Текст книги "Картограф (СИ)"

Автор книги: Юрий Москаленко

Соавторы: Сергей Кузьмичев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Почему это ещё безнадёжном? – обиделся Старинов.

– Дружище, а кто всё время причитает: «Не успеем! Не успеем!», я что ли? Если даже у тебя нет надежды на успех своей собственной миссии, то она безнадёжная.

– Так, а как же?…

– Вот и давай поторопимся! – перебил я его. – Не откладывай на завтра, то, что можно отложить на неделю. Слышал такую поговорку?

Поручик завис.

– А если тати налетят, а ты без порток? – наконец выдал командир военно-морских кавалеристов.

– Рома! Если они на нас сегодня нападут, карту я тебе… подарю.

Появившаяся было после этих слов улыбка на его лице, медленно исчезла:

– Так как же ты её мне подаришь, если я тебе за неё одежду, что ты просил, отдам? И денег ещё.

Ага! Просёк!

– Ну, ладно, не буду дарить. Пошли переодеваться!

Глава 11

Обрядили меня, конечно, в натуральное тряпьё. Ну, ладно, не тряпьё, но во всё очень старательно поношенное и совершенно крестьянское. В сущности, чего-то такого я и ожидал. В конце концов, людей моего роста в сто восемьдесят шесть, а может даже, и все сто восемьдесят семь сантиметров не так уж и много.

Опять же и поручик предупреждал… скорее всё же предлагал… а предлагал он с переодеванием повременить до Красного Яра. В другой ситуации я бы с ним, наверное, согласился, но… но нельзя мне уже так долго разгуливать в облике разыскиваемого преступника. Чем меньше народу увидит меня в камуфляже, тем всем нам будет спокойнее.

Скорее всего, в реальности никто не ищет именно меня. Сейчас умы всего населения окрестностей заняты бандой. Ну а, я… я могу… гипотетически… могу фигурировать в устных рассказах людей, успевших перекинуться парой слов с непосредственными участниками событий. С теми из них, кто своими глазами видел изувера в пятнистой одежде.

Так что не будем лишний раз мозолить народу глаза. Народ, он у нас во все времена наблюдательный был. Особенно если что-либо диковинное на глаза попадалось. Камуфляж же – самая что ни на есть диковинка. А это означает, что таращиться на меня будут абсолютно все. Даже слепые.

Берцы, правда, пришлось оставить. Не нашлось, знаете ли, во всей деревне сапог подходящего размера. Только лапти. Обувь древесного происхождения вызвала у меня сомнения в пригодности для ведения в ней боевых действий, и я остался при своих.

– Роман Елизарыч, – обратился я к поручику. – А не сходить ли нам, не проверить ли готовность нашего укрепрайона к отражению нападения на него сил условного противника? Старосту с собой возьмём, пусть он поглядит и самолично убедится в обороноспособности своего населённого пункта. Дабы обрести надежду на спокойный сон грядущей ночью.

Командир геодезистов, а теперь ещё по совместительству и начальник местного гарнизона вперил в меня долгий немигающий взгляд.

– Круто ты завернул, – наконец-то проговорил он. – Я даже сразу-то и не понял, что и чего условно отражается самолично. Ты это… на всякий случай по-русски повтори, чтобы никаких разночтений не возникло.

Я пожал плечами:

– Да без проблем! Предлагаю сейчас взять с собой старосту и пару бойцов из свободной смены и обойти территорию, – тут я сделал паузу, чтобы проверить, понимает ли меня поручик и, не увидя на его лице положительных эмоций, упростил текст сообщения ещё сильнее: – Пошли, обойдём деревню по периметру.

Надеюсь, что что такое периметр поручик штурманских войск всё-таки знает.

Поручик знал. На обход деревни (в том числе и по периметру) мы пригласили старосту. Тот сначала жутко удивился оказанной чести, но был мною убеждён в необходимости именно такого подхода:

– Отец, – обратился я к нему, хотя, в действительности, вряд ли он был старше меня более, чем на пять лет. – Отец, тебя как звать-величать?

