Текст книги "Парабеллум. СССР, XXII век. Война в космосе (сборник)"

Автор книги: Юрий Бурносов

Соавторы: Сергей Волков,Сергей Чекмаев,Юрий Погуляй,Евгений Гаркушев,Сергей Игнатьев,Игорь Вереснев,Татьяна Кигим,Наталья Анискова,Александр Сальников,Константин Ситников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Слышится шипение и улюлюкание, сквозь дрожащую сетку помех на одном из мониторов проступает черно-зеленое изображение. Ничего не разобрать на нем, лишь угадывается в черно-зеленой мути, в ряби помех, силуэт человека в наушниках. Рядом с ним появляется еще один.

– Мамонт, я Чиан-Ши, кузина шлет поцелуи.

– Я Мамонт, принимаю.

– Запрос на спецканал.

– Даю спецканал, – прорывается сквозь шум помех.

Шум становится сильнее, изображение на экране полностью пропадает. Остается лишь мерцание зеленых точек и полос. И голоса:

– Чиан-Ши – Мамонту. Получили сигнал от Молитвина, место крушения «Гурона». Цель обнаружена, как поняли?

– Вас понял, цель обнаружена. Координаты?

– Молитвин дает координаты по сетке Альянса. Повторяю, по сетке Альянса – Виски Фокстрот, три-один-четыре-четыре-ноль, два-пять-семь-ноль-ноль… Как поняли меня, Мамонт?

– Вас не понял, Чиан-Ши, почему по сетке Альянса?

– Молитвин вышел через «Тенета». Его удерживают на объекте. Возможно наличие гражданских со сбитого «Гурона». Прошу вашего разрешения на спасательные мероприятия.

Время растягивается разогретой резиной – невыносимо долгие мгновения, и вот сквозь шипение помех:

– … Ребров, ты уверен? Понимаешь ответственность?

– Уверен, Олег Фомич… Разрешите действовать? Ответственность беру на себя.

– Чиан-Ши, я Мамонт. Спасательную операцию разрешаю, как понял меня?

– Понял вас, Мамонт. Приступаем к операции.

Метла ловит взгляд Чиан-Ши, тот кивает.

– Мы готовы, – говорит командир десантников. – Я и мои ребята готовы.

Полковник Хэнкс смотрит на пленного со смесью усталости и глухого раздражения.

Всё это очень не вовремя, думает он. Теперь, когда мы так близки к нашей цели. Теперь, когда у нас на руках оказался – самый заветный – законсервированный во льдах, идеальный образец. Появляются эти наблюдатели ООН, или на кого они там работают. Эта девчонка, этот бледный тип, который сейчас прикован к решетке и которого трясет мастер-сержант Саккони, пытается разбудить.

Хэнкс смотрит на своего особого консультанта.

Проект «Юкикадзе» – то, из-за чего они оба здесь, их совместное детище. На Большой земле, в надежном сейфе, старой, доброй железяке – никакой электроники, только толстые стальные стенки и верньеры цифрового механического шифра – у полковника Хэнкса хранится досье на этого человека. Если его, конечно, можно назвать человеком.

Доктор Масаси Удзамаки. Во время Экспансии Сферы Сопроцветания командовал в экспедиционных войсках особым отрядом за номером 732. Официально они назывались «Главное управление по водоснабжению и профилактике Экспедиционных сил». Профилактикой они тоже занимались. Но в основном – испытаниями новейших образцов вооружений. На пленных, на колонистах окраинных планет.

Полковник Хэнкс отводит взгляд:

– Что думаете, доктор? Похоже, и сыворотка на этого парня не действует… Вы же мой консультант. Консультируйте меня, валяйте.

– Я думаю, нам нужно прекратить работы и эвакуировать персонал на Большую землю.

– Что?! Вы в своем уме?

– Вы спросили, я вам ответил.

– Мои бурильщики почти добрались до этой гребаной посудины. А вы предлагаете мне свернуть проект? С какой стати?!

– Вы же в курсе, что ваши соотечественники перешли пятидесятую параллель?

– И что?

Доктор Удзамаки улыбается.

– Начнется война, полковник, – говорит он. – Неужели вы не чувствуете? Ее сладкий запах, ее терпкий привкус разлит в воздухе. Это невозможно спутать ни с чем. Ничто не слаще.

