связи партии с рабочим классом», борьбы с «внутрипартийным режимом», который «снизил активность партии». «Заявление» требовало созыва специального пленума ЦК, на котором следовало добиться «единодушных решений». В противном случае предлагалось развернуть широкую дискуссию, в ходе которой оппозиции должны были быть предоставлены такие же возможности, что и у большинства, для изложения своих взглядов. Наряду с Троцким и Зиновьевым под заявлением стояли подписи таких активных деятелей оппозиции, как К.Б. Радек, И.Т. Смилга, Г.И. Сафаров, ряда соавторов «заявления 46» (А.С. Альский, А.Т. Белобородое, Г.Л. Пятаков, Л.П. Серебряков, Л.С. Сосновский, И.Н. Смирнов, В. Эльцин).

Оппозиция организовала среди членов партии сбор подписей под «заявлением 83». 27 июня к троцкистско-зиновьевской оппозиции присоединились децисты. Под программным заявлением «Под знамя Ленина» подписались 15 человек, включая В.М. Смирнова, М.В. Сапронова. Этот документ, получивший название «платформа 15-ти», содержал развернутый исторический экскурс, открывавшийся призывом к борьбе против «мелкобуржуазной» политики внутри страны и «меньшевистской» международной политики.

Выступления оппозиции стали предметом разбирательства ЦКК, которую в это время возглавлял Г.К. Орджоникидзе. Вступив в переписку с Орджоникидзе, Троцкий пустился в рассуждения относительно того, как оппозиция понимает защиту интересов своего класса. Поскольку летом 1927 года международная обстановка обострилась и возникла реальная угроза войны, то оппозицию обвиняли в том, что своими выступлениями она лишь ослабляет идейно-политическую сплоченность советского общества и является группой пораженцев. Отвергая эти обвинения, Троцкий привел пример того, как лидер французских радикалов Ж. Клемансо вел острую политическую борьбу против правительства Франции, «несмотря даже на то, что немцы стояли в 80 километрах от Парижа (Клемансо говорил: «именно поэтому»)… Группа Клемансо пришла к власти и более последовательной, более разбойничьей империалистической политикой обеспечила французской буржуазии победу». Аналогия с Клемансо позволяла Троцкому оправдать развертывание оппозицией антиправительственной кампании в период, когда угроза войны против СССР считалась им реальной.

Однако из этого сравнения руководство сделало вывод, что оппозиция отчаянно рвется к власти и готова для этого воспользоваться войной или предвоенной обстановкой. Выступая 1 августа на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), Сталин так истолковал письмо Троцкого: «Если враг подойдет к стенам Кремля километров на 80, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, сначала свергнуть нынешнее большинство именно потому, что враг стоит в 80 километрах от Кремля, а потом взяться за оборону. И если это удастся сделать нашему опереточному Клемансо, то это, оказывается, и будет настоящей и безусловной обороной СССР».

Оправдываясь перед участниками пленума, Троцкий переходил в активное наступление, обвиняя руководство ВКП(б) в измене делу Ленина. Троцкий утверждал, что Сталин и его сторонники дошли до классового перерождения, и он проводил историческую аналогию с французской революцией, сравнивая их с организаторами переворота 9 термидора.

Обвиняя руководство в термидорианском перерождении, Троцкий объяснял: «Во время Великой французской революции гильотинировали многих. И мы расстреливали многих. Но в Великой французской революции было две большие главы… Когда глава шла так – вверх, – французские якобинцы, тогдашние большевики, гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была, когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами расстреливали белогвардейцев и высылали жирондистов. А потом началась во Франции другая глава, когда… термидорианцы и бонапартисты… стали расстреливать левых якобинцев – тогдашних большевиков». Обращаясь к члену Президиума ЦКК А.А. Сольцу, Троцкий спрашивал: «Я бы хотел, чтобы тов. Сольц… себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас расстреливать?»

