Текст книги "В поисках апполона."

Автор книги: Юрий Аракчеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

И вот, пожалуйста: среди острых то раскаленных, то стылых камней, среди зноя и холода, под иссушающими ветрами и беспощадными солнечными лучами, на обезвоженной, каменно-жесткой почве эти приученные ко всему, великолепно натренированные суровой жизнью существа процветают! Они не вызывают жалости, сочувствия. Они заставляют любоваться собой. Они учат мужеству!

Вот перовския. Довольно высокий, весьма разветвленный кустик с мелкими листочками и прямо-таки усыпанный множеством лилово-сиреневых очаровательных, хотя и мелких цветков. Каждый кустик сам по себе, каждый держится независимо, хотя и не возражает против соседства другого, но не приникает в бессилии ни к земле, ни к соседу, ничего не просит ни у кого, а только дает. Дает аромат, нектар опылителям, тень нуждающимся, скрепляет землю корнями, удерживает в себе влагу, которая немедленно улетучилась бы. До чего же достойный пример!

Или ферула. Это не та ферула, что была на хребте Каржантау, в райской долине речки, на Поляне Максимова или на «Эльдорадо». Это другой вид – ферула-ассафетида, что означает «вонючая». Что же оттого? Зато она полезна как лекарство для нас, несмотря на то что мы окрестили ее столь неблагозвучным названием. Она стройна и по-своему эффектна: этакое небольшое деревце с толстым стволиком, но не деревянистым, а сравнительно мягким, как у капусты-кольраби, и с длинными, как лучи, листьями, вольно раскинутыми во все стороны. Сейчас эти своеобразные деревца высотой от полуметра до метра были совершенно сухие – они отжили свой короткий век еще в апреле-мае, но и высохшие они украшали долину.

А полынь? Ей вообще можно посвящать оды, ибо именно ей обязаны многие бесплодные земли своим растительным живым покровом, она основа экосистем безводных степей. Горькая? Да ведь и жизнь ее не сладка – с нашей, конечно, точки зрения. Только с нашей, потому что, глядя на ее могучие, серо-серебристые заросли, этого не скажешь. А аромат? Разве можно себе представить сухую степь без горького – но ведь прекрасного же! – аромата полыни?

Я любовался растениями долины и, конечно, фотографировал их. Что же касается Лены Богдановой, то ее восторг трудно и описать. Когда мы сворачивали с шоссейной дороги в поисках места для ночлега, она, ничего особенного для себя не ожидая, встретила, по ее словам, множество приятных неожиданностей. Особенно восхитили ее астрагалы, а утренний ранний поход принес даже открытие. Она нашла растение, которого не встречала никогда раньше, – «изящный», по ее словам, травянистый многолетник с сиренево-розовыми цветками. Ясно было, что он относится к семейству крестоцветных. И род можно было определить: строгановия. Но вот вид…

Волнующий холодок ощутила она в груди. Неужели?.. Осторожно выкопали с Тахиром весь кустик, бережно спрятали в гербарную папку. Только потом, в Ташкенте, окончательно выяснилось, что да, действительно, это был совершенно новый вид, неизвестный ранее. В 1937 году подобное растение было найдено одним ботаником, помещено в гербарий, но определено и описано не было, с тех пор сильно осыпалось, стало почти неузнаваемым… И вот теперь оно снова открыто, описано, ему дано имя: строгановия зеравшанская. Так и совершаются ботанические открытия даже в XX веке. Нужно быть внимательным, заинтересованным, не бояться ночевать под открытым небом в диких местах и рано вставать!

И ведь кто знает, может быть, строгановия зеравшанская обладает какими-то особенно привлекательными, с нашей точки зрения, свойствами, которые со временем окажут услугу человечеству? Всего можно ждать, тем более от растений-«личностей».

Бабочек, которые заинтересовали бы меня, я по-прежнему не нашел, пришло время нам свертывать лагерь и ехать дальше. Путь предстоял немалый.

