Текст книги "Кап, иди сюда!"

Автор книги: Юрий Хазанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Марсиёнок

Шла пятая репетиция сценки из жизни на Марсе. Марсианин Витька говорил марсианке Алле, что ему неправильно поставили двойку по марсианскому. Потом вбегал марсианин Калугин и сообщал, что к ним в гости прилетели земляне. Гости сразу же появлялись с песней: «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы», и все начинали знакомиться и танцевать. Марсиане рассказывали людям, что у них тут очень холодно, потому что они старше Земли и давно остыли, но они не унывают. Человек Петька спрашивал, растут ли на Марсе овощи, и показывал изумлённым марсианам картошку и морковь с лагерного огорода. И тогда все пели песню про картошку, которая объеденье.

Артисты играли уже в костюмах – в шлемах и в длинных, подпоясанных балахонах из матрацных мешков с буквами «М» и «3». И когда земляне поворачивались спиной, они были похожи на футболистов, выступающих под номером третьим.

– У нас тут очень много каналов, – говорила марсианка Алла, – мы по ним ездим в школу и в кино. Завтра мы устроим для вас прогулку по каналу на теплоходе «Марс».

Потом марсианин Калугин начал читать приветственные стихи:

 
Мы, ребята-марсиата,
Рады видеть вас, друзья!
Эта… эти… это…
 

– Памятная дата, – тихо подсказала вожатая Вера.

– Это памятная дата, – повторил марсианин Калугин. – Это памятная дата…

Но четвёртую строчку он всё равно забыл.

– Всё время так! – крикнул марсианин Витька. – Он нарочно, я знаю! Потому что стихи придумал я.

– Мы же условились, – сказала вожатая Вера, – что пьесу придумывали все вместе. Никаких «ты» и «я».

– А чего же он? – сказал Витька. – Я ведь не забываю, что другие придумали…

– В школе я хорошо запоминаю, – сказал Калугин. – А тут… Стихи такие – никак не запомнишь.

– Не стихи, а артист! – крикнул Витька. – Гнать таких артистов надо!

– Ты тоже из себя не строй… марсианского поэта, – сказал Калугин. – Видали мы.

– Перестаньте, – сказала Вера. – Продолжаем репетицию.

– Да… чего он? – сказал Витька. – Думаете, я не умею? И лучше умею.

– Поехали дальше! – крикнул Петька и снял шлем, потому что очень жарко летом быть космонавтом.

– Объявления ты писать умеешь, – сказал Калугин. – Это действительно… «Сегодня в столовой шахматный турнир…» А больше ничего не умеешь…

– Перестаньте, – сказала Вера.

– Зря ты это, Калугин, – сказала Алла и тоже сняла свой марсианский шлем. – Я недавно читала… знаешь, какие стихи он написал. Мне Марина показывала…

– Это не я писал! – крикнул Витька и почувствовал, что краснеет под своим марсианским шлемом, как самый обыкновенный человек.

– Нет, ты, – сказала Алла. – Я сама видела. Мне Марина…

– Он в неё влюблён, – сказал Калугин.

– Перестаньте, – сказала Вера. – В вашем классе ещё не влюбляются.

– А с какого класса можно? – Это Петька спросил.

– Марсианский жених! – закричал Калугин.

А Витька подскочил к нему и стукнул по марсианскому шлему.

– Немедленно прекратите! – сказала Вера. – Витя, ты себя не умеешь вести. Я жалею, что включила тебя в список участников…

– Ну и не надо мне вашего списка! – сказал Витя. – И вообще не надо…

Он повернулся и пошёл.

– Ты куда? – крикнул ему Петька.

– Витя, вернись! – Это голос Веры.

– Витя! Ты что? – Это Алла кричит.

И тогда Витька побежал. Как был, в костюме. Он выбежал за калитку, в поле, обогнул овраг. Бежал сначала быстро, потом уже совсем медленно.

«Посмотрим, как без меня сыграют, – думал он. – Дразнятся ещё… Зачем всем показывать? Если тебе написали, ну и читай сама. А Калугину больше всех надо… И Петьке тоже. Сям он жених…»

Защипало глаза, и в шлеме стало очень жарко. Витька откинул его и продолжал идти. Вот и роща. Он нырнул в кусты и почувствовал облегчение – раньше ему казалось, что в спину всё время смотрят.

«Увидим ещё!» – повторял он про себя и всё шёл и шёл, отгибая ветви, поддевая ногами шишки и сухие сучья.

