Текст книги "Лжец на кушетке"

Автор книги: Юрий Липатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Работа с мистером Макондо стала настоящим испытанием для Маршала. Никогда прежде ему не доводилось работать с пациентами, чье состояние исчислялось таким астрономическими цифрами. Возможность прикоснуться к миру огромных денег, заглянуть в него изнутри, поучаствовать в принятии решений о миллионных тратах вызывала у него суеверный трепет. Он буквально истекал слюной, думая о том, как щедро одарил Питер доктора, который лечил его отца. Он мечтал о том, что благодарный пациент одарит и его. Но каждый раз Маршал поспешно отгонял от себя эти фантазии; еще слишком свежи были воспоминания об изгнании Сета Пейнда за нарушение профессиональной этики. Принимать крупные подарки от пациентов, а тем более от человека, который патологически щедр и совестлив, – значит превысить служебные полномочия и злоупотребить доверием пациента. Любой – без исключения – комитет по этике, членом которого он являлся, подверг бы жесткому остракизму терапевта, воспользовавшегося слабостью такого пациента.

Самой сложной проблемой в терапии мистера Макондо был его иррациональный страх перед обсуждением условий брачного контракта с его невестой. Ее решение потребовало систематичности и дисциплины. Во-первых, он помог сформулировать условия брачного контракта: круглая сумма в один миллион долларов, которая будет расти в строгой зависимости от продолжительности брака и по истечении десяти лет вырастет до одной трети состояния Питера Макондо. После чего Маршал с пациентом несколько раз проиграли обсуждение этой проблемы по ролям. Но даже после этого мистер Макондо продолжал высказывать нежелание общаться с Адрианой на эту тему. В конце концов Маршал решил облегчить объяснение и предложил привести Адриану на следующий сеанс.

Когда Питер с невестой приехали на следующий сеанс, Маршал испугался, что сделал ошибку: еще никогда он не видел мистера Макондо таким взволнованным – тот едва мог усидеть на стуле. Адриана же была воплощением любезности и спокойствия. Когда мистер Макондо в самом начале сеанса с трудом выдавил из себя что-то о терзающем его конфликте между матримониальными желаниями и претензиями семьи на его состояние, она сразу же прервала его, утверждая, что, по ее мнению, заключение брачного контракта не только возможно, но и желательно.

Она сказала, что прекрасно понимает сомнения Питера. На самом деле многие из них приходили и ей в голову. Буквально на днях ее отец – он серьезно болен – уверял ее в том, что свои личные сбережения разумнее хранить отдельно, не включая их в совместный супружеский капитал. Хотя ее сбережения по сравнению с капиталом Питера выглядят очень скромно, в будущем ее финансовое положение изменится – ее отец является держателем главного пакета акций крупной сети кинотеатров в Калифорнии.

Проблема разрешилась сама собой. Питер дрожащим голосом огласил свои условия, которые были с энтузиазмом встречены Адрианой. Она только добавила еще одно Условие: все ее личные сбережения остаются оформленными на ее имя. К неудовольствию Маршала, его клиент удвоил заранее оговоренные ими суммы, вероятно, из благодарности к Адриане, благодаря которой эта щекотливая ситуация так легко разрешилась. Неизлечимая щедрость, подумал Маршал. Но, думаю, есть болезни и похуже. Когда они выходили из кабинета, Питер вернулся и горячо пожал руку Маршала со словами: «Я никогда не забуду того, что вы для меня сегодня сделали».

Маршал открыл дверь и пригласил мистера Макондо. Питер был одет в шикарный мягкий красновато-коричневый кашемировый пиджак, оттеняющий шелковистые каштановые волосы. Челка постоянно падала ему на глаза, и он с изяществом возвращал ее на место.

Последний сеанс Маршал посвятил проверке и укреплению достигнутого. Мистер Макондо говорил, что он очень сожалеет о том, что их работа окончена, особенно подчеркивая тот факт, что теперь он в неоплатном долгу перед Маршалом.

