Текст книги "Виллиса (Танцующие призраки)"

Автор книги: Юрий Коротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Урок продолжался. Повторяли поддержки.

Юлька легко толкнулась, Демин подхватил ее сзади за талию и поднял на вытянутых руках над головой. Еще никто ничего не заметил, а педагог вдруг крикнул:

– Держать!

Демин мучительно прогибался, изо всех сил пытаясь удержать Юльку, но уже занес ее слишком далеко за спину. Юлька опрокинулась и полетела вниз головой, судорожно вывернулась в воздухе и упала на плечо, ударившись лицом в пол.

Девчонки запоздало взвизгнули. Демин бросился к Юльке, педагог оттолкнул его, повернул Юльку к себе, больно сдавил ей плечо, руку:

– Ключица на месте… Ничего страшного, – он поднял ее под мышки. – Отдохни пока… Так, продолжаем…

Юлька, закрыв лицо руками, пошла к выходу. Боли она почти не чувствовала, только кружилась голова. В общем, она легко отделалась – срываясь с этой поддержки за спину партнеру, балерины ломали позвоночник.

В комнате она глянула в зеркало: глаз быстро заплывал синевой, на скуле набухал огромный желвак. Юлька прислонилась щекой к холодному зеркалу…

В кабинете химии она просидела весь урок, прижимая скулу к никелированному крану, торчащему из стола. В неровной зеркальной поверхности крана лицо искажалось, синяк выпирал горбом. На перемене Юлька достала записку с номером и поплелась в вестибюль звонить.

Трубку сняла мать.

– Передайте, пожалуйста, Игорю, что я звонила, чтобы он не приходил сегодня. И завтра тоже. У нас дополнительные репетиции. До конца недели… – кто-то подошел ко второму автомату, Юлька торопливо отвернулась, прикрыла синяк рукой. – Алло…

– Да-да… Передам… А он должен был прийти сегодня?

– Да.

– Передам, конечно… Только… Я хотела поговорить с вами, Юля. Может быть, это несправедливо по отношению к Игорю, но… Я тоже женщина… Видите ли, у Игоря есть девочка. Лариса. Давно, еще со школы. Понимаете, ему просто лестно, что вы балерина…

– Спасибо… – Юлька повесила трубку, постояла у автомата, кусая губы, и медленно пошла наверх.

После уроков Нина спустилась в учебную часть. Глубоко, прерывисто вздохнула, собираясь с силами, постучала и открыла дверь. В кабинете, кроме завуча и Натальи Сергеевны, сидели несколько педагогов.

– В чем дело? – спросила завуч недовольно, отрываясь от расписания на следующую неделю.

Отступать было поздно.

– Наталья Сергеевна, – четко сказала Нина, глядя той прямо в лицо. – Меня отчислят?

В кабинете стало тихо. Педагоги удивленно обернулись, брови Натальи Сергеевны поползли вверх. Завуч покачала головой. Секретарша сжалась за машинкой в ожидании грозы.

– Я… – голос Нины предательски дрогнул. – Я не могу так… как приговоренная…

Лицо Натальи Сергеевны чуть смягчилось.

– Даже если мы допустим тебя до экзаменов – ты получишь двойку за форму, – сказала она. – Если ничего не изменится… В конце концов, в каждой профессии есть свои условия. Профессиональная пригодность. Ты представляешь себе близорукого летчика?.. Балет – не только техника, это создание образа – это тебе не нужно объяснять? Какой образ ты можешь создать с такой формой? С такими формами!.. В общем, два месяца у тебя. Если не войдешь в форму… – она выразительно развела руками.

– Спасибо… Извините, – Нина тихо вышла.

– Какая форма? – сказала завуч. – Порода… Я ее мать видела – такая же гусыня…

– А поступала… – народница показала мизинец. – Ветер ее носил… Покупаем кота в мешке – что вырастет? Помните, Петрова – в пятом классе метр девяносто!

– Петрова в баскетбол играет, по телевизору видел, – сказал педагог по дуэту.

– Раньше надо было отчислять, – сказала Наталья Сергеевна. – Только время теряли…

– А прыжок – феноменальный! – с сожалением вздохнула народница.

Нина, обмякшая, подавленная, брела по коридору. Неожиданно открылась директорская дверь, вышли директриса и представительная дама в колье. За дверью виден был огромный кабинет с картинами на стенах, бронзовыми статуэтками на массивном столе. Движение в коридоре тотчас прекратилось, все замерли, обернувшись к директрисе, почтительно наклоняя головы.

