Текст книги "Камрань, или Последний "Фокстрот""

Автор книги: Юрий Крутских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

К слову скажу: как потом выяснилось, по возвращении из того похода, о котором рассказывал командир, у всех членов экипажа оказались подозрительно синего цвета губы. Медкомиссия выяснила, что за время многомесячного дыхания смесью, лишь отдалённо напоминающей воздух, у людей произошло изменение химического состава крови, что-то там с гемоглобином, вследствие чего губы и все слизистые оболочки приобрели фиолетовый оттенок. Двоих моряков сразу комиссовали. Как вы думаете, куда дели остальных? Наградили орденами и медалями и распустили по домам? Никак нет.

– Отдохнули, товарищи? Пора браться за работу! – Приблизительно таков был смысл приветственной речи, которой их встретило командование на берегу.

Но поправить здоровье всё же немного удалось. Офицеры по очереди отгуляли положенные сорок пять суток отпуска с небольшими добавками и вернулись к делам служебным. Матросам повезло меньше: две недели санаторного отдыха при казарме, потом месяц копания картошки в подшефном колхозе и вновь с головой – в будни береговых дел: караулы, патрули, наряды и т. п. К концу второго месяца люди уже так втянулись в это болото, что с тоской вспоминали о размеренной и спокойной жизни в море. К тому времени губы у всех приобрели свой нормальный цвет, а наш командир вновь был посажен на спешно уходящую в автономку субмарину и скрылся где-то в неведомых глубинах мирового океана.

В итоге за первые три года, прошедших после окончания училища, ему вряд ли удалось провести на берегу более полугода. Такая суровая школа жизни наложила заметный отпечаток на его внешний облик и внутренний мир. Природные данные, хорошая физическая подготовка и устойчивая психика позволили сохранить телесное и душевное здоровье, но, будучи ещё старшим лейтенантом, он имел уже совершенно матёрый вид. И даже знаменитый майор Ивашкин, помощник коменданта Владивостокского гарнизона, известный радетель устава и самодур, столкнувшись как-то на улице с непривычного, крайне независимого вида старшим лейтенантом в неуставной фуражке, лишь глянув ему в глаза, предпочёл пройти мимо, не сделав замечания и не отчитав.

Должен заметить, что, несмотря на некоторую свою эксцентричность во взглядах и крутость нрава, командир наш по темпераменту был скорее флегматиком и вполне уравновешенным человеком. Различные бытовые раздражители, монотонно воздействующие на психику, от которых к концу автономки буквально сходишь с ума, на него совершенно не действовали. Изо дня в день он спокойно выслушивал занудные разглагольствования замполита, из-за которых механик уже перестал посещать кают-компанию, штурман точил нож, чтобы в укромном уголке зарезать зама, расчленить и по частям спустить в ДУК, а старпом искал укромное местечко, чтобы повеситься. В то время, когда накапливаемая усталость неминуемо должна была трансформироваться в раздражительность, он оставался таким же невозмутимым, как всегда.

Я ни разу не видел командира раздражённым и в откровенно плохом настроении. Обычный его неприступно-суровый вид редко изменялся в ту или иную сторону. Те единичные вспышки, когда он просто обязан был пошуметь (вспомните хотя бы случаи из первой книги – эпопею с застрявшей в аппарате торпедой или Рожкина, нагадившего заму на голову), в расчёт можно не принимать. Сами понимаете, в подобных ситуациях даже мумия Тутанхамона не сдержалась бы и заговорила чистейшим русским матом. Вывести командира из себя могли только три вещи: лобовое столкновение с хамством, неуважительное отношение к военным и известия о новых мирных инициативах Горбачёва.

