Текст книги "Лжец на кушетке"

Автор книги: Юрий Липатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

И до тех самых пор, пока полгода назад не развалилась «Digilog», он исправно переводил свои чеки на Норму. Она, разумеется, знала о том, что он играл в покер, и дала ему на это особое разрешение. Она думала, что они играют на пять-десять долларов, и иногда охотно выдавала ему пару сотен – Норме нравилось, что ее муж общается с самыми богатыми и самыми влиятельными бизнесменами Северной Калифорнии. Кроме того, некоторые игроки даже обращались к ней за юридическими услугами.

Но были две вещи, о которых Норма не знала. Во-первых, ставки. Ребята были с этим очень осторожны: наличных денег на столе быть не должно, только фишки, для которых у них были свои названия: «четвертаки» (двадцать пять долларов), «полтинники» (пятьдесят долларов) и «баксы» (сто долларов). Иногда кто-нибудь из ребят привозил на игру детей, но они, посмотрев пару сдач, так и не понимали реального размера ставок. Иногда Норма встречала кого-нибудь из игроков или их жен на светских мероприятиях – на свадьбах, на крестинах, на бар мицва1, и Шелли содрогался при мысли, что она может узнать, сколько он проиграл или насколько велик риск Но ребята, храни их господь, знали, что можно говорить, а что нет, так что никто из них ни разу не проболтался. Это было одним из тех правил, о которых никто никогда не говорил, но все знали.

Еще Норма не знала о его покерном счете. Между женитьбами Шелли сколотил небольшой капитал – шестьдесят тысяч долларов. Он был прекрасным продавцом программного обеспечения… когда решал поработать. Двадцать тысяч он внес в семейный бюджет, но сорок тысяч стали его покерным фондом, и он скрывал его от Нормы на секретном счету в банке «Уэллс Фарго». Он думал, что сорока тысяч ему хватит на всю жизнь, что эта сумма сможет окупить любую полосу невезения. И так оно и было. Целых пятнадцать – лет. До этого дня – до начала полосы дьявольского невезения!

Ставки постепенно росли. Он начал было протестовать против этого, но делать из этого трагедию постыдился. Чтобы игра была действительно азартной, нужны были большие ставки. Проигрыши должны быть ощутимыми. Проблема была в том, что у остальных было слишком мно-

Празднование в честь тринадцатилетия ребенка, означающего его переход к взрослой жизни, совершеннолетие его денег: крупные ставки для них были мизером. А что ему оставалось делать? Унижаться, объяснять им: «Простите, ребята, но у меня нет денег, чтобы играть с вами в карты. Я слишком беден, слишком труслив, я, черт возьми, неудачник, не ровня вам»? Он никогда бы не смог сказать им это.

Но теперь его покерный фонд иссяк, остались только четыре тысячи. Слава богу, Норма так и не узнала о сорока тысячах. Иначе ее бы и след простыл. Норма ненавидела азартные игры, потому что ее отец потерял их дом на биржевых торгах; он не играл в покер (он был церковным дьяконом, образцом честности и благопристойности), но фондовая биржа, покер – не все ли равно! Шелли всегда думал, что на фондовых биржах играют сосунки, у которых кишка тонка для покера!

Шелли пытался сконцентрироваться; ему срочно нужны были десять тысяч: до даты, проставленной на чеке, оставалось всего четыре дня. Ему надо было достать деньги там, куда Норма не будет заглядывать в ближайшие две недели. Шелли знал, он совершенно точно знал, как знал некоторые вещи в своей жизни, что, если бы он только мог поднять ставки и принять участие в следующей игре, карты лягут так, как ему надо, он сорвет большой куш и все встанет на свои места.

Шелли приехал домой в половине шестого, и к этому времени он уже точно знал, что делать. Лучшим выходом – единственным выходом для него – была продажа акций «Империал банк». Года три назад Вилли купил «Империал банк» и намекнул Шелли, что вложение в него денег сулило верную прибыль. Вилли планировал, как минимум, удвоить свои инвестиции через пару лет, когда банк стал общественным. Итак, на те двадцать тысяч, которые он принес в семейное гнездышко, Шелли купил тысячу акций, прожужжав Норме все уши про секретную информацию и деньги, которые они с Вилли собираются на этом сделать.