– Здравствуйте… здравс… с-с-с… – негромко полетело вдоль по коридору.

Директриса под руку с гостьей прошли мимо отступившей к стене Нины, глядя куда-то поверх голов.

Нина вдруг вспомнила «Капитанскую дочку» – как Маша поехала в Петербург бросаться в ноги императрице. Просто им жилось тогда. Ей самой проще было шагнуть с небоскреба, чем обратиться к директрисе.

В половине одиннадцатого, как обычно, после долгих препирательств, уговоров и угроз воспитательница выгнала мальчишек на правое крыло и заперла дверь.

Приземистый плоский корпус училища с провалом внутреннего двора темнел между высотными домами. Только на третьем этаже горела настольная лампа в комнате дежурного воспитателя.

Открылось окно в мальчишеском крыле интерната, и на карниз выбрался Генка Демин в трико и балетках. Неширокий карниз был покрыт слежавшимся снегом, далеко внизу торчали голые верхушки деревьев и острые прутья ограды. Генка осторожно переступал лицом к стене, перебирая руками по бетону и стеклам окон.

Под окном воспитателя он остановился, подул на окоченевшие пальцы, заглянул внутрь. Галина Николаевна читала, склонившись над книгой. Демин проскользнул мимо. Тихонько постучал в окно Юлькиной комнаты.

Юлька подняла голову от подушки, охнула, увидев темную фигуру за стеклом. Вскочила, открыла окно. В комнату повалил морозный пар.

– Ты что, обалдел? – шепотом спросила она. – Иди обратно!

– Пусти.

Юлька затворила окно и села на кровати, укутавшись в одеяло. Генка присел рядом, дрожа всем телом, сжав ладони между колен.

Ия и Титова спали. Света по-прежнему лежала поверх одеяла, отвернувшись к стене. На тумбочке сидел, свесив уши, ее талисман – зеленый плюшевый заяц. Перед зайцем стоял нетронутый, остывший ужин.

– Чего тебе? – сердито спросила Юлька.

– Сейчас… Погоди, – он все не мог согреться, зябко ежился. – Ты извини, Юль. Я не нарочно, честное слово, за спину закинул…

– Ты для этого припёрся?

– Нет, Юль… я хочу объяснить…

– Днем ты не мог объяснить? – разозлилась Юлька. – Что ж у тебя все не как у людей?

– Вот именно – не как у людей… Не смог бы я днем… Понимаешь, Юль, я хочу сказать… объяснить… – Демин все никак не мог отыскать нужные слова. – Это не случайно сегодня. Я же работать не мог… Понимаешь, я… в общем… я люблю тебя, Юль…

– Все? – насмешливо спросила Юлька. – Ну, иди.

Генка покорно встал и пошел к окну.

– Подожди, сядь… – Юлька удивленно заглянула ему в лицо. – Ты что, Ген… серьезно?

Генка молчал.

– Давно? – упавшим голосом спросила Юлька. Она еще надеялась, что это очередная деминская хохма.

– Давно. Еще с пятого класса.

Юлька развела руками, растерянно засмеялась.

– Смешно, да? – спросил Демин.

– Да нет… Что ты… Извини… – Юлька хотела что-то сказать, но не нашлась, снова засмеялась, торопливо прикусила губу. Ей никогда еще не объяснялись в любви, она не знала, как это должно происходить, но, наверное, не так неожиданно и глупо. – Я тоже тебя очень люблю. По-дружески… Господи, чушь какую несу… – Юлька совсем растерялась. – Понимаешь, Ген…

Ия вдруг со вскриком поднялась на кровати и в ужасе уставилась на Середу.

– Она не дышит! Она не дышит!

Юлька вскочила, Титова отбросила одеяло, Ия встала на колени, перегнулась через спинку своей кровати. Они склонились над Середой.

– Света… – Юлька осторожно тронула ее за плечо.

Светлана равнодушно взглянула на подруг и снова отвернулась к стене.

– Чего ты орешь!

– Мне показалось, она не дышит…

– Приснилось тебе, Чиква! – зло сказала Нина. – Жрать надо меньше на ночь! – она легла и накрылась с головой.

– Между прочим, я совсем не ужинала, – оскорбленно сказала Ия. Она вдруг заметила в темноте Демина, захлопала глазами. – Эй, а вы чего?

