Текст книги "Нунивак"
Автор книги: Юрий Рытхэу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
14. ЛЕТЯТ УТКИ
Ох, какая жара,
Трудовая пора!
В. КЕУЛЬКУТ,Летом
Удивительно жаркие дни стояли на побережье. Заведующий колхозным клубом, обязанный по должности всё знать, с ученым видом объяснил, что во всем виновата общая тенденция потепления Арктики.
Ребятишки купались в лагуне, радуясь теплу. Некоторые из русских жителей, разморенные жарой, кидались в воду и фыркали, как моржи.
Доктор Вольфсон ещё не разрешил Таю выходить в море. Каждое утро Таю вставал и провожал свой вельбот на промысел. Скоро должна была начаться охота на кита. Из колхозов южного побережья приходили хорошие вести: в Мечигменской губе видели большие стада китов.
Вельботы исчезали на стыке горизонта и воды, а Таю ещё долго сидел на берегу, всматриваясь в изменчивое лицо моря. Потом он долго бродил, приглядываясь к работе плотников, пробовал сам сложить печку, но стена вышла кривая, и Линеуну пришлось её перекладывать.
Когда настали жаркие дни, Таю полюбилось сидеть на берегу лагуны и глядеть на детские игры. Всё чаще приходила мысль, которую Таю гнал от себя: он стал стариком. Перешагнул тот порог, который отделяет просто пожилого человека от старика. В мальчишках он узнавал свое далекое детство, давно забытые подробности, которые никогда не пришли бы ему в голову, будь он на море.
С юга дул теплый ветер. Вместе с ветром летели утиные стаи. Они как будто знали, что никто не станет стрелять, чтобы не спугнуть моржей, собирающихся на лежбище за Лысым мысом. Изредка ловко пущенное древнее оружие ловли – бола – оплетало утку, и она камнем падала на землю.
Таю сидел на редкой траве, поглаживая ладонью её прохладную зелень. Сзади послышался кашель. Таю не повернул головы. Он узнал доктора Вольфсона. Глупо винить в болезни доктора, но разве не он заставил Таю думать о ней? Усилием воли Таю старался подавить в себе раздражение против Вольфсона, но всё чаще и чаще вступал с ним в спор, убеждая, что лучшее лекарство для него – это море.
– Сидим, дорогой друг? – спросил Вольфсон, с долгим вздохом усаживаясь рядом.
Таю не ответил.
– Искупаться, что ли? – небрежно сказал Вольфсон и вдруг, к удивлению Таю, стал раздеваться.
Он скинул побуревший пиджачок, пузырчатые на коленях брюки и долго расстегивал мелкие пуговицы на рубашке. С тонкими ногами, покрытыми темной порослью жестких волос, в широкой темной рубахе и в трусах, доктор походил на старого оленя-быка. Тело его было тощее, с выпирающими костями. Вольфсон несколько раз присел и мелкими шажками побежал к воде. Через секунду он уже плыл, бочком держа голову над водой.
– Эх, хорошо! – фыркал он. – Водичка жжет! Уф!
Когда доктор вышел из воды, волосы на ногах поднялись от холода торчком.
– Студеная вода! – сказал доктор, отряхивая с себя капли. – Дорогой друг, был бы ты здоров, я бы с тобой на пари вон до того острова поплыл.
– Не вышло бы, – ответил Таю.
– Да я реку Рось переплывал, – похвастался Вольфсон. – Есть такой приток Днепра.
– Не умею я плавать, – сказал Таю.
– Как же? – растерянно произнес доктор. – Ты же всю жизнь на море.
– Ни один эскимос в Нуниваке не умеет плавать, – ответил Таю. – Море очень холодное. Такого теплого лета, как сейчас, на моей памяти ещё не было… Живем на море, а держаться на воде не можем. Бывало, в начале зимы, когда лёд ещё тонок, провалится охотник в воду, и если некому подать ему помощь, он камнем идет ко дну.
Доктор оделся и снова сел рядом.
– Утки летят, – сказал он.
– Что-то ещё за утками несется, – отозвался Таю, вглядываясь в противоположный холмистый берег лагуны. – Похоже, что вертолет. Точно!
– Где же он? – прищурился доктор, следя за направлением пальца Таю. – Ничего не вижу.
– Пойдем на аэродром, – предложил Таю. – Пока идем, он уже сядет.