Тот начал комкать в руках шапку, снятую сразу по прибытии пред светлые очи поручика Ромы, и, виновато улыбаясь, проговорил:

– Василием кличут, ваше благородие.

Ишь ты! Благородие! И это несмотря на то, что сейчас я выглядел точно таким же колхозником, как и он сам.

– Андрей, ты чего?! Запамятовал что ли? – удивился поручик. – Он же вчера с вечера ещё представлялся. Экий ты право! Нельзя тебе столько пить. Ничего не помнишь!

Я одарил Романа «благодарным» взглядом и пояснил ситуацию:

– Я имел ввиду, как зовут полностью? По отчеству, – с этими словами я перевёл взгляд на ничего не понимающего старосту. – Василий, а как дальше?

Староста, Василий батькович, сделал больше глаза и в таком удивлённом состоянии переспросил:

– С отечеством? По батюшке, значится? Чудно! – но всё-таки собрался и сообщил: – Родителя моего Герасимом величали. Вот, стало быть, так и выходит, что Василий Герасимович я. Ежели с отечеством-то.

Вот так вот. Герасимович значит? Ну, Герасимович так Герасимович. В целом без разницы, лишь бы не забыть.

– Василий Герасимович, сейчас пойдём глянем, как там у нас народец к внезапному нападению лихих людишек готовится. Готов уже или ещё не очень. Ты идёшь с нами, потому что возможно… понадобится твоя помощь.

Первым в нашей инспекционной проверке нам попался маршал Танькиных войск маркиз Чувырловский сержант Данилыч. Он, как и положено бывалому сверхсрочнику в данной ситуации, обучал крестьян штыковому бою. Или чему-то похожему на таковой. В качестве оружия выступали различные предметы сельскохозяйственного инвентаря: вилы, цепы, косы.

Немного понаблюдав за процессом, я решил не вмешиваться. Есть у офицеров такое поверье: «Не мешай сержанту, а то всё будешь делать сам». А поскольку я теперь офицер, то сержанту мешать не буду. Самому мне и без того будет, чем заняться. Наверное.

Существует, однако, ещё и такое мнение: «Курица – не птица, прапорщик не офицер». Да тут, если так рассуждать, и поручик-то – ни хрена не офицер. А поручик на наши деньги – это, на секундочку, старший лейтенант.

Короче, мешать Данилычу я не стану. Тем более, что практических навыков владения оружием крестьянского пролетариата всё равно не имею. Пускай, уж он сам.

По скучающему лицу Старинова я понял, что затея с ополчением его не вдохновляет. Тогда я обратил свой взор на старосту. Всем своим видом он выражал какое-то сожаление. Обо всём сразу. Я решил его ободрить:

– Не боись, Василий Герасимович! С такими бойцами от любых врагов отобьёмся! Вот Данилыч их малясь подучит, и знаешь, какие бравые солдаты из них выйдут? Хоть сейчас на войну!

В этот момент, вот прямо будто бы ждал моих слов, один «боец» зарядил другому подвижным суставом цепа прямо в дыню. Нет, это он не специально. Случайно. Совершенно случайно. Он так и орал: «Не нарочно я, Захарка! Не нарочно!!!» Но это уже не имело ни для кого никакого значения.

Глазом никто моргнуть не успел, как вся эта гопкомпания сельскохозяйственных рекрутов разделилась на три группировки, и та, что побольше, голов на двадцать, с криками типа «Наших бьют!!!», кинулась мутузить коллективчик поменьше, человек двенадцать-пятнадцать. Третья, наименьшая по численности, ватажка из семи-восьми индивидуумов отошла в сторонку и оттуда сторожко наблюдала за развитием событий. Кстати, эти третьи, единственные, кто не побросал «оружие».

– А ну, стой! – заорал Данилыч.

– Назад, оглоеды! – завопил староста.

Действенных результатов не воспоследовало.