Мимо селения Сарыкуль вернулись на шоссейную дорогу, и опять продолжалось вчерашнее – пыль, зной, сухой ветер. И наш ночлег, долина, открытие Лены унеслись в прошлое. Теперь хребет и адыры остались на горизонте, а мы катили по совершенно ровной Каршинской степи. Казалось бы, ну как можно жить, что можно взять у этого бескрайнего сухого пространства? Но дорога была вполне современная, асфальтовая, и вскоре мы увидели нефтяные вышки, а потом и хлопковые поля. Забавным, веселым сюрпризом показался нам внезапно выросший на пути, рядом с дорогой, миниатюрный домик ГАИ, построенный в национальном духе, как медресе – с куполами, балкончиками для наблюдения за дорогой (этаким раскаленным солярием), зеленым газоном вокруг, на котором цвели темно-красные розы. Саидазим остановил автобус, чтобы засвидетельствовать свое почтение обитателям домика, но таковых не оказалось. Возможно, был как раз обеденный перерыв.

– На штрафы построено, – пошутил Жора. – С нарушающих понабирали, понимаете ли. И выстроили.

Все мы радостно посмеялись и подумали о том, как хорошо, что и в сухой степи работает веселый человек, понимающий, что жизнь – это не только унылое исполнение предписанных правил, пусть даже и очень серьезных и обязательных.

И уж совсем неожиданным было увидеть вывеску «Бар» на фронтоне невысокого белого здания, также обсаженного цветущими и благоухающими кустами роз. Вокруг этого очередного оазиса цивилизации расстилались бескрайние знойные пространства.

И вот наконец город Карши, центр Кашкадарьинской области. Здешний Музей природы располагался в старинном медресе. Директором музея был симпатичный человек, араб по национальности. Я с удовольствием сфотографировал директора и его совершенно очаровательную дочку лет пяти с красивым именем Лола.

Посетили мы и каршинский шумный базар, а затем опять ехали по знойным пространствам, но вскоре начались адыры, стало встречаться гораздо больше зелени рядом с дорогой, которая постепенно шла на подъем.

Селение Яккабаг и вовсе было окружено садами, здесь мы отыскали контору заповедника Кызылсуйский, однако по случаю вечера, да еще и воскресенья, здесь никого не было, кроме сторожа. Тем не менее сторож отвел нам прекрасное место для ночлега – среди густой зелени деревьев обширный деревянный настил с навесом в непосредственной близости от бурной и мутной реки Кызылдарьи.

Здесь было ее нижнее течение, а в верхнем она имеет название Кызылсу, что в сущности одно и то же: «дарья» означает река, «су» – вода, а «кызыл» – красная.

Красная река. Красная вода.

По ней и назван заповедник Кызылсуйский, ибо Кызылсу – главная его артерия. Так что теперь нам предстоял путь вверх по долине.

4.

Утром, пока мы ждали директора, я основательно, в разных ракурсах, сфотографировал стрекозу красотку блестящую в густых зарослях трав у ручья, впадающего в Кызылдарью.

Стрекозы красотки водятся во множестве и в средней полосе, вернее, раньше водились во множестве, потому что теперь их стало мало и они уже подлежат охране. Это поистине сказочные создания с темно-синими хрупкими крылышками, чрезвычайно изящными тоненькими телами, отливающими металлическим блеском, длинными грациозными ножками и огромными глазами – не случайно же весь род этих стрекоз назван красотками. А наиболее распространенные виды – красотка блестящая и красотка девушка. Но волшебно синими крылышками обладают только самцы, у самок они прозрачны, хотя и с зеленоватым, а то и красноватым отливом. Кто не наблюдал за этими очаровательными, медленно порхающими созданиями, садящимися на тоненькие травинки над самой водой! Именно они придают незабываемое очарование лесному ручью, тихой маленькой речке, затерянному в чаще леса озеру… Ко всему прочему, они поедают ненавистных нам всем мошек и комаров.

Но перед человеком они, увы, беззащитны. Ничего не стоит красотку поймать.

Гораздо труднее ее сфотографировать.