Когда доктор услышал шум мотора, он уважительно произнес:
– Глаза у вас, дорогой друг, как у горного орла.
Вертолет приземлялся не на настоящем аэродроме, а поближе, почти рядом с почтой. Здесь была устроена площадка – четырехугольник, сбитый из толстых досок. Люди уже бежали к ней наперегонки с собаками. Впереди несся Амирак.
Доктор и Таю подошли, когда из вертолета начали сгружать груз.
– Мне есть посылка? – возбужденно спросил Амирак у летчика Петренко.
– Есть, – ответил летчик. – Четыре ящика.
– Смотри, а наш жених, похоже, целыми ящиками подарки невесте приобретает, – сказал Вольфсон, кивая на Амирака.
– Всерьез устраивает свою жизнь, можно и потратиться, – сказал Таю, любуясь, как легко Амирак взвалил на себя все четыре ящика, связав их толстым ремнем.
Таю пошел рядом с братом.
– Не секрет, что у тебя в ящиках? – с лукавством задал он вопрос.
– Секрет, – весело ответил Амирак.
Вчера Таю слышал, что у Амирака большие неприятности на ферме: пало несколько черно-бурых лис. Приезжий зоотехник из района сказал, что у зверей авитаминоз. Послали школьников в тундру заготавливать зеленый корм… Что же, звероводство – новое дело на Чукотке. Всё может быть. Не откладывать же из-за того, что пало несколько лис, женитьбу? Тем более что Неля Муркина уже перевозила остатки товаров в большой магазин в «Ленинский путь». Амирак говорил, что она собирается уйти из торговой сети и переходит на звероферму… Счастья тебе, брат мой!
Дошли до домика, в котором жил Амирак. Он пригласил брата в комнату.
Жилище Амирака было просторное, с большим окном на лагуну. Впечатление простора усиливалось ещё и тем, что в комнате было пустовато для будущего семьянина: стол, один стул и продавленная раскладная кровать. В довершение всего в комнате стоял крепкий запах лисьего помета.
– Нехорошо у тебя в комнате, – осуждающе сказал Таю брату. – Пахнет нехорошо, мебель дрянная. Скоро к тебе жена приедет, а у тебя вонь и грязь, как на звероферме.
– Там даже чище, – грустно сознался Амирак.
– Вот что, брат, – сказал Таю. – Ты человек богатый: много зарабатываешь, вина не пьешь, так что кое-что отложил, наверно. Я тебе пришлю Риту и Рочгыну, и они тебе помогут привести в порядок твое холостяцкое жилище, чтобы не стыдно было принять невесту. Договорились?
После обеда Таю пошел на берег встречать вельботы, идущие к берегу с добычей. Здесь уже наготове стоял трактор. Моторист пробовал лебедку, возле жиротопки женщины мыли платформу на рельсовом пути.
– Сейчас увидишь, как работает наша механизация, – гордо сказал подошедший Кэлы.
– Послушай, председатель, – обратился к нему Таю, – скажи, давно ты не был на море?
– Уже и не помню, – помедлив, ответил Кэлы. – И рад был бы, да дела не пускают.
– Вижу, – сказал Таю. – Но ведь может случиться так, что тебя не выберут. Как будешь жить? Наверное, и гарпун разучился бросать?
– А что делать? – развел руками Кэлы.
– Сколько у тебя заместителей?
– Двое.
– А ты попробуй иногда оставлять их на берегу, – посоветовал Таю. – А то они только на собраниях да на заседаниях заместители. А сам встряхнись, подержи гарпун в руках.
– Спасибо! – искренне обрадовался совету Кэлы. – И как я раньше до этого не додумался? Завтра же выйду с бригадой Кытгыртына.
Вельботы подошли. Каждый тащил на буксире моржовую тушу. Концы буксиров бросили в воду, затем их присоединили к тросу, и лебедка потащила зверя на бетонированную разделочную площадку. Здесь уже наготове стояли женщины с большими остро отточенными ножами. К разделочной площадке подходила узкоколейка с блестящими от жира рельсами. Она тянулась метров на пятьдесят к жиротопному цеху.
Охотники вышли на берег. Утоюк подошел к Таю и спросил:
– Как здоровье?
– Какое может быть здоровье у человека, которого заставляют сидеть на берегу, когда его товарищи охотятся? – сердито ответил Таю. – Что в Нуниваке?