«Доктор Стрейдер, я всю жизнь платил консультантам значительные суммы за то, что, как оказывалось, не имело особой ценности. С вами все получилось совершенно иначе: вы дали мне нечто бесценное, а я вам практически ничего не отдал взамен. За эти несколько сеансов вы изменили мою жизнь. И что я? Заплатил шестьсот долларов? Я могу заработать эту сумму за пятнадцать минут, вложив деньги в финансовые предприятия, если мне просто станет скучно».

Он говорил все быстрее и быстрее. «Вы хорошо меня знаете, доктор Стрейдер, достаточно хорошо, чтобы понимать, что это несоответствие мне совсем не нравится. Это раздражает меня, это как кость в горле. Мы не можем не обращать на это внимания, потому что – кто знает? – это может даже свести на нет все то, чего я достиг в результате нашей работы. Я хочу, я настаиваю на том, чтобы мы сравняли счет.

Итак, вы знаете, – продолжал он, – что мне не слишком хорошо дается межличностное общение. Я не слишком хороший отец. Я не умею обращаться с женщинами. Но есть одна вещь, которая действительно удается мне, и это зарабатывание денег. Вы бы оказали мне великую честь, если бы приняли от меня в дар долю в одной из моих новых инвестиций».

Маршала бросило в жар. Голова его шла кругом из-за борьбы жадности и сознательности. Но он, сжав зубы, переборол себя и отверг возможность, какая может представиться лишь раз в жизни. «Я тронут вашим предложением, мистер Макондо, но об этом не может быть и речи. Боюсь, что моя профессиональная этика не позволяет мне принимать денежные, равно как и любые другие, подарки, от пациентов. В ходе терапии мы не затронули еще одну вашу проблему – неумение принимать помощь. Может быть, если мы когда-нибудь еще будем работать вместе, мы разберем и это. А сейчас я могу лишь напомнить вам, что я назначил, а вы оплатили истинную стоимость моих услуг. Я придерживаюсь той же точки зрения, что и хирург, который лечил вашего отца, и могу заверить вас, что ни о каком долге речь не идет».

«Доктор Блэк? Странное сравнение. Доктор Блэк за несколько часов работы получил десять тысяч долларов. А через полчаса после операции потребовал миллион долларов для профессоров Гарварда на исследования в области сердечно-сосудистой хирургии».

Маршал понимающе кивнул. «Мистер Макондо, я восхищаюсь вашей щедростью; это прекрасно. И я бы с удовольствием принял ваш дар. Идея финансовой стабильности, защищенности привлекает меня не меньше, чем кого бы то ни было, – может, даже сильнее, чем многих, потому что я стараюсь заработать себе на свободное время, когда я смогу писать. У меня есть несколько наработок по теории психоанализа, которые просятся на бумагу. Но я не могу принять ваш подарок. Это было бы нарушением профессионального этического кодекса».

«Другое предложение, – быстро отозвался мистер Макондо, – это не деньги. Позвольте мне завести на вас фьючерсный счет и в течение месяца заниматься торговлей от вашего имени. Мы будем связываться каждый день, и я обучу вас искусству делать деньги на торговле текущими фьючерсами. После чего я изыму свой исходный взнос и отдам вам полученные доходы».

Предложение узнать внутренние механизмы предпринимательства было для Маршала необычайно привлекательным. Отказываться было обидно до слез. Но, сжав волю в кулак, он покачал головой еще энергичнее: «Мистер Макондо, если бы мы с вами встретились при других… уф… обстоятельствах, я бы согласился с радостью. Я тронут вашим предложением, я хотел бы учиться у вас искусству предпринимательства. Но мой ответ «нет». Это невозможно. И кое-что еще, о чем я забыл сказать ранее. Я получил от вас не только деньги. Есть еще что-то, а именно удовлетворение, которое доставляет мне ваше выздоровление. Это огромная радость для меня».