Но зато ни с чем не сравнимо это ощущение красоты – поиск удачной позы, композиции снимка, ракурса, фона, освещения. Чтобы не только ты, но и другие потом любовались. И прекрасно чувство удовлетворения, если снимок удался. Оно тем более полно, когда знаешь: ты не принес вреда той красоте, которой восхищался. Крупицы радости…

На берегах Кызылдарьи пышно цвел, отчего был словно забрызган розовой пеной, старый знакомый – гребенщик-тамарикс. А на горизонте уже высились в голубой дымке белые «снежники». Там – заповедник.

Наконец мы отправились на встречу с директором. От него зависело наше пребывание на территории, которую государство доверило ему охранять. Как я уже говорил, никогда еще экспедиция Музея природы Ташкента не бывала в этих местах, и все члены экспедиции, включая командира Георгия Петровича Гриценко, имели о Кызылсуйском самое смутное представление. Знали только, что он горно-арчовый, что основан совсем недавно – в 1975 году, что территория его около 30 тысяч гектаров, то есть около 300 квадратных километров, что, согласно справочнику, «по естественноисторическому районированию территория заповедника относится к Туранской физико-географической провинции Средней Азии». Расположен он на высотах от 1800 до 4000 метров над уровнем моря, включает в себя горы и ущелья. Есть там будто бы даже живописный каньон, высокогорные небольшие озера, гипсовые и карстовые пещеры, самая крупная из которых – пещера Тамерлана (высота – 10–15 метров, ширина – 8-10, а протяженность – до 625 метров), которая заканчивается высокогорным подземным озером. Во флоре заповедника отмечено как будто бы около 500 видов растений, однако растительность его до конца не исследована. Фауна здесь насчитывает двадцать восемь видов млекопитающих: белокоготный медведь, рысь, волк, снежный барс, кабан, сибирский горный козел, куница, выдра. Птиц более восьмидесяти видов, таких, как беркут, орлан-белохвост, снежный и черный грифы, белоголовый сип, кеклик, гималайский улар, удод…

О насекомых в справочнике не говорилось ничего, но я помнил слова Крепса о том, что там много чего может быть и что в тех местах «еще никто не ловил».

Жора очень волновался перед встречей с директором, потому что нам могли просто-напросто запретить пребывание на территории заповедника, тем более могли не разрешить сбор насекомых, растений (о млекопитающих и птицах вопрос, конечно, не поднимался), к тому же пропуск в заповедник был выписан на семь человек, а нас было одиннадцать. Вместе с собой на аудиенцию Георгий Петрович взял двоих – Елену Леонидовну Богданову как кандидата наук, известного специалиста, и меня как гостя из Москвы, представителя прессы.

Директор оказался невысоким, очень энергичным, черноглазым человеком, одетым в серо-стального цвета костюм, напоминающий военную форму. Улыбка у него была широкая и очень приветливая. Звали его Салим Содыкович Содыков.

Едва мы представились и Жора коротко, слегка запинаясь от волнения, рассказал о цели экспедиции, как Салим Содыкович опять широко улыбнулся, развел руки в приглашающем жесте и, хитро прищуривая черные веселые глаза, принялся расписывать достоинства и красоты руководимого им хозяйства:

– Добро пожаловать к нам, ходите, смотрите, изучайте! Животный мир у нас очень богатый: кабан есть, горный козел есть, дикобраз, сурок Мензбира… Много чего есть. Птиц тоже много разных – восемьдесят один вид. Только вот рыбы один вид – маринка, потому что вода в Кызылсу очень холодная. А красота какая у нас – вы такой никогда не видели, я ручаюсь! И арчи много сохранилось – пять тысяч гектаров на склонах, сплошная арча! Пещера есть Тамерлана, это вы знаете, наверное, а еще следы динозавра окаменевшие недавно нашли… Ну а как там поживает столица нашей Родины – Москва? – обратился он ко мне.

В заповеднике нам был разрешен сбор растений и насекомых, однако лагерь нужно было разбить вне территории, недалеко от его границы. Птиц и пресмыкающихся для экспозиции музея можно добывать тоже только в окрестностях. При всем явном добродушии и гостеприимстве директора в нем чувствовалась твердость, и мне, честно говоря, это понравилось. А так как лагерь будет не в самом заповеднике, то и количество членов экспедиции уже не имело решающего значения.