– Новостей больших нет. Люди готовятся к переселению. Почти каждую неделю кто-нибудь переезжает. На глазах пустеет Нунивак, – страшно становится: будто эпидемия какая морит людей. Смотришь на мертвые яранги, и сердце сочится кровью…
– Что ты говоришь! – гневно сказал Таю, хотя и понимал чувства Утоюка. – Какая эпидемия? Будто не видишь, куда люди уезжают! Ты же знаешь, что меня волновать нельзя.
– Не буду так говорить, – потупил голову Утоюк.
Он порылся в кармане и вытащил мятый конверт.
– Вот письмо Амираку от Нели Муркиной, – сказал он совсем другим голосом. – Как изменилась девушка! Как цветок стала! Целыми днями поёт!
– Отчего же не запеть, когда замуж выходишь, – глубокомысленно заметил Таю.
Вельботы снова ушли в море.
Таю пошел к Амираку. Его не оказалось дома. Должно быть, ушел на звероферму, Таю никогда не был там, и вот теперь представился случай, когда он может посмотреть на звериное жилище.
Корпуса зверофермы располагались на берегу лагуны, километрах в полутора от селения. Дорога туда была ровная, хорошая, по ней ходил единственный в «Ленинском пути» автомобиль.
Таю разыскал машину и попросил шофера:
– Поедешь на звероферму, захвати меня.
– Да вот сейчас я еду, – сказал парень, сын Кытгыртына. – Только заправлюсь. Амирак погрузил мне ящики, надо их отвезти.
Шофер заправил машину, и она понеслась по улицам селения, пугая собак. Машина уже не внушала псам ужаса, хотя не отзывалась даже на самый громкий лай. Наиболее смелые собаки пытались кусать у неё колеса, но резина была твердая и неподатливая, как пересушенная моржовая кожа.
Длинные корпуса зверофермы были разделены на небольшие клетки. Черные зверьки имели здесь жалкий вид. Они злобно смотрели на Таю из глубины своих тесных жилищ.
Пока Таю осматривал звероферму, Амирак перетаскал ящики.
– Обратно не поедешь? – спросил он.
– Нет, останусь, посмотрю, – ответил Таю. – Тут у тебя занятно.
В комнате, примыкающей к кухне, где готовилась еда для зверей, Таю увидел знакомые ящики.
– Что это? – спросил Таю, догадываясь, что в них не подарки невесте.
– Витамины, – почему-то смущаясь, ответил Амирак.
– Витамины? – удивился Таю.
– Звери у меня болеют авитаминозом, – пояснил Амирак. – Вот и заказал в областном аптекоуправлении.
Амирак принес топор и осторожно вскрыл ящики.
Таю вынул картонную коробку и прочитал: «Поливитамины».
– Послушай, брат, это же для людей, – сказал он.
– Ну и что же? – вызывающе ответил Амирак. – Лекарства полезны не только людям, но и зверям.
– Но это, должно быть, стоит кучу денег! – ужаснулся Таю.
– Все сбережения отдал за четыре ящика, – невозмутимо сказал Амирак. – То, что было отложено на новую мебель.
– А почему в колхозной кассе не попросил денег? – спросил Таю.
Амирак замялся:
– Неудобно…
– Что тут неудобного? – заметил Таю. – Звери-то колхозные!
– Колхозные – это верно, – сказал Амирак. – Но после смерти Мальчика неудобно… А потом звериных витаминов нет, а на покупку людских бухгалтер не даст денег.
Таю раскрыл картонную коробочку, высыпал на ладонь пилюльки.
– Как же ты их зверям будешь давать? Выплюнут.
– Не выплюнут, – уверенно сказал Амирак. – Мы их истолчем и понемногу будем добавлять в корм.
– Смотри, Амирак, – предостерег брата Таю. – А если уморишь этими поливитаминами зверей? Что будешь делать?
– Не уморю, – весело ответил Амирак. – Я советовался с зоотехником. Он сказал, что вреда не будет.