Но несмотря на такую свою невосприимчивость к внешним раздражителям командир наш частенько попадал в разные истории. Именно поэтому в свои сорок с лишним лет он был всё ещё командиром подводной лодки, а не начальником штаба соединения или, скажем, комбригом. Беда его состояла в том, что, находясь на берегу, он не мог пройти мимо разного рода несправедливостей, свидетелем которых становился – семеро, например, одного бьют, к женщине настойчиво пристают, или, что ещё хуже – об офицерах ВМФ плохо выражаются. Столкнувшись с такими безобразиями где-нибудь на мрачных городских задворках, командир тут же решительно их пресекал. Он врывался в толпу негодяев, как зерноуборочный комбайн в пшеничное поле, и валил всё на своём пути. Если же попавшие под его тяжелую руку молодчики сразу не сдавались или в панике не разбегались, вот тут-то и могло произойти то непоправимое, на которое я чуть выше прозрачно намекнул.

Командир бил, как говорится, редко, но наверняка и с поля боя не уходил до тех пор, пока не оставался там единственным держащимся на ногах. Какой процент из поверженных получал травмы, несовместимые с жизнью, одному Богу известно. Свидетелем подобного эпизода мне как-то посчастливилось быть лично. Более того, я даже оказался причиной произошедшего.

Глава 20 Шухер в «Чилиме», или как командир ограбил джигита

Случилось, что компанией офицеров корабля мы отмечали новое звание механика. Не помню уже, капитана ему дали в очередной раз или опять лейтенанта, но Виктор Александрович, как обычно, не унывал и очередное воинское звание отмечал с присущим ему размахом. Мероприятие происходило в знаменитом «Чилиме» – пивбаре на окраине Владивостока, славившемся в те времена морскими деликатесами, демократизмом и чем-то, не помню, ещё. «Ёршик» из корабельного шила и разбодяженного советского пивка шёл, что называется, на ура. Гора мясистых дальневосточных креветок дымилась на середине стола красноватым ароматным вулканом. Банки «братской могилы», а также консервированных в томате щуки, сома, севрюги и прочих дефицитов из корабельной провизионки громоздились вокруг главного блюда в невообразимом количестве. Как-то незаметно бальзамом на душу упали три первые рюмки. Тосты поначалу были вполне традиционными: за прочность прочного корпуса, чтобы количество погружений равнялось количеству всплытий, ну и, конечно, за тех, кто в море.

Очень скоро на душе у подводников стало легко и беззаботно и, что называется, отлегло. Неразрешимые проблемы, служебные и семейные неурядицы чудесным образом испарились, ушли на второй, а то и на третий план. Взамен возникало, росло и крепло ощущение спаянного флотского коллектива, настоящего мужского братства. Голоса стали громкими, глаза – блестящими, юмор – искромётным, речи – остроумными. Не хватало последнего необходимого штриха к достойному завершению чудесного вечера – набить кому-нибудь морду и провести ночь в комендатуре. Но тут, кажется, забрезжила надежда.

К этому времени я успел вляпаться в небольшую неприятность. Выйдя охладиться на улицу, я подошёл к расположившейся неподалёку шумной компании. Шла оживлённая игра в напёрстки. Подвыпившие посетители бара и просто прохожие один за другим подходили попытать счастья у белобрысого говорливого паренька, лихо гоняющего из стакана в стакан поролоновый шарик. С минуту понаблюдав за игрой, я сообразил, что выиграть не составляет никакого труда, что все проигрывающие – дебилы, и тут же достал заныканные от жены пятьдесят рублей. Через секунду их не стало! Я тогда ещё не мог предположить, что честно заработанных кровных можно лишиться так быстро. Я не считал себя дебилом, но никак не мог понять, куда подевался шарик, который на моих глазах нырнул именно под указанный мной пластиковый стакан. Я весь вспотел, во рту пересохло. Вернувшись назад, я хватанул полстакана неразведённого спирта, закашлялся, запил стаканом водки, услужливо кем-то поднесённым, и даже не сообразил, что это не вода. Настроение было хуже некуда.

В разгар чествования новоиспечённого капитана (или старлея) в бар пришёл задержавшийся по служебным делам командир. Не успев пригубить налитую ему штрафную, едва глянув на меня, он сразу поинтересовался:

– Что, минёр, произошло?

Хоть и стыдно было признаваться в собственной глупости, но пришлось рассказать всё как есть.

