Текст книги "Камрань, или Последний "Фокстрот""

Автор книги: Юрий Крутских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Сначала мне показалось, что и предложение Хуаня было из той же серии – в чахнувший генофонд нации срочно надо впустить живую кровь. Но я тут же сообразил, что с рождаемостью во Вьетнаме дело обстоит более чем хорошо, а если наши услуги всё же и потребовались, то почему мы должны за это платить? Дружба дружбой, а свой карман ближе к телу, сами понимаете. Была ещё надежда, что Хуань попросту пошутил. Но нет. Подтверждая серьёзность намерений, он тут же представил товар лицом. Откликнувшись на его гортанный призыв, из-за занавески показалась Она и, скорчив приветливую гримаску, многообещающе улыбнулась.

Я не какой-нибудь там Казанова-Ловелас или безответственный холостяк, а женатый человек, к тому же уже отец семейства и, хотя ничто природное мне не чуждо, моральные устои – превыше всего. Вася в этом отношении тоже недалеко ушёл. Что такое супружеская верность, мы знали не понаслышке. Но даже если бы не эта железобетонная крепость, то всё равно наши честь, совесть и моральная чистота перед далёкими жёнами оставались в полной безопасности. Душевной борьбы удалось избежать практически сразу. Как я уже сказал, появившись из-за занавески, Чанг, жена Хуаня, нам сразу же мило улыбнулась.

Возможно, она и сама имела на нас определённые виды, но улыбка не оставила ей ни единого шанса. Следы былой красоты ещё сохранялись на её смуглом миндалевидном лице, кое-какие соблазнительные выпуклости и впуклости оживляли хрупкую изящную фигурку, но во рту отсутствовали практически все зубы, а те, которые оставались, представляли собой какие-то чёрные гнилушки. Даже несмотря на многомесячное воздержание и если бы, скажем, представился случай выпить всё спиртное в баре у Хуаня, то нас и тогда вряд ли прельстило бы его предложение. На что рассчитывал он, предлагая явный неликвид?

Возникла небольшая проблема – как не обидеть отказом нашего нового друга и его жену, достойную, кстати сказать, женщину? Выяснилось, что она тоже внесла свой посильный вклад в победу героического вьетнамского народа над захватчиками. На установленной ею мине подорвался американский грузовик, перевозивший медикаменты. Большей частью груза оказались презервативы. За успешно проведённую акцию Чанг получила медаль «Знамя победы революции». Благодаря ей американские солдаты оказались совершенно незащищёнными перед поджидающими их на каждом шагу опасностями. Но партизанское командование на этом не успокоилось. Тут же была спланирована секретная операция. Сотни комсомолок вышли на задание, в результате чего тысячи американских солдат оказались надолго выведенными из строя. В числе добровольцев была и наша Чанг. Выполняя задание партии и правительства, она лично заразила триппером 148 захватчиков! Через некоторое время выяснилось, что почти половина из них оказалась заражена ещё и сифилисом. За столь успешно выполненное задание Чанг вновь была удостоена правительственной награды, на этот раз ордена Военных заслуг. После чего два года лечилась в госпитале для ветеранов войны, где и познакомилась с Хуанем.

Трудно было выразить словами наше восхищение и преклонение перед мужеством этой хрупкой женщины. Я попросил Хуаня перевести супруге мои восторги на этот счёт и, чтобы окончательно закрыть скользкую тему, плавно перевёл разговор в другое русло. Я стал прицениваться к вышеописанному антикварному аппарату для колки льда, который меня как любителя старины очень заинтересовал. Но цена, которую назвал Хуань, оказалась несусветной. Его он ценил гораздо дороже, чем собственную жену и даже автомат Калашникова вместе со всеми патронами, разбитым прикладом и ржавыми пятнами. Запрошенные три кремовые рубашки и одна офицерская шинель быстро охладили мой собирательский пыл, и я решил, что вполне смогу обойтись без аппарата для колки льда, пусть даже произведённого почти сто лет назад знаменитой фирмой «Зингер».

Выпив на посошок, выразив и получив в ответ заверения в вечной дружбе, мы расстались с Хуанем и его героической Чанг, оплатив при этом сполна и втридорога всё, что мы и они успели выпить и закусить.