Шелли не изменил себе, снова оказавшись в ненужном месте в ненужное время: на этот раз разгорелся скандал вокруг сбережений и ссуд. Банку Вилли был нанесен сильный ущерб: стоимость акций скатилась с двадцати до одиннадцати. Теперь они снова поднялись до пятнадцати. Шелли спокойно воспринял эту потерю, зная, что Вилли тоже понес огромные убытки. Но он не мог понять, почему войдя в дело одного из своих закадычных друзей, он не мог однажды, хотя бы на этот раз, хорошо заработать. Все, к чему он прикасался, превращалось в дерьмо.

Он не ложился спать до шести утра, чтобы позвонить Эрлу, своему брокеру, чтобы дать ему указания по продаже акций по рыночной цене. Сначала он планировал продать всего шестьсот пятьдесят акций – это бы принесло ему необходимые десять тысяч. Но, дожидаясь ответа Эрла, он решил продать все акции, чтобы десять тысяч отдать в счет оплаты долга, а на остальные пять делать ставки в следующей игре.

«Тебе позвонить с подтверждением продажи, Шелли?» – спросил своим писклявым голосом Эрл.

«Да, приятель, я весь день буду дома. Скажешь мне точную сумму. Да, кстати, постарайся ускорить процесс и, главное, не переводи его на наш счет. Это очень важно – не переводи его на счет. Придержи чек, я заскочу и заберу его».

Кажется, все получается, подумал Шелли. Через две недели, после следующей игры, он выкупит свои акции обратно на выигранные деньги, и Норма никогда ни о чем не догадается. К нему вернулось хорошее настроение. Он тихонько пропел несколько строчек из «зип-а-ди-ду-да» и лег спать. Норма, которая спала очень чутко, легла в комнате для гостей: она всегда там спала в те ночи, когда он играл в покер. Он пролистал журнал «Профессиональный теннис», чтобы успокоиться, отключил звонок телефона, вставил в уши затычки, чтобы не слышать, как Норма собирается на работу, и выключил свет. Если ему повезет, он сможет проспать до полудня.

Когда Шелли дополз до кухни и налил себе кофе, часы показывали уже почти час дня. Телефон зазвонил сразу же, как только он его включил. Это была Кэрол, подруга Нормы, которая работала юристом в той же фирме, что и Норма.

«Привет, Кэрол, ищешь Норму? Она уже давно ушла. А что, в офисе ее нет? Слушай, Кэрол, я так рад, что ты позвонила. Я слышал, что Джастин ушел. Норма сказала, что ты в шоке. Только идиот мог бросить такую классную женщину, как ты! Я всегда думал, что он тебя не достоин. Прости, что никогда не звонил тебе так просто, поболтать. Но это можно исправить. Аенч? Выпивка? Горячие объятия?» С того самого дня, когда Кэрол переспала с ним, чтобы отомстить Джастину, Шелли не питал иллюзий на повторение случившегося.

«Спасибо, Шелли, – ответила Кэрол стальным голосом. – Но это не личный звонок. Я звоню по делу».

«В смысле? Я же сказал тебе, что Нормы нет дома».

«Шелли, я звоню тебе, а не Норме. Норма наняла меня в качестве консультанта, и теперь я ее представитель. Разумеется, это довольно неудобная ситуация, особенно если учесть наши особые отношения, но Норма обратилась ко мне, и я не могу ей отказать.

Перейдем к делу, – продолжила Кэрол сдержанным, профессиональным тоном. – Мой клиент попросил меня подготовить документы о разводе, а потому я предписываю вам покинуть дом, полностью покинуть дом, к семи часам вечера. Она не желает далее вступать с вами в непосредственный контакт. Вы не должны пытаться переговорить с ней, мистер Мерримен. Я предложила ей вести все необходимые переговоры с вами через меня, консультанта вашей жены».

«Брось ты это юридическое дерьмо, Кэрол. Я имею дело с бабой и не позволю ей запугать меня своими напыщенными высоколобыми речами! Говори человеческим языком. Так что, черт возьми, происходит?»