Народ за столом оживился. Вечер обещал иметь достойное продолжение. Штурман предложил тут же всем проследовать за ним, посмотреть, как он собственноручно набьёт шарлатанам морду и за ноги вытрясет у них всё из карманов. Он уже двинулся было к выходу, но командир остановил. Отставив в сторону так и не выпитый штрафной стакан, он медленно поднялся, сказав мне: «Пошли!» Остальным строго-настрого наказал стоять в стороне и не вмешиваться.

Оказавшись на улице, наша колоритная компания, чтобы не привлекать к себе внимания, слегка рассредоточилась, но оставалась в зоне видимости. Мы же с командиром направились к шумной толпе играющих. Был тёплый сентябрьский вечер выходного дня, и желающих попытать счастья оказалось достаточно много.

Игра у белобрысого шла с переменным успехом. Выигрывая у всех без исключения посетителей бара и случайных прохожих, он часто проигрывал большие суммы здоровенному, бритому под ноль парнище, который, как змей-искуситель, регулярно подбивал его сыграть по-крупному. Так же судьба благоволила ещё одному счастливчику – коренастому, иссиня-чёрному, с недельной небритостью на щеках, свирепого вида восточному человеку. Играл он, правда, редко, больше шумел, создавал ажиотаж, подбивал на игру окружающих, но иногда рисковал и сам, и надо же – ему тоже везло! Только на наших глазах он дважды сорвал куш, один раз на двести, второй – аж на пятьсот рублей – две мои месячные зарплаты! К остальным посетителям этого мини-казино фортуна была не так благосклонна.

Постояв минут десять, выделив из толпы группу поддержки – тех самых счастливчиков с набитыми деньгами карманами, командир решил попытать счастья и сам. Я не стал его отговаривать. Поставив 25 рублей, он долго наблюдал, как белобрысый гонял по стаканам шарик, и после команды «стоп» неожиданно опрокинул носком ботинка все три стакана. Ни под одним шарика не оказалось! Толпа заволновалась.

Белобрысый резко дернулся в сторону, но тут же рухнул на асфальт как подкошенный, ни слова не успев сказать в своё оправдание. Когда и как командир его ударил, я не заметил. Оказавшись на земле, белобрысый прошипел что-то ядовито-злобное и крайне обидное для офицерского уха. Зря он это сделал. Новый страшный удар настиг жулика, едва только он вновь открыл рот, чтобы продолжить ругательства.

Больше его голоса я не слышал.

Неожиданно возникший рядом мордатый парнище – тот, которому очень везло в игре – тоже был сбит с ног одним неуловимым движением. По тому, как костяно-звучно клацнули его зубы, можно было предположить, что удар пришёлся по челюсти. Бить второй раз командиру не пришлось, парнище шумно свалился, складываясь-осыпаясь шарнирной куклой, и застыл на земле рядом с белобрысым в крайне неудобной позе.

События развивались стремительно. Не прошло и двух секунд, как двое из троицы мошенников были выведены из строя и надёжно обездвижены. Но оставался ещё небритый джигит, и я с опаской ожидал его нападения. Понятно было, что сейчас он вытащит свой страшный кинжал и станет резать командиру горло, но гордый сын гор оказался банальным трусом. Бросив поверженных товарищей, он кинулся к стоящей неподалёку белой иномарке. Оставалась ещё небольшая надежда, что джигит всё же боец и мужчина, что сейчас он достанет из машины свой большой пистолет и примется делать в обидчике глубокие дырки. Но командиру и здесь не повезло – так и не удалось ему сразиться с достойным противником. Джигит ловко прошмыгнул на водительское сиденье и тут же заблокировал двери изнутри. Судорожно он стал совать ключ в замок зажигания, с явным намерением бросить истекающих кровью товарищей и уехать. Но это ему не удалось. Высадив валявшимся неподалёку кирпичом окно, командир вырвал из замка зажигания ключ и зашвырнул его куда-то очень далеко. Затем, резко распахнув дверь, он в два движения отодрал её вместе с петлями и, хорошо размахнувшись, запустил вслед за ключами. После чего приказал джигиту выйти из машины. Но товарищ был не военный, глупый, команд не понимал, он забился вглубь, выставив вперёд тощие ноги, и стал судорожно ими дёргать, отбиваться. Гражданский, что с него взять!

