Текст книги "Камрань, или Последний "Фокстрот""

Автор книги: Юрий Крутских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Покраснев и побледнев несколько раз, что в темноте, впрочем, было незаметно, Вася пригласил на танец ближайшую к нам крепенькую брюнетку ростом чуть повыше него, с прической в задорное угловатое каре, с томными похотливыми глазами. Долго не выбирая и не раздумывая, я проследовал за ними следом вместе с её подругой – изящной блондиночкой в мелких завитушках, похожей на маленькую милую овечку, принявшей моё неуклюжее приглашение с готовностью и благодарностью во взгляде.

Едва мои руки легли на её податливую талию, как я почувствовал беспокойство. Моя нерушимая железобетонная крепость стала казаться не такой уж нерушимой и железобетонной. Не то чтобы я в чём-то усомнился и допустил даже мысленно какую-то вольность, но тогда я в первый раз посмел подумать, что неплохо было бы сейчас оказаться хотя бы на пару часов неженатым.

Стараясь отвлечься от наваждения, я искоса поглядывал на топчущиеся рядом пары и был весьма удивлён, приметив в числе танцующих и нашего замполита. Облапив по-хозяйски чернобровую фигуристую деваху, одетую в наимоднейшие обтягивающие джинсы, он ритмично вилял задом, всё плотнее и плотнее прижимаясь к ней передом. Заметив меня, зам не смутился и подмигнул так, словно мы вместе что-то украли. Добрые масленые глаза давали понять, что он уже хорошо злоупотребил, а похотливые взгляды, которыми зам буквально вылизывал свою соблазнительную партнёршу, свидетельствовали, что вопрос изменять жене или нет уже давно был решён. Ещё раз заговорщицки подмигнув, зам сильнее вдавился в свою подругу и, отдаваясь музыке, закатил глаза.

Между тем и моё положение становилось далеко не безоблачным. Милое щебетание партнёрши, мягкое тепло её упругих грудей, которыми она то и дело меня касалась, похоже, не оставляли ни единого шанса. Штурман сдержал обещание: девушки, приглашённые на вечер, были красивы, обольстительны и не отягощены разного рода предрассудками. В голове шумело, в жилах бурлила горячая кровь, змей-искуситель нашептывал на ухо одно оправдание за другим.

Но вот томный блюз мягко затух. Не без сожаления я выпустил из рук свою новую знакомую. Из соседнего, примыкающего к кают-компании помещения доносились смех, звяканье вилок и ножей и прочие застольные звуки. Всё это покрывал рокочущий голос штурмана:

– А я вам говорю, батенька, губу подкатайте. С немытым рылом да в калашный ряд! И с чего вы взяли, что на Западе мы кому-то нужны? Разоружить нас – пожалуйста, карманы вывернуть – с превеликим удовольствием. А пустить к себе за стол, в свой «золотой миллиард» – тут уж, извините, у них свой праздник. Таких как мы, желающих вкусно поесть, – ещё больше пяти миллиардов в очереди стоят. Вы принесите им что-нибудь хорошее: нефть, газ, золото или что ещё. Они возьмут, соблаговолят, заплатят, причём не сколько вам надо, а сколько сами захотят, но к своей кормушке ни на миллиметр не подпустят. Они привыкли жрать за троих. За двоих жрать – у них уже не получается.

В помещении, куда мы с Васей проследовали вслед за нашими подругами, собрался весь цвет местного общества. Офицеры «Оби» были представлены почти полностью. Не было лишь командира, замполита и нескольких стоящих на вахте. Девушек также хватало – на одного человека их оказывалось аж по полторы, с теми же, что оставались в танцевальном зале, наверное, и по две.