Мистер Макондо беспомощно откинулся на спинку стула; его лицо светилось восхищением профессионализмом и непоколебимой честностью Маршала. Он воздел ладони, словно говоря: «Сдаюсь, я сделал все, что мог». Сеанс закончился. Мужчины пожали друг другу руки в последний раз. Мистер Макондо направился к двери в глубокой задумчивости. Внезапно он остановился и посмотрел на Маршала.

«Последнее предложение. В этом вы не сможете мне отказать. Прошу вас, будьте моим гостем завтра. Или в пятницу. Я приглашаю вас на ленч. Я улетаю в Цюрих в воскресенье».

Маршал не решался ответить.

Мистер Макондо быстро добавил: «Я знаю, что правила запрещают вам общаться с пациентами, но после этого последнего рукопожатия мы с вами уже не доктор и пациент. Благодаря вам я вылечился, и мы снова стали просто знакомыми, свободными гражданами».

Маршал обдумывал это приглашение. Ему нравился мистер Макондо, его рассказы о внутренних механизмах «делания денег». Что в этом плохого? Это не будет нарушением профессиональной этики.

Видя сомнение Маршала, Макондо сказал: «Я, конечно, буду время от времени приезжать в Сан-Франциско по делам – два раза в год обязательно, на собрания правления, повидать детей, навестить отца и сестер Адрианы, мы с вами будем жить на разных континентах. Я уверен, нет никакого правила, запрещающего посттерапевтический завтрак». Маршал сверился с ежедневником: «Пятница, час дня-1» «Прекрасно. Клуб «Пасифик юнион». Знаете такой?» «Слышал о таком. Но никогда там не был». «Калифорния, на вершине Ноб-Хилл. Рядом с «Фейр-монтом». Парковка на заднем дворе. Просто скажите, что вы ко мне. Увидимся».

Утром в пятницу Маршал получил факс – копию факса, присланного мистеру Макондо из Университета Мехико.

Дорогой мистер МАКОНДО,

мы с радостью приняли ваше щедрое предложение об организации ежегодных Лекций Маршала Стрейдера: «Психическое здоровье в третьем тысячелетии». Мы, разумеется, воспользуемся вашим предложением и пригласим доктора Стрейдера стать одним из членов комитета по отбору выступающих. Рауль Менендес, президент университета, вскоре с ним свяжется. Президент Менендес обратился ко мне с просьбой передать вам его личные поздравления; кстати, в начале этой недели он обедал с вашим отцом.

Мы в неоплатном долгу перед вами за этот и многие другие дары, за поддержку исследований и образования Мексики. Страшно даже представить себе, в каком положении находился бы наш университет без вашей помощи и без поддержки небольшой группы ваших единомышленников-благодетелей.

Искренне ваш, РАУЛЬ ГОМЕС Университет Мехико, ректор

И сопроводительная записка от Питера Макондо:

Я никогда не говорю «нет». От этого подарка не сможете отказаться даже вы! Увидимся завтра.

Маршал дважды перечитал текст факса – медленно, прислушиваясь к своим ощущениям. Ежегодные Лекции Маршала Стрейдера – мемориал, которому жить в веках. А кому бы это не понравилось? Прекрасный способ повышения самооценки. Через много лет, чувствуя себя недооцененным, он мог бы думать о лекциях, названных в его честь. Или о том, как летал в Мехико, чтобы прочитать лекцию, как он неохотно поднимался, подняв руку, медленно и скромно принимал аплодисменты благодарных слушателей.

Но к радости примешивалась горечь – разве этот дар мог заменить возможность заработать, которая выпадает лишь раз в жизни, которой он позволил ускользнуть из его рук. Когда еще ему попадется фантастически богатый пациент, единственное желание которого – сделать его обеспеченным человеком? Макондо предлагал подарить ему «долю своих инвестиций». Сколько это? – думал Маршал. Пятьдесят тысяч? Сто тысяч долларов? Боже правый, как могла бы измениться его жизнь! Он быстро все подсчитал. Даже его собственная инвестиционная стратегия приносила ему по шестнадцать процентов последние два года. Прими он предложение мистера Макондо заняться торговлей ча зарубежном валютном рынке, эта сумма выросла бы в два, а то и в три раза. Маршал понимал, что в торговых делах он был новичком-неумехой – все обрывки информации доходили до него слишком поздно. Сейчас, первый раз в жизни, он получил шанс стать своим человеком в этом деле.

