Текст книги "Сестра морского льва"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
На пустынном берегу
– Опоздали! – выкрикнула Алька, когда они остановились на узкой вершине ребристого мыса, врезающегося в океан.
Опоздали? Куда? Можно опоздать в кино, в театр, ну на поезд, в конце концов, но куда можно опоздать тут? Волков осмотрелся. Океан, как большой синий зверь, ворочался у берегов острова; пенный водопад срывался со скалистой стены; каменный мыс, на котором они сидели сейчас, сверху был покрыт густой, шевелящейся от ветра травой, множество крупных желтых цветов, которые так были похожи сверху на осколки солнца, усыпали обрывистые откосы.
– Лены уже тут нет? – догадался Волков.
– Прилив, – объяснила девочка, срывая цветы. – К пещере нам через непропуск не подойти. Ладно, побежали, может, еще и успеем.
Сунув букет за ворот рубашки, хватаясь руками за траву, она начала быстро спускаться к океану, до которого было еще метров шестьдесят. Волков с опаской поглядел на обрывистый, заваленный обломками камней склон. Вот!.. Тяжелый камень выскользнул из-под ноги девочки и, увлекая другие камни, поскакал вниз. Алька замерла, распластавшись на склоне, потом большими прыжками побежала к океану… Через несколько минут и Волков, преодолев неприятный склон, с облегчением опустился на бревно. Засмеявшись, Алька повела глазами куда-то за его спину, и Волков обернулся: на соседнем бревне лежал песец и сонно жмурил глаза.
– Это Ванька, – сказала девочка. – Вань, мы к тебе в гости. Можно?
Зевнув, Ванька потянулся и направился к девочке. Та кинула ему твердую, как фанера, галету. Звонко хрупая, Ванька сжевал ее и, вспрыгнув на бревно, свернулся по-кошачьи клубком.
– Ладно, рассиживаться некогда, – сказала девочка. – Есть тут по самому низу мыса узенький карнизик над водой. Уж и не знаю, пройдете вы по нему или нет.
– Когда мне было даже меньше лет, чем тебе сейчас, я на пятый этаж дома по водосточной трубе забирался, – похвастался Волков. – Я был хилый, малокровный, но упрямый и цепкий. Знаешь, я был чемпионом лазания по трубам.
– Ну тогда другое дело. Тогда вам карнизик – тьфу! Пошли.
Алька начала прыгать с одного бревна на другое; их тут много океан навыбрасывал, потом заскакала по камням. Волков старался не отстать от нее. На бегу он осматривался: лайда узкая, обрывистые стены скал; бревна, доски, бочки… А вон и шлюпка разбитая лежит. Что за шлюпка? Взглянуть бы.
– Дымом пахнет! – выкрикнула девочка, оборачиваясь. – И крепким-крепким чаем!
Дымом? Волков поднял лицо вверх и в резковатом, пахнущем океаном воздухе побережья уловил запах дыма. Так, значит, сейчас… Вот-вот, и он увидит ее… Поправив рюкзак, Волков поглядел вперед: девочка уже карабкалась по скале. Мыс тут обрывался прямо в океан; волны колыхались у его основания и с плеском облизывали голый, будто отшлифованный, выступ, по которому, цепляясь за едва видимые трещины, пробиралась девочка. С тревогой и все растущей симпатией Волков следил за ней. Алька обернулась, помахала рукой и скрылась за поворотом.
– Иди-иди! Я за тобой… – Волков поднялся метров на пять от лайды и обнаружил узкий карнизик; м-да, тут не разбежишься. Всего-то и ширина в пол-ладони… Однако по трубе тогда было опаснее. Держись-ка покрепче, а то засвистишь ты, Волков, только тапочки сверкнут. Нашаривая углубления в скале, он прошел с десяток метров и вдруг услышал за своей спиной легкий шорох. Обернулся. На карнизике, с любопытством глядя на него, стоял Ванька. Ну что ж, пойдем с нами, подумал Волков, осторожно переставляя ногу: карнизик становился все уже. Ну и Алька!.. Угробит она его сегодня… Ага, поворот. Наконец-то. Волков обшарил скалу ладонью, ища какой-нибудь выступ… Стоп-стоп, а где же карниз? Вцепившись пальцами в едва ощутимую впадину, Волков потянулся ногой к бугорку, поглядел вниз, на воду, было до нее метров пять, и подумал, как мудро он поступил, что, прежде чем сунуть продукты и вещи в рюкзак, он поместил их в пластиковый мешок… Нога соскользнула с бугорка, и Волков рухнул в океан.