«Мистер Мерримен, мой клиент проинструктировал меня обратить ваше внимание на факс. Тогда ответы на все ваши вопросы станут очевидными. Даже для вас. Запомните, у нас есть предписание суда, семь вечера, сегодня.

О да, еще кое-что, мистер Мерримен. Если мне будет позволено вставить в нашу беседу небольшой личный комментарий: вы дерьмо. Подрасти сначала!» И с этими словами Кэрол бросила трубку.

У Шелли зазвенело в ушах. Он бросился к факсу. Там, к его ужасу, он обнаружил копию утренней фондовой операции с запиской, в которой говорилось, что Шелли может забрать чек на следующий день. А под этим нашлась еще более ужасная вещь – ксерокопия баланса его секретного покерного фонда в «Уэллс Фарго», к которому был прикреплен желтый квадратик самоклеющеися бумаги с кратким посланием от Нормы: «Не хочешь, чтобы я это видела? Учись заметать следы! Мы в прошлом».

Шелли позвонил своему брокеру: «Эй, Эрл, какого черта ты тут творишь? Я просил, чтобы ты с подтверждением звонил мне! Тоже мне друг!»

«Потише на поворотах, приятель, – ответил Эрл. – Ты просил, чтобы я позвонил с подтверждением тебе домой. Мы продали акции в семь пятнадцать. Секретарша позвонила тебе в половине восьмого. Трубку взяла твоя жена, и секретарша передала ей информацию. Она попросила переслать ей все это по факсу в офис. Моя секретарша должна знать, что говорить твоей жене, а что нет? Как ты помнишь, боны лежали на совместном счету. Мы должны скрывать это от нее? Я что, должен терять лицензию из-за твоих вшивых пятнадцати тысяч?»

Шелли повесил трубку. Голова шла кругом. Он пытался осознать происходящее. Ему ни в коем случае не стоило просить о звонке с подтверждением. И еще эти чертовы затычки для ушей. Когда Норма узнала о продаже акций, она, наверное, перерыла все его бумаги и нашла счет из «Уэллс Фарго». Так что теперь она знает все. Все кончено.

Шелли перечитал факс от Нормы и вдруг заорал: «Да пошло все это к чертям, к чертям!» – и разорвал его в клочья. Он вернулся в кухню, подогрел кофе и открыл утренний выпуск «Chronicle». Время объявлений. Только теперь ему нужна была не только работа, но и квартира с мебелью. Но вдруг его взгляд упал на странный заголовок на первой странице раздела «Столичная жизнь».

«ФОРД», «ТОЙОТА», «ШЕВРОЛЕ»….

ТЕПЕРЬ И ПСИХИАТРЫ ОТЗЫВАЮТ СВОЙ ПРОДУКТ!

Шелли начал читать.

Одолжив бланк у гигантов автомобилестроения, Институт психоанализа Golden Gate опубликовал уведомление об отзыве (см. стр. 62). На скандальном собрании, проведенном 24 октября, институт цензурировал и временно исключил из своих рядов одного из выдающихся своих членов, доктора Сета Пейнда, «за поведение, наносящее ущерб психоанализу».

«Сет Пейнд! Сет Пейнд! Эй, – подумал Шелли, – а не тот ли это мозгоправ, к которому Норма попросила меня обратиться перед нашей свадьбой? Сет Пейнд – да, точно: ну сколько может быть Сетов Пейндов?» Шелли читал дальше:

Доктор Маршал Стрейдер, официальный представитель института, отказавшись от дальнейших комментариев, заявил лишь, что члены института считают, что пациенты доктора Пейнда, вероятно, получили не самую качественную терапию в рамках психоанализа и работа с доктором Пейндом могла нанести им значительный вред. Пациентам доктора Пейнда предложена бесплатная «психоаналитическая наладка»! Что не работает? – спрашивает репортер. Бензонасос? Двигатель? Свечи зажигания? Выхлопная система? Доктор Стрейдер воздержался от комментариев.

Доктор Стрейдер утверждает, что данная акция является свидетельством приверженности Института психоанализа высшим психоаналитическим стандартам заботы о пациенте, профессиональной ответственности и честности.

