Текст книги "Черная Топь"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Чувствуя себя Раскольниковым, он поспешно открыл дверь кладовки и нырнул внутрь на поиски топора. Если кто-то застукает его сейчас, отмазка про завтрак уже не прокатит… Где же этот чертов ящик?

А, вот он. Действительно, есть топор. Острый? Кажется, не очень. Ну да это для дров он не острый, а для человеческой плоти вполне. Может, у этих кожа и холодная, но уж никак не бронированная.

Сергей вернулся в кухню, брезгливо отряхивая с себя пыль и паутину. Так, куда теперь деть топор? Не в руках же нести… Как поступил в аналогичной ситуации Раскольников, он не помнил, но решил засунуть топор за пояс. Длинная деревянная рукоять уперлась в ногу под брюками. Ладно, это мелкие неудобства. Кажется, снаружи ничего не заметно, куртка прикрывает. Однако что-нибудь пожрать все же не мешало бы!

Он открыл холодильник. Ну блин, опять один томатный сок! Та же самая банка, только за день из нее отпили несколько стаканов. Сергей с детства не любил томатный сок, несмотря на то, что к помидорам относился вполне положительно.

Мысль поискать на кухне другую еду не выдержала конкуренции с желанием убраться отсюда поскорее. Сергей ограничился тем, что зачерпнул ковшом воды из рукомойника и сделал несколько глотков.

Он вышел из дома, так и не встретив никого из хозяев ни в помещении, ни в саду, и оказался на пустынной, как всегда, улице Ленина. На сей раз он не стал избирать длинный маршрут, ибо желал поскорее добраться до больницы, да и солнце уже здорово припекало, а идти приходилось в застегнутой куртке. Так что Сергей свернул в малоприметную щель между плетнями, показанную Лидой – и, похоже, сделал это вовремя.

Ибо почти тут же до его слуха донесся треск мотоцикла, который быстро приближался.

Сергей пробежал еще десяток метров и прижался к забору, который в этом месте загибался влево. Здесь Сермяга вряд ли мог его заметить, даже если бы бросил взгляд в сторону щели. Из своего укрытия Коржухин видел, как мотоцикл промчался мимо. Несколько секунд спустя мотор смолк, и Сергей ничуть не сомневался, что произошло это как раз напротив дома номер 36.

Он побежал дальше между заборами. Сермяга приехал за ним, он был в этом уверен. И хотя сержант и не производит впечатления Шерлока Холмса, однако вполне может догадаться, куда девался разыскиваемый.

Сергей остановился, тяжело дыша, лишь когда впереди показался пустырь перед больницей. Он стащил мокрую от пота куртку и принялся ею обмахиваться. «А они, наверное, не потеют», – подумалось ему.

К тому моменту, как он вновь нехотя надел куртку, он уже понимал, что в больницу ему идти нельзя. Если он прав в своих подозрениях, если игра заканчивается и Сермяга явился за ним, то в больнице он окажется в ловушке. Пусть даже Барлицкий согласится его принять и защитить внутри, но он же не может отсиживаться там всю жизнь. А снаружи его уже будут ждать.

Не без робости выйдя на открытое место (впрочем, увидеть его здесь, пожалуй, могли только со второго этажа больницы), он быстро пересек пустырь и спустился в овраг. К этому времени у него уже созрел план дальнейших действий. Выбраться из города в лес и попытаться самостоятельно отыскать дорогу отсюда. Хотя бы даже и ту, по которой они приехали. Разведать путь как можно дальше, пока хватит дневного света, а потом вернуться и посмотреть на то, что покажет Петька. Заручившись этой информацией, бежать этой же ночью. Или даже… черт с ним, с Петькой, бежать прямо сейчас. Собак в городе нет («собаки не любят покойников… да никакие они не покойники, черт!»), значит, в лесу они его не поймают. А там… как-нибудь доберется до нормальной дороги и до людей. Чертовски рисковано, конечно, идти налегке через тайгу, даже не зная толком пути, но не рискованней, чем оставаться здесь; теперь, по крайней мере, у него есть оружие и топор. «А Алекс?» – напомнил он себе. А Алекс пусть пока остается в больнице, идти он со своей ногой все равно не может. Если Сергею удастся добраться до своих («прямо как на войне рассуждаю!»), в Игнатьев скоро нагрянет подмога, и Алекса спасут. Ну а если Барлицкий все же не сможет защитить его после бегства Сергея… что ж, значит, судьба такая. Коржухин задумался, что он расскажет в милиции, когда выберется отсюда. Уж конечно не про мертвецов. Скажет, что в городе орудует банда, мафиозный клан, что жертвами стали уже многие приезжие… Да, вот только поможет ли это? Предположим, ему поверят, в Игнатьев нагрянет милиция, ОМОН, ФСБ… Но эти – тоже не дураки, раз держатся здесь уже полвека, не вызывая подозрений. За то время, что пройдет с момента бегства Сергея, они заметут все следы. Так что Алекса все-таки наверняка ухлопают. А то и Барлицкого, если будет мешать. Или, если доктор им действительно так уж необходим, упрячут его куда-нибудь, где ни одна ФСБ не найдет.

Однако даже и это не самое худшее. Допустим даже, следствие докопается до истины. В конце концов, главные улики против этих – они сами: достаточно простого медицинского обследования любого из них. И что дальше? Где гарантия, что все материалы об открытии, позволяющем многократно продлевать человеческую жизнь, не получат моментально гриф «Совершенно секретно», а сам Сергей попросту не исчезнет – в лучшем случае в психушку? Несомненно, в советские времена все бы именно так и было. Ну а кто сказал, что теперь будет иначе?