– Ничего. Спи! – прикрикнула Юлька. Ия послушно легла и тотчас уснула.

– Понимаешь, Ген, – чуть слышно зашептала Юлька, – мы восемь лет вместе. Каждый день. Я за всю жизнь сестер меньше видела, чем тебя. Ты мне как брат. Как младший брат… Я люблю тебя, как братика. А по-другому… Я даже представить не могу… Ты извини… – Юлька потерянно замолкла.

– Что же мне делать, Юль? – тоскливо спросил Генка.

– Не знаю…

– А потом… Когда-нибудь…

– Не знаю…

Они сидели рядом, глядя на светлые лунные квадраты на полу.

– А я знаю, – вдруг весело сказал Демин. – Я ведь у тебя не был. Все по-прежнему. Я тебе приснился… приснился… приснился… – гипнотически водя руками, он пятился к окну. Прыгнул на подоконник, выбрался на карниз. Неожиданно качнулся, взмахнул руками… Юлька бросилась к нему – схватить, удержать. Генка тотчас обнял ее, уткнувшись носом в макушку. Она замерла, боясь шевельнуться, чтобы не столкнуть его вниз.

– Не надо, Ген.

Демин отпустил ее, усмехнулся:

– Послушный у тебя брат. Спокойной ночи, сестричка! – и пошел по карнизу, бодро напевая: «Здесь вам не равнина, здесь климат иной…».

Юлька снова забралась в постель. Ее слегка знобило – наверное, выстудило комнату. А может, слишком много событий было для одного дня. Раньше день шел за днем, неотличимый один от другого, а если и случалось что-то из ряда вон, то было достаточно времени вспомнить, подумать, разобраться. И вдруг – все понеслось кувырком.

Как, оказывается, тягостно признание нелюбимого человека… Юлька только сейчас поняла весь ужас Генкиного положения: они встретятся завтра утром и сделают вид, что ничего не было. И послезавтра, и еще два месяца они будут вместе каждый день, с утра до вечера – и не разбежаться по сторонам, и не помочь как-то друг другу…

Юлька подумала, что уже наверняка не сумеет заснуть этой ночью – и через минуту спала.

Лунные квадраты, меняя форму, вытягиваясь по диагонали, медленно плыли по комнате, добрались до Юлькиной кровати. Она спала, подложив ладонь под щеку. Глубокие тени скрыли разбитую скулу. Юлька была удивительно красива сейчас, с почти прозрачным в лунном свете, детским еще лицом, приоткрытыми пухлыми губами.

Под одеялом угадывалось узкое, гибкое детское тело. Внизу сбившийся край одеяла обнажил тонкие лодыжки и грубые, изуродованные ступни, окостеневшие от мозолей, местами покрытые запекшейся коркой сукровицы и стрептоцида.

Время от времени Юлька вздрагивала во сне п судорожно тянула носок, выгибая крутой подъем…

Игорь появился неожиданно, без звонка.

Юлькин синяк уже рассасывался, осталось только сине-желтое окружье под глазом, которое Ильинская быстро, со знанием дела, замазала крем-пудрой.

Медленно спускаясь в вестибюль, Юлька представляла, как начнется разговор. Например, Игорь спросит: «Почему ты не звонишь?». Она ответит: «А Лариса звонит регулярно?». Или что-то в том же роде.

Но Игорь сказал:

– Привет. Одевайся.

– Куда?

– Увидишь.

И Юлька побежала одеваться и брать увольнительную…

В темном гулком подъезде старого арбатского дома Юлька уперлась:

– Не пойду!

Игорь терпеливо вздохнул:

– Что опять? Здесь все нормально. Можешь делать все, что хочешь. Хочешь на столе танцевать – танцуй!

– Не хочу.

– Не хочешь – не танцуй, – Игорь распахнул дверь и втащил Юльку в длинный коридор, заваленный куртками и шубами. Квартира была титаническая, комнат на десять – наверное, выселенная коммуналка.

– Ребята из Литературного дворниками устроились, – пояснил Игорь. – Служебная площадь.

В центральной комнате на диване, в креслах, на полу расположилась компания, точнее, несколько маленьких компаний. Гремела музыка, кто-то танцевал, обнявшись, говорили все разом, нисколько не мешая друг другу. На Игоря и Юльку внимания никто не обратил – видно было, что гости здесь приходят и уходят, когда захотят.