Сервировка была самая непринуждённая, всё было просто, без изысков, но вполне наглядно и даже функционально. На длинном раздвижном столе посреди просторной каюты гордо возвышалась известная нам зелёная канистра. Из её горла вился пучок прозрачных пластиковых трубок-капельниц, посредством которых любой желающий мог нацедить в стакан спирта и по вкусу разбавить водой из графина или томатным соком из банки. Вокруг канистры стояло несколько початых бутылок вина «Медвежья кровь», теснились открытые консервные банки подводницких деликатесов – языков, севрюги, щуки, «братской могилы» и чего-то ещё. По всей слегка уже заляпанной скатерти были разбросаны серебристые поплавленные и подавленные маленькие, размером со спичечный коробок, шоколадки и лежало несколько больших конфет «Гулливер», неизвестно откуда взявшихся.

Штурман сидел во главе стола и вновь был центром внимания. В левой руке он держал вилку с нанизанной на нее килькой, утвердительно кивающей головой в такт его речам, в правой – до половины наполненный, готовый к употреблению гранёный стакан. На скатерти прямо перед ним для всеобщего обозрения, словно в напоминание о том, зачем он, собственно, сюда пришёл, лежали веером все пять выданных ему накануне доктором Ломовым презервативов. Находящиеся за столом девушки, раскрыв ротики, прилежно внимали, и хотя вряд ли что понимали, невооружённым взглядом было видно, что всем им Борисыч очень нравится.

– Предлагаю тост! Налить вновь прибывшим! – распорядился Борисыч, увидев нас, входящих в каюту, и ничуть тому не удивившись. Дождавшись, когда и наши стаканы оказались наполненными, штурман провозгласил непосредственно тост:

– Как известно, предназначение мужчины состоит в том, чтобы осуществилось предназначение женщины. Все стремления мужчины, как бы они ни были закамуфлированы, сводятся к одному – к служению женщине и одновременно к покорению её. Нарциссов и гомосеков в расчёт не берем. Так выпьем за прелестниц, находящихся за этим столом, за то, чтобы благодаря им предназначение мужчины всегда было надёжно осуществлено!

Звон смыкаемых стаканов потонул в восторженных восклицаниях. Девушкам тост явно понравился, и расположение их к Борисычу ещё многократно возросло. Штурман же, мастерски опрокинув стакан и наконец-то отправив следом во всём с ним согласную кильку, опустился на стул и вальяжно, откинувшись на спинку, принял вид, полностью соответствующий широко известному в то время словосочетанию «с чувством глубокого и полного удовлетворения». Не спеша и со вкусом закусывая, он скользил масленым, по-хозяйски ленивым взором по лицам и фигурам девушек, словно это был его гарем.

Какое-то время в помещении раздавалось только звяканье посуды и смачные причмокивания. Затем кто-то из одесских мореманов принялся красочно живописать о чудесах, которые собственными глазами видел в хождениях по заграницам. В основном это касалось шмоток, тачек и колбасы, но все слушали с живым интересом, некоторые – раскрыв рот, едва не пуская слюни, а бывалые одесситы то и дело поддакивали:

– И мы в Сиэтле в прошлом году нехило затарились! Я видюшник взял чуть подержанный за сто баксов всего. У меня его барыги на Привозе за пятьсот тут же оторвали!

– В одном магазине всё можно купить, от иголки до автомобиля!

– Эх, живут же люди!

– Умеют работать, поэтому и живут!

Глава 26 О Патриотизме и паразитизме

Судорога пробежала по разомлевшему лицу Борисыча. Он беспокойно заёрзал на стуле. С видом проповедника, обречённого неустанно просвещать и приобщать к истине неразумных язычников, он поднял руку в апостольском жесте и с горячностью вокликнул:

– Да поймите вы, что благосостояние Запада – это не потому, что они много и хорошо работают! Посмотрел бы я, как они б жили, если бы только это приносило им доход!

– А ты что, хочешь сказать, что на Западе плохо работают? Да у них производительность труда в два раза выше! Ты об этом слышал? Вон даже замполит ваш головой кивает, соглашается. А машины какие выпускают! Не то, что наши паршивые лады и москвичи! Ты их вольвы и мерседесы видел? А тойоты? Мы месяц как из Японии, а перед этим в Америке и в Канаде были. Нам бы так загнивать, как этот проклятый капитализм! Давай так же, как они, начнём работать, такие же машины и телевизоры научимся выпускать, и жить так же хорошо будем!