Потом он вспомнил свои стихи про ребят-марсиат:

 
Мы, ребята-марсиата,
Рады видеть вас, друзья!
Это памятная дата —
Позабыть её нельзя…
 

Совсем неплохие!.. «Памятная дата» – очень красиво. И рифма есть. Чего им ещё?.. Интересно, а почему говорят «марсианин»?.. Москва – москвич, Тула – туляк… Значит, можно «марсиак»?.. Одессит – марсит… А как, если из Орла? Орлец? Или орлист?..

Последние вопросы он решал, уже сидя в траве под кустом орешника. А потом и вовсе лёг – трава такая мягкая, даже спать захотелось.

Всё время мешали какие-то маленькие мухи – жужжали, лезли в лицо, кусались.

Витька натянул на голову шлем. Стало душно, зато тихо и спокойно. Никаких мух. Никто не мешает думать…

Он проснулся, потому что рядом разговаривали. Ещё до того как открыть глаза, он услышал тонкий голосок:

– Ой, Мить, гляди, какое лежит!

«Какое? – подумал Витька. – Может, я лёг рядом с чем-нибудь таким?..»

Но подниматься было лень. Он открыл глаза. Неподалёку стояли пять ребят, один другого меньше: самый старший – хорошо, если в третий класс перешёл.

– Это человек? – спросил мальчик с палкой в руке.

– А оно живое? – спросил тонкий голос.

– Боюсь, – сказал самый младший. – Укусит.

– Что это у него? – опять спросил мальчик с палкой.

Витьке стало смешно: «Чего они, в самом деле? И не похоже, что понарошку… Одурели, что ли?»

– Вроде шлем, – сказала девочка.

– Не вроде, а шлем, – сказал старший. – Видишь, прутья торчат? Это антенна. Как в приёмнике, я знаю.

Тут Витька вспомнил, что на нём ведь марсианский костюм.

Ему стало смешно. Он пошевелился, поджал под себя ноги, чтоб не вылезали сандалии, и откашлялся.

– Слышите? Кашляет, – сказала девочка.

– Может, он правда откуда-нибудь? – сказал старший. – Прилетел, и всё…

– Спросим? – сказал мальчик с палкой.

– Ты откуда? – спросила девочка.

Витька втянул нижнюю губу, чтобы голос был почудней, и сказал:

– Марс.

– Ребята, слышите, что говорит? – крикнула девочка. – Я в правление пойду.

– Подожди, – сказал тот, что с палкой. – Надо всё узнать.

– Он не укусит? – опять спросил самый младший.

– А… вы?.. – Старший не знал, что сказать. – Почему вы маленький?

– Марсиёнок, – сказал Витька тем же способом.

– Он разве по-русски знает? – спросила девочка, и Витька понял, что чуть не выдал себя.

– Знаешь по-нашему? – спросил Витьку тот, что с палкой. Он решил перейти на «ты».

И тут Витька вспомнил очень простой язык, на котором они разговаривали с Севой, когда хотели, чтоб никто не разобрал. Нужно только после каждого слога прибавлять «то», или «те», или «ти». И всё. Очень просто.

Витька сказал:

– Яте житевуте в латегетерете. Потенятелите?

– Слышите? – сказала девочка. – Побежать в правление?

– А города́ там есть? – спросил мальчик с палкой.

– Какте жете, отеченьте мнотеготе, – ответил Витька. И, совсем осмелев, добавил: – Мотесквате.

– Это такой город, да? – сказала девочка. – Наверно, столица.

Витька уже вошёл в роль.

– Всете выте дутератеките, – сказал он. – Нитекатекойте яте нете мартеситеётенокти…

– Что-то про ногти говорит, – сказала девочка. – Побежать?

– Погоди, – сказал старший.

Он хмурился всё больше, и когда Витька опять начал своё: «Здотеротевоте яте…» – старший мальчик вдруг крикнул:

– Встатевайте, бросьте тыте!.. Подумаешь, мы тоже так в классе говорим, только другие буквы прибавляем. Умный какой. Вставай, а то…

– Но-но, – сказал Витька. – Что «а то»?

Он снял шлем, встал и вдохнул свежий воздух.

Девочка ойкнула, а самый маленький почему-то заплакал.

– Не догадались ведь сперва? Пять минут верили? Что?

– Две минуты, – сказал мальчик с палкой.

– Три-то было. Точно, – сказал Витька. – Пока.

Он подобрал полы своего матрацного мешка и пошёл обратно.