– К нашему проекту это не имеет отношения. К НАШЕМУ, доктор, я подчеркиваю. Я ценю ваш вклад…

– НАШ проект обречен на неудачу. Трампы не сдают свои секреты. А когда в дело вмешаются Советы…

– Я не ослышался? Они-то тут при чем? До ближайшей их колонии…

Удзамаки указывает на пленного. Саккони трясет его, ревет, брызгая слюной: «Как тебя зовут? Имя? Звание? Номер части? Имя, мать твою! Номер части! Звание!» И так по кругу. Хэнксу этот мясник уже поперек горла встал, от таких сплошная мигрень. Совершенно никакого воображения, гора мышц и мозг размером с грецкий орех.

– Думаете, он работает на Советы?

– Я в этом убежден, полковник.

– Не хотите подключиться к допросу? Я слышал у вас большой опыт по этой части. С вами у нас, безусловно, дело пошло бы быстрей.

– Благодарю за столь высокую оценку моих профессиональных качеств, полковник. Но я вынужден отказаться. Это не моя компетенция. Я здесь выступаю исключительно как консультант.

– Так консультируйте меня, доктор, давайте-давайте! Послушаю с удовольствием.

– Вам приходилось слышать о советских пси-войсках?

– Ха-ха-ха!

– Отчего вы смеетесь?

– Ну конечно! Советские пси-войска… Резонаторы Гельмгольца и башни Чижевского. И танки «Тесла»… На Большой земле у нас есть целый отдел, занимается расшифровкой и систематизацией всей той дезы, которую нам гонит МГБ. На девяносто восемь процентов – полная чушь. Кто ее только выдумывает? Наверное, это их Политбюро, старые маразматики, когда проводят время в бане с девочками и водкой.

– У Советов действительно есть пси-войска.

– Ну конечно… Вы хотите сказать, что этот паренек пси-спец?

Удзамаки улыбается.

– Ну-ну, – говорит Хэнкс. – Тогда почему он до сих пор не подчинил наши сознания и не заставил перестрелять друг друга? Не поджарил наши мозги, как гребаный омлет? Не расковал усилием мысли свои кандалы и не раскрыл все двери и не улетел благополучно к своим медведям?

– Полагаю, он придерживается своего задания. Как поступил бы, без сомнения, любой из нас на его месте.

– Продолжайте.

– Очень просто. Он наводит на нас своих приятелей.

Полковник Хэнкс раздумывает, глядя в глаза-щелочки своего консультанта.

– Они не посмеют сюда сунуться, мы за пятидесятой параллелью!

– Напомнить вам юридический статус объекта? Эти территории – собственность «Согум», а значит, входят в юрисдикцию «миротворцев».

Полковник, дернув щекой, оборачивается к Саккони:

– Мастер-сержант, приведите сюда девчонку!

Вязкая серая хмарь, расцвеченная всполохами переливающегося «северного сияния», радужными полотнами, превращается в клубящуюся черноту.

…Редлег зис из виски фокстрот эджаст файр ап твенти райт тен энд файр файв раундс хи фор эффект, овер

Виски фокстрот, зис из редлег, роджер зэт, овер…

Черноту эту пересекают мириады пульсирующих цветных нитей – ярких, четких. Эта цветная паутина, висящая в черной пустоте, – то, что мы называем «тенета».

По этим пульсирующим нитям-венам совершается переход, происходит великое превращение. Тот, кто прошел через это, никогда уже не будет прежним.

…Скайларк, зис из виски фокстрот, конфирм позишн, овер

Виски фокстрот, зис из скайларк. Стэнд бай фор а чекл. Ай чекл папа, икс рэй, виктор, чарли, танго, сиерра, танго, ромео, браво, овер…

С самого начала это был путь, с которого не сворачивают. Путь во тьму, глубоко и вниз. Но даже на этом пути есть свои верстовые столбы. Так удобнее.

Знать, насколько далеко ты ушел от того, кем был прежде. Знать, сколь длинный путь отделяет тебя от того, прежнего тебя. От человека до пси-спеца.

Мириады ярких искр, светящихся точек роятся во тьме, складываясь в сети «тенета».