Падая, он увидел, как сверху на него с большим интересом смотрел Ванька. Что ж, можно понять песца. Не каждый день валятся тут в воду люди.
– …Эх вы, трубный чемпион! Вот Толик бы не свалился. – Упрекая Волкова, Алька выкручивала его рубаху.
Что тут оправдываться? Волков молчал. К тому же он занимался важным делом: подбирал сухие, звонкие досочки и смолистые, испачканные вязким палубным варом брусья. Костер – дело серьезное. Ну вот… Все готово, и сейчас произойдет волшебство.
– Иди сюда, ворчливый юнга, – сказал он и щелкнул зажигалкой.
Умолкнув, девочка села рядом с ним на бревно, и они стали смотреть, как хлипкий прозрачный огонек, уцепившийся за щепу, качнулся из стороны в сторону, словно моряк на палубе судна во время шторма, а потом с урчанием голодного зверька побежал по всей щепке, и у нее мгновенно вырос яркий гребень. Через несколько минут костер уже пылал вовсю, и искры от него, будто рои красных пчел, улетали в вечернее небо…
А вот и Ванька пришел. Песец устроился на перевернутом ящике, испещренном черными, похожими на пауков иероглифами, и не мигая уставился в огонь. В отличие от Черномордого физиономия у него была миролюбивая, тупоносая. Вот только ухо надкушено полукругом, как печенина, и это прида; вало песцу несколько хулиганистый вид… Одна из досок в костре пальнула целым фейерверком искр, и Ванька, задрав голову, долго следил за их полетом. Потом, легко спрыгнув на гальку, камешек не столкнул, он ушел и через некоторое время привел с собой поджарую, с веселой, любопытной мордочкой песчиху, которую Алька тотчас прозвала Манюней, и четверых малышей. Те, видно, только что спали. Толстые, головастые, с короткими хвостишками, они неверной походкой, покачиваясь и отставая, брели за мамашей и щурили подслеповатые глаза на яркое пламя. Манюня вспрыгнула на ящик и легла рядом с песцом, а малыши, уткнувшись носами в ящик, заскулили: их трясло от страха. Только один, пепельно-синеватый толстяк, вдруг направился прямо к Альке. Девочка протянула к нему руки, но Манюня, спрыгнув с ящика, схватила щенка за шиворот и унесла. Не пискнув, малыш перенес экзекуцию – видимо, он с самого детства решил воспитывать в себе силу воли. Поразмыслив, Манюня и всех остальных щенков перетаскала на ящик и устроилась рядом с ними. Теперь все песцовое семейство любовалось огнем, и в их глазах пылали маленькие костры.
– Отчего песцы на острове такие ручные? – спросил Волков.
– Ручные? А они и не ручные, – ответила Алька. – Попробуйте-ка возьмите какого песца! Просто они не боятся человека. Уже лет десять их никто не промышляет, вот они и не боятся.
Словно подтверждая слова девочки, Ванька спрыгнул с ящика и лег теперь на расстоянии вытянутой руки от Волкова. Поглядывая на зверя, тот вспомнил, как однажды читал книжку про животных, о которых автор говорил: «нелюдимый лебедь», «нелюдимый медведь»… Волков читал ту книжку в Копенгагене, валяясь на койке в отеле для моряков: они получали теплоход на верфи «Бурмайстер и Вайн». Так вот. Он читал книжку, а потом она ему надоела, он встал и посмотрел в окно. А под окном, у самых стен отеля, был сооружен большой искусственный пруд с искусственными же островками, на которых лежали красные камни и росли кустарники. На пруду было много лысух, уток и лебедей. Это были дикие птицы: осенью они улетали, а весной возвращались на свой родной пруд, в самом центре шумного города. Они там и гнезда вили; выводили потомство и нисколько не боялись людей, а людей там было много: и взрослых, и ребятишек, и школьников, которые порой приходили вместе с учителем естествознания. Приятно было все это видеть, и Волков часто размышлял, а почему же в его родном городе нет таких прудов с дикими, но не боящимися людей птицами?..