Возможно, это так. Но неужели в этой связи не встает вопрос о самонадеянности психоанализа в целом? Как долго психиатры будут делать вид, что оказывают поддержку группам, отдельным пациентам и организации, когда снова и снова – вспомните скандал с Сеймуром Троттером, разгоревшийся несколько лет назад? – появляется прямое доказательство их неспособности справиться с внутренним управлением?

Мы связались с доктором Пейндом. Его комментарий (что удивительно!): «Все вопросы к моему адвокату».

Шелли нашел страницу 62 с формальным уведомлением.

ОТЗЫВ ПСИХИАТРИЧЕСКИХ ПАЦИЕНТОВ

Институт психоанализа «Golden Gate» настоятельно рекомендует всем пациентам мужского пола, которые лечились у доктора Сета Пейнда после 1984 года, позвонить по тел. 415-555-2441 для прохождения психологической диагностики и, в случае необходимости, курса восстановительной психиатрической помощи. Существует вероятность того, что терапевтическая методика доктора Сета Пейнда могла существенно отступать от психоаналитических канонов и принести пациентам существенный вред. Все услуги бесплатны.

Через мгновение Шелли уже общался с секретарем Института психоанализа.

«Да, мистер Мерримен, вы имеете право, на самом Деле мы настаиваем, чтобы вы прошли бесплатный курс терапии у одного из членов нашего института. Наши терапевты предлагают свои услуги в порядке очереди. Вы позвонили нам первым. Могу я записать вас на прием к доктору Маршалу Стрейдеру – это один из наших ведущих специалистов-психоаналитиков? Вас устроит пятница, девять утра, Калифорния-стрит, 2313?»

«Не могли бы вы мне объяснить, что случилось? Я начинаю нервничать. Я не хочу пережить приступ паники, пока буду ждать».

«Я не так много могу вам сказать. Доктор Стрейдер введет вас в курс дела, но институт полагает, что интерпретации доктора Пейнда могли сослужить плохую службу некоторым его пациентам».

«То есть если у меня был симптом, скажем, зависимость, то он только все испортил?»

«Ну…. можно сказать и так. Мы не утверждаем, что доктор Пейнд преднамеренно причинил вам вред. Институт просто полностью не согласен с его методами».

«Хорошо, девять утра в пятницу меня вполне устроит. Но знаете, я легко поддаюсь приступам паники. Сложившаяся ситуация очень меня расстраивает, и мне не хотелось бы оказаться в реанимации; мне было бы легче – вы бы буквально спасли меня, если бы все, что вы мне сейчас сказали, я мог получить в письменном виде, в том числе и время и место встречи с терапевтом. Как вы его назвали? Вот, видите, я уже все забыл. Мне нужно это прямо сейчас, не могли бы вы сразу же отправить мне факс?»

«С радостью, мистер Мерримен».

Шелли подошел к факсу в ожидании послания. Наконец-то хоть что-то идет так, как надо. Он быстро нацарапал записку:

НОРМА!

Прочитай это! Загадка решена! Помнишь того терапевта, доктора Пейнда? И как я к нему попал? И какое неприятие вызывала у меня терапия? И как я отдал себя в его руки по твоей просьбе? Это принесло мне, и тебе, и нам много страданий. Я пытался сделать то, что нужно. Неудивительно, что терапия мне не помогла! Теперь мы знаем, почему! Я снова пытаюсь поступить правильно – и отправляюсь на капитальный ремонт – я собираюсь вылечиться! Во что бы то ни стало. Сколько бы мне ни потребовалось на это времени. Давай стараться вместе. Прошу тебя!

ТВОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ СУПРУГ

Шелли отправил эту записку Норме вместе с газетной статьей и письмом от секретаря Института психоанализа. Спустя полчаса факс заработал снова, выдав послание от Нормы.

Шелли,

надо поговорить. Встретимся в шесть.

НОРМА

Шелли взял чашку кофе, закрыл страницу объявлений и открыл раздел «Спорт».

«Зип-а-ди-ду-да, зип-а-ди-дзень».

