Текст книги "Сестра морского льва"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Салун «Морской Бродяга» и одинокая лошадь
До самого берега сейнеру не дойти – мелко. Бородатый мальчишка возился со шлюпкой, и Волков помог ему спустить посудину на воду, а затем спрыгнул в нее и начал укладывать на дно ящики с консервами. Потом в шлюпку сели Толик и невысокий, но очень широкоплечий парень, жующий краюху сухого хлеба. У парня была челочка и маленькие, глубоко вдавленные под светлые брови, колючие глаза. Парень размещался в шлюпке с такой же осторожностью, как поднимается по лестнице, стоящей на ногах партнера, акробат. Перегрузили шлюпчонку! Вода плескалась возле самых уключин.
– Замри! – грозно сказал Толик, опуская весла в воду. – Не дыши, Короед, перевернемся.
Стиснув краюху зубами, парень с челкой застыл, как статуя, и подмигнул Волкову. Гребок, другой… из зеленоватой глубины выплыло дно, покрытое ровными, будто подстриженными под гребенку водорослями. Мелкая рыбешка прыснула в разные стороны, пугаясь тени от шлюпки. Еще гребок, и под килем заскрежетали камни. Приехали. Втроем, рванув, они выволокли шлюпку на гальку, быстро разгрузили и столкнули в воду. Яростно поплевав в ладони, Толик отправился к сейнеру за другой партией груза, а Волков отошел от воды и осмотрелся. Подходили люди; они шумели, громко переговаривались, смеялись и осматривали с любопытством Волкова, здоровались. Казалось, время тут остановилось, не сдвинулось – все те же звуки, все те же запахи. Вот только не видно знакомых лиц, все другие, все незнакомые люди шли к берегу. Еще одна шлюпка подвалила; женщина в красном свитере выпрыгнула из нее прямо в воду. Бич выскочил на гальку и с ликующим лаем ринулся куда-то. Толик окликнул Волкова, и тот начал принимать от него ящики и складывать в штабель.
– Мужчины! Пошевеливайтесь! Аркаха, опять перекур? Тебе бы только жевать… Ну что уселся? – сердитым голосом распоряжалась женщина в красном свитере. – Дядя Костя, ты ж еще крепок, как дерево, а ну включайся в работу… Эй-эй, куда поволокли ящик с водкой? Ставьте тут. Толик, а ну выдь из шлюпки и дуй за лошадью. Ваганов и вы двое: быстро идите за телегой. Толик, я кому сказала?
– Все Толик да Толик! – возмущенно выкрикнул бородатый мальчишка. – Ты меня, Мать, совсем загоняла! А кто груз с сейнера таскать будет?
– Давай весла, – сказал Волков, подходя к мальчишке, и тихо спросил: – Сэр, я путник, прибывший издалека… Кто эта грозная женщина? Жена вождя вашего племени?
– Мать? Нет, не жена… Она сама вождь нашего племени: председатель сельсовета, – ответил Толик, немного помедлив, а потом, поддав ногой шиповатый крабий панцирь, с еще большим возмущением опять выкрикнул: – Без Толика тут бы вся жизнь зачахла!
Через час сейнер был разгружен. Трое мужчин прикатили за оглобли телегу и начали укладывать на нее ящики, а Мать ходила возле и, шевеля губами, что-то подсчитывала, сверяясь в бумаге. Как и мужчины, она была в высоких резиновых сапогах и плотных, забрызганных водой брюках. Вид у нее был строгий и воинственный, как у майн-ридовского делавара, вышедшего на тропу войны.
Волков щелкнул зажигалкой. Приятно ломило мышцы рук и спины, ладони горели. Женщина, достав папиросу из помятой пачки, подошла к нему, быстро, внимательно взглянула в его лицо черными сощуренными глазами и прикурила. В одном ухе у нее блестела золотая сережка в виде простого колечка, а в волосах, стянутых узлом на затылке, серебрились пряди.