– Алька, скажи-ка, а у вас в школе преподают… ну как бы это тебе объяснить: любовь к природе? – спросил он.
– Так уж и преподают… Ванька, ну-ка не лезь к костру!
– Ну к примеру. Есть там у вас два богатых птицами островка: Арий камень и Топорок. Может, вы туда экскурсии совершаете?
– Ага. Совершаем, – подтвердила девочка, нахмурившись. – Яйца собирать. План нам дают на каждый класс, на всю школу. И знаешь, с каждым годом все больше! Вот. А я не хожу… Ну их. Птицы кричат, птенцы падают с карнизов… Сколько их погибает каждый раз! Ужас. А потом оказывается, что и яйца не все годные, насиженных много. Вот их и ссыпают в помойку… Ванька, больно будет.
Шевеля чутким носом, Ванька подошел к огню ближе: ему очень хотелось обнюхать этого странного красного зверя… Волков и Алька ждали. Жар уже палил влажный нос песца, Ванька, прижав уши, зарычал, но все же тянулся к огню, и с морды его не сходило выражение любопытства. Стрельнув, смолистый брус выбросил пылающий уголек, и, тускнея, он, как кузнечик, прыгнул на гальку перед самой мордой песца. Ванька тотчас схватил его зубами, взвизгнул и, отскочив, вспрыгнул на ящик. Улегшись, он ноющим го-лосом пожаловался Манюне и, скалясь, показал обожженный язык. Та лизнула супруга в нос, и Ванька замолк.
– Ну вот и чай вскипел. Иди-ка поищи посуду, – попросила Волкова Алька. – Тарелку-го ты обязательно найдешь, а то и чашки. Ну иди, иди.
– Что? Сервизик, говоришь, притащить? Хорошо. Закурив трубку, он огляделся, постучал кулаком по днищу шлюпки, возле которой они разожгли костер, и отправился вдоль океана. Сколько же тут добра… Вот завал бревен. Чистеньких, гладких, облизанных волнами до белизны. Волков стукнул по одному, и древесина отозвалась звонким гулом. А рядом, будто спички, высыпавшиеся из чудовищного коробка Гулливера, лежали на камнях оструганные четырехгранные брусья.
На комле каждого из них виднелось клеймо: «Канада. Океанию». Бочки, ящики, доски. Дерево без вершины с обглоданной корой и острыми, как рога оленя, корнями. Груда стеклянных шаров, оплетенных в цветастые сеточки: в таких нитяных сеточках мячи для ребятишек продают. Сколько же тут шаров! И с ученический глобус, зеленоватых, и маленьких, чуть больше кулака. Все это кухтыли, поплавки от океанских неводов. А вот бутылка четырехгранная, а там подальше и еще несколько. Волков расшвырял их и увидел, что в одной из них что-то есть. Он поднял ее и усмехнулся: на дне бутылки на два пальца налито жидкости янтарного цвета. Знаем мы этот обычай, подумал он: моряк никогда в океане не должен допивать все до капли, надо и с Нептуном поделиться: ублажить старикашку, чтоб не беспокоил судно штормами да ветрами. Отвинтив пробку, Волков понюхал, медвяно так, очень вкусно пахло. Ром. Глотнул – горчит слегка, видно, попало в бутылку немного морской воды, но пить можно вполне.
Ага, вот и тарелка. Он поднял легкую, пластмассовую, с вытесненным по краю драконом тарелку. Это уже кое-что. Волков осмотрелся и среди всякого берегового мусора нашел и тонкую, совершенно прозрачную чашечку.
– Во-олк! Где ты-ы?!