Игорь усадил Юльку в кресло, которое очень кстати покинула парочка, сам сел на подлокотник.

– А-а! – завопил вдруг долговязый стриженый парень, сидевший напротив. – Звезда советского балета! – тянуться было далеко, он залез коленями на журнальный столик, уставленный бутылками, и поцеловал ей руку.

– Это Валерка. Вы уже знакомы, – сказал Игорь.

Разговор за столом был прерван на полуслове, все обернулись к Юльке.

– А где моя Лена? – спросил Валерка.

– Дома. То есть, в интернате, – ответила Юлька.

– В следующий раз приходи с Леной.

– Ну вот, открылась дверь, – продолжил разговор блондин с белесыми ресницами, с невыразительным, равнодушным лицом. И говорил он тоже безо всякого выражения, будто нехотя. – Не вы открыли, заметь, а вам открыли, – он обращался к черному кудрявому парню, который сидел почему-то в каракулевой кавказской шапочке, и ко второму, похожему на побитого жизнью д'Артаньяна. – И что?

– Что? – воинственно спросил д'Артаньян.

– Народ схватил дрожащими руками то, о чем вслух нельзя было говорить… И сделал вот так, – блондин разинул рот и развел руками. – На кого молились? То, что шепотом по углам или на двадцатом экземпляре откровением казалось, то, оказывается, и на средний уровень не тянет. Когда нет закрытых тем, критерий один – литература… Кого читают? – он стал загибать пальцы, – Набоков, Гумилев, Ходасевич…

– Короче…

– Я хочу спросить, куда молодые гении подевались? Вам же с закрытой дверью замечательно жилось. Вид значительный: вот открою рот и такое скажу – земля вздрогнет! И школьницы от восторга кипятком писают. Одни спекулировали на БАМе, другие – на теме. Так чем одни лучше других?

Тут все закричали разом. Д'Артаньян даже привстал.

– А теперь все кинулись «чернуху» писать, – продолжал блондин, упрямо глядя вниз, – наркомания, проституция, ворье сверху донизу. Дорвались! Нет никого кругом, кроме воров и проституток!

– Ты действительно балерина? – спросил Юльку парень, развалившийся на полу в обнимку с гитарой.

– Учусь еще.

– Где?

– В МАХУ.

– Где?

– Московское академическое хореографическое училище.

– Можешь? – спросил Валерка.

– МАХУ! – тотчас хором грянули остальные.

– Почему – спекуляция? – кричал д'Артаньян. – А если – болит!

– А вот беру я журнал «Юность», – продолжал блондин, – и читаю: «В саду оказались…»

– Зачем, не надо! Я сам прочитаю, – сказал кудрявый.

– Ноги специально выворачиваете? – не отставал от Юльки парень с гитарой. – Знак касты?

Юлька сидела, как обычно, широко развалив колени и разведя носки в стороны. Она покраснела и сжала коленки.

– А вам удобно вот так сидеть? – сердито сказала она, скосив носки вовнутрь. – А мне неудобно, как вы. Суставы же развернуты.

«В саду оказались удоды,

как в лампе торчат электроды, – читал кудрявый, —

и сразу ответила ты:

«Их два, но условно-удобно

их равными числить пяти…»

Юлька фыркнула, стихи про удодов показались ей смешными. Кудрявый, продолжая читать, покосился. Игорь толкнул ее ногой.

– А правда, все балетные мужики – педики? – спросил парень с гитарой.

– Почему все?.. Есть нормальные…

Дальше в стихах выяснилось, что, поскольку каждый удод видел перед собой другого, их было уже четыре.

– Ах, эти ножки, ножки, ножки балерин, Без вас бы я не смог прожить и день один, – пел сосед под гитару, поглядывая на Юльку, – Ах, если бы я только, братцы, мог, Я жизнь бы положил у этих ног…

– Ты вообще стихи любишь? – спросил Игорь, наклонившись к ней.

Юлька кивнула.

– Кого?

– Евтушенко, Юлию Друнину…

– А-а-а! – Игорь схватился за голову. – Ты только не говори никому, ладно?

–…как сконструирован самолет

с учетом фигурки пилота,

так сконструирован небосвод

с учетом фигурки удода,

а значит – был пятый удод…

–…ах, если бы я, братцы, только мог, я жизнь бы всю прожил у этих ног…

–…а Набокова читала? Булгакова? Юлька отрицательно покачала головой, она не успевала слушать всех сразу.

–…Кима? Битова? Трифонова?