Но командир и тут не растерялся. Изловчившись, он поймал джигита за щиколотку и одним рывком выдернул из машины. Зацепившись за что-то ногой, тот изобразил такой жуткий шпагат, так дико возопил, что мне самому стало больно. Новомодные джинсы с треском разошлись по швам, а паховые связки если и не порвались, то определённо сильно растянулись, в результате чего бедняга не смог даже выполнить прозвучавшую следом команду «встать!». Настаивать на выполнении приказания командир не стал – так и потащил раскоряченного джигита за правую ногу волоком.

Белобрысый продолжал лежать на животе, раскинув в стороны руки, и не проявлял никаких признаков жизни. Возможно, он умер, а может быть, чтобы не получить ещё, просто притворялся. Парнище сидел задом на влажной земле, поддерживал руками то и дело самопроизвольно отваливающуюся челюсть, и во взгляде его ровно ничего не читалось. Какой-никакой диалог можно было вести только с джигитом, но тот вдруг напрочь забыл русский язык, на вопросы не отвечал и только, соглашаясь со всем, услужливо кивал головой. Но командиру говорить особо и не хотелось. Выпотрошив у джигита карманы, командир из весьма внушительного вороха мятых купюр забрал свои двадцать пять и отдал мне мой полтинник. Тяжело дышащему, с удивлением и ужасом взирающему на эти манипуляции джигиту командир кратко пояснил:

– Я тебя ограбил! Вопросы есть? Свободен!

Затем напутственно добавил:

– И смотри у меня... Ещё раз поймаю – руки по самые яйца оторву… и всё остальное…

Оставшиеся деньги командир бросил в урну у входа в бар и, невозмутимый, проследовал вовнутрь. Мы чинно двинулись за ним. Заходя последним, я отметил на входе заметное оживление – толпа проигравших и просто зевак ринулась брать урну штурмом.

Конфликт был исчерпан. Часа два ещё мы оставались в баре. Стоит ли говорить, кто был сегодня героем дня? В конце оказалось, что за наш стол кто-то уже заплатил. Несмотря на то, что я изрядно принял на грудь и море было уже по колено, на улицу выходил с некоторым опасением. Я был уверен, что тут нас ждёт засада, что вся городская мафия экстренно вызвана к «Чилиму» и сейчас на нас разом навалится.

Естественно, я готов был биться, как лев, бок о бок со своим командиром! Но нападения отражать не пришлось. Никого на улице не оказалось. Поверженной троицы на месте тоже не наблюдалось, не было у входа и урны. Лишь злосчастная иномарка призрачно белела в темноте, зияя провалом отсутствующей двери.

Добавлю к слову, что никто из пострадавших в тот вечер не погиб и даже не стал инвалидом. Мордатый парнище вполне оклемался, и года через два я его встретил весьма преуспевающим за рулём крутого крузака, с цепурой в палец на шее, орущего матом на чахлого ботаника в «копейке», не уступившего ему дорогу. Можно предположить, что челюсть у него срослась, сотрясённые мозги встали на место, да и деньгами он опять разжился. Белобрысого я не видел лет десять и всё это время сильно переживал – а вдруг не выжил? А вдруг инвалидом стал? Но однажды увидел по телевизору, и вполне живого. Сразу отлегло. Одно время смотреть на него можно было довольно часто, правда, опять же, только по телевизору. Стал инвалидом или нет – не знаю, но у одного из бывших губернаторов Приморья он был замом, правильные вещи говорил и достаточно долго, пока не посадили. Не встречал я только джигита, но за него особо и не волнуюсь, думаю, что жив-здоров и тоже где-нибудь при бюджете отирается.