Содыков еще долго рассказывал о кабанах, горных козлах, медведях, пообещал нам всяческое содействие, и уходили мы из его кабинета в сиянии радужных перспектив.

В сопровождающие нам директор определил ботаника Суюна Жуллиева, очень милого молодого человека, на лице которого постоянно играла застенчивая улыбка.

И мы отправились.

Но до заповедника, оказывается, было еще очень далеко, дорога шла в гору, автобус надрывно сипел, урчал, чихал и кашлял. Вот когда началась самая лучшая часть нашего путешествия к заповеднику! Долина Кызылдарьи становилась все более зеленой и дикой – обрывы, осыпи, обнаженные скалы красного цвета, за что, очевидно, река и получила название Красная. Вода ее временами действительно носила красноватый оттенок. Пейзаж вокруг стал принимать «марсианский» характер. Но вот на диких «марсианских» склонах засветились никогда не виданные мной раньше цветы. Высокие соцветия принадлежали явно какому-то виду эремуруса, но в отличие от фиолетово-розового робустуса они были удивительного цвета – почти белые, с розовым оттенком, светящиеся. Трудно и передать, какое ощущение вызывала эта бело-розовая хрупкая беззащитность в сочетании с суровостью красно-бурых скал.

– Что это? – в восхищении спросил я Лену Богданову.

– Эремурус Ольги, – лучась улыбкой, как всегда, когда она говорила о растениях, ответила Лена. – Назван так в честь жены известного путешественника Алексея Павловича Федченко.

– Того, именем которого назвали ледник?

– Да, того самого.

Вода в радиаторе автобуса закипела, и мы вынуждены были остановиться. Чему я был очень рад. Прямо рядом с дорогой светилась целая плантация эремурусов. Наконец-то я увидел эти цветы вблизи.

Итак, они были прекрасны. Нежно-розовые лепестки – каждый с темно-красной тонкой полоской в середине – и светло-желтый пестик. Тычинки длинные, тоненькие, с миниатюрными оранжевыми пыльниками. Ко всему прочему, они источали нежнейший, приятнейший аромат. Каждое соцветие было до полуметра длиной, от множества цветков оно было плотным, пышным и оканчивалось нерасцветшими бутонами, удлиненными и остроконечными, густо-розовыми, с темно-красными полосками. В общем соцветие эремуруса производило впечатление роскоши, но и утонченности в одно и то же время, изысканности и драгоценности. Особая прелесть была в том, что роскошные эти цветы во множестве произрастали именно здесь, на суровых каменистых склонах… Да, не случайно их назвали именем женщины! И вполне понятно, что известные любители цветов – голландцы, обнаружив эту красоту в горах, тотчас принялись разводить эремурусы в своих низинных садах… Короче, с первого взгляда и навсегда я влюбился в эремурус Ольги.

Автобус отдышался, немного остыл, мы медленно потащились дальше, а я все думал о том, как поэтично увековечена память четы путешественников-ученых: самый длинный и мощный в Союзе ледник, вобравший в себя гигантские массы вечного льда, – и самый красивый, по-моему, горный цветок, розовый, женственно-нежный, изысканный. Ну не прекрасное ли «семейное» сочетание? Так пусть же здравствует, пусть существует всегда хрупкий и нежный цветок, словно светящийся, делающий воистину живыми эти красные камни!

Путь наш продолжался недолго – вода закипела опять. А дальше дорога еще круче. Стало ясно, что нужно искать трактор с буксировочным канатом. До заповедника было еще далеко…

5.