Таю возвращался в селение пешком. Мимо него летели утиные стаи, переваливали косу и уходили в открытое море. Таю завидовал птицам. Ему бы туда, где морской ветер ласкает водную ширь, морщит волны, надувает белый парус. Посидеть в вельботе, пропахшем стылой кровью морского зверя и бензиновой гарью мотора…
Через два дня из Нунивака переехали ещё три семьи. Вместе с ними с вельбота сошла Неля Муркина. Линеун и Рита на правах будущих родственников помогли ей дотащить вещи до дома, где жил Амирак. Сзади шел Таю. Он досадовал на брата, который не мог встретить невесту. На крыльце дома Неля обернулась и, зардевшись, неуверенно сказала Таю:
– А может, не надо мне пока поселяться у Амирака?
– Это почему?
– Всё же не жена я ему ещё.
– Вот ещё что выдумала! – изумляясь, возразил Таю. – В Нуниваке он у тебя жил, а здесь стесняешься у него переспать!
Рита укоризненно посмотрела на отца и шепотом сказала:
– Там – это другое дело, а здесь она невеста.
Таю удивился глубоким познаниям дочери в тонкостях свадебных обычаев и махнул рукой:
– Делайте, как хотите…
Рита повернулась к Неле и сказала:
– Пойдемте к нам. Поживете пока в нашем доме до свадьбы.
– Ой, спасибо! – обрадованно воскликнула Неля.
Весь день Неля Муркина носилась от магазина к дому Амирака, таскала тазы и ведра от Риты, носила воду из ручья. Окно комнаты зверовода было широко распахнуто, из трубы шел густой дым.
Амирак увидел этот дым ещё издалека.
Он подумал и решил, что брат уговорил Риту и Рочгыну навести порядок в его жилище до приезда Нели.
Амирак не обратил внимания на то, что встречные сегодня особенно внимательно здоровались с ним: его мысли оставались на звероферме. Он уже третий день давал поливитамины зверям, но заметных улучшений не видел: лисы и песцы по-прежнему были вялы и даже не тявкали.
Амирак открыл дверь в комнату – и замер в удивлении. Сначала он подумал, что попал в чужой дом: долго ли перепутать стандартные домики? Да нет, вроде бы его комната, вид из открытого окна знакомый – старинные жертвенные китовые ребра на берегу лагуны: теперь на них предприимчивые хозяйки натянули веревки и сушили белье.
Правда, и стул вроде бы тот, свой. Но откуда здесь эта пышная кровать с пушистым одеялом? Красивая скатерть на столе? Но самое главное: нет привычного, знакомого запаха.
Амирак нерешительно топтался на пороге, не зная – входить или уйти.
– Миша! – услышал он тонкий, знакомый голос.
– Неля! – крикнул Амирак и кинулся в комнату.
– Стой! – крикнула Неля, выходя из-за печки. – Сначала скинь на кухне свою вонючую одежду, помойся, а потом входи в комнату.
Амирак безропотно повиновался.
Неля терла его намыленную голову и строила планы совместной жизни. В кухне стояла жара, над плитой поднимался горячий воздух, растекался по комнате и выходил в раскрытое настежь окно.
В комнате уже были распакованы и разложены вещи Нели Муркиной. На тумбочке стоял патефон. Неля подошла к нему и поставила мембрану на заранее приготовленную пластинку. Амирак прислушался. В песне кто-то грустно прощался с Римом…
Таю и Рочгына сидели в гостях у зятя. Рита накрыла на стол, расставила красивые чашки и стаканы. Мать ей помогала. Мужчины курили и тихо переговаривались. Ждали Нелю и Амирака.
– Это верно говорят про тебя, что своим землякам ты строишь дома лучше? – спросил зятя Таю.
– Я это не с умыслом, – оправдывался Линеун. – Просто опыта и умения прибавилось, поэтому дома получаются лучше ранее построенных.
– Смотри, – погрозил пальцем Таю.
Поздние сумерки наползали с моря. Зажегся маяк на горе. Прожектор его был крутящийся и делал полный оборот ровно за одну минуту. Каждый |раз, когда луч, пробившись сквозь задернутые занавески, упирался в противоположную стену, Таю смотрел на висячие часы: Неля и Амирак запаздывали.
– Давайте начнем ужинать без них, – предложил Таю. – Ничего, сами виноваты, что опоздали.
– Открыть бутылку? – спросил Линеун.
– Пока не надо, – остановил его Таю. – Придут – откроем.
Рита четыре раза наполняла чашки и стаканы, а гостей всё не было.
Таю со вкусом допил последний стакан, крепко поставил его на стол и сказал жене:
– Пойдем, Рочгына, спать, уже поздно.