Эти крошечные звездочки напоминают Молитвину о том, что выбила из его памяти контузия. «Гурон» комиссии Объединенных Наций, в котором ему посчастливилось лететь в качестве приглашенного специалиста (жест доброй воли между сторонами «холодной войны», подтверждение курса на разрядку, взятого Партией), вышел на цель. Они ловили сигналы всю неделю. Характерное излучение, та периодичность, при появлении которой, если дело происходило в секторах космоса, подконтрольных Советам, в дело сразу же вступали специалисты МГБ, и всё укрывал плотный туман секретности.

Корабли-бродяги, Блуждающие корабли – они не успели еще определиться с термином. В Альянсе и Сфере называли их «трампами», условное обозначение для гипотетической цивилизации, построившей эти крейсера. Корабли трампов были единственным доказательством того, что во Вселенной существует разумная жизнь за пределами Земли и ее колоний. При контакте с ними в открытом космосе они неизменно уходили от пеленга, растворялись в вакууме, будто миражи. Если исследователям чудом удавалось подобраться слишком близко, то вступал в действие механизм самоуничтожения. Немые крейсера, в силуэтах которых чувствовалась некая неприятная глазу чуждость, нечеловеческие пропорции, превращались в яркие вспышки белого света. Вспомогательным дронам не удавалось собрать даже мельчайших частиц. Согласно одной из гипотез, корабли эти никем не управлялись, это были исследовательские зонды, согласно другой – дрейфующие среди звезд пустотелые «летучие голландцы», покинутые экипажами, мертвые осколки погибшей цивилизации.

И вот впервые этот характерный сигнал удалось поймать на поверхности планеты. Не в открытом космосе, а прямо здесь, на Байтоушань.

У Альянса появился шанс заполучить корабль трампов – разве могли они его упустить?

То, что могло стать поводом для диалога, объединения усилий извечных соперников, стало камнем преткновения.

Поэтому он оказался здесь и сейчас, старший лейтенант Молитвин. Поэтому, утопая во мраке, вынужден бороться с унизительной беспомощностью, с обрывками воспоминаний, с чужими металлическими голосами, что звучат в его голове.

И когда смолкают голоса, не остается ничего кроме мельтешения ярких светящихся точек. И эти точки, водя хороводы, сплетаясь в вязкие призрачные сети-«тенета», вызывают в его памяти воспоминание, яркую и четкую картинку, его якорь к реальности.

Светящиеся пылинки «тенета» так похожи на веснушки. Он вспоминает девушку с темной челкой до тонких бровей, с серыми глазами.

Молитвин открывает глаза.

Мастер-сержант Саккони входит в подвал, ведя за собой темноволосую девушку в темном свитере и расстегнутой, перепачканной «аляске» с бело-голубой эмблемой ООН на спине. Ее светло-серые глаза затуманены, прикрыты длинными ресницами, губы шевелятся. Она улыбается, шепчет что-то неразборчивое. Совершенно не понимает, где оказалась. Сержант усаживает ее на стул посреди помещения, направляется ко второму пленному.

Удзамаки, шелестя своим медицинским комбинезоном, подплывает к девушке. Та бессильно свесила руки, уронила голову между коленей.

Дребезжа колесиками по полу, доктор подтягивает к себе двухэтажный металлический столик, сдирает с него пленку. На нем разложен медицинский инструментарий самого отталкивающего вида. Удзамаки берет фонарик, светит девушке в зрачки.

– Хоть чего-то смогли от нее добиться?

– Ее зовут Гелла Варшавски, приглашенный ксенолог. Гражданка США.

– Видимо, это и расстроило вашего Дрейпера?

– Доктор, время дорого. Попробуйте узнать хоть что-нибудь. Мы должны быть в курсе, насколько ооновцы продвинулись в отношении нашего… кхм… проекта.

– Она ксенолог. Неужели этого вам недостаточно, полковник?

– Может, она прилетела изучать гребаных йети, которые ошиваются в здешних лесах?

– Йети?

– Вы не слыхали? Один из этих волосатых хренадолбов утащил одного из моих инфотехников. Кретин решил прогуляться над ущельем, за пределами периметра. Была бы моя воля – я бы сжег эти леса к чертовой матери напалмом. Но это, как вы понимаете, привлекло бы излишнее внимание наших оппонентов.

Удзамаки, сощурившись, прожигает полковника глазами-щелочками.