Напрасно поручик надрывал горло командами типа: «Прекратить!» и «Именем Государя Императора!» Ничего не помогло.

– Да пальни ты в воздух, – предложил я Роману. – У них тут не часто стреляют, а звук выстрела всегда привлекает к себе внимание.

– Пальнул бы, да не чем! – огрызнулся поручик. – Не захватил пистолет.

Сказать, что я удивился?

– Да как так-то?! Рома! Мы на войне или где? Ты вообще, как собирался с бандюками… А-а-а! Ладно!

Я повернулся к сопровождавшим нас солдатам.

У них тоже с собой никакого боезапаса. Да у них даже банальных штыков не было! Ну, конечно! Чего ещё ждать от заурядных командиров?! Пора брать власть в свои руки:

– Чего стоим? Кого ждём? Давайте вперёд! Прикладами их разгоняйте! – приказал я этим двоим, потом повернулся к сержанту: – Данилыч! Маркиз ты Чувырловский! Не стой! Помогай разогнать их в разные стороны! Рома! Ты-то куда полез? Заурядство хреново!

Поручик уже добрался до дерущихся колхозников и даже кинулся их разнимать. Зря он туда без шпаги полез. Они же ему сейчас… А! Уже всё. Уже втесали.

Старинов тряпичной куклой вылетел из толпы, но судя по тому, что правой рукой он держался за лицо, значит, жив и даже в сознании.

Оба сопровождавших нас красноармейца тут же оставили свои вялые попытки кого-либо утихомирить и метнулись к пострадавшему командиру. Ну, правильно, так безопасней.

Я метнул взгляд в сторону Данилыча. Тот тыкал в сторону дерущихся своим карамультуком с примкнутым к нему штыком, чего-то орал им, но совсем уж близко не подходил.

Нет! Так мы ничего не решим!

– Данилыч! – крикнул я сержанту. – Бросай на хрен это дело! Давай, дуй за подмогой! И пусть оружие зарядят!

К чести сержанта, он махом сообразил, что я от него хочу, и ловким енотом метнулся прочь.

Так. Где у нас староста?

Василий Герасимович мужественно орал на односельчан на другом краю поля боя. Что характерно, близко к ним он тоже не подходил.

Я направился посмотреть, как там наш бравый поручик. Сильно ли ему прилетело? Я успел увидеть только, что он, морщась от боли, что-то говорит солдатам, как на меня самого из толпы вылетел какой-то мужлан и чуть не сбил меня с ног. Я толкнул его обратно. На тот момент это был лучшей способ защититься самому.

– Унесите поручика, дармоеды! – крикнул я солдатам, бестолково склонившимся над поверженным командиром. – Пока его тут окончатель…

Я не успел договорить: в меня опять врезался какой-то вылетевший из кучи-малы пейзанин. Врезался – это бы ещё ладно, так эта бестолочь меня ударить попыталась. Я почти увернулся, и его кулак задел мне скулу только по касательной. Но мне хватило. От удара планку в моей голове сорвало с креплений, я схватил валявшийся неподалёку цеп, и…

И понеслось!

Очнулся я уже в доме старосты. На кровати. Голова обмотана мокрым полотенцем. Затылок жутко болит. Интересно, кто это меня так приложил? И, главное, за что?

– Очухаси! – прозвучал радостный голос Данилыча.

Почти сразу в моём поле зрения появились и он сам, и Старинов, и Алёшка, и даже староста. У поручика под левым глазом наливался фингал. Хороший такой, крупный.

– Чем там всё закончилось-то? – спросил я, ощупывая пострадавшую голову.

– Как чем?! – удивился поручик. – Совсем не помнишь что ли? Ну, ты даёшь! Ты же всех мужиков разогнал! Один.

Блин! Ничего не помню.

– И что? Я вот прям совсем один взял и запросто так разогнал тридцать человек?

– Сорок! – радостно уточнил Алёшка.

– Ага! – подтвердил его слова Старинов. – Те, которые не дрались, а с самого начала в сторонку отошли, их ты тоже разогнал! Они аж все вилы свои побросали, когда на них кинулся.