Он быстро шёл в лагерь, размахивая шлемом, и думал, что пусть хоть одну минуту, но был настоящим марсиёнком… А кому ещё из ребят приходилось?

И ему стало легче: он уже не чувствовал обиды и был готов простить Калугина и даже выступать с ним в концерте.

«2 Димка 2»

У них был не дом, а проходной двор. Так говорила соседка слева, а соседка справа была с ней совершенно согласна. В самом деле: что ни месяц – гости из разных городов; что ни день – знакомые; что ни час – к телефону зови!.. Когда они только своими делами занимаются? И Димку воспитывают?! А парень совсем одичал. Как Тарзан какой-нибудь или этот… Маугли, не приведи господь… И сидят, и говорят, и говорят… А кастрюли немытые… Мусор выносить чья очередь?.. И ребёнку спать давно пора…

Я часто бываю у Димкиных родителей и всегда кого-нибудь застаю: то дядю Мишу из Харькова, то дядю Лёшу из Благовещенска, то тётю Риту из Мелитополя, то дядю Вазгена из Еревана… А уж о местных гостях и говорить нечего. Хорошо ещё, они ночевать не просятся. Хотя это как сказать – только позавчера я сам оставался: не хотелось по морозу домой идти. Да и поздно было.

Думаете, все эти дяди и тёти Димкины родственники? Ничего подобного. С дядей Мишей Димкин папа воевал, с дядей Лёшей работал; тётя Рита и Димкина мама учились вместе, а дядя Вазген – хороший друг Николая Сергеевича, того самого, с которым дядю Володю познакомила тётя Зейнаб, когда ездила с ними в геологическую экспедицию. Дядя Володя же… Впрочем, хватит, я уже сам запутался.

Как-то мне пришлось прыгать по их дому, словно кузнечику, потому что у них жил в это время дядя Сеня из Челябинска. Он приехал показывать свой проект, и половина чертежей лежала на полу, а Димкина мама ползала по ним и помогала вычерчивать какие-то линии…

А в другой раз я пробирался по их комнате, как через лабиринт. В ней наставили столько мебели, что мы не видели друг друга и только аукались, словно в лесу. Это тётя Ксана из Арзамаса купила два шкафа, стулья и диван для своей новой квартиры. Они около месяца простояли тут, и Димка приглашал ребят играть в прятки.

Недавно Димкина мама сказала папе:

– Подумай только: Веру посылают на курсы, у Андрея работы невпроворот, да ещё командировка предстоит… Я думаю взять на время их парня. Где один, там и два.

– Конечно, если во всей Полтаве некому… – сказал папа.

– Правильно, – согласилась мама.

И она поехала в Полтаву и привезла оттуда, мальчишку.

– Тебе сколько лет? – спросил его Димка, когда вернулся из школы.

– Три, – сказал гость.

– А как звать?

– Димка.

– Димка-невидимка, – сказала мама.

– Димка-невредимка, – сказал папа.

– Невредимка, – повторил гость.

Так он и остался «невредимкой», чтобы не путать с Димкой-старшим.

– Кинокартина такая была, – сказала мама. – «2 Бульди 2». Про артистов цирка. А у нас – «2 Димка 2».

– Чем не цирк? – сказал папа.

Потому что целые дни Димка и Невредимка кувыркались на тахте, кидались подушками, рычали друг на друга и даже лаяли.

– Утихомирился бы хоть ты, – говорил Димке папа. – Большой, кажется… Скоро в пятый перейдёшь…

– Если переведут, – говорила мама. – Он совершенно не умеет ставить вопросы к задачкам.

– Задачкам, дачкам, тачкам, качкам, – сказал Димка.

Он схватил за плечи Невредимку и начал его трясти и приговаривать:

– Это качка на море, это мачка на коре!..

– Хватит, хватит!.. Какой он смелый, – сказала мама про Невредимку, – ничего не боится.

Да, Невредимка был смельчак. Ему ничего не стоило на одной ноге прыгнуть со стула на тахту, потянуть за хвост любую собаку во дворе или проехаться по коридору на соседкином венике…

Но про Димку, к сожалению, этого не скажешь. Не был он смелым – Димка. Даже во сне он всё больше видел страшное. И чаще всего пустую тёмную комнату, а в углу что-то серое. Оно чётко выделялось на чёрном фоне, – так иногда на ночном небе бывают видны дымчатые тучи. Потом это серое начинало шевелиться и приближалось к Димке, а он вскрикивал и просыпался. Или во сне старался изо всех сил переменить этот сон на другой.