– Не будем! – категорично парировал штурман. – Даже если лучше, чем японцы, научимся делать машины и телевизоры. Не дадут! Работать так же хорошо будем, а жить, как они, – нет. Не спорю, работать на Западе, конечно, умеют. Всё разумно, минимум издержек, всё по науке. Но не это даёт им такое благосостояние! Америка, Европа, Япония и весь Западный мир живут не по средствам. За свою, не спорю, хорошую работу они хорошо получают, но для такого уровня жизни, какой у них сейчас имеется, этого недостаточно. Они в два–три раза на себя больше тратят, чем реально зарабатывают! Они живут в долг за счёт всего остального мира. И долги эти отдавать не собираются. Американцы так делают и шестёркам своим разрешают. Пока… Нам – не разрешат! Особенно когда разоружат и раком поставят…

– Борисыч, да ты мракобес какой-то. Прямо ястреб холодной войны! Что в том плохого, если мы сейчас свои миллиарды не на военные расходы пустим, а на подъём гражданской промышленности? Сколько можно мировым пугалом быть? Нам же сейчас никто не угрожает! Зачем столько денег на вооружение тратить? На них товаров разных можно закупить, продуктов. Дефицита не будет. А сейчас что творится? В магазинах полки пустые, очереди, куда ни ткнись…

– Да ничего плохого в том не было б, если бы не одно «но». Почему вы так уверены, что нам никто не угрожает? Западной пропаганды наслушались… Сами-то американцы почему не разоружаются? Мы сократили свои войска в ГДР, акт доброй воли изобразили, а они в ФРГ – нет. Мы сократили свои ядерные заряды в два раза, а они – едва на треть. Мы убрали свои ПЛАРБы с боевого патрулирования от их берегов, а они от наших – нет. И так во всём. А я вам скажу, почему… Никто не ждёт нас у своего пирога, они жрут его, обжираются, им уже и его мало. Чтобы сохранить достигнутый уровень жизни, им, как вампирам, постоянно нужна свежая кровь. Постоянно нужно искать лохов, которые бы за них работали, отдавали даром своё добро и труд. Сейчас этим занимаются практически все страны, не входящие в «золотой миллиард». Отчасти и мы. Почему мы и отчасти? Да потому что не можем свои нефть, газ, золото и прочие товары продавать по справедливым ценам, а вынуждены по тем, что устанавливают они. И не имеем никакой возможности на это повлиять. Мафия! Но, слава богу, они нас пока боятся и вынуждены покупать, а не просто отбирать, как они это привыкли делать.

– Борисыч, что-то ты тут накручиваешь! Как это – отбирать? В цивилизованном мире живём. Есть специальные биржи, там происходят торги. Нефть и прочие товары покупаются и продаются, и страны Запада так же, как и все, их покупают и деньги платят. Ни у кого насилу ничего не отнимают.

– Конечно. Никого они открыто не грабят. Танкеры в море на абордаж не берут. Кого могли – давно уже ограбили. В 99 процентах случаях всё обходится чисто, стерильно и без стрельбы. Что такое транснациональные корпорации? Слышали про такие? Согласен, хорошее это дело. Только смотря для кого. Для американцев и прочих приближённых к кормушке – безусловно. Для всех остальных, и нас в том числе – сплошное разорение. Это насосы, которыми Запад качает себе ресурсы. Собственниками большинства мировых месторождений давно уже не являются страны, на территории которых эти ископаемые находятся. А если не являются собственниками, надо ли объяснять, кому достаётся вся прибыль? Будь их воля, они бы и нам такой вариант экономики навязали, а вот не могут. И всё потому, что боятся. Пока мы сильны, мы можем защитить своё имущество от посягательства и даже имеем шанс от их пирога кусок себе оттяпать. Станем слабыми – никто нам ничего не даст. Наоборот. Они уже сейчас и на наш пирог зарятся. Не ровен час, отберут. Поэтому и идёт сейчас вся эта гнилая трескотня о новом мы́шлении, о доверии, о разрядке напряжённости и прочем. Их цель – голову нам заморочить, ослабить, развалить, тепленькими взять и лапы свои загребущие в наши карманы по локоть запустить!