Глава 23 Жертва теории Дарвина, или Как неожиданно можно получить «Роялем» по голове

На отдалённый пирс, где стоял корабль нашего друга, прибыли без приключений в приподнятом и совершенно безоблачном расположении духа. Но нужного корабля не обнаружили. То, что предстало нашим глазам, на малый противолодочный корабль под гордым названием «Разящий» совсем не походило. Перед нами высились борта и надстройки какого-то незнакомого гражданского судна. На чёрной тупой корме гигантского сухогруза метровыми буквами значилось: «Колыма», Одесса.

Подойдя ближе и наведя резкость, мы наконец-то обнаружили то, что искали. На фоне массивной чёрной туши одессита два сереньких стройных противолодочника были почти незаметны и казались совсем несерьёзными, почти игрушечными.

На борту первого из них, под звучным названием «Разящий», нашего друга не оказалось. Вихрастый вахтенный у трапа в синей тропичке, с чёрным автоматом на ремне, подозрительно нас оглядел и нехотя сообщил, что старший лейтенант Шишлопёров убыл в гости к одесситам. Высунувшийся из рубки соседнего корабля под не менее звучным названием «Бесстрашный» дежурный офицер проявил к нам большее участие:

– Часа три как ушёл. Шила литр взял. Можете подождать, скоро уже принесут…

Не вняв совету, мы поднялись по крутому трапу на высоту пятиэтажного дома и ступили на территорию города-героя Одессы. Вокруг не было ни вахтенного, ни вообще живой души. Пройдя несколько раз вдоль бортов по периметру, сделав километра два или три, мы так и не нашли, где можно было бы выпить или хотя бы с кем переговорить. Как благовоспитанные моряки, мы считали, что не пристало лезть внутрь чужого судна, не дождавшись, пока тебя туда пригласят. Но приглашать, похоже, никто не собирался. И хотя опасности заблудиться не было никакой, чьей-то заботливой рукой повсюду были развешаны указатели-таблички: Дерибасовская, Дюковская, Приморский бульвар и т. п., но эта обезлюдевшая Одесса нас уже начинала напрягать.

Оказавшись в очередной раз на баке, мы услышали приглушённые голоса и какую-то возню. Пройдя немного вперёд, обнаружили небольшую группу людей. Несколько странным показалось, что все они имели вид типичных представителей Юго-Восточной Азии, то есть совсем не походили на одесситов, как мы их представляли по популярной тогда команде КВН «Одесские джентльмены». Особенно странным было то, чем эти люди занимались – резали на части совершенно целый аккуратно свернутый в бухту новенький капроновый канат. Увидев нас, маленькие человечки сильно смутились, прекратили работу и, быстро побросав за борт уже отпиленные куски, попрыгали вслед за ними. Где-то далеко внизу раздалась серия смачных плюхов. Всему этому мы не сильно удивились: – зная об экстравагантности одесситов, мы предполагали, что от них чего угодно можно ожидать.

Очень скоро последовало продолжение этих одесских приколов. Из находящегося неподалёку раскрытого люка показалась чёрная стриженая голова. Словно перископ, она повертелась на тонкой шее из стороны в сторону, и вот на палубу вылез ещё один худосочный представитель славного города-героя. Не замечая нас, человечек перегнулся в люк и вытянул оттуда увесистый мешок, звякнувший какими-то железками. Карманы штанов незнакомца также были набиты металлическим инструментом, из-за пояса торчал разводной ключ, а через шею на ремне болтался новенький мегомметр в эбонитовой коричневой коробке.

– Здравствуйте! Не подскажете, а где тут… – Вася не успел договорить, как человечек вздрогнул, подскочил и, схватив мешок, спешно поковылял с ним по направлению к борту, опасливо поглядывая в нашу сторону через плечо.

– И этот сейчас туда же сиганёт! – в сердцах сказал я и не ошибся.