Загремела галька, и звякнуло стекло, попавшее под ноги. Девочка бежала. Волков услышал ее шумное, взволнованное дыхание и вышел из-за валуна навстречу.
Ночевка под шлюпкой
Костер горел жарким, почти бездымным пламенем. В нем уже не чувствовалось той юношеской суетливости, какая была вначале: огонь теперь исправно и напряженно работал, пережевывая с тихим, ровным гулом толстые плахи в груду ярких углей.
– Загляни-ка под шлюпку, – сказала Алька, когда они вернулись к костру. – Ух нам и спать хорошо будет…
Под шлюпкой была аккуратно, в несколько рядов настлана рыбацкая сеть, покрытая куском выцветшей парусины. Громадный ком спутанных сетей, Волков заметил, когда отправлялся на поиски посуды. Оказывается, Алька еще и парусину разыскала. Волков зевнул; конечно, шлюпка – это не топчан в доме Бориса и не пещера, но все же славно будет спать и на такой постели.
Быстро темнело. От костра шел сухой жар. Вещи уже высохли, и Алька убрала их. Разморенные теплом, песчата лежали на ящике вповалку, выставив тугие, барабанчиком, животы, а на уступах скал бродили, устраивались на сон птицы, и слышно было, как то одна, то другая протяжно зевали, а может, это просто казалось Волкову? На столе, сооруженном Аль-кой из длинного ящика, стояла миска с дымящейся тушенкой и лежал хлеб. В граненой бутылке букет желтых цветов. В общем, все как в лучших домах…
Они быстро, торопливо поели, а потом напились сладкого, крепкого до торфяного цвета чая. Выразительно поглядев на шлюпку, Алька потянулась.
– Ну-ка спать, повелительница птиц, – сказал Волков. – Я подымлю.
– Ужасно как хорошо тут, – сказала девочка, забравшись под шлюпку. – Ты не засиживайся, хорошо?
Сунув под шлюпку рюкзак, Волков устроил его девочке вместо подушки, а затем по ее совету, уложил вдоль бортов большие валуны, чтобы Ванька не вздумал подрыться, и, подбросив в костер несколько толстых брусьев, закурил трубку.
Огонь потрескивал и, ворча, разгрызал твердую древесину; океан, как старец, боящийся, что не заснет, вздыхал и ворочался, располагаясь поудобнее в своем каменистом ложе. Обостренным слухом Волков ловил звуки засыпающей природы и смотрел вдоль черного берега в ту сторону, где должна быть Лена. Красная точка там вдруг шевельнулась и потухла. Это горел костер в пещере, а перед ним ходила взад-вперед женщина. Волков подошел к самой воде и стал вглядываться в темноту.
Он долго ждал. Красная мушка вновь прожгла темноту и больше не пропадала. Наверно, Лена подложила в огонь побольше дров и легла спать.
Вернувшись к костру, Волков привычно поглядел на небо: звезд-то сколько, все как серебряной галькой усыпано. «Удобное небо», – сказал бы про такое капитан «Актинии» Мартыныч. Вот и луна выкатилась. Легко и приятно определяться в такую ночь; правда, горизонт при луне кажется немного лохматым, но луна светит ярко и можно с достаточной точностью уловить в окуляр секстанта линию, отделяющую небо от воды.
Мартыныч любил звезды. Он мог часами глядеть в небесную глубь. И если это было на Валеркиной вахте, показывал ему созвездия и звезды, давая им свои названия. «Близнецов» он именовал «Ребятишками», «Лебедя» – просто «Птицей», а «Кассиопею» – «Красивой девчонкой». Он говорил, что видит ее нагую, серебро-волосую, бегущую всю ночь по небу; только вот куда она бежит, что ищет, не знал. От звезд Мартыныч легко переходил к жизненным проблемам. «Итак, Валерка, – начинал он рассуждать, – что для моряка самое наиглавнейшее? Ответь. Не можешь? Так я тебе скажу, определить точку в океане, ту точку, Валерка, где в данный момент находится твой корабль. Ошибешься чуть – и хана. Врежется твой корабль в рифы или выползет на мелюку… Так и в жизни. Жизнь-то, она что океан, а люди что корабли в океане. Усек? Так вот, каждый человек должен определить свои координаты в жизни. Ну а дальше ты уж сам соображай». Моряки – штурмана, капитаны – они все немного философы.