А наяву было ещё хуже. Димка боялся Тошку, потому что тот умел здорово дразнить. Как начнёт, как начнёт: «Толстый Дим тире жиртрест занимал всегда пять мест…» Или что-нибудь ещё. Лучше бы Димку стукнули, а не дразнили. Но когда его стукали, он тоже не умел как следует ответить – начинал без толку размахивать руками, бледнел и так злился, что забывал, куда нужно ударить и что сказать… Не знаю, бывает с вами такое, а с Димкой очень часто.

Ещё он боялся, что на физкультуре девчонки будут смеяться, когда он прыгает. И на катке тоже. Поэтому он не играл с ребятами в хоккей и даже в футбол.

Но самое неприятное было, когда во дворе к нему начал приставать Вася. Его все так уважали за силу, что даже не называли Васькой. Этот Вася невзлюбил Димку и, где ни встретит, обязательно или толкнёт, или щёлкнет. Проходу не давал. Да ещё имя дурацкое придумал: «Килька». «Эй, Килька, пойди сюда!»

Димке не хочется, а идёт. Делает вид, что ничего особенного, так и нужно, что они, может быть, даже немного дружат. Ведь Вася не такой взрослый – он в шестом классе, хотя по виду можно подумать, что в седьмом… Димка идёт, а сам бледнеет и злится так, что забывает, как ответить и что сказать.

А Вася спросит что-нибудь вроде: «Как дела, Килька? Так или сяк? Отвечай!»

Ответишь «так» – щелчок, скажешь «сяк» – то же самое…

Иногда, лёжа в постели, Димка представлял, как завтра в школе скажет Тошке такое, что тот на всю жизнь замолчит… И Маринка тоже смеяться перестанет… А Васе он устроит…

Но тут Димка засыпал, а назавтра всё шло по-прежнему.

Невредимка жил в гостях уже месяца полтора. Он так поправился, что Димка начал его дразнить Тошкиной дразнилкой: «Толстый Дим тире жиртрест занимал всегда пять мест…» Невредимка совсем не обижался и всегда отвечал одно и то же:

– Сам.

В конце апреля стало так тепло, что окна целый день были настежь. Только к ночи их закрывали – потому что первый этаж.

Как-то вечером Димкины папа и мама уходили вместе.

– Вернёмся очень поздно, – сказал Димкин папа. – А может, и рано утром. У Куликовых новоселье. Сам понимаешь.

Димка понял и не спросил, как обычно: «Во сколько придёте?»

– Будете ложиться, – сказала мама, – форточку оставь, а то задохнётесь. А окно запри на задвижку.

Родители ушли поздно. Потому что Димкина мама долго собиралась, и папа сердился. А потом вдруг папа сказал, что к подарку надо обязательно написать стихи, иначе неудобно да и неизвестно, чей подарок. Не будешь ведь на нём писать свою фамилию, как на мешке для галош. Папа стал сочинять, но ничего не выходило.

– С чем рифмуется «подарок»? – спросил он Димку.

Димка подумал.

– «Палок», – сказал он наконец.

– Плохо, – сказала мама. – «Чарок».

Но папа уже придумал:

– «Примите к новоселью подарок дорогой», – сказал он. – Это начало. А дальше так…

– «Дорогой» нельзя, – сказала мама. – Неприлично.

– Это же для рифмы, – сказал Димка.

– Ладно, – сказал папа. – Пойдём. По дороге придумаем… «Примите к новоселью подарок тра-та-та…»

И они ушли. Перед уходом мама уложила Невредимку спать и сама закрыла окно.

Димка повалялся на тахте, немного почитал, два раза открыл дверцу шкафа, чтобы взять конфету, а потом ему стало скучно, и он чуть не разбудил Невредимку. Но вспомнил, что нельзя, и вместо этого ещё два раза открыл дверцу шкафа.

Потом опять почитал, попил воды и начал стелить постель. Уже когда лежал в постели, он вспомнил, что, кажется, забыл умыться, но сразу перебил сам себя и стал думать о другом.