Юлька досадливо обернулась к Игорю:

– У нас на уроки времени не хватает! Буду работать – прочитаю!

– А не слыхала, в Чернобыле вроде что-то такое взорвалось? Нет? А в семнадцатом году в Питере, говорят, заварушка была?

– Знаешь, что?! – разозлилась Юлька.

– Вы как на необитаемом острове, – пожал плечами Игорь.

– И это то, что хотелось крикнуть? – спросил блондин. – Это то, что – болит?

– Постой! Тихо! – надрывался Валерка.

Из соседней комнаты медленно, как сомнамбула, выплыла девица, оглядела всех пронзительно-синими, невидящими глазами. Кто-то, посмеиваясь, обнял ее, она осторожно, не оглянувшись, освободилась и пошла дальше.

– Тихо! – Валерка вырвал гитару у любителя балетных ножек и вложил ее в руки молодому широкоплечему, румяному парню. – Юра, давай эту, про пушку! Вот, послушай! – крикнул он кудрявому. – Простые ребята написали. Вам не снилось такое… такое… Давай, Юра!

Юра опустил голову, сосредоточенно помолчал, потом запел негромко. Разговоры сами собой прекратились, в комнате впервые стало тихо.

– Вот бабахнет его пушка: бабах!

И душа моя домо-ой полетит…

У него за каждым камнем – аллах.

А меня кто, сироту, защитит?..

– А? Что? – торжествующе закричал Валерка. – «Сироту»! Как сказано, а? Вам такого никогда в жизни не написать!

Юра вдруг заплакал, некрасиво кривя губы, прикрываясь рукой. Валерка обнял его за плечи:

– Брось, Юр. Не надо… Кто же виноват? Я виноват? Он виноват?..

– Из Афгана вернулся недавно, – шепотом сказал Игорь. – Каждый раз плачет, когда поет…

– Давай уйдем, – жалобно попросила Юлька.

– Посидим немного.

– Мне пора уже.

– Ну, подожди. Иди сюда, – Игорь увел ее в соседнюю комнату. Здесь было темно, только свет луны из окна.

– Тебе не нравится тут? – спросил Игорь.

Юлька помотала головой.

– Почему?

– Мне это не нужно, – упрямо сказала Юлька.

– А что тебе нужно? – улыбнулся Игорь, обнимая ее.

Юлька тотчас уперла ему в грудь острый кулачок.

– Между прочим, мы по актерскому мастерству каратэ учили!

– Только не надо меня бить, ладно? – Игорь привлек ее к себе.

В глубине комнаты засмеялись. На диване лежала парочка, уступившая им кресло в начале вечера, и с интересом наблюдала за ними. Юлька бросилась из комнаты.

– Вы закрывались бы, что ли! – зло сказал Игорь. Он вышел за Юлькой, заглянул в одну комнату, в другую – везде были толпы.

Навстречу выплыла, бессмысленно улыбаясь, сомнамбула. Бродил по коридору недовыселенный старичок. В большой комнате кудрявый и д'Артаньян чуть не с кулаками наседали на равнодушного блондина. Афганец, склонив голову, тихо перебирал струны. Валерка сидел с японскими «лопухами» на ушах, балдел в одиночку.

– Только в ванную, – посоветовал он Юльке с Игорем.

Юлька вспыхнула, схватила куртку в коридоре и выскочила из квартиры. Игорь выбежал за ней.

– Ну, что? Что случилось?

– Ничего! Пусти!

– Ну, подожди, я провожу.

Юлька вырвалась и, не дожидаясь лифта, побежала вниз по лестнице. Игорь вернулся в комнату, стащил с Валерки наушники.

– Кто тебя просил со своими дурацкими советами лезть?

– Для тебя же стараюсь. Там диван есть.

– Она ведь не такая! Неужели сразу не видно?

– Да брось ты из нее мадонну делать, – спокойно сказал Валерка. – Их с десяти лет мужики лапают каждый день, – он надел «лопухи» и блаженно прикрыл глаза.

Игорь только махнул рукой.

Середа так же неподвижно лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. В комнату вошла Галина Николаевна, следом за ней – несколько девчонок, остальные столпились у дверей. Юлька, Ия и Нина вскинули головы к воспитательнице и тоже зачем-то встали.