Перегнувшись, человечек что-то гортанно крикнул, получил снизу такой же ответ и, перевалив через борт свою нелёгкую ношу, сиганул сам. Через мгновение снизу раздались мощный плюх, треск дерева и чьи-то негодующие крики. Мы с Васей бросились к борту. Внизу при свете Луны на серебристой поверхности воды хорошо различалась терпящая бедствие небольшая моторная джонка. Метко пущенный сверху тяжёлый мешок пробил неровную дырку прямо посередине палубы, и, судя по тому, как суетился вокруг неё народ, пробитым могло оказаться и днище посудины. Чуть поодаль по воде расходились правильные концентрические окружности, в центре которых несколько раз показались и лопнули крупные пузыри. Но данный факт, похоже, никого не тревожил. Взревев мотором, раненая джонка дала газу и, встав на редан, скрылась в черноте ночи. Ещё через мгновение водная гладь приобрела свой обычный, ничем не примечательный вид. Не появлялись больше и пузыри.

Было, конечно, жаль неудачливого воришку, но помочь ему мы никак не могли. Трагедия, когда на твоих глазах погибает человек, но когда человек этот – дебил (а в том, что это так, мы ни на секунду не усомнились – кто же ещё, распихав по карманам такой балласт, додумается искать спасение в воде?), то невольно возникает мысль: туда ему и дорога. По крайней мере, подобных себе не будет плодить, тормозить эволюцию человечества в процессе естественного отбора. А так – всё просто. Мозгов нет – тут же получил своё, освободил место другому. Дарвиновская теория в действии! Более того, я считаю, что природе тут надо помочь. Не мешало бы подойти к вопросу с более прагматичной позиции применительно к нынешнему, так сказать, витку эволюционного процесса. Хорошо бы придумать какое-нибудь испытание, проходя которое, наши доморощенные дебилы сами себя бы тут же и уничтожали, а не заставляли потом страдать других.

Между тем на палубе оставалось всё так же пустынно и глухо: воруй – не хочу. Чтобы вновь не стать косвенной причиной чьей-нибудь нелепой гибели, мы двинулись было подальше от нехорошего места, но тут из горловины злополучного люка опять показалась голова. На этот раз голова была кучерявая, усатая и национальности вроде той, что надо. Помимо этого, голова была совершенно мокрая, отчего шикарные усы, которым в другом виде позавидовал бы сам Вилли Токарев, беспомощно обвисли и представляли собой жалкое зрелище. Фыркая, как морж, шумно дыша и разражаясь время от времени проклятиями, из люка показался и человек полностью.

На первый взгляд, лет ему казалось около сорока, одет был в обрезанные чуть выше колен старые джинсы и в разодранную до середины груди майку-тельник. Густая чёрная шевелюра поблёскивала под лунным светом какими-то стеклянными вкраплениями. Он часто моргал, то и дело прикладывая к лицу ладони, и постоянно что-то сплёвывал. Массивная, чуть ли не с якорную толщиной, золотая цепь на шее, татуировки соответствующей тематики на груди и руках, особого колорита ругательные словечки, которыми он беспрестанно сыпал, – всё говорило о том, что наконец-то нам повезло встретить настоящего одессита и, несомненно, морского волка.

Грузно перевалившись через комингс, человек опустил на палубу волосатые, обутые в засаленные китайские кеды, ноги и остался сидеть на крышке люка, потряхивая время от времени головой, словно стараясь прийти в себя или сосредоточиться. Даже в темноте было видно, что взгляд его замутнен и какой-то блуждающий.

Заметив нас, человек встрепенулся, в его глазах появился смысл. Он попытался встать, но вновь тяжело опустился на люк. Порывом ветра до нас донесло мощное спиртовое амбре. Подойдя ближе, мы расположились таким образом, чтобы отрезать путь к ближайшему борту, на случай если он тоже захочет сигануть вниз. Но человек повёл себя смирно. Представившись, я с опаской протянул руку и, удостоившись ответного пожатия, поинтересовался, что произошло и нужна ли какая помощь. В ответ незнакомец вновь тряхнул головой, отчего на палубу, звякнув, упали несколько кусочков стекла. Словно продолжая прерванный рассказ, он негодующе затараторил:

– А я ему «стой!» говорю! А он мне гаечным ключом… «Ты что, падла, делаешь?» – я ему. А он у меня из рук бутылку хвать – и хрясь по голове! Спирта, литровую! Вот, полюбуйтесь – весь мокрый. А я иду, смотрю – он в кандейке копается. «Стой!» – говорю, а он мне в рыло… Вот сюда… и сюда тоже… гаечным ключом… и бутылкой ещё. Где эта тварь? Не видели? Мелкий такой, стриженый, мегомметр у меня стащил, на шее болтается… Гаечным ключом… сюда… и сюда тоже. Литр «Рояля»… о голову… Ты посмотри, какая шишка! Хорошо, глаза успел закрыть. Пойдем, поймаем, он где-то здесь прячется… Я его, гада, сейчас утоплю…

Сумбурный монолог Бориса, а именно так звали нашего нового знакомого, электромеханика теплохода «Колыма», кое-что прояснил. Мы поспешили его успокоить, сообщив, что искать, а тем более топить, никого не требуется, что уже и так... А если ему очень нужен мегомметр, злосчастный гаечный ключ и прочий похищенный инструмент, то мы знаем, где это добро лежит, покажем место, и если за ночь никто не упрёт, то завтра же можно нанять водолазов и всё поднять.

Хорошая новость подействовала на Бориса самым благотворным образом. Он взбодрился, просиял и перестал ругаться. Выражение его лица сначала стало недоверчиво-недоумённое, потом быстро сменилось на благодарное и даже слегка заискивающее. Он, правда, иногда ещё посматривал на нас с некоторой опаской, думая, что мы утопили хунтота собственными руками, может быть, побаиваясь и за свою жизнь, но в конце концов нам удалось рассеять его сомнения. Этому способствовал наш совершенно херувимский вид и две предъявленные бутылки хунтотовки. Совершенно успокоившись, Борис нашёл силы подняться, стряхнул с головы остатки стекла и, подойдя к борту, долго смотрел туда, где утонул его незадачливый обидчик. Затем он решительно плюнул, сказал, что к жмурику не полезет, пусть остаётся с тем, что добыл, чёрт с ними, с этими железяками проклятыми. Самому ему ничего не надо, мегомметр запасной есть, а ключей разных и прочих инструментов ещё много в заначке имеется.

Мерно и мелодично плескалось море в узком канале между бортом и стенкой пирса. Вязкий, насыщенный йодом и тропическими испарениями туман наползал на залив со стороны мелководной лагуны. Тёмные домики с редкими проблесками электричества на вьетнамской стороне, ярко освещённые береговыми огнями здания, корабли и пирсы на нашей, – всё постепенно размывалось, обволакивалось и тонуло в липкой призрачной дымке.

Издалека с моря донеслось сухое тарахтение хунтотовской джонки. Скрипучий голос судовой трансляции на корабле за несколько пирсов от нас затребовал кого-то на ГКП. На рейде тонко звякнула рында, сухо щелкнул выстрел, затем ещё два где-то поблизости на берегу. Обычные, привычные в своей повседневности запахи и звуки сейчас воспринимались гораздо острее. Возникшее ещё в заведении у Хуаня ощущение полноты и остроты жизни требовало продолжения банкета. Времени было всего около девяти часов вечера, и наши приключения ещё только начинались.

Глава 24 На «Колыме»

В каюте, куда привёл нас благодарный Борис, было густо накурено, наругано матом и веселье в самом разгаре. Проникновенно, с кабацким надрывом хрипел из дребезжащего двухкассетника Вячеслав Добрынин, выводя и накручивая мелодичную вязь популярного шлягера. Переполненные пепельницы дымились скрюченными окурками. Сизая пелена надёжно окутала нас, едва мы переступили через высокий порог.

Раскрасневшиеся лица присутствующих двоились, а то и троились в мигом наполнившихся слезами глазах. Многократно тягуче повторяемое: «Не сыпь мне соль на ра-ану-уу…», гул пьяных голосов, звяканье посуды и немой вопрос в глазах жаждущих выпивки морских волков: «Спирт принёс?»