– Да на кой чёрт мы им нужны?! У них своего добра навалом! Они нам просто не доверяют, боятся нашей агрессивности и непредсказуемости. Они спокойно хотят жить. Им надоел сумасшедший монстр, ощетинившийся ракетами. Когда мы перестанем им угрожать, когда на деле докажем миролюбие, они тоже начнут разоружаться. Что они, дураки – такие расходы нести? Они только из-за страха перед нами в эту гонку вооружения ввязались. Мы разоружимся, перестанем им угрожать, освободившиеся деньги пустим в экономику, вольёмся в мировой рынок и заживём нормально! А американцы нам помогут, они вон даже сейчас гуманитарку нам пароходами присылают, заботятся. Хватит делать из них врагов. Они обычные нормальные люди! И нам только добра желают!

Взгляд, которым штурман наградил говорившего, был красноречивее любых слов. За долю секунды в нем нашли отражение все промелькнувшие в мозгу мысли. Первой, насколько я сумел разглядеть, была мысль энергичная и решительная:

– Дебил или провокатор? Может, сразу зарядить промеж глаз?

Последней – отрывочная и безотрадная:

– А нужно ли этим баранам что-то доказывать… метать бисер… Может быть, просто напиться?

Всю эту палитру чувств удалось разглядеть только мне.

Оппонент же Борисыча, помощник командира «Оби», плотный, цветущий капле́й, румяный, как наливное яблоко, тем временем что-то старательно высчитывал на своих часах с калькулятором, которыми, кстати сказать, очень гордился и при любом удобном случае старался выставить напоказ. Потыкав спичкой по клавишам на запястье, он торжественно возвестил:

– Я вот тут подсчитал: чтобы простому японцу купить нормальную машину, ему достаточно всего год поработать, а мне, например – пять лет надо копить на паршивый «Москвич». На видик он за неделю зарабатывает, а я – за год. Где справедливость? Я тоже так хочу. Чем мы хуже? И зачем тут искать какие-то оправдания. Политику припрягать. Всё и так ясно. Мы две недели как из Эмиратов – вот где коммунизм настоящий построен! Без наших жертв и лозунгов! Правильно Горбачёв делает, что к Западу лицом разворачивается. Пусть будет социализм с человеческим лицом. Будем с ними дружить, и у нас всё будет, как у них.

– Не будет! И того, что сейчас имеем, на хрен лишимся, поймите вы наконец! Вам всем тут – машины, видики и прочие шмотки глаза застят, но не только этим живёт человек! Объективно надо на вещи смотреть. Вы спросили бы у того же японца: сколько он в месяц за квартиру платит, сколько она стоит, если её, скажем, купить (бесплатно, как у нас, там жильё не дают!), сколько стоит обучение детей в школе и в институте, сколько бабушке на лечение идёт, сколько дедушке, сколько похоронить в конце концов, какой у него отпуск, какие налоги? Каков это в итоге процент от зарплаты? Да у него после всех этих вычетов даже с той достаточно большой (по нашим меркам) зарплаты ничего и не остаётся! У нас же эти расходы до того мизерные, что их в семейном бюджете никто и не учитывает. И Эмираты в пример мне приводить не надо. У них нефти – палку в песок воткни – фонтан бьёт. Запасы в пять раз больше наших при населении в сто раз меньшем. А ещё лет тридцать назад там лишь нищие бедуины по пескам шарились и друг друга грабили.