Длинные ночные вахты, вид звездного неба и океана, расстилающегося перед твоим судном, все это настраивает на размышления. Корабли как люди… Море жизни… Координаты. Мартыныч не мог все это сформулировать яснее и более конкретно.
Посмотрев на красную точку, светящуюся в ночи, Волков подумал о том, что уже пятнадцать лет назад он совершенно точно знал, чего хотел, – море, вот что ему нужно было в этом мире!
Да, море. И еще – Лена. Они все больше привязывались друг к другу, им уже трудно было расстаться… Пари? Сашка еще пытался соперничать, не понимая или не желая замечать, что отношения между парнем и девушкой становились все более серьезными. А однажды Лена поднялась на шхуну уже не гостьей, а судовым поваром – кок заболел, и Валера упросил Мартыныча взять на судно девчонку. Вскоре и «Актиния» покинула остров Больших Туманов. Предстояло побывать в Петропавловске, потом на рыбокомбинатах восточного побережья Камчатки: начиналась путина, и они должны были развести промысловикам соль и клепку.
Это было незабываемое путешествие. Многое они узнали в рейсе. Они поднялись по реке Камчатке до поселка Ключи и увидели дымящийся Ключевской вулкан, над кратером которого по ночам вспыхивали огненные всполохи; они видели оленьи стада, пасущиеся в тундрах острова Карагинского, и медведя, который ловил рыбу в одной из речушек бухты Глубокой, там они брали чистую вкусную воду, а на голой, обдуваемой ветрами косе в Корфском заливе ходили во время отлива вдоль океана и собирали черные обкатанные куски каменного угля, которые океан тут выбрасывает во время каждого прилива… Но, конечно же, главное в этом рейсе было то, что они были вместе, работали на самом настоящем корабле, с жестким шорохом парусины и поскрипыванием такелажа, мчащего их вдоль зеленых берегов пустынного, дикого еще в те годы полуострова. С каждым днем Валера и Лена привязывались друг к другу все больше. У них было общее любимое дело. Они вместе драили палубу, плели из жесткого сизалевого волокна тросы и маты, чинили такелаж, ставили заплаты на паруса, да мало ли было других судовых работ, когда можно было опять и опять оказаться рядом? А по ночам Лена приходила на вахту Валеры, и он разрешал ей встать на руль. Плескалась вода, слегка кренясь, шхуна неслась в темноту, паруса и мачты казались черными, и между ними раскачивалось звездное небо… И где-то там высоко над их головами кричали невидимые ночные птицы и чиркали по небосводу тусклые фонарики топовых сигналов, сами похожие на большие желтые звезды. Кричали птицы. Казалось, что они хотят поймать эти то падающие, то взлетающие в зенит фонари-звезды, и Лена порой отрывалась взглядом от подсвеченной картушки компаса и глядела вверх, пытаясь увидеть тех птиц-невидимок. Она стояла перед Валерой, а он позади нее, и он, конечно, тоже держал рукоятки штурвала, потому что Лене одной было не удержать шхуну на курсе; она едва доставала ему затылком до подбородка и когда глядела вверх, то долго и внимательно взглядывала в его лицо, будто спрашивая: а понимает ли он, как все это прекрасно – вот этот ночной полет шхуны, и что они сейчас будто одни-одни в мире, и весь мир принадлежит им, и это будет всегда-всегда? Он все понимал и думал о том, а может, и говорил ей, что они никогда не расстанутся, а если и расстанутся, то совсем на короткое время, потому что он не представляет, ну как они могут теперь расстаться?
Волков поглядел в темноту: огонек все еще теплился, и ему вдруг нестерпимо захотелось тотчас, немедленно отправиться туда. Как же случилось, что они расстались и почти навсегда?.. Нет более странного существа на земле, чем человек.
– Во-олк?.. Ну где же ты? – послышался сонный голос девочки.
– Ты зачем проснулась?