Последняя бутылка хунтотовки была опорожнена мгновение назад, и в данный конкретный момент ею заряжался торпедный аппарат. Один из почётных гостей – минёр с МПК «Небздящий», ой, извините… «Бесстрашный» – чётко, совершенно по уставу, отдавал команды, а маленький худощавый одессит в натянутой до ушей чёрной офицерской пилотке (минёра) их проворно выполнял. Вот по команде «аппарат к стрельбе торпедой приготовить!» бутылка легла на комингс открытого иллюминатора горлышком вперёд. По команде «товсь!» одессит задрал повыше заднюю крышку и по команде «пли!» отпустил её. Крышка хлопнула по донышку бутылки и вытолкнула её наружу. Снизу раздался характерный плеск, народ одобряюще загудел. «Торпеда вышла, откат нормальный!» – залихватски козырнув, доложил новоявленный торпедист довольному, расплывшемуся в сладчайшей улыбке минёру. Была ли поражена какая-нибудь цель – неизвестно, но одно я узнал совершенно точно: за сегодня это был уже десятый торпедный залп. Промелькнула мысль: если судно простоит здесь хотя бы с неделю, то на карту можно будет смело наносить новую навигационную опасность – рукотворный бутылочный риф.

Между тем наша с Васей благоразумно сделанная заначка пришлась очень кстати. Две бутылки хунтотовки от друга Хуаня спасли не только положение, но и беднягу Бориса от линчевания. Его робкие попытки оправдаться, предъявление шишек и порезов на голове вызывали лишь хохот и язвительные шутки:

– Тебя только за смертью посылать!

– Это точно! Взял вот, душегуб, утопил хунтота…

– Борь, эк он тебя отоварил!!! Хорошо ещё, что не ограбил, карманы не вывернул и вообще не раздел! – юродствовал, разливая водку по стаканам, говорливый дракон-боцман по кличке Бельмондо. Каюта, в которой происходило мероприятие, была его, и Жора Бельмондо изо всех сил старался изображать гостеприимного хозяина.

Кроме Жоры и Бориса в каюте находилось ещё много народу. Был тут и наш друг Гена, механик с МПК. Обрадовавшись нашему появлению, будучи здесь уже за своего, он растолкал народ и определил нас на лучшие места. Мы стали знакомиться, представляться, жать друг другу руки, но я тут же забыл, кого и как зовут. Помню только, что младшего штурмана теплохода «Колыма» звали Вадик Шишаморов (почти однофомилец Гены), а одного из мотористов – Мыкола Забейгроб. Помню, что Мыкола сначала придуривался, говорил по-украински, но как напился, стал путаться и перешёл на русский.

Между тем подначки проштрафившегося Бориса продолжались.

– Ты же, Боря, боксёр, как же так? Неужто на каратиста нарвался? Нахрена ты ему бутылку-то отдал? Подержать, что ли? А, понимаю! Чтобы руки освободить, получше размахнуться и в рог зарядить с правой! – зубоскалил, не отставая от боцмана, стармех-дед. Был он уже достаточно пожилой дядечка, лет под шестьдесят, звали его Демократ Иванович, и фамилия была под стать – Кржижановский.

Не отставали от деда и другие острословы:

– Борису не наливаем, он уже литряк спирта на голову принял…

– Кило спирта на рыло, ну ты бухар эмирский!

– Шилом провонялся… я рядом сижу, меня уже торкнуло.

– Когда водка кончится, Борькой будем занюхивать!

Борис на подначки не реагировал, он был занят тем, что приводил себя в порядок. Отойдя в угол каюты, он наклонился над раковиной и под струёй воды вымывал из кучерявой шевелюры осколки стекла, затем долго вычёсывал их крупной расчёской.