Да, если бы он мог это сделать, ему бы жилось намного лучше. Не так уж велики были его потребности. Единственное, в чем он по-настоящему нуждался, так это в том, чтобы освободить время и три-четыре дня в неделю посвящать исследованиям и книге. Ну и в деньгах!

Но ему все равно пришлось отказаться. Проклятье! Проклятье! Проклятье! Но разве у него был выбор? Неужели он хотел повторить судьбу Сета Пейнда? Или Сеймура Трот-тера? Он знал, что поступил правильно.

В пятницу, приближаясь к массивным мраморным дверям клуба «Пасифик юнион», Маршал испытывал сильное волнение, граничащее с ужасом. Долгие годы он понимал, что двери подобных заведений, таких, как «Пасифик юнион», «Берлингейм клуб» и «Богемская роща», закрыты для него. Теперь они открылись. На пороге он замешкался, но, сделав глубокий вдох, шагнул в тайную обитель посвященных.

Это был конец пути. Маршал думал, что путь этот начался в 1924-м в переполненном вонючем третьем классе трансатлантической баржи, которая привезла его родителей, совсем молодых, на Эллис-Айленд из Саутгемптона. Нет, нет, он начался еще раньше, в Пруссине – штетле[29]29
  В переводе с идиш «местечко» – Прим ред


[Закрыть] у самой русско-польской границы, в одном из его покосившихся деревянных домишек с земляными полами, где отец его ребенком спал в теплом закутке на большой глиняной печи, которая заполняла собой большую часть общей комнаты.

Как они попали из Пруссины в Саутгемптон? – поражался Маршал. По суше? На лодке? Он никогда не спрашивал их об этом. А теперь было уже поздно. Его отец и мать давным-давно обратились в прах, лежа рядышком в высокой траве кладбища «Анакостия» в пригороде Вашингтона. Из всех участников этого долгого путешествия в живых остался лишь один человек, способный рассказать об этом, – брат его матери, Лейбл, доживающий свои дни на длинном деревянном балконе пропахшего мочой дома престарелых в Майами-Бич с его стенами, покрытыми розовой штукатуркой. Пора позвонить Лейблу.

Центральная ротонда, изящный восьмиугольник, была обставлена величественными диванами из кожи и красного дерева. На высоте девяти футов ее венчал изумительный потолок: тонкий цветочный узор, выгравированный на полупрозрачном стекле. Мажордом, облаченный в смокинг и тонкие кожаные перчатки, почтительно поприветствовал Маршала, а услышав его имя, кивнул и провел его в гостиную, в дальнем конце которой у огромного камина сидел Питер Макондо.

Гостиная поражала своими размерами – половина Пруссины, наверное, поместилась бы под высоким потолком, покоящимся на полированных дубовых стенах со вставками геральдических лилий на алом атласе И кругом кожа – Маршал быстро насчитал двенадцать длинных диванов и тридцать массивных стульев Некоторые стулья были заняты морщинистыми седовласыми сухощавыми стариками, читающими газеты. Маршалу пришлось присмотреться, чтобы убедиться, что они еще дышат. Двенадцать канделябров на стене, то есть всего сорок восемь в комнате, по три ряда лампочек в каждом – пять во внутреннем, в следующем – семь, во внешнем – девять, всего двадцать одна лампочка, а во всей комнате… Маршал прекратил подсчеты, заметив пару трехфутовых металлических фигур на одном из каминов – копии закованных рабов Микеланджело; в центре комнаты стоял массивный стол, заваленный грудами газет, в основном финансовых, со всего мира. У одной стены в застекленной витрине находилась огромная фарфоровая чаша конца восемнадцатого века с табличкой, на которой было указано, что она была получена в дар от одного из членов клуба и была изготовлена в мастерской Чинг-те Ченг. На ней были изображены сцены из романа «Сон в красном тереме».