Рита попыталась их удержать.
– Может быть, они ещё придут…
Таю улыбнулся, привлек к себе дочку и нагнулся над её головой.
– Не придут они, даю тебе слово. Спокойно ложитесь спать. Успеют они ещё у вас нагостеваться.
– Что же они так? – разочарованно сказала Рита.
– Психология, – подражая председателю Кэлы, произнес Таю.
Теплая ночь стояла над селением. Тарахтел двигатель электростанции, луч маяка бесшумно крался по окрестным холмам, по морю, тыкался в стены домов.
Над головой Таю, невидимые в темноте, с шумом пролетели утиные стаи.
15. НА ЛЕЖБИЩЕ
С вельбота видятся спины
Лежащих вдали моржей…
В. КЕУЛЬКУТ,Охота на моржей
Подули северные ветры. Они гнали волну, сырой туман, дожди и холод на побережье. Ревели сирены на маяках, лучи прожекторов шарили по белым спинам высоких волн. Непогода ускорила окончание строительства домов: в Нуниваке остались только три семьи, в том числе семья Утоюка, который, по собственному выражению, покидал последним родное селение, как капитан гибнущий корабль.
Охотники ловили каждый погожий день и выходили на кита. Редко они возвращались пустые, поэтому не переставала работать жиротопка, машина возила китовое мясо в ледник, вырытый в склоне горы.
Таю томился от безделья. Он несколько раз ходил к Кэлы, просил у него береговой работы, но председатель, ссылаясь на доктора, отказывал ему.
– Поправишься, тогда любую работу проси, – говорил он в утешение.
В «Ленинском пути» день намного удлинился. В Нуниваке охотники, возвращаясь с промысла, прятались в свои жилища и без большой надобности не покидали их: кончилась охота – кончился день. А здесь, в «Ленинском пути», к вечеру народу даже прибавлялось на улицах: кто спешил в клуб, кто в магазин, в гости друг к другу, навестить детей в интернат… Переселение эскимосов из Нунивака заметно прибавило оживления в колхозе. Раньше здесь господствовали два языка – чукотский и русский, а сейчас к ним прибавился ещё и третий – эскимосский, который уверенно звучал среди новых домов, возле клуба, на разделочной площадке. Таю отметил интересную особенность: дети предпочитали говорить между собой на русском языке.
Несколько дней назад вместо доктора Вольфсона Таю навестила медсестра Алиса Руквутагина.
– А где же доктор? – спросил встревоженный Таю.
– Заболел, – ответила медсестра. – Простудился.
Таю недоверчиво посмотрел на девушку в снежно-белом халате, который очень шел к ней. У него как-то не укладывалось в голове, что врач сам может заболеть. Таю захотелось посмотреть на больного Вольфсона.
Доктор лежал возле окна и читал книгу, встопорщив кверху усы.
– Здравствуй, дорогой друг, – поздоровался Вольфсон и закашлялся. – Простыл. Не надо было мне тогда купаться…
Лежащий на кровати доктор был для Таю обыкновенным смертным и больше не внушал раздражения.
– Что же, вместе будем болеть, – примирительно сказал Таю. – Веселее будет обоим.
– Что может быть веселого в болезни? – отмахнулся Вольфсон. – Куда лучше быть здоровым… Но я быстро встану. Послезавтра уже буду на ногах. Теперь болеть не страшно. Вот когда я много лет назад впервые приехал сюда, тогда было трудно. На весь район был один врач. Да и то без лекарств. Это всё равно, что охотник без ружья. А теперь чуть что – санитарный самолет или вертолет посылают… Если бы мне тогда сказали, что Чукотка когда-нибудь станет одним из лучших районов страны по обслуживанию санитарной авиацией, я бы не поверил.
– Быстрее поправляйтесь, скоро праздник, – сказал Таю. – Через неделю придет пароход, разгрузим его, переселим оставшиеся семьи из Нунивака и устроим большой праздник.
– Новая песня будет? – спросил доктор.
– Если мне разрешишь выйти в море, обязательно будет, – пообещал Таю.
– А что же, на суше не можешь? – поинтересовался доктор.