– Ваши йети тут ни при чем. Они поймали сигнал… Излучение трамповского крейсера. Поэтому в составе группы был ксенолог.

– Это всего лишь версия, доктор. Мне нужно ее подтверждение.

– Эй, дорогуша, ты меня слышишь?

– Что она там бормочет?

– Смахивает на стихи.

– Самое время читать стишки!

– Прилично вы ее накачали, полковник. Надо было сперва со мной проконсультироваться.

– Не думал, что возникнут трудности. Схема стандартная.

– Несовместимость препарата. К тому же передозировка, ваши ребята напортачили. Что ж, такое случается.

– У парня, по-вашему, тоже передозировка?

– У парня… Хм… Не уверен насчет него…

Удзамаки отпускает девушку. Она безвольно роняет голову, шепчет, едва двигая бледными губами:

– Под ветром веющим дрожит, взметается, на нем, лелеющем, светло качается…

Доктор задумчиво смотрит на пленного, прикованного к решетке. Трет подбородок узкой желтоватой кистью. Полковник подходит к нему, прихлебывая минералку. Ставит бутылку на стол, устало потирает виски.

– Ну что, доктор, есть какие-нибудь соображения? Пора со всем этим заканчивать, только время теряем.

– Время, – улыбается Удзамаки лягушачьим ртом. – Время! Ну конечно…

Мастер-сержант, потная громада мышц, неловкий гигант, пыхтя, возится с цепями, которыми опутан пленник.

Удзамаки задирает рукав медицинского костюма, смотрит на часы. У него старый, испытанный хронометр – механический «ролекс», чье золото потемнело от времени и всех тех химических воздействий, которые сопровождали деятельность владельца.

– Покажите мне свои часы! – шипит он на полковника.

От неуместности, внезапности этого приказного тона Хэнкс подчиняется.

– Удзамаки, какого…

Доктор хватает его за кисть. Часы полковника сошли с ума – циферблат мигает, сменяются цифры на мерцающем жидкокристаллическом экранчике.

– Это взлом, – говорит Удзамаки, продолжая улыбаться, делает шаг назад, к выходу. – Я был прав. Парень – пси-спец!

Саккони поворачивается к начальству. Его парализованное из-за давней контузии лицо неподвижно – уголки рта загибаются вниз, придавая его выражению карикатурного недовольства. Глаза его пустые и тусклые. Пыхтя, покачивая громадными руками, он идет через подвал.

– Мастер-сержант, куда это вы направляетесь?

Пси-спец, старший лейтенант Молитвин ведет через подвал сержанта «зеленых беретов», сознание которого подчинил. Он чувствует, как по венам бежит веселое электричество.

– Вот зе ф-фак из гоин…?

Они думали, что его можно удержать, обмотав железными цепями, как паук своей нитью оплетает муху. Но он не муха. Главный паук в этом черном углу, в этой пыльной паутине – он. Это его паутина, его «тенета»…

Отброшенные цепи грохочут по бетонному полу.

Удзамаки, пятясь, спиной коснувшись стальной двери в подвал, поворачивается, с лязгом распахивает ее, кричит в коридор. В проеме появляются массивные силуэты закованных в броню охранников, вооруженных гаусс-винтовками.

– Вы спрашивали, как меня зовут и на кого я работаю, – говорит отбросивший цепи пленный, распрямляя спину. – Старший лейтенант Молитвин, Вооруженные Силы Советского Союза.

Полковник отступает по коридору, пятится, прикрываясь девушкой, как живым щитом, целя вперед, поводит стволом гаусс-пистолета «сейбертус».

Девушка, податливая, безвольно обмякшая в его руках, тихо шепчет:

– Бегают, смеются, лепят снежный дом, звонко раздаются голоса кругом…

Хэнксу кажется, что всё происходящее, все эти несколько минут, прошедшие с того времени, как пленный, раскованный мастер-сержантом, с грохотом сбросил свои цепи – какой-то дурной сон.

Саккони, совершенно обезумевший, бросился на собственного командира, полковник закричал, и ворвавшиеся в подвал рейнджеры открыли огонь. Вернее, попытались открыть огонь. Только синие искры посыпались из стволов, разряды ударили по прикладам, вцепились в ладони стрелков. Подвал наполнился шумом – но не тем, который ожидал услышать Хэнкс, не хлесткими хлопками гаусс-винтовок, а криками солдат, холостыми щелчками и стрекотом разрядов вышедших из строя винтовок.