Галина Николаевна склонилась над Середой, тихонько потормошила ее за плечо:

– Света… Света, твой папа приехал…

Середа поднялась на руках и села. Лицо ее, потемневшее, с глубоко запавшими глазами, было абсолютно спокойно, будто потеряло способность выражать хоть какое-то живое чувство. Она равнодушно оглядела подруг, воспитательницу, чуть свела брови, пытаясь понять, чего от нее ждут, что надо делать. Потом встала, вынула из шкафа большую спортивную сумку и принялась складывать в нее вещи.

В гробовой тишине раздавались только ее шаги и странный, едва слышимый, высокий звук: все девчонки молча плакали. Под этот бесконечно тянущийся на одной ноте звук Света медленно двигалась между замерших, будто окаменевших девчонок, аккуратно складывала блузки, свитер, халат, юбку. Хитон оставила на плечиках в шкафу, попавшиеся под руку пуанты не глядя бросила на пол.

– До свидания, Света, – сказала Галина Николаевна.

Середа обернулась на голос, пусто взглянула на воспитательницу, надела куртку и вышла. Подруги двинулись следом. В комнате перед тумбочкой с выдвинутыми ящиками остались лежать пуанты, потертые, с разбитыми носками, и новые, еще ни разу не надетые. На тумбочке, свесив уши, сидел забытый заяц…

В вестибюле ее отец – растерянный, виновато улыбающийся маленький человек – суетливо подхватил сумку. За стеклянной дверью у крыльца светились красные стоп-сигналы такси.

Середа по очереди обнялась и расцеловалась с подругами, равнодушно глядя за спину им неживыми глазами, повернулась и пошла за отцом. Подруги высыпали на крыльцо, кто-то махнул рукой, но Света, не оглянувшись, села в машину, и такси тронулось.

– Чего ревете, дуры?! – вдруг зло крикнула сквозь слезы Ильинская. – Завидовать надо! Как нормальный человек жить будет!

Девчонки постояли еще на крыльце, зябко обняв себя за плечи, вытерли слезы и вернулись в интернат – к учебникам, в музыкальные классы. Только Нина не могла успокоиться, она лежала на кровати, подтянув коленки к груди, уткнувшись в подушку, всхлипывала уже без слез.

В комнату заглянула Оля Сергиенко, тихая, незаметная девчонка из «корды», подозвала Юльку, виновато сказала, глядя в сторону:

– Понимаешь, Юль… это… порвала совсем… – как доказательство, она держала в руках рваные балетки. – Мы со Светкой одного размера…

Юлька молча отдала ей Светины туфли. Присела рядом с Ниной.

– Ну что ты, Нин… Не надо…

– Я следующая… – с трудом выговорила Нина, ее бил озноб. – Я… следующая буду…

– Что за ерунда, – Юлька погладила ее по голове. – Никто тебя не выгонит.

– Разве это справедливо… – всхлипывала Нина. – Почему все так несправедливо?.. Она лучше всех… Разве она виновата?..

– Конечно, не виновата… Ты попробуй заснуть, давай, я тебя накрою, – уговаривала Юлька, гладила ее, пыталась убаюкать.

– Разве я виновата, что я такая? Я в сто раз лучше тебя танцую!..

– Конечно, лучше.

– У меня прыжок лучший в Союзе!

– Конечно, лучший, все знают, – торопливо соглашалась Юлька.'

– Разве я виновата? – у Титовой начиналась истерика. – А кто виноват?! Ненавижу! Ненавижу!! – она замолотила себя кулаками по бедрам, по животу, по груди. – Ненавижу этот мешок!

– Не надо, Нин, перестань, не надо. – Юлька поймала ее за руки, навалилась всем телом, крепко сжав запястья. – Все будет хорошо… Вот увидишь… честное слово… Ты похудеешь… Все будет нормально…

Титова, наконец, расплакалась, уткнувшись ей в колени, как ребенок.

– Арза, – Ия заглянула в комнату. – К телефону. Пока Галины нет…

– Иди к своему мужику! Иди, иди! – Нина отталкивала Юльку и удерживала одновременно.

– Ну что ты, никуда я не пойду. Не бойся… – Юлька махнула у нее над головой Ие, покрутила пальцем в воздухе: сама позвоню. – Я с тобой…

Когда Ия вернулась в комнату, Юлька спала сидя, прислонившись щекой к стене. Уткнувшись лицом ей в колени, спала Нина.