– Не могу, – откровенно сознался Таю. – Ошибаешься, если думаешь, что песню можно сочинить где хочешь. Как я найду напев, если слушаю ветер, бродящий по земле? А мне нужен морской ветер. Он мне даст напев. Только неумелый певец пытается придумать песню. Настоящую песню надо искать, ловить, и не всякое ухо и не каждый человек это может сделать…
Доктор с необыкновенным вниманием выслушал Таю и обещал:
– Постараюсь, чтобы до праздника ты побывал в море.
За несколько дней до прихода парохода Кэлы встретил Таю на улице селения и позвал его с собой в правление.
– Есть интересные новости, – сказал председатель, садясь за стол, как будто он не мог разговаривать стоя.
– Говори, – сказал Таю.
Кэлы потянулся к сейфу и долго выбирал из связки нужный ему ключ.
– Далеко прячешь бумагу, – заметил Таю.
Развязав тесемки, Кэлы извлек из папки какую-то бумагу, украшенную печатью.
– Решение окружного исполнительного комитета, – с важностью сообщил он. – Предписывается продлить ещё на один год запрещение охоты на моржа в районе лежбища.
Кэлы положил обратно в папку бумагу и выразительно посмотрел на Таю. Похоже, что председатель был доволен.
– Не понимаю, что тут хорошего? – пожал плечами Таю.
– План по жиру мы выполнили, – начал загибать пальцы Кэлы, – по мясу на двенадцать процентов больше плана. Зачем нам ещё губить зверя? Ни к чему. Я радуюсь, что таким способом мы восстанавливаем наше старинное лежбище. Вот так, Таю. А теперь другое – надо, чтобы кто-то наблюдал за лежбищем. Я выбрал тебя. Пограничники сделают наблюдательный пункт: они поставят будочку на случай дождя и списанную стереотрубу. Пост что надо! Почти отдельная пограничная застава!
– Я согласен, – ответил Таю. – Но когда доктор разрешит мне выходить в море, пусть на мое место пошлют другого.
– Так и будет, – обещал Кэлы.
Через день Таю уже вышел на первую вахту. На гору его сопровождал выздоровевший Вольфсон. Место было выбрано удачно. Отсюда отлично было видно не только лежбище, но и весь «Ленинский путь» лежал как на ладони.
Доктор Вольфсон поглядел в стереотрубу и не мог сдержать возгласа удивления:
– Ну и моржей!
Таю сказал:
– Раньше на этом лежбище их было ещё больше. А лет пять назад не залегало ни одного моржа. Лежбище уничтожили в два года перед самой революцией американские промысловые шхуны. Им ведь были нужны только жир да кожа. Ну, ещё выбивали топорами бивни. Ободранные туши оставляли гнить на лежбище. А морж, он ведь всю жизнь в чистоте живет. Другой доктор столько не моется, сколько морской зверь – он всё время в воде. Моржи на грязное место не идут… Так и исчезло Лысогорское лежбище. Пять лет назад появились здесь первые моржи. Чисто стало. Кэлы посылал туда колхозников – убрали старые кости, моржовые головы. И вот теперь здесь целое богатство. Если разумно пользоваться этим лежбищем, можно каждый год снимать богатый урожай.
– А почему моржи выбирают именно такие места? Они, как я слышал, не вылезут на первую попавшуюся отмель.
– Правильно, – ответил Таю. – А почему они идут именно сюда, про то длинная история. Если хочешь, расскажу.
– С удовольствием послушаю, – сказал доктор Вольфсон, проведя по усам.
– «В очень давние годы, – начал Таю, – жил недалеко от лежбища эскимос Кивагмэ. Отважный и смелый он был охотник. Он догонял на своем каяке самого быстроходного моржа. А тогда моторов не было. Кивагмэ был настоящий эскимос и соблюдал все обычаи предков. Но потом в нём зародилось сомнение. Стал он думать: есть ли хозяин этих зверей и птиц, которых он добывает? Может быть, напрасно переводят добро, кидая в море жертвенное мясо, брызгая кровью? И стал эскимос пренебрегать обычаем. Бросал в море протухлое мясо, кровь небрежно лил… И видел он – удачи у него не убывает, и смеялся над теми, кто следовал глупым, по его мнению, обычаям. Время шло. И стали замечать люди, что зверя становится в море меньше, он далеко обходит их берега, идет в другие стойбища.