– Максим Борисыч, а почему вы всё сводите только к экономике? – вмешалась в разговор одна из девушек, не самая красивая, но поэтому, видно, самая умная. Она сидела за столом напротив Борисыча и весь вечер не отрывала от него влюблённых глаз. Верочке нравились умные мужчины, но штурман нравился и другим девушкам, поэтому, чтобы обратить на себя внимание, она решила блеснуть умом:

– Да! – воскликнула Верочка решительно. И тщательно подбирая умные слова, затараторила: – Почему вы всё сводите только к тому, что мы Западу интересны лишь экономически – обобрать нас, обмануть и больше ничего? А наша культура, искусство, наука? Мы семьдесят лет были отгорожены железным занавесом и сейчас вливаемся в мировое сообщество. Начинается процесс культурного обмена и взаимного обогащения. Да они только одному этому рады! Они же нам сами готовы помогать. Гуманитарную помощь отправляют целыми пароходами! Сами, получается, такие расходы несут! А вы говорите, что им от нас чего-то надо…

Борисыч обернулся и посмотрел на Верочку с нескрываемым интересом. Такой спич был более уместен где-нибудь на высокой трибуне, но не в пьяной компании от молоденькой девушки. Тем не менее все находящиеся за столом закивали и одобряюще загалдели.

– Ну вот, опять туда же! О гуманитарке заговорили… Да как вы не понимаете, что гуманитарная помощь – это первый шаг к колонизации! – не унимался Борисыч. – У них это всё давно уже отработано: завезти дармового товара, отучить людей работать, развалить их собственное производство, а потом зайти на рынок и стать монополистами! И продавать всё втридорога. Да и культура наша им не нужна, у них своя есть – массовая. Они её всему миру уже навязали и нам навязывают, и вполне успешно…

Компания к этому моменту достигла уже того градуса, когда начинают говорить все одновременно, плохо друг друга слышат, когда без разницы, о чём говорить, когда важен сам процесс. Замечание Борисыча поэтому осталось без внимания. Из общего гула выпадали восторженные возгласы:

– Блок японской жвачки – полтора доллара, у нас – пятьдесят рублей!

– Двухкассетник классный – за сотню взял! Блок кассет – по два! У нас одна двадцать пять рублей стоит! Двухкассетник – меньше пятисот и не подходи!

– А я это колечко с брюликом за сто двадцать купила! У нас – целое состояние!

– …идем себе спокойно, никого не трогаем, подходит мужик белый. «Вы русские?» – спрашивает. Как определил? «На лице написано», – отвечает. «Вы, – говорит, – пришибленные какие-то». Пять лет как там живет. С цирком на гастроли приехал и остался. Ни дня ещё не работал, семьсот долларов пособия каждый месяц получает. Я за год столько не зарабатываю!

Обмен впечатлениями продолжался довольно долго. Каждый считал своим долгом очернить советскую действительность, возвеличив продвинутые страны Запада. Порой казалось, что собравшиеся находили в этом процессе великое удовольствие сродни сексуальному, некоторые впадали прямо в экстаз. Смакуя недостатки родной страны, гипертрофируя их, они умилялись абсолютно всему, с чем удалось столкнуться во время коротких стоянок в заграничных портах. Наибольший восторг и умиление вызвал тот факт, что в Америке даже негры-бомжи, живущие в картонных коробках, носят дефицитные джинсы, курят Мальборо, пьют фирменное баночное пиво и шляются по улицам с крутыми двухкассетниками через плечо. А когда кто-то заметил, что у некоторых из них есть даже машины, то восторгам, казалось, не будет конца. Думаю, что многие были бы не прочь прямо сейчас оказаться на месте тех негров. Ни у кого не возникло и мысли, что в опороченном и охаянном ими Советском Союзе такого явления, как нищий или бездомный, не существует вообще.

На протяжении всей этой садомазохической оргии Борисыч вёл себя довольно тихо, в споры не вступал, в бутылку не лез. Нет, в бутылку он всё же полез, вернее в канистру. Едва его резонное замечание потонуло в восторженном хоре западников-низкопоклонцев, как он сник и погрустнел. Через капельницу-кишку нацедил в стакан спирта, разбавил томатным соком, соусом «Чили» и выпил эту дьявольскую смесь тремя большими глотками, причмокивая и почти даже не поморщившись. Похоже было, что он выбрал именно второй вариант – напиться.