Разговор между тем вернулся к прерванной нашим появлением теме – дед Демократ Иванович делился воспоминаниями своей бурной моряцкой жизни. Несмотря на достаточно солидный возраст, это был иссиня-жгучий брюнет, довольно полный, пышущий энергией и здоровьем, внешне напоминающий тип хрестоматийного барыги-одессита: необъятная лоснящаяся лысина, весёлые продувные глаза, упругие, как два наливных яблока, щёки, отлично видимые даже со спины и никогда не сходящая с лица лукавая полуулыбочка. Предоставив на суд слушателей несколько остроумных баек, узнав от Гены, что мы подводники, дед тут же вспомнил случай, подобающий теме:

– А вот ещё... В мореходке я был, на практике после третьего курса… на Балтике…. В такую историю влипли… Я за моториста тогда исполнял на МРСе. Идём, значит, самым малым, снасть за собой тащим. Погода хорошая, тишь да гладь. Я в машине сижу, ничего не вижу, что наверху творится, только по трубе переговорной слышу. Вдруг орёт капитан сверху:

– Машина! Какого чёрта встали? Держать малый вперёд! – и машинным телеграфом туда-сюда дёргает, репетует.

Мех ко мне:

– Что такое?

– Да всё нормально, – отвечаю. – Вот, на репитере малый ход, вот тахометр – 120 оборотов. Что им там ещё надо?

– Держу малый ход, всё нормально! – отвечает мех на мостик.

– Какое на хер нормально! – ревёт в трубу кэп. – Почему назад пятимся? Кто давал команду «назад»? Средний вперёд! Полный!

Ни черта, конечно, не понятно, кто там куда пятится, и какой вообще идиот может ходить в снастях средним и тем более полным ходом, но наше механическое дело – малое: нам говорят – мы выполняем. Дали мы средний, потом полный. Сейнер задрожал, встрепенулся, даже нам внизу слышно, как винт за кормой лопастями воду молотит.

– Механик, чья сегодня очередь пьяным быть? – снова ревёт с мостика капитан. – Я сказал: вперёд полный! Почему назад движемся?!

Тут мех усомнился. Проверил ещё раз сам. Всё правильно, вал в нужную сторону крутится, винт – так за кормой молотит, что от вибрации уже зубы стучат, дифферент на корму, корма просела, нос на редан. Сейнер лететь должен, как птица. Выругался, с места сорвался, побежал на мостик. Через минуту падает тело вниз. Бледный. Меня оттолкнул, сам к управлению. Упёр ручку в ограничитель «самый полный» и опять на мостик. Тут и я почувствовал – дело неладно. Дифферент на корму резко попёр, нос задирается. Я с табуретом вниз поехал. С верстака инструменты посыпались, графин по конторке заскользил и – дзинь

– вдребезги о палубу. Тут и я в два прыжка оказался наверху. Картина – не приведи господь. Сейнер наш чуть ли не на попа встал, тросы за кормой натянуты, как струны, и в воду уходят почти перпендикулярно, нос в небо смотрит. За кормой – бурун, винт молотит на самых полных, а мы пятимся назад и корма всё глубже и глубже в воду уходит. Ещё немного – и кормовой трюм через световые люки топить начнёт. Мех с боцманом кинулись с топорами снасти рубить. Стучали-стучали, несколько стропов обрубили, остальные сами лопнули. Тогда кормовой трюм уже почти весь был затоплен. Вылетели мы из воды, как пробка. Сейнер маленький, сто пятьдесят тонн всего. Подскочил, плюхнулся о воду, потом опять. Меха с кормы за борт выкинуло. Винты молотят на самых полных, кэп орёт:

– Стоп машина! – и сам с мостика кругами спасательными в механика мечет.