Ну а командир? Сейчас ему хорошо за шестьдесят, давно на пенсии. Долго искал занятие по душе: был капитаном рыболовного траулера, директором старательской артели, даже управляющим банком… Но сейчас у него всё хорошо – занялся фермерством, выращивает где-то в глубинке картошку, мужичков у него несколько десятков, деревенька под присмотром – строит человек коммунизм в отдельно взятом населённом пункте. Никого не трогает и себя в обиду не даёт.

Глава 21 «Ёбь», или Плывущая по волнам

Её стройный силуэт на горизонте первым заметил механик. И не поверил своим глазам. Через секунду все вглядывались в подёрнутую дымкой даль куда указывал его палец. Остроносый белоснежный лайнер быстро догонял нас на параллельном курсе, и вот уже ясно различались красные кресты на его борту. Особо зоркие хвастались тем, что видят лица женщин, прогуливающихся по палубе, а штурман даже забил себе парочку самых симпатичных для предстоящего романа на берегу.

Да, это была не галлюцинация, а действительно она, прославленная «Обь» – плавучий госпиталь с полностью укомплектованным штатом медперсонала в основном женского пола, преимущественно незамужнего. По этой причине или по какой иной, но на флоте приклеилось к судну менее звучное, даже скажем, не совсем благозвучное название «Ёбь».

– Это ж по какому такому блату туда на службу берут? А? Я б даже за без зарплаты туда на годик-второй пошёл… поморячил… тяжести и лишения там… всё такое… – мечтательно проговорил штурман, плотоядно облизываясь.

– Это ж какой гарем завести можно… – продолжил он рассуждения, не отрывая масленого взгляда от проходящего мимо судна. – Их там не меньше двух сотен! Я знаю. И все молодые, голодные… У меня товарищ на гражданке на рыбзаводе ходил. За девять месяцев только главбухшу и докторшу не трахнул, – старые, говорит, были, лет тридцати. А остальных всех как есть… пять с лишним сотен! Партбилетом клянётся…

Эх! Живут же люди! На износ прямо работают. А мы тут… – Борисыч окинул жалостливым взглядом собравшихся на мостике офицеров, во все глаза таращившихся на «Обь» и с нетерпением рвущих друг у друга бинокль. Затем в сердцах стукнул кулаком о поручень и решительно проговорил:

– Всё! Иду завтра на Ёбь. Знакомиться... Кто со мной?

Идея была встречена одобрительным гулом, только вечный наш скептик доктор Ломов усомнился:

– Ага, Борисыч, там только тебя и ждут. Там что, своих мужиков нет?

– Да ну! Откуда? Да там сплошь одни женщины! Я тебе говорю! Моряков от силы человек двадцать будет. Всё! Больше мужикам и взяться-то неоткуда. Разве что больные какие, убогие… Так вот… Берём завтра всё необходимое: себе – шило, бабам – вина, фруктов и шоколадок. Идём и перее@ём всё стадо! Гарантирую! Схожу сегодня же, заранее договорюсь. Тебе, мех, какие нравятся? Блондинки или умные? Потолще или совсем дохленькие? Принимаю заявки, становимся в очередь… Ломов, изделие номер два есть? Запасся? Молодец! Мне пять дашь, нет, десять...

– Штурман, да куда тебе столько? Смотрите, ё@арь-террорист выискался! У меня их всего-то штук двадцать и будет. Остальным же тоже надо... Парочку дам – и иди, е@и своё стадо…

– Сёма! Если хотя бы пять штук не дашь – никуда не пойду! Сами идите, договаривайтесь. Только ничего у вас не получится. А у меня там знакомые. Всё в лучшем виде устрою. Гарантирую!

– Сёма, да дай ты ему сколько просит, всё равно не понадобятся, назад все принесёт, – вступил в разговор, нехорошо посмеиваясь, старпом.

– Это почему назад?! А? Да я… Да вот увидите! – захлебнулся от негодования штурман и метнул в Горыныча испепеляющий взгляд.