Пси-спец в действии. Такому их не учили на тренировочной базе в Нью-Мехико. Такому их не учили на секретном Объекте 52, в переоборудованном бункере павшего Лунного рейха. Они думали, что это выдумки красной пропаганды. С таким полковник еще не сталкивался.

Саккони в движении начал тянуть к нему свои громадные лапы, будто собирался задушить голыми руками. Но не дошел. Упал, сотрясаясь в конвульсиях и пуская ртом пену. Всё пытался дотянуться до затылка, ногтями выцарапать вшитый под кожу нейрочип.

У полковника чипа не было, в этом смысле он был консерватор. Повезло.

Повинуясь секундному импульсу, он подхватывает девчонку, расталкивает матерящихся, недоумевающих рейнджеров и выскакивает в коридор. И уже когда тащит девчонку по коридору, в спину, вырвавшись из подвала, бьет тот самый долгожданный звук – отрывистые хлопки и писклявый скрежет. Гаусс-винтовки заработали.

Полковник заполошно оглядывается и видит пленного: тот вылезает из-за стальной двери, голый по пояс, ссутулившийся, очень усталый, опираясь на стену. В руках у него – «рейзербек» одного из рейнджеров, взведенный к бою, помаргивал зеленой полоской…

Хэнкс пятится, прикрываясь девчонкой, целя в пси-спеца из «сейбертуса», но на спуск нажать не решается – гадает, остались ли у русского еще силы, чтобы заклинить и его, полковника, гаусс-пистолет, или всё потратил на рейнджеров? Ведь должен же быть у этого медведя какой-то предел прочности, запас сил…

Девчонка подчиняется нажатию его пальцев, вцепившихся в ее худое плечо, послушно идет, бормочет, истерически подхихикивая:

– Снег кружится, снег ложится – снег, снег, снег!

Русский водит стволом влево-вправо, стрелять тоже не спешит – боится, видимо, навредить девчонке, гребаный рыцарь. Его водит из стороны в сторону, как пьяного, от стены к стене. И руки дрожат – хорошо «вложился» во все те пси-фокусы, которые продемонстрировал в подвале.

Но пси-спец наступает, а Хэнкс пятится.

За то время, что Хэнкс провел на объекте «Юкикадзе» (название предложил Удзамаки, гребаный романтик с руками по локоть в крови – где он теперь? Когда успел смыться?!), планировку самого сооружения и прилегающих к нему территорий он выучил назубок.

Теперь он отступает по коридору к саду, примыкающему к восточному крылу здания. Сад в восточном духе, как и всё здесь.

Ударив локтем по кнопке, полковник спиной чувствует, как распахнулись двери, как лизнул затылок холодный ветер.

Они оказываются под открытым небом.

Девушка шепчет, закатывая глаза:

– Кругом с тоской глубокою плывут в страну далекую седые облака…

Холод вцепляется жадными когтями, лезет под униформу и белье. С неба валит снег, засыпает полковника и его заложницу, заметает нагромождения камней в саду, причудливо изогнутые сосны, какие-то реликтовые чудеса селекции, завезенные прямиком с Земли, и тропинку с низкой решетчатой оградой, по которой отступает Хэнкс, таща за собой девчонку.

Тропинка ведет к беседке с круглыми колоннами и изогнутой крышей. Здесь, под открытым небом, их должны заметить часовые, которые дежурят на крыше. Они ведь слышали стрельбу, черт бы их побрал? Должны уже на ушах стоять… И еще этот Дрейпер, алкоголик, где он там?.. Где они все, где?

– Думаете, оно того стоит, полковник? – говорит пси-спец.

Снег падает на его голые плечи, на непокрытую голову, но его это мало заботит.

– Что вы имеете в виду? – отвечает Хэнкс, радуясь заминке, возможности потянуть время.

– Стоило оно того? Сбивать транспорт ООН, для того чтобы скрыть ваши делишки? И что именно вы хотели скрыть – корабль трампов или диспетчерскую, которой вы наводите истребители «южных»? Вас бы в любом случае по головке не погладили, но вы решили усугубить свою вину, да?