Глава 9

Маршал заглянул в журнал записи пациентов. Следующим в списке был Питер Макондо, бизнесмен из Мексики, живущий в Швейцарии. Это была их восьмая и последняя встреча. Мистер Макондо, приехав на месяц в Сан-Франциско, обратился к нему с просьбой о кратком курсе терапии: его семья переживала кризис. Еще года два-три назад Маршал соглашался проводить лишь долгосрочный психоанализ, но времена меняются. Теперь у Маршала, как и у любого терапевта в городе, появились свободные часы, и он с радостью принимал мистера Макондо два раза в неделю в течение месяца.

С мистером Макондо было приятно работать, и терапия явно шла ему на пользу. Он добился удивительных результатов. Более того, он платил наличными после каждого сеанса. В конце первой их встречи он вручил Маршалу две стодолларовые купюры со словами: «Я предпочитаю иметь дело с наличными – мне так проще жить. Между прочим, если хотите знать, в Соединенных Штатах я не представлял налоговую декларацию и не требую возмещения медицинских расходов в счет налогов, которые плачу в Швейцарии».

С этими словами он направился к двери.

Маршал точно знал, как поступать в подобной ситуации. Начать терапию со сговора, с нечестности, с сокрытия пусть даже такого распространенного греха, как укрывание наличных доходов, было бы грубейшей ошибкой. Маршал был настойчив, но говорил мягко: Питер Макондо был кротким человеком, окруженным аурой невинного благородства.

«Мистер Макондо, я должен сказать вам две вещи. Во-первых, позвольте сообщить вам, что я всегда декларирую свои доходы. И это правильно. В конце каждого месяца я буду выдавать вам квитанцию. Во-вторых, вы заплатили мне слишком много. Сеанс стоит сто семьдесят пять долларов. Подождите, я посмотрю, есть ли у меня сдача». Он полез в стол.

Мистер Макондо, стоя в дверях, повернулся к Маршалу и вскинул руку: «Умоляю вас, доктор Стрейдер, в Цюрихе сеанс стоит двести долларов. А швейцарские психотерапевты уступают вам в квалификации. Сильно уступают. Прошу вас, окажите мне услугу, позвольте мне платить вам по тем же расценкам. Мне будет так проще, а потому и наше сотрудничество будет более продуктивным. До четверга».

Маршал, так и не вытащив руку из кармана, проводил уходящего изумленным взглядом. Многие пациенты считали, что его услуги стоят слишком дорого, но еще никто никогда не настаивал на том, что он берет слишком мало. Да ладно, подумал он. Он же европеец. К тому же о стойких эффектах переноса здесь речь не идет: это всего лишь краткосрочная терапия.

Маршал не просто не питал уважения к краткосрочной терапии. Он презирал ее. Фокусированная, направленная на ослабление симптома терапия… модель «удовлетворенный клиент»… к черту все это! Что действительно имело значение для Маршала, да и для большинства терапевтов, так это глубина изменений. Глубина – это все. Психотерапевты по всему миру знали, что чем глубже исследование, тем эффективнее терапия. «Копайте глубже, – услышал Маршал голос Боба МакСаллума, своего супервизора в психоаналитической практике, – добирайтесь до самых глубинных, древнейших уровней сознания, примитивных чувств, архаичных фантазий; возвращайтесь к первичным слоям памяти; тогда, и только тогда, вы сможете полностью искоренить невроз и обеспечить эффективное психоаналитическое воздействие».

Но глубинная терапия сдавала свои позиции: орды варваров в погоне за выгодой заполонили весь мир. Батальоны краткосрочной терапии, марширующие под знаменами регулируемого предоставления медицинских услуг,[25]25
  Дословно – «управляемая забота» («managed cake»), система медицинского страхования, заключающаяся в том, что страховые компании возмещают психологам стоимость их услуг Будучи заинтересованными в снижении своих расходов, страховые компании, в частности, регулируют продолжительность терапии – Прим ред


[Закрыть] черной тучей накрыли земли, и под их ударами дрожали ворота психоаналитических институтов – последних укрепленных оплотов мудрости, истины и разума в психотерапии. Враг подобрался так близко, что Маршал видел каждое из множества его лиц: биологическая обратная связь[26]26
  Метод, который позволяет с минимальной временной задержкой информировать человека о состоянии его телесных функций, за счет чего возникает возможность их сознательной регуляции – Прим ред


[Закрыть] и мышечная релаксация для тревожных расстройств; имплозия[27]27
  Терапевтический метод, исходящий из того, что страхи исчезают, если вызывающие их стимулы становятся более интенсивными и воздействуют более длительное время. Другими словами, люди, вынужденные оставаться в пугающей ситуации, спустя некоторое время должны будут перестать бояться. – Прим. ред.