Но Кивагмэ был силен и вынослив. Он мог долго грести и всегда возвращался с добычей. Кругом люди голодали, а Кивагмэ был сыт, и дети у него росли круглые. Делился охотник своей добычей с соседями. А время шло. Годы набегали, морщины прибавлялись на лбу отважного охотника, из мускулов уходила неведомо куда сила.
Однажды вернулся с моря Кивагмэ с пустым каяком, буксирный ремень болтался на поверхности моря.
На другое утро он снова вышел в море, полный решимости добыть зверя. Долго бороздил море его каяк, пока не вынырнул перед ним старый лахтак. Кинул Кивагмэ гарпун, прыгнули в воду воздушные поплавки, соединенные с гарпунным ремнем, и лахтак потащил легкий каяк. Кивагмэ спокойно намотал на руку ремень и стал ждать, пока зверь ослабеет. Носил его лахтак по морю, носил и вдруг нырнул вниз. Каяк зарылся носом. Ещё немного – и Кивагмэ мог оказаться в пучине. Единственное спасение было в том, чтобы выпустить из рук ремень. Кивагмэ так и сделал. Лахтак унес гарпун и воздушные пузыри.
Вернулся домой Кивагмэ мрачный, как холодный камень. А наутро, едва поднялось из воды солнце, он снова вышел в море. Наготове перед ним лежали запасной гарпун и новые поплавки из надутых тюленьих пузырей. Если он сегодня ничего не добудет, его дети останутся без пищи и жене придется отказать тем, кто придет за подмогой.
Он видел много моржей и лахтаков, но не мог их догнать: они плыли далеко, а в руках Кивагмэ уже не было прежней силы, когда он мог состязаться с самым быстроходным моржом.
Солнце уже клонилось к воде, когда он увидел большого моржа. С большим трудом охотнику удалось настигнуть его и загарпунить. Морж потащил за собой легкий каяк, как игрушку. Но Кивагмэ решил не сдаваться. Он крепко намотал на руку ремень и приготовился бороться до конца. Морж уходил в глубину. Каяк уже стал зарываться носом в воду, брызги хлестали по лицу охотника. Вдруг Кивагмэ почувствовал, что морж тянет его вниз. Волны сомкнулись над охотником, и он увидел морскую пучину. Вокруг него плавали рыбы, тюлени, киты. Все они показывали на него плавниками, ластами и хохотали над ним.
Кивагмэ дотащился вместе с каяком до моржового стойбища. Старейшина-морж с большими тугими усами велел Кивагмэ сесть перед собой и объявил, что охотник будет жить с ними. Кивагмэ молча кивнул: он не мог открыть рта, чтобы вода не хлынула ему в желудок. Но старый морж успокоил, что здесь он может даже разговаривать.
– Зачем вы меня сюда притащили? – спросил Кивагмэ моржей.
– Потому что ты перестал уважать нас, – ответил старый морж. – Смотри, какую тухлятину посылаешь нам.
Старый морж пододвинул ластом Кивагмэ куски мяса. От них так воняло, что охотник отвел лицо в сторону.
– И еще вина твоя в том, что ты калечишь морской народ, – добавил старый морж.
Тут Кивагмэ услышал глухие стоны. Глянув в угол моржовой яранги, он увидел лахтака, недавно загарпуненного им. В боку торчал наконечник и причинял невыносимые страдания морскому зверю. Кивагмэ бросился к нему и вытащил гарпунный наконечник. Лахтак облегченно вздохнул и поблагодарил охотника.
Долго жил Кивагмэ на дне моря. Все, что посылали люди, моржи отдавали ему, а мясо было тощее, сухое и подпорченное. Похудел Кивагмэ. Лицо будто построгали острым ножом. Однажды старый морж позвал Кивагмэ и показал жертвенное мясо, которое только что прислали люди. Оно было сочное, с прожилками белого жира, набухшее кровью.
– Поняли люди наш морской закон, – удовлетворенно сказал старый морж и велел Кивагмэ готовиться в обратную дорогу к людям. Подумал охотник, что надо бы привести одежду в порядок. Хотел посмотреть на свои камики, а они как моржовые ласты, а руки – тоже. Оказывается, он давно превратился в моржа, иначе как бы он выжил на дне морском?
– Как же я появлюсь перед людьми, женой и своими детьми в таком виде? – печально спросил старого моржа Кивагмэ.