– Откуда вы знаете про… черт! Разумеется… гребаные «пси»!

– Вообразите, я могу читать все ваши переговоры. Всю ту информацию, которую вы перекидываете отсюда засекреченными цифровыми пакетами, все те импульсы, что приходят в ответ. Такая у меня суперсила, полковник.

– Хе-хе, ну да. А моя суперсила захоронена подо льдом и горной породой. Очень супер и очень сила… И попади эта штуковина к вам – стали бы вы долго раздумывать?

– Увы, нам такого еще не попадалось. Только подумать, какое было бы раздолье для наших ученых. Какая возможность!

– Вот-вот. Мне тоже всегда было интересно посмотреть, что у этих штук внутри. Покопаться в них, как в движке гребаного «бьюика», своими руками пощупать, посмотреть, как всё там устроено.

– В этом наше отличие.

– Капитализма от коммунизма? Парень, да ты никак решил меня перевербовать?

– Нет, не наших политических систем. А нас с вами.

– И в чем же оно?

– Вечно такие ребята, как вы, лезете руками, куда не просят. Совсем не боитесь их испачкать, да?

– Слыхал, парень, генерал Макартур как-то сказал, что «в войне победу ничем не заменишь».

– Лао Цзы как-то сказал: «Кто ведет войну ради человеколюбия, тот победит врагов».

– Линкольн сказал: «Кто хочет, тот ищет возможности, а кто не хочет – ищет причины».

– Что ж… Суворов как-то сказал: «Мы русские – и потому победим»…

Винтовка щелкает один раз. Лиловый отсвет разряда падает на сугробы и камни сада. Голова полковника дергается, веер темных капель орошает колонны беседки. Пальцы его разжимаются, выпуская гаусс-пистолет. В клубах пара, идущих из прожженного черепа, он медленно валится назад, с хрустом ломает низкую оградку и рушится в заполненный снегом бассейн у подножия беседки.

Девушка, вырвавшись из его рук, едва не падает. Ей удается устоять на ногах. Спрятав лицо в ладони, дрожа, медленно оседает на землю.

Молитвин бросается к ней. Опустившись коленями в снег, прижимает к себе, пытаясь согреть. Бормочет что-то успокаивающее. Она шепчет в ответ, касаясь его разгоряченного лица холодной узкой ладонью, растягивая в улыбке бледные губы:

– На пушистых ветках снежною каймой распустились кисти белой бахромой…

Надо возвращаться в здание, думает Молитвин, слишком он затянул свою игру с полковником – но рука, непослушная рука никак не давала нацелить винтовку.

К ним уже бегут с разных сторон сада, вскинув стволы, на ходу целясь, ловя зелеными ниточками лазерных прицелов, подступают на полусогнутых закованные в броню рейнджеры, с наплечников которых скалится уродливая рептилия, талисман роты «Мискатоник». Командующий ими лейтенант выглядит так, будто только что проснулся. Спотыкаясь о припорошенные снегом карликовые деревца, бредет – без шлема, с «сейбертусом» в одной руке и початой бутылкой виски в другой. Из перекошенного рта валят клубы пара.

Молитвин ползет вперед, чтобы прикрыть собой девушку, тщательно целит из полковничьего гаусс-пистолета. Сколько там зарядов? На всех этих бравых парней в активированной броне навряд ли хватит…

Молитвин отправляет в рот пригоршню обжигающего снега, жует его. Прищурившись, смотрит вверх.

Низкое сумрачное небо скрыто за мельтешением снежинок. Не видно знаменитых лун Байтоушань – апельсиново-оранжевой Туманган и рубиново-винной Амноккан. Прекрасное, завораживающее зрелище. Но не в это время года. Не на этой географической параллели.

Низкий гул давит на уши. Что это? Предчувствие конца? «Откат» организма пси-спеца после всех усилий, приложенных для того, чтобы выбраться из плена? Такое случается.

Но источник гула – другой. Молитвин видит его: громадная тень опускается в хороводах снежинок, мерцая габаритными огнями, и он узнает ее – десантный рейдер «Индрик-4» советского производства.

Темные силуэты отделяются от туши рейдера, в отблесках зеленых огней – выхлопов джет-паков – летят к земле.