Я вниз. Застопорил. Сижу, потом команды за телеграфом отрабатываю. Пока маневрировали, баграми деда к борту подтаскивали, через планширь переваливали, не заметили, как с другого борта подлодка всплыла. Наподобие вашей, тоже дизелюха, только размером вроде поменьше. Сеть на ней наша – как камуфляжем, всю рубку покрывает, в антеннах запуталась. Рыба из неё живая сыплется – на надстройку, на палубу, в море по бортам стекает. Хороший улов оказался! Вылез командир подлодки и ещё несколько мордоворотов. Что-то матом стали кричать. Плохо было слышно. Думали – бить будут или вообще торпедируют. Но обошлось. Попросили снасть свою побыстрее забрать. А то им днём всплывать запрещено, самолёт какой вражеский пролетит сейчас мимо, запеленгует – хана командиру, потеря скрытности со всеми оргвыводами. Подошли мы поближе, к борту пристали. Ходим по палубе, рыбу давим, по рубке лазим, сеть свою снимаем, где не идёт – режем. Часа два провозились. Командир подводников – дядька здоровенный, гнутую антенну коленом выправил. Кока вызвал наверх с большим лагуном – рыбы на ужин набрать. Рассказал, что у них на борту происходило. Шли они малым ходом. Сорок метров, говорит, глубина была. Вдруг чувствует, лодка всплывать начинает, глядь на глубиномер – точно. Боцману по голове: как, мол, ты, негодяй, глубину держишь? Видит – всё нормально, рули на погружение, а лодка всё равно нос вверх задирает. Мех быстро дифферентовку проверил – тоже всё в порядке… Хорошо, не стали гарцевать, ход увеличивать, а то не разговаривал бы я сейчас с вами. Утянули бы они нас, как пить дать. Наши сто пятьдесят тонн против ихних полутора тысяч! Да и моторов у них два, и каждый втрое мощнее нашего. Шли бы не малым ходом, а хотя бы средним – утащили бы за собой, даже не заметили. Ну, лодку мы тогда освободили, сеть на корму вымайнали. Живого места нет, но починили потом. Никому ничего не докладывали. Подводникам в компенсацию кэп ящик водки последний отдал. Трезвый потом всю неделю ходил. Только лодка погрузилась – «Орион» летит, словно кто вызвал…

– А вот ещё было… – начал дед новую историю после небольшого перерывчика на выпить и закусить. – Забарахлил у меня как-то правый дизель, масло гнать стал. Даю своим дармоедам задание: за ночь крышку снять, утром приду, будем разбираться. Артачиться стали, про Конституцию, КЗОТ, режим труда и отдыха вспомнили. Ну, я популярно объясняю – куда, значит, им и что позасовываю, если, значит, не выполнят.

Прихожу утром – гайки вроде откручены, но не все, крышка не снята, дело, значит, не сделано. Ах вы, суки, думаю, совсем нюх потеряли! Вызываю… строю… Чушь какую-то несут, гайки, мол, прикипели, не отдаются. Сам беру, значит, ключ. Кручу – всё нормально. Подрываем крышку, снимаем, и чувствую, как мне начинает плохеть. Тараканы… в дизеле… аж кишат! Как такое возможно?! Не верю глазам. Щипаю себя, значит, везде, куда руки дотягиваются, очки надеваю – всё без изменения: вот он, блок цилиндров, клапана, поршни и… тараканы… живые! Через край уже лезут, на палубу падают, расползаются. На мотористов своих стал орать: «Как такое допустили? Когда последний раз приборку делали? Кто ответственный?» А до самого даже не доходит, что там температура, газы, давление! Что там ни одна тварь, даже таракан, в живых остаться не может ни при каких обстоятельствах! У меня же одна мысль дебильная в голове крутится: что они там едят? Присел, нацедил, значит, воды, начало до меня понемногу доходить. Дошло – и совсем плохо стало! Вот, думаю, дожился. Узнает кто из других механиков – засмеют. Да и как оно такое возможно? А мотористы мои лыбятся, негодяи, перемигиваются. Один подходит, такой участливый.

«Давай, дед, – говорит, – за дихлофосом в город сгоняю? Сколько брать? Если они и во втором дизеле завелись, то баллонов пять надо, не меньше». Я головой киваю, за деньгами машинально в карман лезу и говорю взять десять. Поднимаюсь к себе в каюту мыслями собраться, сажусь на диван, и как в ступоре. Сколько просидел – не знаю. Вдруг стук в дверь. Мои охламоны и тот, который за дихлофосом побежал.

– Принёс? – спрашиваю.

– Конечно! – отвечает, морда довольная, и выставляет на стол бутылку коньяка! – Мы, дед, всё уже сами сделали, – докладывает, – ни одного таракана нет, без дихлофоса обошлись, а это тебе для поправки здоровья! – на коньяк кивает. Сам бутылку откупоривает, стакан мне наливает. – Пей, – говорит, – дед, потом расскажу, в чём дело.