Глава 27 Можно ли, очутившись в гареме, избежать грехопадения?

Между тем расслабуха за столом достигла своего апогея. Вот уже девушки разошлись по рукам и многие сидели, облапанные, на коленях у мужчин, у некоторых – по двое. Нам с Васей надо было срочно принимать решение: оставаться и смиренно принять грехопадение или, сославшись на дела служебные, покинуть мероприятие под недоумевающими взглядами присутствующих. В первом случае непоправимо страдала нравственность, во втором – имидж. И тот и другой варианты нам казались одинаково неприемлемыми. Я уже грешным делом подумал, что неплохо было бы, произойди сейчас пожар или какая-нибудь авария. Чтобы все кинулись спасаться и друг друга спасать. Я даже стал украдкой присматривать, где бы что-нибудь поджечь или сломать. Но спичек под рукой не оказалось, а сломать ничего и не удалось бы – все вокруг было железное.

Штурман тем временем старательно выполнял намеченный план. В этом его усердно поддерживал Вася. Видимо, он решил пойти на военную хитрость – напиться, как свинья, оказаться ни на что не способным и сохранить тем самым оказавшуюся под угрозой супружескую верность. Я с тоской поглядывал на возвышающуюся над столом зеленую канистру и прикидывал, сколько мне надо выпить, чтобы довести и себя до состояния, что называется, нестояния. Того, что оставалось в канистре, вполне должно было хватить, но оставить без выпивки целый коллектив мне совесть не позволяла. Из последних сил я сводил на нейтральные темы излишне фривольные разговоры, а порой и совершенно откровенные намёки моей подруги. После очередного поднятия бокалов она неожиданно оказалась у меня на коленях. Со смешанным чувством, с ужасом и замиранием сердца я ждал момента, когда стану жертвой сексуального домогательства. Милые женщины, я единственный в мире мужчина, который вас понимает! И пусть американские сумасшедшие феминистки довели этот вопрос до абсурда, но немалая польза для женского народонаселения планеты в том, безусловно, есть.

Штурман между тем подобрел. Выпив ещё пару стаканчиков, он совершенно оттаял, принялся чудить и веселиться. На ходу он изобретал каламбуры и цветистые тосты во славу дам. Один из них звучал приблизительно так:

– Выпьем за дам… потому что слово «не дам» – какое-то нехорошее!

Красномордому капле́ю, помощнику командира «Оби», он запустил леща насчёт его чудо-часов с калькулятором и тут же предложил посоревноваться, кто быстрее перемножит несколько трёхзначных цифр. Он мастерски ломал комедию: пока противник судорожно тыкал спичкой в клавиши на запястье, Борисыч изображал, что считает то же самое в столбик на клочке бумаги, хотя мгновенно щёлкал эти примеры в уме. После двадцатого или тридцатого выигрыша он посоветовал недоумевающему капле́ю выбросить часы на помойку и начать тренировать мозги.

Затем он завёл светский разговор с сидящей напротив него очень умной и серьёзной лаборанткой Верочкой, которая просто потекла, когда Борисыч наконец обратил на неё внимание. Выяснив всё, что хотел знать об особенностях проведения лабораторных анализов кала и мочи, Борисыч посетовал, что ни то ни другое давно не сдавал и забеспокоился, вдруг там что-то не так, и слёзно попросил на днях принять его по этому поводу без очереди – с биологическим материалом, разумеется. Наладив таким образом коммуникацию, он предложил Верочке выйти проветриться и потанцевать. Надо ли говорить, что Верочка с радостью согласилась. Продолжая живо обсуждать затронутую интереснейшую тему, они вылезли, громыхая стульями, из-за стола и скрылись во мраке соседнего помещения.

Положение Васи тем временем становилось совсем уж критическим. Оксана, похоже, разгадала наш коварный замысел и увела его туда же, в темноту танцевальной комнаты, подальше от канистры.