Тонкие ослепительно белые лучи «шпагин-лазеров», лиловые импульсы винтовок «Тула-14», пучки голубого света из плазмаганов перерезают ветви сосен, плавят снег и уложенные в тщательном беспорядке фэншуя камни сада, поражают подступающих к Молитвину и девушке рейнджеров…

Слышится хриплый, рокочущий крик:

– Гвардия, вперед!

Здоровяк в объемистой броне, без шлема, но в заломленном набок голубом берете, погасив джет-пак, врезается в сугроб неподалеку от пси-спеца. Уперев приклад в правое плечо, левой лопатообразной ладонью ухватившись за дисковый магазин, с ревом полосует рейнджеров лазерными лучами.

На миг поворачивается – брови у него редкие и рыжие и такие же рыжие ресницы:

– Ты, что ли, Молитвин? Гляжу, мы вовремя – не скучаешь тут. Ща-а-аз подметем тут, как следует!

Доктор Удзамаки, успевший сменить белый костюм медика на ярко-оранжевый пилотский комбинезон, идет по громадной посадочной полосе объекта «Юкикадзе». Он же – недостроенный «Гиомжионг Ски Резорт». Он же – надгробный камень на могиле захороненного во льдах космического корабля трампов, звездных бродяг.

Далеко за спиной Удзамаки, за титанической громадой отеля, щелкают и жужжат гаусс-винтовки и лучеметы, слышны разрывы гранат: прибывшие советские десантники, спасательная миссия, сошлись с рейнджерами Альянса.

Он предугадал такое развитие событий. Доктора не интересует исход противостояния. В его деле очень важно поймать то мгновение, когда ничего уже нельзя изменить, и самое мудрое, что ты можешь сделать, – убраться подальше.

Удзамаки идет к стоящей на краю посадочной полосы яхте. Яхта принадлежала полковнику, но он вряд ли будет возражать. Доктор уверен на сто процентов – Хэнкс уже покойник.

На сборы у доктора ушло меньше минуты, он привык путешествовать налегке. Единственная вещь, которую Удзамаки прихватил с собой, – наградной клинок. Подарок от главы правительства страны, которую доктор некогда называл своей родиной. Странно быть таким сентиментальным при его-то работе, но Удзамаки даже нравилось. Он лелеял в себе эту сентиментальность, своеобразный психологический аутотренинг – должно же оставаться в нем что-то человеческое?

Теперь у доктора больше нет родины. Есть его дзайбацу, корпорация-наниматель, которая носит имя «Согум». Но это уже бизнес. Ничего личного.

А тот человечек – глава правительства, носящий по странной архаической традиции императорский титул, – сухонький старикашка с тремя десятками встроенных медчипов в дряхлом изношенном теле, он Удзамаки никогда не нравился. Именно он лишил доктора звания, наград и объявил военным преступником. Не сошлись характерами.

Но наградной клинок доктору всё равно нравился.

Доктор уже может различить сквозь метель темный силуэт полковничьей яхты. Осталось немного. На ходу проверяет время по испытанному «ролексу». Через пару-тройку минут глубоко-глубоко под отелем-крепостью, доберется до цели главный бур. Удзамаки только что запустил его из компьютерного зала, скользнув пальцами по забрызганным кровью сенсорам, отодвинув кресло с обмякшим инфотехником Альянса («на войне как на войне», а времени на объяснения у доктора уже не было). Бур доберется до цели, до защитной оболочки скованного льдами корабля Бродяг. Когда это произойдет, запустится защитная система трампов – она всегда запускается.

«Курорт» вместе с его диспетчерским центром и посадочной полосой взлетит на воздух, локальный атомный взрыв привлечет внимание флота Сферы Сопроцветания, висящего на орбите. Внимание войск ООН. Внимание «северных» и «южных». Война, тлевшая последний месяц, вспыхивавшая стычками и провокациями на пятидесятой параллели, начнется в полную силу.

Его, доктора, задача выполнена. Ему тут делать нечего. А защитная система трамповского корабля приберет за ним, оборвет все нити.

Тучи нависли над курортом, цепляются сумрачными клубами за скальные пики. Вьюга заметает посадочную площадку крупными белыми хлопьями.

За спиной Удзамаки слышится шорох, тихое жужжание.

Он останавливается. Медленно оборачивается.