Селение Калта-коль, что означает «короткая рука», живописно разбросано среди раскидистых ив и густо-зеленых деревьев грецкого ореха в долине Кызылсу. Этот кишлак – последний перед заповедником, но до него мы идем пешком, пока Саидазим вместе с Рафаэлем пытаются потихоньку, маленькими «бросками» догнать нас на облегченном автобусе. Наше изможденное и явно не приспособленное к местным крутым дорогам транспортное средство остается далеко позади, а мы отдыхаем в гостеприимном домике одного из местных жителей, лежа на полу на кошме и с неописуемым удовольствием хлебая окрошку из кислого молока с какой-то местной зеленью. Хозяйка просит сделать семейный портрет, я выхожу на солнце, семья собирается, заполняет всю небольшую веранду, детей что-то около десяти, но оказывается, что это еще не все – старший сын и старшая дочь на работе…

Наконец мы видим свой автобус, который героически, с отчаянным сипом, с надрывом вползает в кишлак… задом наперед! Саидазим вспомнил, что задняя передача самая «тягучая». Мы пользуемся ею и дальше, но недолго.

В километре отселения Калта-коль – совершенно очаровательная поляна, загороженная со всех сторон большими деревьями: гигантские грецкие орехи, ивы, тутовник, ясень, вишня. Трава на поляне по пояс и выше, очень много цветов, главным образом желтый тысячелистник и колючий мульгедиум, а еще пижма, кузиния (близкий родственник нашего чертополоха), скабиоза… Место очень красивое, но теперь-то, оказывается, только и начинается «настоящая» дорога, потому что заповедник за перевалом. Перевал на высоте 2800 метров, а до него 12 километров по такой дороге, которую наш автобус даже задом не одолеет.

Возникает перспектива остаться здесь до конца экспедиции…

Я смотрю на поляну, на зеленые цветущие склоны, которые окружают ее со всех сторон, намечаю маршруты своих путешествий и, как всегда в периоды жизненных неудач, пытаюсь настроить себя на оптимистический лад. «Все, что ни делается, – к лучшему», – думаю я. К тому же и эти места прекрасны, вот только встречу ли здесь Аполлонов…

Да, поляна просто великолепна, но нам придется нарушить ее очарование – «антропогенный фактор»! Разбиваем палатки, отводим место для костра и выпалываем для этого ужасно колкий, высокий, цепко держащийся в земле мульгедиум, который тотчас же переименовываем в «трагедиум»: метровой высоты стебли и листья его усыпаны длинными, до трех сантиметров, чрезвычайно острыми шипами, которые проникают сквозь одежду прямо в тело без всякой задержки. Я, конечно, поначалу восхищен изобретательностью природы, но очень быстро защитная оснастка мульгедиума, его прочные стебли и исключительно цепкие корни вызывают досаду…

Даже сейчас, вечером, бабочек довольно много, и я с радостью отмечаю это. Неужели на тех вон вершинах не встречу ни одного Парнассиуса?

– Жора, как ты думаешь, могут быть здесь Аполлоны? – спрашиваю у заметно погрустневшего начальника экспедиции.

– Могут, наверное. А вообще-то кто их знает…

Георгий Петрович с тоской поглядывает на окружающие нас горы, на дорогу в сторону заповедника, которая сразу за лагерем круто – ох, слишком круто! – устремляется вверх. Он явно и открыто страдает. Он предупреждал своего директора, что дорога будет не из простых, что «Кубань» может не потянуть – нужен ГАЗ-66, он и Саидазиму велел как следует отладить автобус и взять с собой обязательно буксировочный трос. Но ГАЗ-66 не дали, буксировочный трос Саидазим забыл, да и навряд ли он бы помог теперь, буксировочный трос. Ведь двенадцать километров до перевала…

Наш ужин тоже окрашен грустью. Грустна даже Лена Богданова – ей так важны сборы именно на высотах заповедника. Еще больше грустна Елена Алексеевна: а как же пещера Тамерлана? Как же самое главное – следы динозавра?

И все же мы верим в светлое будущее. Мало ли… Может быть, как-то поможет директор. Или… Э, да что там! Поживем – увидим.

6.