– Да ладно, Борисыч. Я что, против? Иди, конечно, покажи им всем класс, – согласился старпом примирительно. – Только спирта много не бери, а то мало ли что… Катю помнишь? Вот я и говорю… Рождённый пить еб…, извиняюсь, летать не может! – и, отвернувшись, замурлыкал под нос припев полюбившейся ему в последнее время известной песенки, в которой говорилось о том, что каким-то там пилотам первым делом нужны самолёты. Ну а девушки? А девушки – потом!

Пока происходил этот содержательный диалог, плавучий госпиталь, двигаясь своим курсом, обогнал нас, оставил за кормой и скрылся в тумане. Направлялся он явно туда же, куда и мы – в Камрань.

Обеспокоившись, как бы не опоздать и чтобы девушек без нас не разобрали береговые лодыри, механик с разрешения командира прибавил обороты, но догнать «Обь» мы так и не смогли, из-за чего штурман очень расстроился.

– Придём к шапочному разбору, одни крокодилы останутся… – разочарованно констатировал он.

По приходу в базу мне повезло – не загремел на вахту и после швартовки и выполнения положенных мероприятий по приготовлению корабля к стоянке вместе со всем экипажем отбыл в казарму. По пути я с интересом поглядывал по сторонам, стараясь определить, что же изменилось за время нашего отсутствия. Всё вроде оставалось по-прежнему, но, как обычно после возвращения домой, не проходило ощущение, что вокруг что-то не так.

Путь до казармы неспешным шагом – минут десять. В предвкушении того, что вот-вот тебе вновь станут доступны все блага цивилизации: широкая, в полный рост кровать, белое постельное бельё, душ, из которого течёт горячая и холодная вода, к тому же пресная; отдельная комната с кондиционером, – в предвкушении всего этого жизнь казалась необычайно хороша, и будущее вселяло надежды.

Из произошедших на базе изменений главным, конечно же, была она – стоящая у пирса белоснежная «Обь». Проходя строем мимо её ослепительного борта с нанесёнными по всей длине огромными красными крестами, под ноги особо никто не смотрел. Все головы были задраны вверх, жадные взгляды обшаривали надстройки и палубы в поисках очаровательных существ женского пола. Хоть я и был примерным семьянином, молодым отцом и ни в коем случае не разделял взгляды штурмана и прочих пошляков, но видеть прогуливающихся под открытым небом симпатичных молодых девушек в коротких платьицах и белых халатиках было очень приятно. Однако нельзя женатому человеку безнаказанно предаваться даже таким невинным удовольствиям. Заглядевшись, я споткнулся и упал под ноги напирающей сзади толпы. Когда по мне прошлась сотня ног, я с трудом встал, отряхнулся, прихрамывая, догнал экипаж и занял своё место в строю. Больше по сторонам и на молодых девушек мне смотреть не хотелось.

Воскресное утро началось с самых нешуточных приготовлений. Желающие посетить с дружественным визитом «Обь» в течение всего дня занимались неотложными делами: помывкой, побривкой, стиркой, глажкой и т. п. За день все успели помыться по несколько раз и, тем не менее, постоянно принюхивались: въедливый запах солярки преследовал подводников повсюду. Напоследок для исключения возможных эксцессов решено было поотмокать в ванне, щедро сдобренной одеколоном. Помогло всем, кроме механика.

Штурман, как и обещал, успел сбегать на госпитальное судно и действительно нашёл там знакомых. Если верить Борисычу, то его коллега, штурман с «Оби», пообещал всё организовать в лучшем виде. Для начала решено было посидеть с офицерами в кают-компании, познакомиться, выпить и закусить. Затем коллега грозился пригласить самых лучших девочек из числа медперсонала и организовать грандиозную дискотеку. Услышав это, Ломов с механиком тут же уединились в Ленинскую комнату, врубили на полную громкость музыку и принялись осваивать фривольные телодвижения модной тогда ламбады. Успех у женского пола плавучего госпиталя им уже был обеспечен. Затем Ломов достал все имеющиеся у него в запасе презервативы и, раскладывая по кучкам, принялся по справедливости их распределять. Механик же отправился к командиру и выпросил причитающийся ему на предстоящие два месяца спирт. Помощник вызвал снабженца и с длинным списком, что принести, отправил в провизионку. К вечеру для культпохода всё было готово.