Ничё не помню!

– А их-то я за что разогнал?

– Осерчал чего-то, – пожимая плечами, сообщил Старинов. – Но метелил ты их всех знатно! Алёшка вон до сих пор переживает, что только к шапочному разбору подоспел.

Ага. Значит, я там их всех разогнал? Ну, это я как раз могу. И Раков подоспел? А кто же мне тогда по башке-то так врезал?

Я сел на кровати, оглядел присутствующих и поинтересовался:

– Если я всех разогнал, то почему я здесь? И почему у меня голова так болит? Мне что, кто-то сзади по затылку дубиной съездил? Типа, чтоб угомонился? – спросил и ещё раз оглядел всех присутствующих.

Все четверо начали переглядываться. Никто не хотел брать на себя ответственность за сообщение мне правды.

– Так. Минута на обсуждение закончилась. Кто будет отвечать? – проговорил я и опять посмотрел на этих. – Понятно. Если добровольцев нет, значит, назначим. Отвечает поручик Старинов! Кто ударил меня по голове, да ещё и сзади? Я Вас слушаю, Роман Елизарыч!

Тот удивлённо посмотрел на меня и выдал:

– Да никто тебя не бил. Это ты сам себя. Как всех разогнал, начал этой штукой… как бишь её?

– Цепом, – подсказал староста.

– Во-во, цепом! – оживился поручик. – Начал этим цепом крутить…

– Да так ловко! – вставил Раков.

– Вот! Начал ты этим цепом крутить… просто так уже, ни на кого, всё ж поразбежались. Ну, вот, крутил, крутил, да сам себе по затылку-то и попал. Попал и как стоял, так ничком и рухнул.

– Во-во! – поддакнул староста. – Прямо вот как стоял, так, значится, и упал. Вот. Да. Мы ж попервой-то перепужались. Думали до смерти зашибся. Подбежали посмотреть-то, ан нет, кажись дышит. Ну, тут вона яво благородие-то возьми, да прикажи Вас сюда-то снести. Мы и снесли.

Ого! Вот, значит, как всё было? Что ж, похоже на правду. Я как-то по молодости лет решил нунчаками побаловаться. Крутил, крутил, а потом очнулся на полу как раз с такой вот характерной болью в затылке. Хорошо, что дома крутил, а не где-нибудь на улице. Неизвестно ещё сколько я тогда на полу-то провалялся. Кстати, а сейчас я долго в отключке был?

– Давно я так лежу? – спросил я у всех сразу.

Они опять переглянулись, наверное, снова решали, кто будут отвечать. Снова выпало поручику:

– Не шибко. Можно сказать, только принесли. Рушник тебе на голову повязали, ты почти тут же в себя и пришёл.

И это тоже походило на правду: полотенце на голове совсем ещё мокрое. Я его снял сложил покомпактнее и снова приложил к затылку.

Тонкое оно какое-то. Вот словно и не полотенце, а просто холстина какая-то. Хотя, здесь ведь не то что махровых полотенец, здесь и обычных армейских вафельных нет. Да и откуда бы им взяться тут, посреди двадцать пятого века от сотворения Рима?

Шишка, наверное, вырастет знатная. Ну а, чего вы хотели? Цеп – это вам не нунчаки! Как совсем недавно выяснилось, цеп – это и мне не нунчаки. Цеп, он поздоровее будет.

Ну, ладно, шишка шишкой, а игры в территориальную самооборону надо все-таки возобновить. Для достоверности. Ну и, чтоб никто не расслаблялся.

Так! А если все начальники здесь, то кто тогда войсками рулит?

– Господа хорошие, – слова эхом отозвались в голове. – Раз уж выяснилось, что я жив и сегодня ещё не умру, то давайте-ка вернёмся к нашему основному занятию, – в носу защипало, и я чихнул. – Какой ужас! – кажется я это в слух сказал. Да и неудивительно: такая резкая боль в затылке.