Три дня стояли мы лагерем в живописной котловине, в километре от селения Калта-коль, перед крутым подъемом на перевал, в полной неуверенности, попадем ли когда-нибудь в заповедник. Три дня путешествовал я по окрестным склонам в джунглях разнообразных деревьев и трав, с интересом наблюдая их многочисленных жителей. Что касается трав, то кроме навек пленившего меня эремуруса Ольги, а также тысячелистника, пижмы, кузинии, зверобоя, скабиозы, зизифоры, руты, полыни росли здесь во множестве мохнатолистые астрагалы, к которым испытывала особую склонность наш ботаник Елена Леонидовна Богданова. Их желтовато-зеленые, тоже покрытые шелковистыми волосками соцветия были похожи на этакие чешуйчатые сосиски или на мохнатые шарики. Видовое название одного из них, по словам Лены, было нобилис. То есть «благороднейший».

Из кустарников был особенно интересен пузырник. Раздутые розоватые плоды его и на самом деле были как высохшие рыбьи пузыри, в которых, как в погремушках, пересыпались мелкие семена. Цветы же, ярко-желтые, с красными пестринами на лепестках, удивительно напоминали Волка из знаменитого мультфильма «Ну, погоди!».

Кое-где возвышались на полтора метра и выше усыпанные желтыми цветами-солнышками, отчасти напоминающими ромашку с утонченными лепестками-лучиками, великолепные экземпляры бузульника – травянистого многолетника, обладающего целебными свойствами. Впрочем, лекарственное значение имеют здесь почти все растения.

Местами склоны сплошь заросли буйно цветущим красно-розовым копеечником, чьи плоды и на самом деле похожи на мелкие монеты. Вместе со скабиозой – тоже красно-розовой – цветущий копеечник представлял собой прекрасное пастбище для множества бабочек – голубянок, меланаргий, шашечниц, репейниц, белянок, иногда даже и махаонов. Довольно много встречалось небольших, но красивых краеглазок Эверсманна – эндемиков Средней Азии, названных так в честь известного русского зоолога XIX века Е.Эверсманна. Иногда пролетала великолепная бризеида, очевидно, один из ее подвидов, которого Георгий Петрович определил как антей. Я же окрестил его золотым сатиром. Золотисто-коричневые крылья его были украшены широкими светлыми полосками и отливали фантастической синью.

Но Аполлонов я так и не встретил. Ни одного.

Раз я добрался почти до перевала и стоял там, с благоговением взирая на заповедные земли: остроконечные снежники в синей дымке, голые скалы и арчовые заросли, холодный ветер на высоте… И навевал мне недоступный таинственный заповедник ощущения детства, когда вся жизнь впереди была столь же манящей, загадочной, когда так волновали овеянные романтикой странствий книги и среди них «Земля Санникова».

Да, «Земля Санникова» чаще всего вспоминалась, и мы окрестили недоступный заповедник именно так – «Земля Санникова»… Конечно, «путешествовать» можно в принципе на любой поляне. Даже и во дворе. Но ведь настроились же… К тому же я ехал за Аполлоном. А их не было здесь. И с каждым днем все больше манили недоступные земли…

– Ну что, Жора, попадем или нет? – риторически спрашивал я у начальника экспедиции, который все три дня ходил с печальным и озабоченным видом, меряя взглядом крутой подъем горной дороги, словно изобретая хитрый план, благодаря которому мы «по щучьему веленью» и по всеобщему хотенью перенесемся вместе с экспедиционным багажом через перевал.

– Да кто же его знает. Посмотрим. Человек предполагает, а бог располагает, – задумчиво говорил Жора, как всегда путешествуя мыслями где-то в далеких просторах, но сейчас мне казалось, что далекие просторы – это именно они, недоступные земли.

Я любил Жору и сочувствовал ему, и переживал за него даже больше, чем за себя: ведь он начальник, от него все зависит, и мы с надеждой смотрим именно на него.

– Человек предполагает, а бог располагает, – задумчиво повторял Жора (это тоже была одна из его привычек: несколько раз повторять), и я вдруг понял, что «бог» в данном случае – это, конечно, начальник геологической партии…

Дело в том, что несколько раз уже навещали нас на нашей стоянке геологи – пили чай, беседовали о богатых ископаемых гор и о превратностях судьбы, а потом небрежно преодолевали заветный подъем на грозно и мощно урчащем «Урале», великолепном грузовике, кузов которого был доверху заполнен тяжелыми материалами для геологической партии, которая располагалась, оказывается, рядом с перевалом.