Женатых и молодых штурман с собой не взял. Так как мы с Васей были и тем и другим, понятное дело, остались за бортом.

На пятерых спирта взяли немного – всего канистру, зато остального было явно в избытке. Серебристые по краям плитки шоколада, сверкая на солнце, торчали изо всех карманов и полностью расплавились ещё до вступления делегации на территорию принимающей стороны. Один из двух ящиков вина по дороге обо что-то долбанули, отчего из его картонного нутра тут же потекла тонкая струйка ароматной тёмно-красной жидкости. Чтобы не смущать случайных пешеходов видом растекшейся по асфальту крови, Борисыч поднял ящик на уровень рта и, недолго думая, принялся эту проблему решать. Из девяти находящихся в ящике бутылок целыми оказались всего шесть, но то, что осталось от остальных, в течение буквально нескольких минут удалось полностью утилизировать, передавая ящик по кругу. Добро, таким образом, не пропало зря, а члены делегации заметно повеселели и приобрели ещё больше решимости.

Также в двух объемистых сумках находился обычный походный рацион идущих на поиск приключений подводников: банки тушёнки, языков, севрюги, «братской могилы» и молдавского персикового компота. Кроме того, штурман всё же сумел убедить доктора выделить ему не два, а целых пять презервативов. Грядущий вечер обещал быть весьма содержательным и запоминающимся.

Глава 22 В гостях у Хуаня, или Неожиданное предложение

Должен сказать, что мы с Васей хоть и были молодые и женатые, вовсе не собирались проводить вечер выходного дня сидя в казарме. Совершенно не обидевшись на штурмана за дискриминацию, мы тут же разработали свой план мероприятий. На одном из противолодочников, тех, что не далее как вчера ещё гоняли нас, как легавые – волка, служил Васин однокашник по училищу и наш общий друг Гена Шишлопёров. Взяв бутылку спирта, банку тарани и комплект разухи на сувенир, мы направились к нему в гости.

По дороге нас обогнал спешащий куда-то замполит и попался валявшийся на обочине один из картонных ящиков, с которыми уходили на дело наши старшие коллеги. В ящике кроме нескольких разбитых бутылок ничего интересного не обнаружилось, а зам вопреки своим правилам не удостоил нас даже небольшой политбеседой и быстро оставил позади. Проходя чуть позже мимо «Оби», мы заметили его, воровато озирающегося, поднимающимся по трапу и из деликатности сделали вид, что не замечаем. Будучи, как и мы, неосмотрительно женатым, зам, надо полагать, решил посетить госпитальное судно инкогнито. Но будьте спокойны, я совершенно уверен, что никакой угрозы его семейному благополучию данный факт не таил. Скорее всего, зам просто приболел и решил сходить на «Обь» подлечиться.

Безо всякого сожаления мы оставили за спиной сверкающую палубными огнями «Обь» и продолжили путь дальше. За то небольшое время, что занимала дорога от казармы до отдалённого пирса, где стоял МПК нашего друга, солнце успело закатиться за зубчатые горы и там мгновенно погаснуть, небо расцветилось яркими звёздами. Проходя мимо убогих соломенных хижин, хаотично разбросанных вдоль дороги, мы зашли в оказавшийся на пути такого же вида кабачок. Помня народную мудрость «сколько водки ни бери, всё равно за бутылкой бежать придётся», решили предусмотреть всё заранее. Расположившись под соломенной крышей, сквозь которую проглядывало звёздное небо, мы, как белые люди, заказали по 100 граммов виски, которые собирались выпить сейчас, и пару бутылок хунтотовки с собой. Виски мы решили взять потому, что ещё ни разу не пробовали и очень уж красивой показалась бутылка. Кроме того, будучи простыми советскими парнями, далёкими от каких бы то ни было мажорных излишеств, мы надеялись хотя бы таким образом прикоснуться к благам – пока ещё запретным – западной цивилизации.