– Андрей! Ты чего? Болит? – всполошился поручик. – Ты эта… ежели голова болит, ты тогда полежи ещё. Мы и сами… если что…

Голос его как-то стих, а потом и вовсе сошёл на нет.

Ага! Сами они! Вот особенно «если что», то тут как раз только на них одних и полагаться можно. В смысле, с ними уже всё понятно: ни чё не смогут. Хотя, может, они сейчас про меня точно также думают. В конце концов, если я на глазах у такой большой толпы народа так опарафинился, то авторитет мой просто обязан был понести серьёзный урон. Надо идти восстанавливать. Доказать господам офицерам, да и гопоте этой сельскохозяйственной, что я всё-таки пластун из спецназа, а не навоз на лопате.

– Эта… – начал я, всё ещё кривясь от затылочной боли. – Господин поручик, насколько я помню, именно Вы у нас сейчас являетесь тут начальником гарнизона. Я ведь ничего не путаю? Вы ведь здесь у нас самый старший по званию офицер?

Елизарыч посерьёзнел и выпрямился:

– Совершенно верно. Здесь и теперь самый старший офицерский чин у меня. К чему Вы это всё, господин прапорщик?

– А раз так, то не смогли бы Вы, господин поручик, на правах начальника гарнизона и самого старшего офицера приказать подпоручику Ракову вернуться к порученной ему организации огневой точки? А то, не ровён час… Ну, Вы знаете, как там дальше…

Оба офицера в недоумении переглянулись. Потом Старинов сказал Ракову:

– Лёша, ты, правда, иди, наверное. Бесчинства закончились, Андрей, как видишь, в себя пришёл… Иди, продолжай там, а то, действительно, не ровён час… а мы все тут.

На лице подпоручика явственно читалась нешуточная внутренняя борьба досады со здравым смыслом. Здравый смысл одолел сомнения в правильности слов командира, и Алёшенька Николаевич, резко выпрямившись, коротко кивнул, развернулся на каблуках и молча вышел.

Данилыч, по ходу, давно служит, поскольку махом сообразил, что сейчас и его припашут. Поэтому заранее встал по стойке «смирно» и в таком положении принялся ожидать приказаний начальства.

Приказания? А какие могут быть приказания для Данилыча в сложившейся ситуации?

– Я так понимаю, с ополчением из местных крестьян у нас ничего теперь уже не получится? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь, но при этом как бы и у всех сразу.

В наступившей тишине я поочерёдно заглянул в глаза и старосте, и сержанту, и поручику. После пары минут молчания председатель сельсовета произнёс:

– Отчего ж? Мужики, каким не сильно досталось-то седни, они такту не прочь ишшо малясь подучиться ухваткам… токма ежели барин, значится, самолично им покажет, как надыть цепом-те махать. Уж больно ловко у Вас, Ваше благородие, вертеть йим получатся! Да и сами Вы, такой вёрткий, что и не пересказать! – староста помял шапку в руках поклонился, правда, не в пояс, и смиренно проговорил: – Не откажите, Ваше благородие. Крепко они Вас зауважали. Как Вы их ногами-то… Ххэх! У нас случатся, чтобы кто кого попинал… Но эдак-ту, как Вы их нонче-то… Эдак-ту не-е-ет! Эдак-ту и не видал нихто. Да что там! Нихто и слыхом не слыхивали, будто можно вот эдак-ту ногами, – староста замолчал, снова помял в руках свою шапку, потом прижал её к груди и, чуть не плача, взмолился, только что на колени не рухнул: – Андрей Иваныч! Батюшка! На тебя вся надёжа! Не откажи! Обучи мужиков, как нам от татей оборониться! Уж больно они просили…

Я посмотрел на поручика. Вид у него был довольно обескураженный. Ну, я бы на его месте, наверное, тоже удивился. Да вы сами подумайте: тут два офицера, с ними дюжина солдат с ружьями, пусть с кремневыми карамультуками, но всё-таки с ружьями, а надёжа вся на штатского прапорщика. Пусть он хоть самый мегапластунский из всех суперпластунов на свете, но сейчас-то он штатский. И у него не то что ружья или пистолета, у него даже шпаги своей нет. А надёжа вся на него.