[Закрыть] или десенсибилизация[28]28
  Метод иерархического построения ситуаций, вызывающих страх или тревогу, сочетаемый с глубокой мышечной релаксацией. Например, иерархия состояний тревоги, вызванных змеями, может выглядеть следующим образом: змея в соседнем квартале, змея в соседнем доме, в соседней комнате, змея в одной с человеком комнате, но в клетке, змея на полу без клетки и т. д. – Прим. ред.


[Закрыть] для фобий; лекарственные средства для дистимии и обсессивно-компульсивных расстройств; когнитивная групповая терапия для пищевых расстройств; тренинги уверенности в себе для робких; диа-фрагмальное дыхание для панических состояний; тренинги социальных навыков для нелюдимых; одноразовое гипнотическое воздействие для курильщиков; и эти группы «12 шагов», черт бы их побрал, для всего остального!

Сокрушительная экономическая сила регулируемого представления медицинских услуг подмяла под себя медицинские бастионы практически по всей стране. Чтобы сохранить практику, терапевты в порабощенных штатах были вынуждены преклонить колена перед завоевателем, который платил им лишь часть их обычных гонораров и предписывал им проводить пять-шесть сеансов с пациентами, которым на самом деле требовалось пятьдесят-шестьдесят сеансов.

Когда эти скудные подачки подходили к концу, терапевтам приходилось играть по-честному и выпрашивать у начальства дополнительные часы для продолжения терапии. И разумеется, им приходилось документировать этот запрос, тратить уйму времени на фальсификацию тонны бумаг, в которых они были вынуждены лгать, преувеличивая силу суицидальных наклонностей пациента, значимость угрозы или его склонность к насилию; только эти волшебные слова могли привлечь к пациенту внимание системы здравоохранения – не то чтобы чиновники беспокоились о пациентах, их усмиряла вероятность судебных тяжб.

Таким образом, терапевты не просто получили приказ лечить своих пациентов в несоразмерно короткие сроки, но еще и получили унизительную обязанность успокаивать и приспосабливаться к менеджерам-наблюдателям, роль которых часто исполняли наглые юнцы-администраторы с рудиментарными познаниями в психотерапии. На днях Виктор Янг, почитаемый им коллега, получил от своего двадцатисемилетнего менеджера записку с разрешением провести еще четыре дополнительных сеанса для лечения ярко выраженного шизоида. На полях он нацарапал идиотическую рекомендацию: «Преодолей отрицание!»

Но пострадало не только достоинство психиатров, но и их бумажники. Один из коллег Маршала оставил психотерапию и в возрасте сорока трех лет занялся рентгенологией. Другие, которые удачно пристроили свой капитал, подумывали о раннем уходе на пенсию. В кабинет самого Маршала больше не было очереди, и он с радостью принимал пациентов, которым раньше отказал бы. Его часто посещали тревожные мысли о будущем – его собственном и будущем психиатрии.

Обычно Маршал считал, что максимум, чего он может достичь в кратковременной терапии, – это некоторое ослабление симптомов, что, если повезет, должно помочь пациенту продержаться до следующего финансового года, когда менеджеры-наблюдатели дадут ему разрешение провести еще несколько сеансов. Но Питер Макондо стал поразительным исключением. Каких-то четыре недели назад у него была ярко выраженная симптоматика: чувство вины, сопровождающееся сильнейшей тревожностью, бессонницей и желудочными расстройствами. Маршалу редко попадались пациенты, которым удавалось добиться такого прогресса за столь короткий промежуток времени.

Изменило ли это мнение Маршала об эффективности краткосрочной терапии? Ничуть! Объяснение феноменального успеха Питера Макондо было простым и очевидным: у мистера Макондо не было значительных невротических или характерологических проблем. Он был необычайно сильной, достаточно целостной личностью, чьи симптомы были вызваны стрессом, который, в свою очередь, был по большей части обусловлен внешними обстоятельствами.