Должен сказать, что девушки, собравшиеся в кают-компании, были никакие не бл@ди, как с первого взгляда могло показаться. Они были красивы, раскрепощены, но не более. По некоторым признакам, косвенным и не очень, я с большой долей вероятности могу предполагать, что практически никому из нашего десанта так и не удалось затащить кого-нибудь из них в постель. И хотя разговоры лихих подводников и одесских мореманов долго ещё крутились вокруг темы, как славно они сходили на «Ёбь» и как там порезвились, но ни замполиту, ни механику, ни доктору Ломову, ни красномордому помощнику, ни даже красавцу Бельмондо тут, как говорится, не обломилось. На мой взгляд, ими изначально был взят неверный тон. Девушки были не бл@ди, а их почему-то таковыми сразу стали считать. И вести себя стали соответствующе, соблюдая некие внешние нормы приличия, как в том одесском анекдоте:

– Мадам, я не имею чести быть вам представленным, однако осмелюсь побеспокоить вас вопросом.

– Ну?

– Таки отдаться не интересуетесь?

Реальный шанс добиться успеха был лишь у меня, Васи и у штурмана. Но Вася реализовал-таки свой хитроумный план, напился, упал под стол и спасся тем самым от грехопадения, я же, приученный с детства говорить правду и ничего кроме правды, откровенно и в лоб признался положившей на меня глаз девушке, что женат, жену люблю и не намерен ей изменять. А штурман? Тут отдельная история, Борисыч и здесь оказался совершеннейшим оригиналом.

Штурман с Верочкой отсутствовали довольно долго. Выходя на палубу проветриться, я видел их скромно стоящими в сторонке у борта. Верочка внимала, приоткрыв ротик, не отрывая от Борисыча влюблённых глаз. Он же, по-хозяйски притянув её за талию, что-то чувственно и проникновенно говорил. Участь Верочки была предрешена – штурман читал стихи! Если Пушкину и Лермонтову ещё можно было как-то противостоять, то Есенину и собственным произведениям Борисыча ни одна женская душа противиться была не в силах.

В кают-компании было уже очень весело, но все ещё могли ходить и говорить. Кто-то из одесских мореманов принялся красочно живописать свои похождения в заграницах – в маленьком итальянском порту, где местное население в глаза ещё не видело живого советского человека и куда в прошлом году случайно забрёл теплоход под многообещающим названием «Колыма». И надо сказать, оно, местное население, совершенно не пожалело, что это наконец произошло.

Группа из трёх человек, в числе которых был и наш рассказчик, вышла с утра пораньше, чтобы осмотреть город и его достопримечательности. Интересы входящих в группу людей были диаметрально противоположны. Один интересовался седыми древностями, которые, как известно, повсеместно представлены в Италии в широком ассортименте. Другой – исключительно шопингом и взял с собой огромную сумку, с целью набить её фирменным шмотьём с последующей перепродажей на Привозе по спекулятивной, разумеется, цене. Третьему хотелось познать горячую итальянскую любовь или, на худой конец, просто напиться. А так как в те суровые времена советским морякам за границей по одному ходить запрещалось категорически, следовало срочно найти компромисс. Когда принялись его искать, выяснилось, что сделать это было достаточно просто. Предварительно выпить и закусить согласились без лишних разговоров все и приступили к этому делу немедленно. Осмотр древностей и ходьбу по магазинам решили оставить на потом, а после и вовсе отменили. В итоге из всех намеченных дел выполнить удалось только одно – напиться, но зато это было произведено качественно и со всем возможным старанием: с мордобоем, купанием в фонтане и почти что международным скандалом. Чернооким итальянкам так и не посчастливилось оказаться в объятьях горячих одесситов.

– А вообще, скажу я вам, женщин красивых в Италии нет. Видел двух, да и те при ближайшем рассмотрении оказались русскими! – подвёл итог рассказчик, словно оправдываясь за постигшую в амурных делах неудачу.

Я не стал дословно пересказывать красочный, унизанный неподражаемыми одесскими перлами рассказ о похождениях озабоченной троицы, потому как такое невозможно воспроизвести, да и речь сейчас не о том, но это было, действительно, очень смешно. Скажу только, что не реже, чем каждые пять секунд рассказ прерывался дружным хохотом.