Выпил я, он мне сразу ещё стакан. Мол, только после второго рассказывать согласен. Выпил я, он интересуется:

– Ну как, дед, настроение? Полегчало?

И рассказал, сука, как они решили меня проучить. Как сняли ночью крышку с дизеля, как собирали по всему пароходу тараканов, как запустили их туда и крышку на место поставили. Сил у меня уже не было его прибить, да и коньяк хорошо пошёл. Тем более что и дизель они уже починили…

– А вот ещё… это когда я на северах работал… – не успев перевести дух, мех приступает к следующему повествованию. Но мало кто его слушает. После достижения компанией определённого градуса уже не так важно, кто и о чём говорит. Всем хорошо и так. Кто-то слушает байки меха, кто-то анекдоты боцмана, кто-то пытает Бориса – как он топил хунтота, и поверх этого ненавязчивым фоном накладывается «Не сыпь мне соль на рану-у-у», в десятый, двадцатый… пятидесятый раз. Как потом выяснилось, песня была записана на кассету по кругу и считалась у спаянного и спитого экипажа «Колымы» чем-то вроде корабельного гимна.

Когда кончились принесённые нами две бутылки хунтотовки (а случилось это довольно скоро) и были спущены известным путем в море, возник извечный вопрос – что делать?

Не видя перспектив, некоторые отправились спать, но многие желали продолжения банкета. Чье-то спонтанно высказанное предложение сходить на «Обь» вызвало единодушное одобрение. Сборы заняли не более десяти минут. Артельщик принес из провизионки пару ящиков колониальных деликатесов. Не доверяя больше Борису, дед сам куда-то отлучился и вернулся, цел и невредим, с двумя большими бутылками. Идти было недалеко, и буквально через несколько минут мы уже гуськом поднимались по трапу на борт плавучего госпиталя.

Глава 25 Испытание на стойкость

– Где у вас тут водку пьют? – с таким вопросом обратился к вахтенному у трапа боцман Жора Бельмондо, первым ступивший на палубу плавучего госпиталя.

Преодолев некоторое замешательство и не найдя сразу что ответить, вахтенный окинул опасливым взглядом шумную разномастную толпу военных и каких-то штатских оборванцев, задержался на двух бутылках «Рояля» в руках у деда и, совершенно успокоившись, сообщил, что пьют у них всегда и везде, но сегодня этим занимаются в кают-компании и особенно усердно, так как с дружеским визитом прибыла группа флотских офицеров, а с ними – полная канистра спирта.

В помещении, куда мы проследовали, было темно, интимно и душно. Под тягучий медоточивый блюз лениво топтались несколько слившихся воедино танцевальных пар. Семь-восемь миловидных девушек из числа не занятых, сидящих и стоящих вдоль стены, посмотрели на нас с интересом, но, вовремя опомнившись, опять приняли равнодушный скучающий вид. Было бы невежливо и совершенно необъяснимо поведение вновь прибывших молодых здоровых мужчин, не обрати они на них никакого внимания. Будучи неосмотрительно женатыми, дабы не подвергать жестоким испытаниям неприступную крепость нашей нравственности, мы с Васей решительно направились мимо, но недоумение, читаемое в глазах девушек, и нежелание прослыть педиками и невеждами, заставило нас изменить намерения.

В те времена людям много чего не хватало, в основном это касалось некоторых материальных благ, но их отсутствие с лихвой компенсировалось неиссякаемым запасом нравственной чистоты и наличием определённых моральных устоев. Краснеть и бледнеть в присутствии красивых девушек мы тогда ещё не разучились. И хотя полугодовое воздержание, несколько усмирённое докторскими пилюлями, тайно добавляемыми им в чай и компот, оказывало на организм своё зовущее действие, однако крамольных мыслей – искать удовлетворение на стороне – всё же не возникало. И я совершенно не кривляюсь, описывая метания и в некоторых случаях не совсем адекватное наше с Васей поведение в ситуациях в общем-то простых с точки зрения нынешнего дня. Современная молодёжь, воспитанная на голливудских и новейших отечественных киноподелках, где нормальным считается сначала переспать и лишь затем познакомиться, тут меня никогда не поймёт.