Мистер Макондо был весьма успешным бизнесменом, которому, по мнению Маршала, пришлось столкнуться с типичными проблемами очень богатых людей. С женой он развелся несколько лет назад и теперь собирался оформить отношения с Адрианой, красивой женщиной, много моложе его. Он очень любил Адриану, но не мог избавиться от сомнений: он знал слишком много историй о кошмарных разводах богатых бизнесменов с их женами – охотницами за кошельками. Казалось, у него был только один выход – отвратительный, постыдный – настаивать на заключении брачного контракта. Но как предложить это, не превращая их любовь в коммерческое предприятие, не оскверняя ее? Он ходил по замкнутому кругу. Это стало его навязчивой идеей, реализацию которой он откладывал со дня на день. Это было главной проблемой, с которой он обратился к психотерапевту.

Второй проблемой были дети Питера. Под влиянием Эвелин, его разозленной бывшей жены, дети ни в какую не соглашались на этот брак и отказывались даже знакомиться с Адрианой. Питер и Эвелин были неразлучны в колледже и поженились на следующий же день после выпускного. Но брак их вскоре зачах, и за несколько лет Эвелин превратилась в законченную алкоголичку. Питер делал героические усилия, пытаясь сохранить семью, убедился, что дети получили хорошее католическое образование, а потом, когда они закончили среднюю школу, подал на развод. Но годы жизни в эпицентре ожесточенного конфликта наложили свой отпечаток на детей. Оглядываясь назад, Питер понимал, что должен был развестись раньше и отвоевать у жены опеку над детьми.

Дети, которым было чуть больше двадцати, открыто обвиняли Адриану в интриганстве, утверждали, что она намеревается прибрать к руками состояние их семьи. Не выбирали они слов и для выражения своего негодования, возмущения поведением отца. Питер положил на счет каждого из них почти три миллиона долларов, они же утверждали, что он поступил с ними нечестно. В качестве аргумента они приводили недавнюю статью в «London Financial Times», в которой описывалось удачное предприятие, принесшее Питеру двести миллионов фунтов.

Конфликт чувств парализовал его. Щедрый по природе, он желал лишь разделить свое имущество с детьми, ведь именно ради них он и приумножал свой капитал. Но деньги стали проклятием. Оба его сына бросили колледж, отошли от церкви и слонялись без дела, без амбиций, без устремлений на будущее и без нравственных ценностей, которые направили бы их на путь истинный. Вдобавок к этому его старший сын пристрастился к наркотикам.

Питер Макондо уходил в нигилизм. Ради чего он работал последние двадцать лет? Вера покинула его, дети перестали быть для него жизненным стимулом, даже филантропия стала казаться ему бессмысленной. Он жертвовал деньги нескольким университетам на своей родине, в Мексике, но бедность, коррумпированность политиков, огромных размеров демографический взрыв в Мехико, экологические катастрофы ошеломляли его. Последний раз, когда он был в Мехико, ему пришлось носить тканевую повязку, потому что без нее он не мог дышать. Что могли сделать его жалкие несколько миллионов?

Маршал не сомневался в том, что терапевта лучше, чем он, Питеру Макондо не найти. Он привык работать с наибогатейшими пациентами, их детьми и был способен понять суть их проблем. Несколько раз он выступал на эту тему перед группами финансовых дельцов и филантропов и даже подумывал написать книгу. Но эта книга, к которой он уже придумал название – «Изобилие: проклятие правящего класса», как и другие хорошие литературные задумки Маршала, осталась лишь мечтой. Выкроить время для работы над книгой из активной практики казалось невозможным. Как только это удавалось великим теоретикам – Фрейду, Юнгу, Ранку, Фромму, Мэю, Хорни?