Покрутив ручку допотопной машинки для колки льда, похожей на большую чугунную мясорубку, бармен грязными пальцами выковырял из её нутра несколько стекловидных кусочков, разложил по стаканам и залил сверху из фигуристой бутылки пахучей желтоватой жидкостью. И вот, сидя в покосившейся соломенной избушке под пальмой, сбрасывая время от времени со стола не в меру любознательных зелёных ящерок, мы тянули через соломинки виски с содовой (которое на вкус оказалось сущей дрянью) и ощущали себя белыми людьми в стране папуасов.

По широте душевной я предложил выпить за наш счет и бармену, худощавому, морщинистому хунтоту средних лет, одетому, несмотря на жару, в наглухо застёгнутый военный френч и с явно армейской выправкой. Бармен с радостью согласился, но налил себе почему-то из другой бутылки. Отбросив соломинки, мы чокнулись, замахнули-выпили, закусили кусочками банана и несколькими арахисовыми орешками, щедро предложенными нам барменом. Терпкая маслянистая влага обожгла пищевод, в голове зашумело. Сразу стало спокойно и хорошо. То есть оно и было в общем-то неплохо, но стало ещё лучше. Захотелось повторить и пообщаться.

По-русски бармен говорил неплохо, можно даже сказать, хорошо, вставлял вполне уместно пословицы и поговорки и после полученного угощения из кожи лез, чтобы чем-нибудь услужить. Совершенно не зная местного масштаба цен, мы, как видно, расплачивались весьма щедро. За неимением у нас местной валюты на ура шли серебряные наконечники-контакты, которыми мы с Васей запаслись в достаточном количестве ещё на Родине, поснимав со списанных кораблей, брошенных и полузатопленных в бухте Труда на Русском острове.

По второму разу бармен уже и нам налил из своей бутылки. Вскоре выяснилось, что Хуань (именно так представился наш новый знакомый) – боевой офицер, десять лет как в запасе, учился в Советском Союзе. Улыбаясь, мечтательно закатив глаза, он стал вспоминать названия ленинградских улиц и фамилии преподавателей в военном училище. Затем посерьёзнел и, наморщив лоб, принялся подсчитывать на пальцах, скольких американцев собственноручно убил во время прошедшей войны. Вышло что-то около пятидесяти. Немного, конечно, но в принципе достаточно. Если бы каждый вьетнамский боец отправил на тот свет столько же захватчиков, то война продолжалась бы не десять лет, а от силы неделю.

По третьей мы выпили за боевое братство. В продолжение темы я сообщил Хуаню, что мой отец, работая в конце шестидесятых мотористом на транспортном судне, совершил несколько огненных рейсов в Хайфон, доставляя грузы воюющему Вьетнаму, и что один раз их даже бомбили американцы. Хуань был в полном восторге. Он вцепился в мою руку и долго её тряс. Затем погрозил кулаком на восток воображаемым оккупантам и принялся оголять различные части тела, показывая места, куда был ранен. Затем он достал из-под прилавка куцый автомат Калашникова с наполовину отбитым прикладом и рыжими пятнами ржавчины, именной пистолет ТТ, подаренный ему командованием за героизм, и большой алюминиевый таз, полный разнообразных патронов. Хуань сообщил нам, что всё это добро он держит про запас, чтобы было чем дать отпор проклятым американцам, вздумай они сунуться вновь.

После четвёртого стаканчика дружба народов достигла своего апогея, и наш новый друг предложил по сходной цене… переспать с его женой. Я, хоть и был к этому времени в определённой кондиции, предложением несколько смутился. Я слышал, что аборигены разных экзотических, а особенно северных стран считают себя удостоившимися высокой чести, если белый путешественник согласится провести ночь с чьей-нибудь женой. И что бывалых геологов, кочующих по тайге и тундре от стойбища к стойбищу, никогда не смутит вопрос гостеприимного хозяина чума, заданный с наивным, прямо таки детским простодушием: «Ты, друг, с кем сегодня будешь спать – с женой или с дочерью?»