– А я рукой во сне около себя пошарила, а тебя нет… – высунувшись из-под шлюпки, хрипловатым голосом зашептала Алька. – И мне вдруг та-ак страшно стало. Просто ужас. Я вдруг подумала, что ты мне… просто приснился.
– Да нет же: вот он я.
Сунув в костер несколько поленьев, он полез к ней, устроился возле, а потом ударом кулака вышиб доску, подсунутую под шлюпку, и она опустилась на оба свои борта. Порядок. Рачки-бокоплавы, которые живут среди сырых камней, сюда не доберутся, а Ваньке не подрыться. Кстати, вот и он. Вспрыгнув на шлюпку, песец сунул морду в пробоину и шумно внюхался. Волков приподнялся и щелкнул зверя по сырому носу. Алька фыркнула. Слышно было, как, отпрянув, Ванька заворчал, а потом, гулко, протяжно зевнув, спрыгнул на гальку и отправился к своему семейству.
Теперь можно спать… Не замерзнут тут они? Волков стащил со своих плеч куртку и накрыл ею девочку.
Схватка в бухте говорушьей
Луч солнца скользнул через пробоину в днище шлюпки. Проснувшись, Волков потер лицо ладонями и с некоторым усилием, приподняв один из бортов, подсунул под него доску и выбрался наружу.
Солнце уже светило вовсю, птицы с криками сновали над берегом, а там, где вчера плескалась вода, простиралась влажная, мохнатая от водорослей каменистая лайда и пластами лежала бурая морская капуста. Отлив. Хорошо, что океан ушел, не придется больше ползать по скальным карнизам.
Раскуривая трубку, он пошел к океану, который был сегодня в благодушном настроении: отдыхал. Волны вяло выплескивались на берег и копошились среди камней, будто пытались среди обломков раковин разыскать хоть одну целую… Штиль. Покой. Но покой ли? Волков поглядел вдаль и подумал о том, что где-то в других широтах проносятся сейчас над Мировым океаном ураганы, и, может, именно в этот момент эфир раздирает морзянка, взывающая ко «всем-всем-всем» о помощи? А может, океан уже принял в свои глубины еще одно судно – дань, которую ежегодно приносит «синему чудовищу» человечество? И оттого у океана такое ленивое, удовлетворенное состояние?.. Он подумал так и почувствовал неясное беспокойство, чувство вины, будто он был солдатом, отправившимся в отпуск в тот момент, когда его товарищи продолжали оставаться в опасности на передовой позиции.
Вернувшись к шлюпке, он постучал по ее днищу. Взглянула Алька, сонно еще улыбаясь, повозилась немного и выскочила из-под шлюпки в одних трусиках. Размахивая полотенцем, она побежала к водопаду и, взвизгнув, кинулась под его тугие гремящие струи. Вода ударилась о спину девочки и разлетелась веером брызг. Хохоча, Алька прыгала под водопадом, а вокруг нее мерцали маленькие яркие радуги… Сбрасывая на ходу свитер, и Волков направился к водопаду. Ух, ну и водичка! Он выскочил из-под струи и начал яростно растираться полотенцем. Не одеваясь, Алька побежала к кострищу, встав на колени, подула в уголь и подложила сухих, наломанных Волковым досок. Они – вспыхнули жарким, почти бездымным пламенем.
– Угощу я тебя чем-то ух и вкусным, – пообещала девочка, быстро одеваясь. – Кипяти чай, подогревай консервы. Я сейчас.
Песцы валялись на гальке, и малыши, тиская песчи-хе живот, тянули из нее молоко. Ванька с сытой, довольной физиономией поглядывал на них; сощуренные его глаза светились доброй, отцовской лаской. Ну вот и чай закипел. К костру с таинственным видом возвращалась Алька.
– Ну-ка глядите, что тут лежит, – сказала она. – Морской Волк, наверное, никогда такого вкусного не ел. Вот!
Она протянула котелок. Волков с интересом заглянул в него и увидел десятка полтора фиолетовых, ко-роткоиглых морских ежей. Один из них полз потихонечку. Алька следила за выражением лица Волкова, но тот поднял на нее недоумевающие глаза.