Начальника партии звали так: Халим Хакимович, но внешность у него, по-моему, чисто русская: курносый, русоволосый, совсем мало загоревший. Он был у нас раза два, интеллигентный и молчаливый, внимательно выслушал нас и, кажется, обещал… Неужели?..

И мы ждали, мы надеялись, и с каждым днем, с каждым визитом геологов мы смотрели на них все более молящими, преданными глазами.

Из геологов самым запоминающимся был, несомненно, Карим Махатов, шофер «Урала». Высокий, худощавый, красивый, энергичный и экспансивный, мне он нравился все больше и больше. Он был пылок и быстр в поступках, широк душой, но некоторые стороны его личности мы распознали не сразу – был у него даже серьезный инцидент с ботаником заповедника Суюном. Карим хотел поохотиться на кабанов, а Суюн хотел отнять у него ружье, заявив, что в близком соседстве с заповедником охота запрещена. И чуть не дошло до драки, и я, как и другие члены экспедиции, был возмущен Каримом, но…

Нашим «ангелом-спасителем», щедро проявившим добрый энтузиазм своей воистину широкой натуры, мог стать как раз Карим.

И наступил день, когда он с разрешения Халима Хакимовича должен был отвезти нас со всем багажом на берег Кызылсу в непосредственной близости от заповедника. Через перевал. Переселение намечалось на вечер. А днем наш лагерь посетил Салим Содыкович Содыков и взял меня с рюкзаком вне очереди – как представителя прессы. Мои друзья отпустили меня по двум причинам: во-первых, они не были абсолютно уверены, что Карим сдержит свое слово, а во-вторых, в «уазике» с директором заповедника уже ехали трое с Ташкентского телевидения: главный кинооператор студии «Узбекфильм» Соттар Далабаев, его помощник, молодой оператор Рустам Хакимов и звукооператор Петя Нам. Они ехали на предварительную разведку, чтобы вскоре снять телевизионный фильм о заповеднике Кызылсуйский. И на следующий день утром Салим Содыкович намеревался устроить для нас путешествие по заповеднику.

Вот какие повороты случаются иной раз внезапно в нашей судьбе! Главное – терпение, и тогда, может быть…

7.

Вот он и настал, торжественный миг. Я беру свои вещи, залезаю в кузов «уазика», прощаюсь с товарищами – надеюсь, что не надолго, – и маленький автомобиль с надрывом ползет вверх по дороге, которую я уже исходил.

Медленно проплывают мимо знакомые места – здесь я удачно сфотографировал меланаргию, которая терпеливо позировала на цветке розовой скабиозы, вон на те эремурусы Ольги я извел чуть ли не целую пленку, там подкрадывался к махаонам – и удачно! В районе тех вон камней летали пандоры и золотые сатиры, а в разреженном арчовнике почему-то особенно много было краеглазок Эверсманна. Как быстро незнакомые раньше места становятся почти родными, если они окрашиваются воспоминаниями, особенно приятными. Забылось долгое ожидание, трудные подъемы, жара… Мы едем! Вперед! К «Земле Санникова»!

Вот конечная точка моих походов – небольшая ровная площадка, которая снизу смотрится как вершина горы, а на самом деле лишь ступень перед следующей ступенью. Как раз здесь мы и останавливаемся на отдых – в радиаторе «уазика» тоже кипит вода. Уже прохладно. А впереди – перевал. Приходится надевать штормовку.

И вот наконец он, Ташкурганский перевал на Гиссарском хребте Памиро-Алайской горной системы. Как-то мгновенно и решительно все изменилось вокруг. Не стало жары – холодный ветер гуляет здесь на просторе. Впереди огромная горная страна: громады снежников, гигантские скопища облаков над ними, пронзительная синева неба. «Земля Санникова»!

Мы останавливаемся.

– Вон та вершина – Маскара, – говорит Салим Содыкович. – А эта – Ходжа-Пирьях. Четыре тысячи пятьсот метров.