– Кто будешь-то? Зачем приехал? – спросила она, разгоняя ладонью перед лицом дым. – С ревизией, что ли, какой? Так у нас все в ажуре.
– Да нет, какой я ревизор, – усмехнувшись, сказал Волков. – Когда-то я тут работал. И вот потянуло.
– Турист, значит?
Ну почему турист? – возразил Волков, почувствовав нечто оскорбительное для себя в этом слове, и, желая сменить тему разговора, спросил: – А чего пирс-то не сварганите? Помню, был тут небольшой. Все легче разгружать сейнеры будет. Ведь пирс…
– Пирс, пирс… а где взять деньги? Людей?
– Тут и работы-то троим мужикам на три дня, – сказал Волков. – Лесу на острове до черта: вбивай бревна в дно в два ряда да вали между ними каменья. Сто лет простоит.
– Возьмись и сделай, – предложила женщина сердито, а потом, немного подумав, уже другим тоном сказала: – Послушай-ка, а может, действительно, а? Раз ты знаешь, как это делается…
– Я ведь приехал отдыхать, а не работать, – ответил Волков, уминая табак в трубке. – Где бы мне остановиться, Мать?
– Алька, иди-ка сюда, – окликнула женщина девочку и, когда та подбежала, сказала: – Возьми человека к себе – Скомкав окурок, она добавила, обращаясь к Волкову: – Душу ты мне растравил с пирсом. Уж молчал бы. Пирс-то нам во как нужен! Как начнем к зиме готовиться: мучение. Уголь, соль, продукты, кирпич – все на шлюпочке. Ну где же этот чертов мальчишка подевался?
– Идемте, – сказала Алька, дернув Волкова за рукав. – Бич, за мно-ой!
Сокрушая хрусткие обломки раковин, Волков неторопливо шагал вслед за девочкой. Сколько раз ходил он когда-то этим путем: в горку, от бухты к поселку. Все те же седые, от налета соли на стенах, дома под гофрированными цинковыми крышами и легкая, словно цемент, мягкая пыль на дороге; лодки, лежащие возле домов вверх днищами.
А вот этих развалин не было. Тут раньше старинный дом возвышался. Говорят, что в нем был до революции «салун», принадлежавший торговцу пушниной Баранову. Попросту говоря – трактир. И назывался тот салун «Морской бродяга». Когда-то в нем пили, плясали, совершали сделки на покупку-продажу котиковых и бобровых шкур, в кости тут резались на деньги, дрались. Потом там был клуб поселка, от «салуна» сохранились лишь разбитое пианино фирмы «Циммерман» да дыры в стенах, и Ленка Пургина утверждала, что дыры эти – отверстия от пистолетных пуль. В том салуне, как говорила девушка, не только дрались, но порой и постреливали друг в друга. Ведь кто тут только не бывал!.. Русские, американцы, японцы, скандинавы… Зверобои, золотоискатели, китобои и просто бездомные бродяги, искатели острых ощущений; все отчаянная, решительная публика… «Не знаю, как насчет стрельбы, но я играл на том пианино для Ленки „кошачий вальс“ и „собачью польку“», – подумал Волков, поставив чемодан. Было очень приятно вспомнить об этом, и он с грустью осмотрел развалины старинного дома: они часто засиживались тут. Поселок уже спал, а они оставались в большом пустом доме, на чердаке которого потерянно скулил ветер. И горела бронзовая, очень старинная тоже, как уверяла девушка, сохранившаяся с «тех» времен лампа… Он играл, а Ленка стояла рядом, слушала и улыбалась. Представляла, наверно, как смешные собаки танцуют польку, а Сашка возмущался, он считал, что Валерка ведет нечестную игру, увлекая девчонку недозволенными приемами.