Подлинник. Да, это подлинник, думал Маршал, приближаясь к Питеру, который болтал с другим членом клуба, сидя на диване. Его собеседником был высокий представительный мужчина в красном клетчатом пиджаке, розовой рубашке и цветастом аскотском галстуке. Маршал никогда раньше не видел, чтобы кто-то так одевался, никогда не видел, чтобы кто-то мог допустить такую шокирующую дисгармонию в одежде и выглядеть при этом так элегантно и достойно.

«О, Маршал, – произнес Питер. – Рад вас видеть. Позвольте представить вам Роско Ричардсона. Отец Роско был лучшим мэром в истории Сан-Франциско. Роско, это доктор Маршал Стрейдер, ведущий психоаналитик Сан-Франциско. Ходят слухи, Роско, что доктор Стрейдер недавно удостоился огромной чести: в одном из университетов будут проводиться серии лекций, названные в его честь».

После короткого обмена любезностями Питер повел Маршала в обеденный зал, вернувшись к прерванному разговору:

«Роско, я не верю, что на рынке может прижиться еще одна компьютерная система, но не могу полностью отрицать эту возможность. Если Сиско действительно решит делать инвестиции, я буду более заинтересован. Убедите меня, и я обещаю убедить своих инвесторов. Будьте добры, отправьте бизнес-план в Цюрих, и я ознакомлюсь с ним в понедельник, когда вернусь в офис.

Прекрасный человек, – сказал Питер, когда они распрощались. – Мой отец знал его отца. И прекрасно играет в гольф. Он живет как раз по дороге к Сайпрес-Пойнт. Интересный вариант инвестиции, но вам я его рекомендовать не буду: эти начинающие слишком долго раскачиваются Играть в эту игру слишком дорого – из двадцати новых проектов стоящим окажется один. Разумеется, если вам удается его угадать, он приносит больше, значительно больше, чем двадцать к одному. Кстати, надеюсь, вы не возражаете, что я обращаюсь к вам по имени?»

«Нет, что вы, конечно, нет Только по имени Это уже не профессиональные отношения».

«Вы говорили, что не были здесь раньше?»

«Нет, – ответил Маршал. – Проходил мимо. Восхищался. Это не похоже на места, где пасутся члены медицинского сообщества. Я почти ничего не знаю о клубе. Кто в него входит? В основном бизнесмены?»

«В основном старые денежные мешки Сан-Франциско. Консерваторы. В основном живут на проценты с наследства. Роско – исключение, вот почему он мне нравится. Ему семьдесят один, но он все еще высоко летает. Вот так…»

Они добрались до обеденной залы, и Питер обратился к мажордому: «Эмиль, мы готовы. Есть у нас шанс отведать того запеченного лосося в тесте?»

«Думаю, я смогу убедить шеф-повара приготовить одного специально для вас, мистер Макондо».

«Эмиль, я помню, каким удивительно вкусным он был в «Cercle Union Interaliee» в Париже». Тут Питер наклонился к Эмилю и прошептал ему на ухо: «Только никому не говорите: мне больше нравится, как его готовят здесь».

Питер продолжал оживленно обсуждать что-то с Эмилем. Маршал не слышал, о чем они говорили, пораженный великолепием обеденной залы, а в особенности гигантской фарфоровой вазой, в которой нашел пристанище шедевр японского искусства икебаны: восхитительные орхидеи, ниспадающие каскадом с покрытой красными листьями кленовой ветви. «Если бы моя жена это видела», – подумал Маршал. Кто-то получил кучу денег за эту композицию, так что у нее была возможность превратить свое маленькое увлечение в источник дохода.

«Питер, – произнес Маршал, когда Эмиль усадил их за стол, – вы так редко бываете в Сан-Франциско. Вы являетесь активным членом этого клуба, а также клубов в Париже и Цюрихе?»