На сцене учебного театра шла репетиция. Не занятые в отрывке ребята сидели в зале, разговаривали шепотом. Астахов и Хаким играли в очко на пальцах. Выкинули, молча посчитали, и Хаким, обреченно кряхтя, пригнулся за спинкой кресла. Астахов, мило улыбаясь вокруг, опустил вниз руки, послышались звонкие щелбаны, Хаким вынырнул, потирая лоб, и начался новый кон.

Демин, положив голову на руки, исподлобья следил за Юлькой. После неожиданного объяснения он не подходил к ней, работал спокойно, а в компании хохмил и веселился больше прежнего, ни разу даже взглядом не напомнив о ночном разговоре, и Юлька была благодарна ему за это.

Репетировали финал – Жизель с виллисами. Балетмейстер, приподнимаясь на цыпочки, высоко вскинув брови, дирижировал танцем.

«…Как глупо, Зайчонок, как несправедливо все в этой жизни! Уехала Света… В восемнадцать лет – снова в десятый класс. Она могла стать первой балериной Союза, а кем она будет там – второгодницей… Самое страшное, что она даже не плакала – все равно. Можно выходить замуж, рожать детей, работать где-то – все равно. Жить дальше или нет – все равно…».

– Азарова! Это танец любви, а не похоронная процессия! Ты же актриса, черт тебя возьми! Лучше наври, но улыбнись…

Юлька кивнула, прикидывая, сколько осталось до конца репетиции – полчаса? Минут сорок? Господи, продержаться бы…

– Еще раз финал, – балетмейстер, просветленно улыбнувшись, вскинул руки и уронил. – Ты кто такая?

– Я? – Ильинская испуганно выглянула из третьего ряда виллис.

– Да! Ты!

– Ильинская…

– Еще раз услышу твой звонкий голос – полетишь со сцены, кувыркаясь! Варьете по тебе плачет!.. Финал. И-и…

«…Игорь сказал недавно – я слово в слово записала в дневнике: «Вас обманули. Вас заперли в четырех зеркальных стенах, и вы думаете, что балет – это весь мир, что человечество делится на тех, кто на сцене, и тех, кто в зале…»

«После отъезда Светы я осталась одна на месте стажера в Большом. Месяц назад умерла бы от счастья, а теперь… Еще год неопределенности, еще год что-то кому-то доказывать. Сил нет. Работаю по инерции, сама не понимаю, что делаю и зачем…».

– Стоп! – балетмейстер устало вздохнул. – Это не балет! Это черт знает что! Это… это художественная гимнастика! – придумал он, наконец, самое страшное ругательство, отвернулся и ушел к краю сцены.

– Так. Подошли все сюда… Кто помнит слова Анны Павловой? Балет – это…

–…не техника, это душа.

– Так где у вас душа? Мускулы только! Одна мысль – докрутить бы фуэте да не сорвать прыжок… Давайте подумаем. Это древняя легенда. Вы – виллисы. Невесты, не дожившие до своей свадьбы. До своего счастья. Вас хоронили в белом платье и фате… Ночью виллисы встают из могил, подстерегают одиноких путников и убивают их. Как вы думаете – каким образом?

Ильинская неожиданно хихикнула.

– Догадливая, – насмешливо сказал балетмейстер. – Я тоже так думаю… Убивают всех. Всех мужчин. Без пощады. Это не месть – кому мстить, за что? Они хотят получить хоть жалкую долю того, чего не имели в другой, настоящей жизни… И вот ты, – обернулся он к Юльке, – встречаешь человека, который обманул тебя, пришел и разрушил твой маленький тихий рай, лишил тебя всего – счастья, покоя, разума, жизни. И ты спасаешь его! Спасаешь – подумай! – ради какой-то другой женщины, которую он встретит и полюбит, и будет жить с ней долго и счастливо там, в мире живых людей, там, где солнце. А ты навсегда останешься здесь, в темноте, среди могильных крестов… Посмотрите вокруг – только и слышно: я! мое! мне! если не мой, то пусть ничей!.. Много ли женщин, способных на такую жертву ради любви?.. Понимаешь? – негромко спросил он у Юльки.

– Да…

– Расскажи это им, – балетмейстер указал в пустой зал. Пятясь, отошел на авансцену. – Встали. Еще раз. Последний раз – финал… – и взмахнул руками.

В воскресенье Игорь вытащил Юльку на концерт в подмосковный городок.