Он подхватил чемодан и осмотрелся: Ленкин дом стоял сразу за речкой, которая течет через поселок. Он хорошо помнил – на стене дома сохранилась медная пластина с надписью: «Российско-Американское акционерное общество». В самом центре пластины – песец, а посредине песца отверстие. Они в те дни спорили по всякому пустяку. Это на спор с ним Ленка на восемьдесят шагов из карабина «арисака» всадила пулю в самый центр пластины.
…– Во-олк! Ну где же вы? – послышался голос девочки. – Я вас зову-зову, а вы как оглохнувший. Идемте быстрее.
– Иду-иду, – отозвался Волков, ступая на разбитый бревенчатый мостик, под которым, пенясь, прыгала по камням мелкая речонка. – Эй, Бич, ко мне!
Пес кинулся к нему знакомиться. Потрепав жесткую, как половая щетка, морду, Волков мельком взглянул на дом Ленки: вдруг сейчас откроется дверь?.. Интересно, узнала бы она его? Стоп-стоп, Бич, лизаться не надо.
Вдруг послышались тяжкий топот и крик:
– Держи ее, гаду! Держи-и-и!
Волков отскочил. Вздымая копытами пыль, гулко прогрохотав по бревнам мостика, пронеслась мимо черная, с длинной гривой и хвостом чуть ли не до земли лошадь. За ней без сапог и свитера, размахивая уздечкой, бежал бородатый мальчишка; по его осунувшемуся лицу текли струйки грязного пота. Бич тотчас присоединился к погоне. Делая вид, что вот-вот схватит лошадь за ногу, пес почти скрылся в клубах пыли, а лошадь косила на него веселым карим глазом и фыркала. Нижняя мягкая губа ее немного отвисла, и казалось, что лошадь на бегу дружески улыбалась Бичу, решившему принять участие в этой забавной гонке.
– Лошадь одинокая. Она совсем-совсем одна на острове, – сказала печально девочка, поглядев вдоль улицы. Лошадь уже миновала поселок и теперь поднималась в гору, а Толик, несколько поотстав, лез за ней. – Никто на ней не ездит, ничего не возит целыми месяцами. Понятное дело, лошадь и дичает. Ага. Ну вот мы и дома.
«Кстати, а где и кто ее родители? – подумал Волков, поднимаясь по скрипучим ступеням. – На котиковом лежбище? Сезон забоя вот-вот должен начаться».
Алька распахнула дверь. Висела она на одной петле, а вторая чуть держалась на вылезших из разболтанных гнезд винтах. В прихожей пахло душистыми травами; бабочка-крапивница билась в запыленное окно. Алька поймала ее и выпустила.
– Она только меня и слушается, – сказала девочка. – Вот захочу и…
– Кто «она»?
– Ой какой вы непонятливый! Да лошадь же! Вот захочу, позову, она и прибежит. И знаете еще что? Она меня любит катать на себе. Мы даже можем на нее вдвоем сесть, она си-ильная… И ей весело. Ну так мне ее жалко, ну такая она одинокая, просто ужас. Мойтесь, я полью.
На кухне уже топилась печка и посвистывал носиком чайник, а на сковородке жарилась картошка. Шумно вдыхая вкусные запахи, в кухню вбежал запыленный пес, решивший, видимо, что глупо гоняться за лошадью, когда время катится к обеду. Чихнув, Бич долгим, внимательным взглядом поглядел на Волкова и помахал хвостом. Волков подмигнул ему, и пес занял выжидательную позицию возле порога.
Со стороны океана донесся выстрел. Девочка встрепенулась, прислушалась, а потом, схватив головной платок, выскочила на крыльцо.
– Я сейчас! – крикнула она Волкову. – Вы мойтесь, ешьте и пейте, ладно? Кто-то на берегу браконьерничает. – Бич! За мной!
Косясь погрустневшим взором на печку, Бич побрел к выходу. Остановился. Быстро завиляв хвостом, уставился выжидательно на Волкова. Надеялся, что тот как мужчина мужчине предложит ему остаться дома и разделить трапезу, но Волков, засмеявшись, отрицательно покачал головой: девочка уже решила, что нес пойдет с ней, зачем же подрывать ее авторитет? И тогда Бич, залившись негодующим лаем, ринулся к бухте. Долг превыше всего!