«Нет, нет, нет, – ответил Питер, улыбаясь наивности Маршала. – Тогда бы мне пришлось заплатить около пяти тысяч за сэндвич, если бы я решил здесь пообедать. Все эти клубы – «Circolo dell Unione» в Милане, «Atheneum» в Лондоне, «Cosmos Club» в Вашингтоне, «Cercle Union Interaliee» в Париже, «Pacific Union» в Сан-Франциско, «Baur au Lac» в Цюрихе – составляют единую сеть: членство в одном клубе гарантирует привилегии во всех остальных. Собственно, вот откуда я знаю Эмиля: он работал в «Cercle Union Interaliee» в Париже». Питер взял в руки мелю. «Ну что, Маршал, начнем с напитков?»

«Просто воды, «Caligosta», если можно. Мне сегодня предстоит еще провести четыре сеанса».

Питер заказал дюбонне и содовую. Когда принесли напитки, он поднял свой бокал: «За вас и за Лекции Маршала Стрейдера».

Маршал вспыхнул. Он был настолько ошеломлен увиденным в клубе, что забыл даже поблагодарить Питера.

«Питер, лекции под моим именем – это великая честь. Я должен был поблагодарить вас сразу, но мысли мои были заняты моим последним пациентом».

«Вашим последним пациентом? Удивительно. Мне почему-то казалось, что, стоит пациенту закрыть за собой дверь, терапевт не вспоминает его до того самого момента, когда тот приходит на следующий сеанс».

«Вашими бы устами да мед пить. Но – и это профессиональная тайна – даже самые организованные терапевты думают о пациентах чуть ли не постоянно и даже ведут с ними безмолвные диалоги между сеансами».

«И не требуют за это дополнительную плату!»

«Увы, нет. За размышления приходится платить только юристам».

«Интересно, интересно! Вы, вероятно, говорите обо всех терапевтах, но, сдается мне, вы говорите именно о себе. Я часто размышлял над тем, почему остальные терапевты принесли мне так мало пользы. Может, это потому, что у вас уровень вовлеченности больше, может, ваши пациенты больше для вас значат».

Принесли лосося, но Питер, не обращая на это внимания, продолжал говорить о том, что Адриана тоже была очень недовольна своими предыдущими терапевтами.

«На самом деле, Маршал, – говорил он, – я хотел обсудить с вами сегодня две вещи, и это одна из них. Адриане бы очень хотелось, чтобы вы провели с ней несколько сеансов: ей нужно решить некоторые проблемы в отношениях с отцом, тем более сейчас, когда жить ему осталось совсем недолго».

Маршал, прекрасный специалист по классовым различиям, давно понял, что представители высшего класса сознательно оттягивают начало приема пищи; на самом деле чем старее богач, тем дольше пауза перед первой вилкой. Маршал из всех сил старался выдержать паузу наравне с Питером. Он тоже игнорировал лосося, потягивал свою минеральную воду, внимательно слушал собеседника, кивал и уверял Питера в том, что он с радостью проведет для Адрианы краткий курс терапии.

В конце концов Маршал не выдержал. И впился в лосося. И обрадовался, что последовал совету Питера и заказал именно это блюдо. Лосось действительно был великолепен. Тоненькая хрустящая масляная корочка таяла во рту, ему даже не приходилось жевать – стоило лишь легонько прижать кусочек лосося языком к небу, как кусочки цвета розмарина превращались в мягкую массу и начинали свое путешествие по горлу в коконе теплого масла. «Черт с ним, с холестерином», – подумал Маршал, чувствуя себя довольным грешником.

Питер бросил первый взгляд на еду, словно удивляясь ее появлению на столе. Он подхватил вилкой первый увесистый кусок и продолжил:

«Это очень хорошо. Адриана действительно нуждается в вашей помощи. Она позвонит вам сегодня днем. Вот ее визитная карточка. Если вам не удастся созвониться, она будет очень рада, если вы позвоните ей и назначите сеанс на следующей неделе. В любое время, когда вам будет удобно, – она распланирует свои дела соответственно. И еще вот что, Маршал. Я уже обсудил этот вопрос с Адрианой: я хотел бы оплатить ее сеансы. Это за пять часов. – Он протянул Маршалу конверт с десятью стодолларовыми купюрами. – Не могу выразить словами, как я благодарен вам за то, что вы согласились поработать с Адрианой. И разумеется, теперь я еще больше хочу отплатить вам добром».