Затем пошли одесские анекдоты. Каждый настоящий одессит знает их невероятное количество и рассказывает с таким мастерством, что, слушая, подчас невозможно удержаться на стуле. Первым выступил Жора

Бельмондо с таким вот спичем:

– А вы по национальности…?

– Да. А вы?

– Нет.

– А шо так?

Борис, тряхнув кучерявой головой, принял эстафету:

– Изя, шо, правда, что ты отдал бандитам всё золото и деньги?

– Таки да… Они вставили в зад паяльник, на пузо утюг… и подключили к току!

– И ты сразу отдал?

– А шо, ждать пока за свет накрутит?

Тему экономии электроэнергии под гомерический хохот присутствующих тут же подхватил одесский Дед:

Моня жалуется другу:

– Мне попалась типичная извращенка. Включит свет везде и ходит голая!

– Ну и шо?

– Как шо? А по счётчику платить мне!

И вновь Жора Бельмондо перехватывает инициативу:

– Наум Абрамович, а вы куда?

– Таки Сёма, шоб ты знал, скажу тебе за твой интерес: я иду покупать яйца!

– На Привоз или к тёте Циле у лавку?

– У тёплое море!

Анекдоты сыпались как из рога изобилия, некогда было перевести дух, мне уже было больно смеяться, я боялся, что после очередного спазма не смогу вновь начать нормально дышать, замполит, ухохатываясь, катался по полу. Доктор Ломов подпрыгивал на стуле, сучил ножками и едва не напустил под стол лужу. Лишь исполнители сидели невозмутимо серьёзные, виртуозно нанизывая фразы и слова, вызывая у народа всё новые и новые приступы хохота.

Жена просыпается с похмелья и спрашивает у закодированного мужа:

– Когда ты пил, что делал, если наутро у тебя голова болела?

– Пи@дёж твой слушал!..

Во время очередного приступа хохота поперхнулся и чем-то подавился красномордый капле́й. Он стал сипеть, задыхаться, стремительно наливаться краской и цветом скоро походил на огнетушитель ОП-5, висящий на переборке у него за спиной. Затем бедняга принялся синеть, биться в конвульсиях и, возможно, умер бы, что было бы, впрочем, тоже смешно, если учесть, что действие происходило на госпитальном судне, и половина из сидящих за столом были врачи, но доктор Ломов не растерялся, и продолжения веселья не последовало. Он со всей силы врезал до половины сползшему под стол капле́ю между лопаток. От этого медицинского вмешательства изо рта несчастного, ставшего уже фиолетовым, как флотские уставные трусы, со свистом вылетел и покатился по столу какой-то предмет. Им оказалась сочная, слегка придавленная маслина. Невозмутимый Ломов наколол её на вилку и со словами: «Ты это… брат… кончай прикалываться, на, вот… доедай!» – передал её уже слегка пришедшему в себя капле́ю.

Глава 28 О национальной гордости и низкопоклонстве, или К чему порой приводят идеологические разногласия

Где-то в это же время штурман с Верочкой вернулись к столу. Губы их были влажные и распухшие, глаза светились неподдельными нежностью и любовью. Он трогательно кормил Верочку расплавленным шоколадом с ложечки. Она эротично облизывала губки и беспокойно ёрзала у штурмана на коленях, словно что-то нащупывая. По всем признакам, грехопадение Борисыча было неизбежным.

Разговор между тем вновь свернул на политику и принял, разумеется, антисоветский уклон. Пусть вам не покажется странным, что выпивающие в компании очаровательных барышень офицеры ведут несколько нетипичные для такой ситуации разговоры. Напомню, что время было бурное, перестроечное. Политика лезла изо всех щелей, и дурным тоном считалось не интересоваться ею, не иметь по ряду вопросов своё особое мнение. Замечу, что оригинальностью суждений никто не отличался, особое мнение большинства состояло в том, чтобы посильнее охаять настоящее и прошлое своей страны и пропеть дифирамбы Западу.