…Тихо в доме. Только отогревшийся сверчок, будто музыкант, долгую зиму не бравший в руки инструмента, осторожно, еще неуверенно цвиркал за печкой, да потрескивали сухие смолистые доски, стреляя порой прыткими угольками. Какой-то особый, непередаваемый уют есть в деревянных домах небольших поселков и деревень. Большую часть многотысячелетней истории люди обитали в лесах и возле них и жили в деревянных постройках. Возможно, отсюда у человека такая любовь и тяга к дереву. Даже спиленное, превращенное в доски дерево радует запахом и затейливой структурой своей древесины. Мертвое, оно остается живым. Взять, к примеру, «Актинию». Она вся была деревянной, от киля до клотика, и, может, поэтому казалась одушевленным существом. Как она стонала и охала во время сильного шторма! Когда же дул ровный попутный ветер, «Актиния» неслась по океану и пела всем своим сильным просмоленным корпусом, мачтами, реями, каждой своей частичкой. А застоявшись в бухте, шхуна нетерпеливо дергала якорь – цепь и расстроенно скрипела, будто звала моряков: ну что же вы? Ну когда мы отправимся в океан? Так было приятно мыть ее золотистую палубу, мыть, чувствуя, как шхуна блаженно ежится и даже шевелится от удовольствия…
Волков вышел из дома и огляделся: пустынно, ни души на улице; пошатал дверь – ремонтировать надо. Потом снова подумал о шхуне. Ленка говорила, что любит шхуну еще и потому, что она, как сказочный корабль, развозящий людям счастье, пришла на их остров – и все изменилось, все стало другим, таким, каким не могло быть без этой шхуны. «Сказочный корабль». Ленка была наивной девчонкой, больше Волкову не доводилось быть знакомым с такими: женщины, которых он знал позже, были практичными и расчетливыми.
Посмотрев в одну сторону улицы, потом в другую, он пошел к ее дому и вскоре остановился перед бревенчатой, вросшей в землю избой. Волков посмотрел на знакомую дверь, на медную пластину с песцом, пробитую пулей. Постучал и, уже понимая, что никто не отзовется, вошел в дом. В лицо пахнуло застоявшимся духом давно покинутого людьми жилья.
– …Взяли, мужчины! И – раз, и два-а-а! – послышалось с улицы.
Окинув взглядом черные, прогнившие доски пола и потолка, голые, в лохмотьях отставших обоев стены с торчащими ржавыми гвоздями, Волков вышел на улицу, по которой несколько мужчин волокли нагруженную ящиками и мешками телегу. Все там были, кого Волков видел на берегу океана. И парень с челкой, жующий теперь не хлеб, а сухую рыбину, и взмыленный рыжеусый капитан «Кайры», еще двое мужчин и Мать, упирающаяся в задок телеги. Значит, так и не поймал Толик лошадь, подумал Волков, спускаясь с крыльца и тоже хватаясь за оглоблю.
– Переговорить мне с тобой надо, – сказала Мать, когда они, подкатив телегу к магазину, разгрузили ее. – Будет у меня сегодня дружеский ужин, так ты подгребай.
– Не буду я строить пирс.
– Прикинь хоть, сколько бревен нужно. Ну и прочего. Кстати, меня звать Анна Петровна.
– Ну вы и цепкая! – засмеялся Волков. – Я ведь не строитель. Сколько? Да штук шестьдесят, пожалуй. Тридцать на одну сторону, тридцать на другую да пяток – в торец. Ну скобы, конечно, нужны, а потом вали посреди них камень.
– Жду, – сказала женщина. – Сделай чертеж и напиши все на бумаге. – Ладно. Все сделаю, Анна Петровна, – сказал он, нехотя подчиняясь воле этой женщины.