– Не беспокойся, – ответил старый морж. – Едва ты достигнешь берега, опять превратишься в человека. Я посылаю вместе с тобой моржовое стадо. Берегите его, люди, и вы никогда не будете знать нужды и голода.
И поплыл впереди моржового стада охотник Кивагмэ, превратившийся в моржа. Теперь над ним уже никто не смеялся – ни рыбы, ни моржи, ни тюлени, ни киты.
Привел Кивагмэ моржовое стадо и поселил его на отмели за Лысым мысом. Отсюда и пошло наше лежбище…»
Таю замолчал. Доктор Вольфсон смотрел на лежбище и тоже молчал. Морской ветер путался в черных волосах Таю, играл ими, шарил в пустой трубке, выдувая легкий, остывший пепел.
– Разумная легенда, – сказал, наконец, доктор Вольфсон.
– Человеку дан разум, чтобы до всего доискиваться, – отозвался Таю. – Ведь думали люди, отчего моржи любят эту отмель, и нашли объяснение. В своё время для них это была истина.
Таю встал и подошел к стереотрубе. Поворачивая окуляры, он оглядел лежащих на гальке моржей, скользнул взглядом по горизонту и увидел на поверхности моря четыре вельбота, плывущие один за другим.
– Кита ведут! – радостно сообщил он доктору и бросился вниз по крутой тропинке.
– Осторожно! Шею можно сломать! Вы же больной, дорогой друг! – кричал сзади доктор Вольфсон, но не отставал.
Оба трактора уже стояли наготове на берегу. Как всегда, здесь суетился и громко командовал Кэлы.
Кита вытащить на берег – совсем не то, что моржа.
Несколько раз огромную тушу оплели тросами. По команде два трактора «С-80» поползли вверх по гряде. Гусеницы зарывались в гальку и крутились на одном месте. Туго натянутые стальные тросы звенели.
– Отойдите от тросов! – кричал Кэлы.
Наконец кит вздрогнул и медленно пополз на берег, двигая перед собой песчаный вал. Гусеницы нашли опору в податливой гальке и двинулись вперед.
Только поздним вечером закончили разделку кита. Охотники уже успели поужинать и переодеться. Возле клуба собиралась толпа любителей кино. Здесь Таю встретил Утоюка.
Таю поздравил друга с добычей и пожаловался:
– А меня Кэлы поставил сторожем лежбища.
– Не понимаю, что тут обидного? Помнишь, в старину кого назначали смотреть за моржами? Самого уважаемого человека, – попробовал утешить его Утоюк.
– В море я хочу! – сердито сказал Таю. – Меня не купишь игрушкой! Стереотрубой соблазнить хочет. Древним почетом. Или ты, Утоюк, тоже уже считаешь меня конченым человеком – стариком?
– Я не считаю тебя стариком, – раздраженно ответил Утоюк. – Младенцем неразумным считаю. Неужели ты думаешь всерьез, что все хотят тебя обидеть, навредить, нарочно не пускают в море? А? Ценить надо такое, что люди за тебя готовы черт знает на что! Здоровье сначала надо поправить, а потом выходить в море. Нет, не старик ты, Таю, далеко тебе до стариковской мудрости, знающей цену людской заботе!
Как был рад Таю, что вокруг никого не было, кто бы понял эскимосский гневный разговор Утоюка!
– Ладно, ладно, виноват! – смущенно оправдывался Таю. – Но надоело торчать на берегу. Пойми меня…
– Понимаю, – мягко сказал Утоюк. – Понимаю и сочувствую. Советую потерпеть. На твою долю работы ещё много останется, не беспокойся.
После разговора с Утоюком Таю не то что смирился со своим положением, но перестал вслух жаловаться на произвол доктора и на болезнь. Он аккуратно ходил каждый день на свой наблюдательный пункт. Сделал внушение капитану почтового сейнера «Морж» Мише Павлову за то, что он близко ведет свой корабль от отмели и может спугнуть моржей. Первым Таю заметил дымок парохода, который вез товары в «Ленинский путь».
Последние три дома были уже готовы, но не было так называемого печного литья – колосников, дверец, плит, конфорок. Всё это должно было прийти на пароходе.
Обычно, когда в «Ленинский путь» приходил пароход, Кэлы снимал несколько бригад с промысла и посылал их на разгрузку. Нынче этого не пришлось делать: народу было достаточно и для охоты и для работы на берегу.