Это заявление заинтересовало Маршала. Он думал, что известие об организации серии лекций, названных в его честь, говорит о том, что эта возможность для него потеряна навсегда. Но оказалось, что судьба решила искушать его снова. Но он знал, что профессионализм возобладает: «Вы сказали, что хотите обсудить со мной две проблемы. Первая – терапия Адрианы. Не является ли ваше непрекращающееся чувство обязанности по отношению ко мне второй проблемой?»

Питер кивнул.

«Питер, вы должны забыть об этом Или – это угроза! – мне придется заставить вас отложить вашу поездку на три-четыре года, чтобы мы смогли справиться с этим посредством психоанализа. Я повторюсь: нет никакого неоплаченного долга. Вы воспользовались моими услугами. Я назначил соответствующую цену. Вы заплатили. Вы заплатили даже больше, чем я просил. Помните? А потом, вы были настолько любезны, настолько щедры, что организовали в честь меня курс лекций. Не было никакого долга. А даже если б и был, ваш дар с лихвой его компенсировал. Более чем: теперь я чувствую себя обязанным вам!»

«Маршал, вы учили меня быть искренним с собой и открыто выражать свои чувства. Именно это я и собираюсь сделать. Потерпите меня буквально пару минут. Просто выслушайте меня. Пять минут. Договорились?»

«Пять минут. А потом мы навсегда забудем эту тему. Идет?»

Питер кивнул. Маршал улыбнулся, снял часы и положил их на стол между ними.

Питер взял часы Маршала в руки, внимательно рассмотрел их, положил обратно и начал говорить:

«Во-первых, позвольте мне прояснить один момент. Я солгал бы вам, если бы позволил вам думать, что мой дар университету был на самом деле подарком вам. На самом деле я почти каждый год делаю университету относительно скромный подарок. Четыре года назад я организовал там ту самую кафедру экономики, деканом которой является мой отец. Так что я бы так и так сделал им подарок. Единственное, что я сделал, так это подарил им ваши лекции.

Во-вторых, я прекрасно понимаю, как вы относитесь к подаркам, и я уважаю ваши чувства. Но я могу сделать вам предложение, которое вы, вероятно, сможете принять. Сколько у меня осталось времени?»

«Всего три минуты», – ухмыльнулся Маршал.

«Я не рассказывал вам о моем бизнесе. Так вот основным моим занятием является покупка и продажа компаний. Я работаю в качестве эксперта на оценочные фирмы – несколько лет я занимался этим в «Citicorp», после чего ушел на вольные хлеба. За эти годы я принял участие в приобретении более двухсот компаний. Недавно я наткнулся на датскую компанию, которую оценили удивительно низко, и это при том, что она обладает мощным доходным потенциалом. И я купил ее сам. Может быть, я поступил эгоистично, я еще не до конца определился со своими новыми партнерами. Мы собираем двести пятьдесят миллионов. Возможность купить компанию нужно использовать быстро, и, если быть до конца честным, она слишком хороша, чтобы делиться».

Сам того не желая, Маршал был заинтригован: «И?..»

«Погодите, дайте мне закончить. Эта компания, «Rucksen», занимает второе место в мире по производству велосипедных шлемов, имея четырнадцать процентов рынка. В прошлом году продажи были высокие – двадцать три миллиона, – но я уверен, что за два года я смогу увеличить эту сумму в четыре раза. И вот почему. Самая большая доля рынка – двадцать шесть процентов – принадлежит финской компании «Solvag», и так получилось, что моему консорциуму принадлежит контрольный пакет акций «Solvag»! А мне принадлежит контрольный пакет акций консорциума. Основной продукт, производимый «Solvag», – мотоциклетные шлемы, и это производство приносит значительно больше прибыли, чем производство велосипедных шлемов в той же компании. Я планирую модернизировать «Solvag», объединив ее с австрийской компанией по производству мотоциклетных шлемов. Когда это произойдет, я прекращу производство велосиппедных шлемов «Solvag» и завод перейдет исключительно на производство мотоциклетных шлемов. К тому времени я увеличу производительную мощность «Rucksen» и позиционирую ее таким образом, что она займет как раз ту нишу, которая принадлежала «Solvag». Видите, Маршал, как красиво все получается?»