Вернувшись в дом и побродив по кухне, Волков сел у окна. Отсюда было хорошо видно все: океан, скалы, подступившие к воде, бухту. Пароход уже ушел, лишь над горизонтом стлалась лохматая полоска дыма. «Ленка самой первой поднялась на шхуну», – подумал Волков и легко представил себе события того шумного дня, когда «Актиния» бросила якорь у берега острова Больших Туманов.
Шхуна «Актиния» бросает якорь. Лена
Возбужденные, еще не остывшие от борьбы с ветром и парусами, Валерка Волков, Борис и Сашка, облокотившись о планшир фальшборта, жадно курили, передавая друг другу папиросу, и с интересом глядели на приближающиеся вельботы и шлюпки. Засмеявшись, Сашка показал на один из них – в вельботе было полно ребятишек, одетых в меховые куртки и такие же штаны. Издали они были похожи на медвежат. А на корме вельбота стояла девушка. Она тоже была в меховой, расшитой бисером и гарусом курточке. Одной рукой девушка держала румпель, а другой поправляла тяжелые, густые волосы. Валера залюбовался: хороша! Учителка, что ли?
«Чертовски симпатичная девчонка, – сказал Сашка, толкнув Валеру в бок. – Что скажешь, Волк?» Они вечно спорили друг с другом. Валере многое не нравилось в Сашке: и то, что он был на шхуне боцманом, хотя и пришел к ним в Петропавловске, и потому, что постоянно хвалился своими многочисленными победами над представительницами слабого пола и что умел вязать особый, «пиратский» узел, который Валера никак не мог осилить. И поэтому из духа противоречия Валера, стрельнув окурком за борт, сказал: «Ничего в ней особенного нет». Сашка вознегодовал: «Во-первых, не замусоривай акваторию этой бухты! – сказал он. – А во-вторых, погляди, какие у нее глазищи! Скажи, ты видел у какой-нибудь девчонки такие глаза?» Нет, Валера никогда не видел таких черных-пречерных, как палубный вар, глаз и таких волос, и вообще девушка действительно была очень хороша собой. Ого, она теперь рулит ногой! Поправляя волосы руками, островитянка придерживала румпель коленкой. И все же он сказал; «Обыкновенная, друг мой, Летучая Рыба, девочка, обыкновенная». И тогда Сашка сообщил: «Ну что ж, если на нее никто не претендует, то займусь-ка ею я». – «Но отчего же ты? – опять из желания поспорить возразил Валера. – В общем-то она ничего. К тому же я ее первым заметил». Сашка засопел и сказал: «Спорю, что девчонка будет моей». Валера возразил и протянул Филину руку: «Нет, моей. Держу пари. Боб, разбивай», Борька поглядел на них, хотел что-то сказать, он был очень умным парнем и вечно что-либо изрекал, но тут промолчал и разнял спорящих.
Вельбот, в котором была девушка, быстро приближался, и Валера с интересом следил за ней. Вот она, наклонившись, выключила двигатель, вельбот мягко стукнулся о борт, и ребятишки с воинственными криками полезли на шхуну по двум штормтрапам.