– Ну и что же вы? Берите и ешьте.
– Брать и… есть?..
Алька вынула одного ежа, положила на ладонь и точным ударом лезвия своего ножа расколола его пополам. Что-то желтое, вроде икры виднелось внутри скорлупок. И это есть? Сделав усилие, Волков высосал икру. Прохладная, крупчатая, она по вкусу напоминала, пожалуй, грецкий орех. Алька, очистившая уже с пяток ежей, пододвинула котелок. Положив ежа на ладонь, Волков рубанул ножом по его колючему панцирю, но что-то не получилось: панцирь разбился всмятку… Алька таскала ежа за ежом, и вскоре котелок опустел.
…Нельзя сказать, что по рифам, освободившимся от воды, идти было легче, чем карабкаться по скалам: камни, покрытые слизью и мясистыми скользскими водорослями, доставляли немало хлопот. И Волков растянулся, больно ударившись коленом. Обернувшись, Алька вернулась и укоризненно покачала головой.
– Ох уж мне эти материковские, – сказала она. – Ну как дети! Ну кто же ходит по водорослям? Вот глядите: между ними такие светленькие поляночки из острых ракушек. Вот и ступайте по ним.
– Вся банда за нами тащится, – сказал Волков, потирая колено.
Ванька, Манюня и малыши плелись сзади. Заметив, что люди наблюдают за ними, песцы остановились и начали рыться в водорослях, будто и не за людьми они шли, а просто так, занимаются на лайде своими делами.
– Сейчас будет другая бухточка, Говорушья, и вы еще не то увидите, – пообещала Алька, подтягивая сползшие чулки. – Ну-ка я погляжу, как вы пойдете. Ну, ать-два!
Волков поставил ногу на колонию моллюсков, ракушки со звонким хрустом рассыпались, но нога стояла плотно, не скользила. Алька побежала вперед. Волков поспешил за ней, песцы сорвались с места, только один малыш еще сидел и поглядывал то на небо, то на океан, всем своим видом показывая, что он уже совсем взрослый, самостоятельный зверь и что ему просто противно мотаться по берегу толпой.
– А сейчас ха-арошая драка будет, – сказала Алька, когда, круша ракушки, Волков подошел к ней. – Ну-ка давайте поглядим.
На каменной глыбе лежал песец, хозяин бухты Говорушьей. Завидя Ваньку, не очень-то обращая внимания на людей, он поднял голову, вскочил на прямые, как палки, ноги и, задрав хвост, издал воинственный вопль. Спрыгнув с камня, немного прихрамывая, он помчался навстречу остановившемуся семейству Ваньки.
– Хромой? – догадался Волков о кличке песца.
– Ага, Хромой, – подтвердила девочка. – Мы уже на его территории. Ну и надерет же сейчас Хромой нашего Ваню. Р-рраз!
Песцы сцепились, и под визг, хрип, стон в воздухе поплыли подхваченные ветерком клочки шерсти. Манюня, с полным равнодушием к баталии, сидела в сторонке и лизала впалый бок, а малыши, задирая лобастые головенки, с интересом присматривались к происходящему. Клубок распался. Пропустив хвост между ног, Ванька, преследуемый Хромым, ринулся на свою территорию, а потом вдруг, резко остановившись, повернулся и опять принял воинственную стойку: голова немного опущена, зубы оскалены, хвост задран торчком. Хромой тотчас прекратил преследование. Он скалился, но кинуться на соседа не решался – тот уже был по ту сторону границы, которую обозначал, видимо, большой черный камень. Ворча и щеря зубы, песцы обнюхали каждый свою сторону камня, а потом, задрав лапы, облили его.
Лязгнув зубами, Хромой направился к людям. Раздосадованный Ванька крутился у камня, но перейти границу вновь не решался. Срывая злость, он подбежал к своей супружке и куснул ее за тощую спину. Залившись пронзительным нервным плачем, Манюня побежала с малышами в свою бухту, а Ванька с мрачной, задумчивой физиономией сел у камня. Видимо, на душе у него было погано.