Маршал кивнул. Он действительно видел это. Красота для посвященных. Он также видел всю тщетность своих попыток просчитать временные закономерности фондового рынка или выкупить акции, обладая жалкими обрывками информации, доступными людям сторонним.

«Вот что я вам предлагаю. – Питер бросил взгляд на часы. – Еще несколько минут. Дослушайте меня». Но Маршал уже забыл о пятиминутном лимите.

«Я выкупил контрольный пакет акций «Rucksen», теперь мне нужно внести всего десять миллионов долларов наличными. Я рассчитываю публично презентовать «Rucksen» где-то через двадцать два месяца, и у меня есть все основания ожидать, как минимум, пятьсот процентов прибыли. Когда «Solvag» освободит эту нишу, у нее не останется сильных конкурентов. Разумеется, никто, кроме меня, этого не знает, поэтому вам тоже нужно молчать об этом. У меня также есть информация – источник ее я не могу открыть даже вам – о законопроекте, который обязывает несовершеннолетних использовать велосипедные шлемы в обязательном порядке. Он скоро вступит в силу на территории трех европейских стран.

Я предлагаю вам долю в этой инвестиции, скажем, один процент… Подождите, Маршал, не торопитесь отказываться: это не подарок, и я больше не ваш пациент. Это самая настоящая инвестиция. Вы даете мне чек и становитесь совладельцем. Но у меня есть одно условие, и здесь вы должны согласиться со мной даже через силу: я не хочу оказаться в такой же ситуации, как тогда, с доктором Блэком. Помните, как я мучился из-за этого?

Итак, – продолжал Питер более конфиденциальным тоном, видя растущую заинтересованность Маршала. – Вот что я вам предлагаю. Ради моего собственного психического здоровья я хочу, чтобы вы ничем не рисковали. Если когда-нибудь вы пожалеете об этой инвестиции, я выкуплю у вас вашу долю по вашей цене. Я предлагаю сделать так: я дам вам мой личный вексель с полным обеспечением. По вашему требованию вам будет выплачена сумма, равная ста процентам вложенной плюс десять процентов годовых. Но вы должны пообещать мне, что воспользуетесь этим векселем, если произойдет что-то непредвиденное, – кто знает, что может случиться? Убийство президента, моя внезапная гибель или что-либо еще, что поставит вас в ситуацию риска. Иными словами, вы обязаны использовать этот вексель».

Питер откинулся на спинку стула, взял часы Маршала и отдал хозяину: «Семь с половиной минут. Я все сказал». Маршал судорожно соображал. На этот раз все сходится. «Девяносто тысяч долларов, – думал он. – Я получаю, скажем, семьсот процентов – более шестисот тысяч дохода. За двадцать два месяца. Как я могу отказаться от этого? Да и кто бы смог? Вложить деньги под двенадцать процентов и до конца своих дней получать семьдесят две тысячи долларов в год. Питер прав. Он больше не мой пациент. И это не подарок из-за переноса – я вкладываю свои деньги; это инвестиция. И что с того, что я ничем не рискую? Это частный вексель. Нет и речи о злоупотреблении профессиональным положением. Все чисто. Идеально чисто».

Маршал перестал думать. Время действовать. «Питер, в офисе я видел вас лишь с одной стороны. Теперь я знаю вас лучше. Теперь я знаю, что принесло вам такой успех в делах. Вы ставите перед собой цель и движетесь в направлении этой цели с редким упорством и смекалкой… и изяществом. – Маршал протянул Питеру руку. – Я принимаю ваше предложение. С огромной признательностью».