Эта историческая аналогия нужна была Троцкому для того, чтобы прочнее внедрить в общественное сознание ярлык «термидорианства» и мысль о контрреволюционном перерождении руководства ВКП(б). В то же время ему было важно создать психологический, барьер в сознании власть имущих, чтобы обезопасить себя от суровых санкций. Хотя судьба Робеспьера, Сен Жюста и Кутона не грозила в то время Троцкому, в эти августовские дни (т. е. когда по французскому революционному календарю был термидор) лидеры оппозиции понимали, что Сталин и большинство членов ЦК могут совершить над ними гражданскую казнь. Как и год назад, когда он использовал жупел антисемитизма или обвинял в предвзятости к троцкизму, теперь Троцкому было необходимо вызвать в своих судьях чувства неловкости, смятения. Знаменательно, что Троцкому не приходило в голову усомниться в том, что когда революция идет «вверх», то гильотинировать и расстреливать можно, не испытывая при этом неудобств и душевных мук. Лишь расстреливать тех, кто расстреливал, было, с его точки зрения, глубоко аморально. Эту идею настойчиво внедрял Троцкий в сознание сидевших в зале, а затем читателей его речи, вопрошая: «Я опасаюсь, тов. Сольц, что вы собираетесь нас расстреливать по… термидорианской главе».

Острая дискуссия завершилась компромиссом. 8 августа Троцкий, Зиновьев, Каменев, Пятаков, Смилга, Раковский, Муралов и другие направили в ЦК покаянное заявление. Выразив удовлетворение тем, что оппозиция «по всем… вопросам, нами поставленным, в известной мере отступила», Сталин заявил: «То, что предлагает нам оппозиция, нельзя считать миром в партии. Не надо поддаваться иллюзии… Это есть временное перемирие, которое может при известных условиях явиться некоторым шагом вперед, но может и не явиться».

В ответ на возгласы из зала: «Нам не надо перемирия, нам нужен мир», Сталин говорил: «Нет, товарищи, нам перемирие нужно, вы тут ошибаетесь. Если уж брать примеры, лучше было бы взять пример у гоголевского Осипа, который говорил: «веревочка?» – давайте сюда, и веревочка пригодится… Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы пренебрегать веревочкой».

В качестве условия перемирия Сталин требовал от оппозиционеров немедленного роспуска «фракции, которая у них есть, которая на днях собирается созвать свою нелегальную конференцию здесь, в Москве». На последнем заседании пленума Троцкий заявил, что у оппозиции «нет другого выхода», как подчиниться решению пленума.

Резолюция, принятая пленумом ЦК, отмечала, что с 1923 года «оппозиция, сначала во главе с Троцким, а с 1926 года – во главе с Троцким и Зиновьевым, использовала каждое затруднение, которое партии приходилось преодолевать в деле социалистического строительства страны, для того чтобы нанести удар по единству нашей партии и по ее руководству, не останавливаясь ни перед каким нарушением партийной дисциплины». Резолюция объявила, что оппозиция «становится объективно центром, вокруг которого собираются антипартийные и антисоветские силы, на разлагающую деятельность которого уже теперь рассчитывает внутренняя и зарубежная контрреволюция». Однако, несмотря на резкий тон, решение закрепляло двусторонний характер перемирия и вожди оппозиции остались в составе ЦК.

Оппозиция решила воспользоваться временным перемирием для консолидации своих сил. Не прошло и месяца после пленума ЦК и ЦКК, как в своем заявлении от 6 сентября Троцкий, Зиновьев, Муралов и Петерсон, ссылаясь на сокращение сроков предсъездовской дискуссии до одного месяца, потребовали созыва пленума ЦК 15—20 сентября. За три дня до этого, 3 сентября, 13 членов ЦК и ЦКК во главе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым подготовили к XV съезду ВКП(б) проект «Платформы большевиков-ленинцев (оппозиции)». Само название платформы свидетельствовало о том, что Троцкий и его единомышленники имеют партию внутри партии.

Судя по письму, которое Троцкий направил 12 сентября своему соратнику Эльцину с просьбой уточнить ряд данных о Енукидзе, с целью его компрометации, он не подозревал о новой беде, нависшей над оппозицией. В этот день, когда в Крыму произошло грандиозное землетрясение, запечатленное в романе «Двенадцать стульев», в Москве произошло событие в политической жизни, которое напоминало по своим разрушительным последствиям геологический катаклизм и сопровождалось выходом на поверхность сил, которые до сих пор были глубоко скрыты в недрах советского общества. Органы ОГПУ, произведя обыск на квартире некоего Щербакова, сына бывшего фабриканта, и обнаружив там подпольную типографию, установили связь владельца с рядом членов партии – сторонников оппозиции (Грюнштейн, Гердовский, Мрачковский, Охотников и другие). В своем сообщении от 13 сентября ОГПУ ссылалось на показание арестованного, в котором говорилось: «В военных кругах существует движение, во главе которого стоят тт. Троцкий и Каменев… о том, что организация предполагает совершить переворот, не говорилось, но это само собой подразумевалось».