В работе с Макондо он использовал ряд сжатых, фокусированных терапевтических техник, и, к вящему его удовольствию, все, что он пробовал, работало великолепно. Он упорядочил стоящую перед пациентом дилемму и избавил его от чувства вины, объяснив, что с подобными проблемами сталкиваются все очень богатые люди. Он изменил отношение Питера к детям тем, что помог ему лучше понять мир их переживаний, а в частности, их вовлеченность в непрекращающуюся битву между отцом и матерью. Он предположил, что наилучший способ наладить отношения с детьми – это наладить отношения с бывшей женой. Постепенно, с помощью Маршала, Питер смог установить с ней более уважительные отношения и после четвертого терапевтического сеанса пригласил ее на ленч, во время которого они смогли впервые за долгие годы пообщаться без ссор.

И снова по предложению Маршала Питер постарался убедить жену в том, что, хотя они и не могут жить больше вместе, они любили друг друга долгие годы, и эта реальность былой любви существует до сих пор: главное – беречь ее, не дать ей исчезнуть. Питер, по совету Маршала, предложил жене заплатить двадцать тысяч долларов за ее месячное пребывание в Центре реабилитации лиц с алкогольной зависимостью Бетти Форд После развода Эвелин получила щедрую компенсацию и с легкостью могла бы сама заплатить за себя, но лечиться она отказывалась наотрез. Это проявление заботы со стороны Питера сильно ее тронуло, и, к его удивлению, она приняла это предложение.

Когда отношения Питера с бывшей женой улучшились, наладились и его отношения с детьми. С помощью Маршала он составил план создания дополнительного пятимиллионного траста на каждого из них, воспользоваться которыми они смогут в течение последующих десяти лет по достижении определенных целей: окончание колледжа, женитьба, два года занятий какой-либо стабильной, достойной профессиональной деятельностью и служба в правлении социально ориентированных проектов. Этот щедрый, но четко структурированный траст сотворил чудо, и за рекордно короткое время отношение детей к отцу резко изменилось.

Два сеанса Маршал посвятил проработке склонности мистера Макондо брать вину на себя. Тот не любил разочаровывать людей и, будучи склонным принижать значимость удивительно удачных капиталовложений, которые по его совету сделали его клиенты – группа банкиров из Швейцарии и Шотландии, он помнил все неудачные решения до единого. Рассказывая об этом Маршалу и вспоминая расстроенные лица немногих своих разочарованных инвесторов, он приходил в отчаяние.

Большую часть пятого сеанса Маршал и мистер Макондо посвятили разбору одной такой инвестиции. Около года назад его отец, знаменитый профессор экономики, который работал в университете Мехико, прилетел из Мехико в Бостон, где ему предстояла операция на коронарных сосудах.

После операции хирург, доктор Блэк, которому мистер Макондо был несказанно благодарен, попросил его сделать пожертвование в поддержку гарвардской программы исследований сердечно-сосудистой системы. Мистер Макондо не только немедленно дал свое согласие: он также высказал желание сделать дар непосредственно доктору Блэку. Доктор Блэк отказался от денег, заявив, что десяти тысяч долларов, полученных хирургом за операцию, ему вполне достаточно. Но в разговоре Макондо обмолвился о том, что рассчитывает получить большую прибыль с крупных закупок в песо. Доктор Блэк сразу же последовал по его стопам – и на следующей же неделе потерял семьдесят процентов, когда был >бит Луис Колозио, кандидат в президенты

Мистер Макондо чувствовал себя безгранично виноватым перед доктором Блэком. Маршал приложил все усилия, чтобы спустить его с небес на землю, напомнив своему пациенту, что действовал он исключительно из благих побуждений, что он и сам потерял крупную сумму, что доктор Блэк сам принял решение об этом капиталовложении. Но мистер Макондо все искал пути исправить создавшуюся ситуацию. После сеанса, несмотря на все протесты Маршала, он, поддавшись порыву, отправил доктору Блэку персональный чек на тридцать тысяч долларов – именно столько он потерял на инвестиции.

Но доктор Блэк, надо отдать ему должное, отослал чек обратно с благодарностью, впрочем, не удержавшись от резкого напоминания о том, что он уже большой мальчик и знает, как бороться с подобными ситуациями. Он также добавил, что эта потеря может компенсироваться доходами, полученными от вложений в оптовые закупки сахара. В конце концов мистер Макондо успокоил свою совесть дополнительным пожертвованием на гарвардскую программу исследования сердечно-сосудистой системы в размере тридцати тысяч долларов.