Да. Я бы тоже удивился.

В общем-то я и удивился, но не этому. Рома не с того не с сего вдруг просветлел в лице и почти радостно провозгласил:

– Так это же хорошо! Это же просто отменно! Андрей! Ты сможешь? Я имею ввиду, твоё самочувствие, оно тебе позволяет? Было бы превосходно, ежели бы ты их действительно обучил.

Честно говоря, я ещё не очень хорошо себе представлял, чему бы я успел бы обучить четыре десятка крестьян за пару-тройку часов групповых занятий, но желание поручика самому избавиться от подобной головной боли, понимал довольно неплохо.

– Василий Герасимович, а чего это они у тебя сразу так стенка на стенку-то кинулись? Вражда какая-то старая, или что там у них между собой?

Староста покряхтел, почесал в затылке, повздыхал и, наконец, поведал нам грустную историю:

– Оно жишь, эта… как в Самару-те солдатиков-то понагнали, она, Самара-то, возьми, да и начни разрастаться. Ну, вот акромя служилых-то и простой люд в её потянулся. А какие и к нам сюды на поселение прибыли, значит, – он тягостно вздохнул и продолжил: – Ну а, оно жишь как? Есь которые тута из покон веку, стал быть, живут, а есь какие пришлые, значится. Вот промеж йих оно по-всякому и выходит. То, значится, оне вместе пашут, вместе косют, с бедешком на реке рубу промышляют, а то вот эдак-ту мордуют друг дружку. И завсегда, стал быть, тутошные с пришлыми. Вот, значится, как…

Что ж, история самая обычная. Можно даже сказать, заурядная. Только в ней один момент меня сильно смущал:

– Уважаемый, – сказал я, обращаясь к старосте. – Если я сейчас всё правильно понял, то те, которых было больше – это местные, а те, кого было меньше, соответственно, пришлые. Так?

Тот согласно закивал.

– Тогда вот что скажи мне, а те, которые в ихних забавах участия принимать не стали, они кто? Ты смекай: если я начну их сейчас учить, а какой-нибудь Тимошка, какому-нибудь Захарке опять… Само собой не нарочно, конечно, своим цепом по балде заедет… Я же должен понимать, у них по новой начнётся серьёзная потасовка, или в этот раз обойдётся? – заглянул председателю местного колхоза в глаза, силясь понять, дошло до него, или же нет. – Ну, ты как, Василь Герасимыч, скумекал, о чём я?

– Дак жишь эта… и йенти пришлые тож, токма оне у нас тута третий годок всего. А те-то, оне ж какие по десять, а есь какие уж и по пятнадцать-ту лет живут… Вот оно так и выходит, что у йентих-то с нашими уж сколь годов война, а с йентима ишшо покедова нет.

Вот теперь весь расклад как на ладони. Имеем три группировки, живущих в относительном мире.

Ага! И вот стоит мне только научить их драться более эффективно, как потери со всех трёх сторон многократно возрастут. Весело. И никакие бандиты уже не нужны: сами друг друга поубивают.

Блин! Вон оно вообще кому-нибудь надо? Чтоб я их учил? Ну, хоть зачем-нибудь? И как быть мне? В эдакой вот организации объединённых наций?

– Так. Василь Герасимыч, давай это… собирай своих народных мстителей. И чтобы у каждого с собой вилы были. И никаких цепов! Понял? Только вилы.

Староста был просто ошеломлён.

– Да как жешь так, кормилец? Мужики они же… они ж думали ты их… цепами… а ты… вилы… не пойдут они.

– Отец! Если не пойдут, так и наплевать! Это ведь вам надо, а не нам. Не на нас же лихие людишки нападать будут. А и нападут – им же хуже, – я постарался выглядеть как можно более безразличным, хотя заявление старосты путало мне все оставшиеся на руках карты. – Нас голыми руками не возьмёшь! И вообще, мы сейчас можем собраться и двинуть в Красный Яр. А вы тут сами, разбирайтесь как знаете.