Димка стал думать про то, как придёт послезавтра в школу и сразу скажет Тошке: «Тошка – картошка, солёный огурец!» А когда Тошка начнёт дразнить, Димка не побледнеет и не обидится, а будет повторять: «Сам, сам, сам!» – до тех пор, пока тот не замолчит. А на Маринку и Витьку даже не посмотрит… После обеда он выйдет во двор и нарочно толкнёт Васю Первый! Вася полезет, а Димка его – раз! – в солнечное сплетение… В солнечное… Почему «солнечное»? При чём тут солнце? На солнце жара – миллион градусов. Даже больше. Вот бы палец туда сунуть… Костя читал книжку – там есть рыцарь, его зовут Львиное Солнце… нет, не Солнце, а Сердце…

Димка уснул. Приснился ему Тошка – он был почему-то с косичками, и в руке клюшка. Потом к Тошке подошёл Вася, только раза в два меньше, чем настоящий. Он ударил Тошку в солнечное сплетение и сказал: «Ну, допустим». Ударил ещё раз и опять сказал: «Ну, допустим». Ну, допустим…

Димка открыл глаза. В окне торчала какая-то фигура, «Окно ведь закрыто, – подумал Димка, – я сплю. Это неправда…» – И он зажмурил глаза.

– Ну, допустим, – услышал он снова. И ещё что-то похожее на ругань.

Такого во сне ещё не было. Он опять открыл глаза.

Окно дрожало, звенело стекло – и Димка подумал, что это, наверно, разбойники. Воры ведь полезут тихо. И ещё он подумал: Невредимка сейчас проснётся и заплачет.

– Разбудите ребёнка, – сказал он, как мама, только еле слышно.

И вдруг разозлился: лезут тут всякие, а ребёнок спит. Может испугаться и заикой стать. Как Лапин в их классе. Тогда Невредимкина мама что скажет… Он так здо́рово умеет считать: раз, два, три, четыре… И прыгает на одной ноге со стула… А его, может, убьют!.. Папа с мамой вернутся, а он…

Димка вскочил с кровати, и в это время на окне что-то щёлкнуло, и оно открылось. Видно, от тряски упала задвижка.

– Ну, допустим, – сказал тот же голос, только громче, и за подоконник ухватились руки.

– Уходи! – сказал Димка. – Пошёл отсюда! Ребёнка разбудите.

Он забыл про вежливость и про опасность, а помнил только одно: Невредимку нельзя будить! И он схватил первое, что попалось под руку, – это был Невредимкин лифчик с резинками, – и бросил в разбойника, но не попал.

– Аня, – сказал разбойник, – это я. Чего ты? Домой пришёл.

– Никакая я не Аня, – прошипел Димка. – Уходите! Я вас не знаю… А то сейчас…

– Ну, допустим, – сказал мужчина тоже почему-то шёпотом. – А кто ты?

– Дима, – сказал Димка. – Уходите.

– Эх, Дима, – печально сказал мужчина. – Ну, допустим…

Его голова отвалилась от окна, как будто её срубили. И потом Димка увидел, как бывший разбойник пошёл к соседнему подъезду.

Димка запер окно и лёг в постель. Его немного трясло – от холода, наверно. Даже зубы стучали.

А Невредимке хоть бы что: спит и спит.

Димке казалось, что сам он больше глаз не сомкнул, поэтому он очень удивился, когда услышал папин голос и увидел, что в комнате светло.

– Хоть из пушек пали, – говорил папа. – Ну и сторож! Всё проспишь – и дом и ребёнка. Неужели не слышал, как мы в окно лезли?..

– Вы тоже лезли? А почему?

– Папа ключи забыл, – сказала мама. – Не хотели соседей будить.

– Неизвестно, кто забыл, – сказал папа. – Значит, не слышал? Как я нижнюю задвижку через форточку поддевал? Из галстука петлю делал… А мама за ноги меня держала… Эх ты, сторож!.. На тебя положись…

Папа говорил громко и весело, а Димка так хотел спать, что не мог ничего рассказывать и ни о чём спорить. Он только сказал два слова: «Разбудите ребёнка» – и сразу уснул.

Но перед тем как уснуть, подумал, что неправда: на него можно положиться и Васи он больше никогда в жизни не испугается.

Кап, иди сюда! (повесть)

Самое тихое место

В то утро папа очень торопил Вову. Нужно было прийти к дяде Тиграну ровно в девять, чтобы ехать купаться. Дядя Тигран любит точность: сказано в девять – значит, в девять, а не в десять или там в одиннадцать. Если опоздаешь, дядя Тигран начнёт ворчать и испортит настроение и себе и другим. Так говорила мама, пока собирала их в дорогу. Мама не ехала купаться: у неё, она сказала, дела поважнее – надо шить купальный костюм.

Ровно в половине десятого они были у дяди Тиграна. Он ещё лежал в постели, а на нём сидел Ашо́т. Ашот – его сын, ему года три, но он уже всё понимает.