«Здравствуйте! Я – Лена», – сказала девушка, легко спрыгивая на палубу с планшира. Она протянула узкую крепкую ладонь; Сашка как-то замешкался, и Валера оказался возле девушки первым. Держа ее руку, он с интересом вглядывался в смуглое матовое лицо с веселым и большим улыбающимся ртом. «Я целую неделю провалялась во-он там, над обрывом! – рассказывала девушка, резким движением головы отбрасывая волосы с лица на спину. – И все боялась: а вдруг шхуна не придет? И вдруг вижу! Это я весь поселок подняла на ноги. Побежала, кричу: „Шхуна идет, шхуна!“»
Улыбаясь, Валера слушал ее звонкий голос, а когда она смолкла, произнес: «Здравствуй, бронзоволицая сестра моя! Черт побери, мы мчались на всех парусах…» Отлучившийся на миг Сашка начал оттирать его плечом, сказав при этом: «Матрос Волков, немедленно к капитану. Он вызывает вас». Валера отпустил руку Ленки, отошел, злясь на капитана, и услышал, как Сашка начал «травить»: «Разрешите представиться? Боцман этого прекрасного „выжимателя ветра“, моряк из клана „Летучей Рыбы“ Алекс Филинов. Валера, – повторил он, – я же сказал: к капитану!» Ну Мартыныч! Нашел время вызывать! А Мартыныч пил чай вприкуску. Нет, он не вызывал Волкова, но уж если тот пришел, то пускай-ка возьмет швабру да еще разок как следует протрет палубу в кают-компании и штурманской рубке. Да и медяшку слегка подраит. Чтобы все сияло огнем. Чертыхнувшись, везде и так все сияло, Валера побежал за ведром и шваброй. Ну конечно, Филин уже отвел девушку в сторонку, отослав куда-то и Бориса, и трепался теперь, показывая на мачты и такелаж.
Подходили все новые и новые вельботы, толкались на палубе люди, бегали друг за другом и лазали по вантам ребятишки, лаяли собаки. Двух или трех лохматых зверюг островитяне привезли с собой. Показав ухмыляющемуся Сашке кулак, Валера схватил швабру. «Куда же вы делись? – услышал он вдруг голос девушки. – Постойте же!» Валера пошел медленнее, буркнув: «Мне не до болтовни, как некоторым, – работа». Скрестив руки на широкой мускулистой груди, Сашка сказал: «Он у нас страшно любит работу, он даже спит со шваброй». Лена поглядела на него, потом на Валеру и попросила: «А можно и мне пойти с вами, Валера? Послушайте, дайте мне швабру, и я так надраю палубу!» Физиономия у Сашки вытянулась. «Элен, мы же собирались совершить увлекательную экскурсию на фок-мачту. А потом…» – обиженным тоном начал он, но девушка громко засмеялась, выхватила у Валеры швабру и крикнула: «Потом, все потом, Летучая Рыба!»
Разозлившийся Сашка уехал на берег. Вечерело. Вскоре и островитяне отправились по домам. Решил немного размять ноги на суше Мартыныч, отправился с ними и Борька. Стихло все на судне. Конечно же, и Валерка бы умчался на остров, но была его вахта, и он не мог покинуть шхуну. Отправив ребятишек, осталась на судне и девушка. Нет, она не учительница, просто любит возиться с малышней, вот они к ней и липнут. Узнав, что шхуна только что пришла из зарубежного рейса и что он, Валера Волков, побывал и в Гибралтаре, и в Калькутте, и в Сингапуре, Ленка потребовала, чтобы он ей все-все рассказал. И, облокотившись о планшир, дымя душистыми сигаретами «Кемел», несколько пачек которых хранилось в его чемодане, он рассказывал ей и про обезьян, живущих на гибралтарской скале, и про мели, известные у моряков как «пожиратели кораблей», и про жару в Индийском океане, когда кажется, прикуривать можно от любой железной детали судна.
Они ходили по опустевшей палубе, спускались в машинное отделение, поднимались в тесную штурманскую рубку, и Валера показывал толстенные лоции, морские карты и приборы. С горящими глазами и возбужденным румянцем на щеках Лена слушала его затаив дыхание. А потом они поднялись на палубу, и Волков начал торопливо работать шваброй: островитяне намусорили, и надо было до возвращения Мартыныча все привести в порядок. Тут и Лена стала ему помогать. Сбросив ботинки и отвернувшись, она отстегнула чулки, сняла их и, подоткнув юбку, схватила вторую швабру. Отводя глаза от ее крепких голых ног, Валера таскал воду, окатывал палубу и желал лишь одного: подольше бы не возвращались с берега моряки…