В повисшей тишине голос сержанта прозвучал приговором для колхозников:

– Прикажете собираться, Ваше зурядство?

Спрашивал он, понятное дело, не у меня, а поручика, но ответил ему всё-таки я:

– Обожди, Данилыч! Сейчас Василь Герасимыч сообразит, что происходит и объяснит мужичкам все прелести штыкового боя на вилах. Да? Василь Герасимыч? Объяснишь? Или нам собираться? Чего ты с открытым ртом застыл? Спрашиваю: объяснишь, или нам собираться?

Староста ещё маленько похлопал глазами и, наконец-то, выдавил:

– А цепами-т отчего ж нельзя? Токмо вилами что ль? Как жишь я йим объяснять-то буду, коли сам не разумею?

Ага! Пошло дело! Сейчас дожмём:

– А ты им так и скажи, мол, времени у нас мало, а на цепах долго учиться, да и опасно. Видал, как я сам себе по башке засветил? И это ещё я, можно сказать, умею, а сколько народу у вас тут поляжет, пока научится? А? как думаешь? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вот то-то и оно! А на вилах… на вилах оно и учиться быстрее, и пользы от вил в бою больше, чем от цепа. Цепом-то что, им если и попал – так ведь даже не ранил. А вилами? Во-о-от то-то же! Цеп, он так… своих по углам разогнать, а вилы – их и разбойнички побаиваются. Знают, чем кончится, если хорошо пырнуть. Один удар – и сразу четыре дырки. А цеп, он что? Треснул им один раз – один синяк, треснул второй раз два синяка, а третий раз треснуть могут ведь и не дать. Вот такая она стратегия рукопашного боя на цепах и вилах, – я развёл руками в знак окончания монолога и решил его на этом и закончить: – Ну, всё! Давай, Василь Герасимыч, иди, собирай народ. А как соберёшь, вот сержант наш, Данилыч, проведёт с ними учения. Давай. Иди. А у нас с господином поручиком ещё дел полно.

Староста, наверное, уже и проникся, и смирился, потому что сказал:

– А чего их собирать? Вон оне все тута, под окнами. Ждуть, стал быть.

– Ну, раз все здесь, тогда сразу с Данилычем и идите. Чего тянуть-то? – для усиления эффекта я решил ввернуть сегодняшнюю фразу дня: – А то не ровён час тати налетят.

Предводитель колхозников ещё немного помялся, но, ничего так и не сказав, нахлобучил шапку и вышел. Пошёл в народ, так сказать.

– Данилыч, – обратился я к сержанту. – Ты, наверное, тоже иди. Поучи их там основным ударам, ну и, как отбиваться, тоже покажи. Не думаю, что на нас сегодня кто-то нападёт… Ну а, вдруг? Лучше быть готовыми, чем наоборот. Согласен?

– Так точно, вашброть! Согласен! – резко выпрямившись, отрапортовал Данилыч.

– Только не «вашброть», а «ваше заурядство», – наставительно поправил его поручик.

Сержант выпрямился ещё сильнее:

– Виноват, ваше зрятство! Токма рассуждают оне, натурально, как генерал, от я и сбилси. Виноват!

– К генералу потребно обращаться «Ваше превосходительство», – снова поправил его поручик. – Ты ровно Артикля вовсе не знаешь!

– Виноват!

– Пшёл вон! – рявкнул на него Старинов и, когда за сержантом закрылась дверь, процедил сквозь зубы: – Болван!

На мой взгляд, не такой уж он и болван, Данилыч-то. Просто взял и выразил таким образом свой респект моей персоне. А может, на самом деле навосхищался до того, что действительно перепутал. Или, вообще, на всякий случай, так сказать… а то мало ли, сегодня штатский прапорщик, а завтра глядишь и… Не будем пока загадывать. Рано ещё.