Около клуба с обшарпанными колоннами, с гипсовыми тракторами и колосьями на фризе собралось человек двести. У дверей дежурила милиция. Местные жители, идущие мимо клуба по своим делам, неприязненно поглядывали на незваных гостей. Юлька крепко держала Игоря за руку, боясь потеряться в пестрой, громкой, вольной толпе. В Москве она с опаской ходила по Арбату, эти пестрые компании казались ей заряженными слепой разрушительной силой, готовой выплеснуться в любой момент. Игорь чувствовал себя здесь, как рыба в воде, здоровался с кем-то, знакомил Юльку.

Выступала группа «Вежливый отказ». На чуть освещенную сцену выбежали музыканты и взяли первый аккорд. Тотчас по всему залу загорелись бенгальские свечи в поднятых руках, кто-то жег спички, кто-то стоял, раскачиваясь, вскинув пальцы буквой У. Аккорд тянулся до бесконечности, свечи успели почти догореть, потом ярко вспыхнул свет на сцене, музыканты разом ударили по струнам, клавишам, барабанам, и зал взревел, засвистел, затопал.

Слова трудно было разобрать, не столько за ревом инструментов, сколько из-за крика в зале. На второй или третьей песне рабочие вынесли на сцену сверток из почтовой бумаги, запечатанный сургучом. Из свертка торчали штиблеты. Сверток долго лежал без дела, потом вдруг стал корчиться, кататься по полу. Печати лопнули, и из свертка выбрался здоровенный, лысый, как колено, детина. Детина деловито отряхнулся, достал из кармана сложенную тюбетейку и надел на лысину. Он бесцельно болтался по сцене, мешал музыкантам – те, не отрываясь от инструментов, досадливо отталкивали его плечом, – затем обнаружил в углу скрипку и стал искать смычок. Смычка он не нашел и выудил откуда-то большой кусок сырого мяса. В такт музыке он принялся лупить мясом по скрипке, пока, к неописуемому удовольствию зала, не расколошматил ее вдребезги…

Игорь, улыбаясь, поглядывал на Юльку. Она уже поняла, что это новый опыт, и мужественно-равнодушно смотрела на сцену. У нее жутко болела голова.

На обратном пути в электричке они поссорились.

– Тебе это нравится, да? Нравится?

– Да причем здесь «нравится – не нравится»! – потрясал руками Игорь. – Я объективный человек! Да пойми, что такое искусство тоже существует, хочешь ты того или нет!

– А мне наплевать! Мне не нужно это знать, понимаешь, не нужно!

С вокзала Юлька хотела тут же ехать в интернат, Игорь с трудом затащил ее в кафе. Здесь тоже гремела музыка, полыхали разноцветные мигалки, под потолком вращался зеркальный шар, разбрасывая по залу зайчики, на светящемся подиуме танцевала ритм-группа – трое девчонок в сверкающих комбинезонах. Самовлюбленный диск-жокей кокетничал с залом.

Игорь и Юлька сидели на высоких стульчиках у стойки бара. Игорь потягивал через соломинку коктейль, перед Юлькой стоял такой же нетронутый.

– Как они? – Игорь кивнул на девиц на подиуме. – С точки зрения профессионала?

– Никак. Спины нет. Все мышцы зажаты.

– Ты бы, конечно, лучше станцевала.

– Меня бы под пулеметом не заставили.

– Ну, естественно! Профанация великого искусства!

Они замолчали, глядя в разные стороны.

– Может, все-таки потанцуем? – Я устала.

– Медленный же танец.

– Я не знаю, зачем ты меня таскаешь по всем этим компаниям. Ты меня хочешь видеть или… заодно и меня?

– Я хочу, чтобы ты глаза разинула! – завелся Игорь. – Посмотри кругом! Люди проснулись! Жизнь на ушах стоит! Панки, наци, фаши, рокеры, люберы, эллины, «Память», «Перестройка», «зеленые» – мозги набекрень съезжают! Сахаров – национальный герой! Святой отец по ящику развлекуху ведет! По первой программе такое вещают, что дух захватывает! Сажусь в мотор – таксист-барыга музыку вырубает, чтоб Горбачева послушать! Мир переворачивается! Бомба над головой висит! А вы – ножку влево, ножку вправо, па-де-де и гранд-батман!

– А мне не интересно все это!

– Ты боишься просто. У вас там все понятно: любовь – вот так, – Игорь картинно прижал руку к сердцу, – ненависть – вот так, – нахмурился и грозно выставил ладони. – Искусство для олигофренов! А все сложнее…