Сообщение о раскрытии типографии свидетельствовало о том, что руководство страны решило развернуть активную борьбу против оппозиционного подполья. И хотя, кроме слухов о «движении» с целью военного переворота, ОГПУ не могло ничего предъявить, а классово чуждое происхождение Щербакова вряд ли могло свидетельствовать о «белогвардейской» природе типографии, обвинение в подпольной контрреволюционной деятельности стало использоваться против оппозиции. 15 сентября секретариат ЦКК заслушал доклад Е.М. Ярославского «Об участии членов ВКП(б) в деятельности нелегальной контрреволюционной организации вместе с беспартийными», в котором было приведено это сообщение ОГПУ. 22 сентября политбюро и президиум ЦК обратились ко всем партийным организациям с извещением о раскрытии типографии, в котором говорилось, что «часть арестованных беспартийных действительно связана с некоторыми лицами из военной среды, помышляющими о военном перевороте в СССР по типу переворота Пилсудского».

Эти события изменили планы Троцкого. Еще 17 сентября он писал Зиновьеву из Нальчика, что он пробудет там до 25 сентября, а затем направится в Кисловодск. Очевидно, Троцкий собирался, как обычно, подольше отдохнуть перед политическими баталиями. Однако вместо Кисловодска Троцкому пришлось вернуться в Москву и выслушивать речь Сталина на объединенном заседании президиума исполкома Коминтерна и его исполнительной контрольной комиссии. Одним из главных обвинений в адрес Троцкого стал «вопрос о нелегальной антипартийной типографии троцкистов». Сталин заявлял: «Оппозиция до того запуталась, так ловко загнала себя в тупик, из которого нет выхода, что она очутилась перед выбором: либо Коминтерн и ВКП, либо… ренегаты из нелегальной антипартийной типографии. Нельзя болтаться вечно между этими двумя лагерями. Пора сделать выбор. Либо с Коминтерном и ВКП, и тогда– война… против всех и всяких ренегатов. Либо против ВКП и Коминтерна, и тогда– скатертью дорога… ко всяким ренегатам и перерожденцам, ко всяким Щербаковым и прочей дряни».

Сталин заявлял: «На прошлом пленуме ЦК и ЦКК в августе этого года меня ругали некоторые члены пленума за мягкость в отношении Троцкого и Зиновьева, за то, что я отговаривал пленум от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК. (Голоса с мест: «Правильно, и теперь ругаем».) Возможно, что я тогда передобрил и допустил ошибку, предлагая более умеренную линию в отношении Троцкого и Зиновьева. (Голоса: «Правильно!» Тов. Петровский: «Правильно, всегда будем ругать за гнилую веревочку»!») Но теперь, товарищи, после всего того, что мы пережили за эти три месяца, после того, как оппозиция нарушила ею же данное обещание о ликвидации своей фракции в специальном «заявлении» от 8 августа, обманув еще раз партию, – после этого для мягкости не остается уже никакого места».

Словно подводя итог политической карьере Троцкого, Сталин иронизировал над потерпевшим поражение: «Почему… Троцкому не удалось «захватить» власть в партии, пробраться к руководству в партии?… Разве тов. Троцкий более глуп или менее умен, чем Бухарин или Сталин? Разве у тов. Троцкого нет воли, желания к руководству? Разве это не факт, что вот уже более двух десятков лет борется тов. Троцкий с большевиками за руководство в партии?… Разве он менее крупный оратор, чем нынешние лидеры нашей партии? Не вернее ли будет сказать, что, как оратор, тов. Троцкий стоит выше многих нынешних лидеров нашей партии? Чем объяснить в таком случае, что тов. Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его способности, оказался отброшенным прочь от руководства великой партией, называемой ВКП?»