В снежных вихрях медленно опускается к поверхности земли человек. В мерцающем темном комбинезоне, в глухом шлеме с зализанными очертаниями. Узкие смотровые линзы светят в сумерках зловещим зеленым огнем.

Реактивный ранец гаснет. Лязгнув подошвами сапог, незнакомец касается земли. В руке его узкая полоса стали.

Удзамаки ждет.

Незнакомец отстегивает джет-пак, бросает его под ноги. Щелкнув застежками шлема, снимает его с головы, отправляет следом. Ветер треплет его темные волосы с прядями ранней седины.

– Снова встретились, – улыбается Удзамаки. – Я ждал, что ты появишься. Надеялся только, что не так скоро.

– Я рад, что застал тебя.

– Слышал, китайцы окрестили тебя Чиан-Ши? Вполне в твоем стиле.

– Слышал, ты теперь работаешь на совет директоров «Согум»? Вполне в твоем.

В снежных вихрях, посреди пустого поля, продуваемого высокогорными ветрами, сходятся две фигуры – ярко-оранжевая и маслянисто-черная.

Сближаются, обмениваются серией выпадов, с лязгом высекая из клинков снопы искр.

Это напоминает танец, в котором партнеры, на миг встретившись глаза в глаза, в клубах пара, со скрежетом скрестив клинки, тотчас разъединяются.

Вот сходятся снова, легко скользя по снежной крошке. Свистит сталь, рассекая морозный воздух. Поравнявшись, оба следуют своими курсами. Чиан-Ши останавливается, глядя перед собой. За его спиной Удзамаки, сделав по инерции несколько шагов, в движении распадается на части, рассеченный наискосок от плеча до пояса. Падает, обагрив снег длинными ярко-алыми брызгами.

Чиан-Ши задвигает клинок в ножны. Возвращается к громаде отеля, скрытой белесыми завихрениями вьюги. На ходу подобрав свои шлем и джет-пак, идет на грохот перестрелки.

– Едва мы погрузились на транспорт, – продолжает рассказ Молитвин, – здание задрожало, начало проседать внутрь. Это было похоже… Ну, как если бы изнутри него, от самого фундамента, из недр горы, бил яркий сноп света. Он разделил здание пополам, а потом этот свет охватил всё. Мы уходили к пятидесятой, а навстречу нам прошло звено «северных» МиГов. Пограничный патруль, шли на взрыв, чуть не приняли нас за противника. Но вовремя разобрались. Мы разминулись. Они взяли курс на объект, по тому, что от него осталось, дали два залпа термическими боеголовками. Ну а дальше – вернулись на НП. Оттуда уже на орбиту. Остальное вы знаете.

– Я всё пропустила, – говорит Гелла, водя узкой ладонью по перилам. – Ничего, совершенно ничего не помню… Значит, у них действительно оказался корабль трампов?

– Возможно. Никаких подтверждений нам не удалось получить.

– И что же теперь будет? Ведь они… Ведь комиссия ООН должна выступить с официальным…

Молитвин смотрит через перила – на грандиозный причальный зал «Андропова». На киберов, везущих к шлюзам контейнеры с боеприпасами. На десантников в экзоскелетах и штурмовой броне, которые, бряцая тяжелой амуницией, поднимаются по трапам.

– Им теперь не до этого, – говорит он. – Ни Альянсу, ни ООН… Никому. Теперь не до этого. Началась война.

– Война, – эхом повторяет Гелла. – Вы… что вы теперь будете делать?

– Собственно, я хотел попрощаться. Вылетаем через час, – говорит Молитвин. – У нас теперь будет много работы там, внизу. Настоящей работы.

– Мы еще увидимся?

Он смотрит в ее глаза – такие светлые и серые. Такие громадные, под тонкими бровями вразлет, что кажутся удивленными. Вздернутый носик, россыпь веснушек по бледной коже. Тень улыбки.

Велик соблазн поймать «нить», проникнуть в ее мысли. Узнать, о чем именно она думает, когда вот так смотрит на него. Но какой теперь в этом смысл?

– Быть может, – говорит Молитвин. – Прощайте, Гелла.

Вертя в руках шлем, приказывая себе не оглядываться, он спускается по широкому пандусу, мимо скрежещущих киберов, которые волокут к причалам желтые бочки горючего.