– А где сам заповедник?

– Вот там и там, видите? И дальше по Кызылсу. Вот туда едем.

Да, внушительная картина. Сплошные горы.

От перевала спускаемся гораздо быстрее, хотя и на тормозах. Пересекаем широкое плоскогорье, покрытое альпийской растительностью – вот где, наверное, могу встретить их, Аполлонов, думаю я, и приближаемся к скале, напоминающей по форме то ли мавзолей, то ли замок.

– Оба-зим-зим! – торжественно произносит Салим Содыкович. – Гора Оба-зим-зим и целебный источник с таким же названием. Остановимся?

Прямо из-под скалы течет ручей, кристально чистый, холодный. По его берегам – густые заросли трав, цветы. Дальше вдоль дороги и на окрестных скалах – цветущий шиповник, розово-коричневый эремурус Регеля (похожий отчасти на робустус, только гораздо ниже и менее эффектный), обильно цветущий крупными желтыми цветами адонис, колючие «ежики» аканталимона. Кое-где зеленеют деревца арчи.

Мы располагаемся у ручья, с удовольствием пьем родниковую воду. Салим Содыкович бросает прямо в ручей куски узбекской лепешки, чтобы они напитались «целебной водой».

– В чем же ее целебные свойства? – спрашиваю.

– Не знаю. Целебная вода – и все, – отвечает директор. Потом, подумав и усмехнувшись: – Ну вот, к примеру, если голова утром болит после праздника, то воды попьешь этой – и все как рукой снимет!

– Как рассол, значит? – улыбаясь, говорит медлительный полный Соттар.

– Да-да, как рассол, точно! – подхватывает Петя Нам.

– Лучше! – веско возражает Салим Содыкович. – А если серьезно, то бодрость придает эта вода. Здоровье! Чистая, холодная. И соли тут какие-то есть ценные. А еще, смотрите, снега на скале нет, а она все лето течет. Откуда?

И Салим Содыкович хитро прищуривает смоляные свои глаза.

Действительно: откуда?

Вода и на самом деле отличная. Напившись вдоволь, я наполнил фляжку.

– Ну что, поехали? – приглашает гостеприимный хозяин.

Мы мчимся дальше, огибаем большую гору, и перед нами распахивается внезапно истинно сказочная картина.

В лощине в лучах закатного солнца мы увидели скопище низких глинобитных домиков, которые казались сейчас золотыми. Над ними высились голубоватые остроконечные снежники. В сапфировом небе кое-где застыли громады кучевых облаков. Картина была пронзительно, «вопиюще» красивой, какой-то ненастоящей, хотя и удивительно законченной в каждой своей детали. Приглядевшись, я понял, что главное было даже не это – не «вопиющая» красота пейзажа.

Главное, что сразу чувствовалось: кишлак абсолютно пуст – ни человека! Это вселяло тревогу, но какую-то романтическую тревогу и будило в памяти воспоминание о прочитанном: о загадочных Андах Южной Америки, где удачливые путешественники открывали древние, мертвые теперь города инков.

– Что это? – совершенно очарованный, спросил я у Салима Содыковича.

– Кишлак Ташкурган. Красиво, да? Остановимся. – И он постучал по кабине. «Уазик» остановился.

– А где же люди?

– Переселили людей. В 1975 году, когда заповедник организовали. Я сам переселением руководил, – с гордостью сказал директор.

– Как переселили? Куда?

– В Каршинскую степь. В хорошие, современные дома. Нельзя было здесь оставлять, понимаете? И так арчу вырубили, склоны кое-где совсем облысели, видите? Ничего не поделаешь, надо было переселять. Триста двадцать четыре семьи было, около двух тысяч человек. А работало в совхозе, между прочим, знаете сколько? Пятьдесят семь человек! Всего! На тысячу трудоспособных! В отрыве от страны, понимаете? То, что людей переселили, правильно, я считаю. Да и выхода не было другого. Или кишлак, или заповедник. У нас контора там. Поедем, я вам сегодня кишлак покажу. Две мечети остались. По триста, четыреста лет мечетям…