Ашот сказал:

– Мы едем масине…

У дяди Тиграна есть машина, и тётя Тася часто говорит, что лучше, если у них была бы лошадь. Меньше лошадиных сил, но зато хлопот тоже меньше.

Дядя Тигран сказал:

– Вовремя прийти никак не можете. Из-за вас решил ещё поваляться.

Как ни отказывались, а пришлось им второй раз позавтракать. Ашот всё время мешал: то схватит со стола ложку и бросит на пол, то влезет к дяде Тиграну на колени и разольёт кофе из стакана, то дёрнет Вову за штаны. Тётя Тася только и знала, что говорить: «Ашотик, не мажь дядю Мишу маслом!», «Не коли дядю Мишу вилкой, пожалуйста, мама тебя просит».

Поэтому они выехали только в одиннадцать.

– Думаю, лучше всего поехать на озеро в Щедринку, – сказал дядя Тигран. – Это и недалеко, и народу там бывает немного даже в воскресенье. Самое тихое место.

Никто не стал возражать – в Щедринку так в Щедринку.

За городом дядя Тигран вспомнил вдруг, что у него нет папирос, и они остановились возле ларька на горе. Внизу был мост через какую-то заболоченную речушку.

Когда папа и дядя Тигран вышли из машины, тётя Тася передвинулась к рулю, на место водителя. Ашот сидел у неё на коленях.

– Ашотик, мама тебя просит, не трогай это… Это тоже нельзя трогать, Ашотик, мама тебя просит…

Вова прямо чуть не заснул на заднем сиденье под эти разговоры, как вдруг что-то щёлкнуло и машина тихо тронулась с места. Дорога здесь шла под уклон, поэтому они сразу набрали скорость. А внизу мост, речка, и навстречу ехали машины, и фары у них торчали, как глаза стрекозы.

– Что… мы, кажется, едем, Вова? – сказала тётя Тася.

Вова уже понял, что дело плохо.

– Нажмите там… внизу… – сказал он, сам не зная точно, что надо нажать.

Но вместо того чтобы найти тормоз, тётя Тася почему-то крепко обхватила Ашота, а машина продолжала с ужасной, как Вове казалось, быстротой катиться вниз.

Послышался крик:

– Смотрите! Чья машина? Скорей, там дети!

Потом Вова оглянулся и увидел, что дядя Тигран и папа огромными скачками, как кенгуру, мчатся к ним. И ещё он запомнил, как из пакета в руках у дяди Тиграна по одной выскакивали баранки. Тигран, папа и ещё несколько мужчин забежали спереди и сзади и руками остановили машину на полпути к мосту.

Все были какие-то очень бледные, и только один Вова очень красный. Он всегда краснеет и даже потеет, когда волнуется.

– Тысячу раз говорил! – кричал дядя Тигран так, что дребезжало ветровое стекло. – Твой метод упрашивания до добра не доведёт! Он сегодня Мишу вилкой, а ты ему – «пожалуйста, мама тебя просит!..» По рукам надо бить!

– Нужно было на скорость поставить, – сказал папа.

– Он и со скорости бы снял, не только с тормоза. Что я, не знаю его! – ответил дядя Тигран, и в его голосе прозвучала гордость.

– Я уже не хочу купаться, – сказала тётя Тася дрожащим голосом.

– Наоборот, – бодро ответил дядя Тигран, – выкупаться сейчас полезно, как никогда. Здесь чу́дное место, тихое, спокойное, вот увидишь. Мне говорили.

Они уже свернули с шоссе и ехали по просёлочной дороге, среди кустарника. Ветви хлестали по машине, просовывались в окна, и одна из них больно ударила Вову по щеке.

Кустарник кончился, выехали на поляну. Вот и озеро.

Весь берег усеян людьми. В промежутках между людьми стоят автомашины, мотоциклы, лежат на боку велосипеды. Шум такой, как на уроке рисования в Вовином классе.

– Н-да, – сказал папа. – Укромный уголок.

– Не знаю просто, что такое сегодня, – проговорил дядя Тигран, не глядя на тётю Тасю. – Меня уверяли, что это лучшее место – близко и тихо…

– Твой метод принимать на веру всё, что говорят, тоже, как видишь, до добра не доводит! – сказала тётя Тася. – Пойдём лучше в лес.

Дядя Тигран запер машину на четыре замка – два в дверце и два на руле (не считая секретных гаек на колёсах, их можно увидеть, если снять колпаки), – и все пошли в лес на другую сторону озера.