Так что идти надо ни в какую не в милицию и не в ФСБ, а к журналистам. После того, как информация разлетится по газетам и интернету, власти уже не посмеют скрыть правду. А если «эликсир жизни» действительно добывают в озере или на торфозаготовках, то Россия еще и получает возможность сказочно разбогатеть на его экспорте. Бессмертие – или, скажем аккуратнее, возможность жить столетиями – это вам не какая-то вшивая нефть…

Да, но прежде надо, чтобы ему поверили. Те же самые журналисты. Кроме, конечно, желтой прессы, которая поверит охотно, но которую никто не примет всерьез. Нужны доказательства. Значит, вернуться в город и встретиться с Петькой все-таки придется. Правда, что это даст… ведь у него нет даже фотоаппарата…

Размышляя таким образом, Сергей дошел до конца оврага. Здесь разлилась большая зловонная лужа, мутная, в клочьях бело-желтой пены. Среди этой пены плавало нечто, что на один жуткий момент показалось Сергею обезображенным трупом младенца, но затем он понял, что это всего-навсего лысая кукла с оторванными руками. Он принялся карабкаться наверх.

Овраг действительно вывел его из города; из крутого склона торчали корни первых деревьев тайги. Цепляясь за них, Сергей выбрался на поверхность, бросил косой взгляд на залитый солнцем Игнатьев, представлявший отсюда картину почти идиллическую, и углубился в лес.

Часа через три блужданий он, наконец, вышел на грунтовку, которая некогда – подумать только, не прошло и трех суток! – вывела их на дорогу с мертвым грузовиком. К этому времени Сергей уже порядком устал – еще бы, на машине расстояние казалось куда короче – так что грядущая перспектива отмахать пешком сотню-другую километров радовала его еще меньше, чем в начале пути. Комары тоже не прибавляли оптимизма. К тому же он успел убедиться, что летние туфли на липучках – не самая подходящая обувь для путешествий по тайге. Но, по крайней мере, теперь с каждым шагом Игнатьев оставался все дальше за спиной.

Грунтовка, впрочем, выглядела теперь иначе – там и сям в ямах стояли лужи, и под ногами чавкала грязь. «Дождь шел два дня назад, могло бы уже и подсохнуть», – с неудовольствием думал Сергей, останавливаясь перед очередной водной преградой; в конце концов он решился разуться и идти босиком, пока не выберется на дорогу посуше.

Вскоре грунтовка кончилась; лес раздался в стороны, впереди лежало открытое пространство, заросшее сочной зеленой травой. Сергей сделал несколько шагов в это зеленое море, подумав, что надо бы все-таки обуться – в траве могут водиться змеи; впрочем, легкие туфли – не бог весть какая от них защита. Однако под ногами попрежнему хлюпало, и между пальцами выдавливалась холодная вода. Сергей был городским жителем и не понял, что это значит. Если какое подозрение и шевельнулось в его душе, то воспоминание о том, что недавно они без особых проблем проехали здесь на машине, не дало ему развиться.

В следующий миг он по колено провалился в холодную вязкую грязь.

Сергей даже не слишком испугался; иногда отсутствие опыта делает даже бесстрашнее, чем наличие такового. Повернувшись через плечо, он бросил назад, на относительно сухое место, свои туфли, а затем быстро снял куртку, свернул ее и кинул ее туда же, не желая, чтобы вода и грязь добрались до содержимого карманов. Пока он это проделывал, он погрузился еще сантиметров на пятнадцать.

Он попытался развернуться назад. Это удалось ему лишь частично; он завалился на бок и почувствовал, как колыхнулась под ним трясина. Барахтаясь в густой черной грязи, Сергей с трудом перевернулся на живот. Теперь, кажется, он уже не погружался, но и вылезти из болота не мог. Пучки болотной травы, за которые он пытался цепляться, оставались у него в руках. Наконец ценой неимоверных усилий ему удалось дотянуться до относительно твердой почвы, но пальцы лишь без толку скребли грязь, не имея возможности зацепиться за что-то прочное.

Сергей позволил себе чуть-чуть передохнуть («спокойно, спокойно, я не тону»), а затем вытащил из-за пояса топор, вытянул руку и принялся ввинчивать его длинную рукоять в землю. Когда топорище ушло вглубь почти на всю длину, Коржухин крепко ухватился за оставшуюся между землей и обухом часть обеими руками и, держась за этот импровизированный якорь, изо всех сил потянул себя вперед. Топор накренился во влажной почве, но все же устоял. Болото с большой неохотой отпускало свою жертву, но все же Сергею удалось вылезти на сушу по пояс, а затем и вытащить ноги. Не рискуя уже подниматься, он дополз до дороги и уселся прямо в грязи, тяжело переводя дух и чувствуя запах тины и гнили.

Окончательно придя в себя, он перебрался на сухое место, разделся и разложил сушиться свою одежду. Она, конечно, нуждалась в основательной стирке, но мутные лужи для этого мало подходили. Когда Сергей вновь натянул штаны и рубашку, подсохшая грязь отваливалась с них кусками.

Теперь он был осторожнее в своих поисках дороги. Срубив и обтесав длинный крепкий сук, Коржухин изготовил шест для прощупывания пути. Эта разумная мера спасла его от дальнейших смертельно опасных грязевых ванн, но не принесла позитивных результатов. Дороги из Игнатьева не было, по крайней мере, на этом направлении; там, где еще недавно можно было проехать на машине, теперь простиралась гиблая топь.

Город, как видно, недаром получил свое первое название.

Сергей не сдавался до вечера, пытаясь отыскать путь в обход болот, но все его усилия оказались тщетны. В конце концов, когда солнце уже клонилось к закату, он обреченно побрел обратно в Игнатьев.

Он вновь подобрался к городу со стороны оврага. Уже почти стемнело, и спускаться в черный ров, подобный отверстой ране, было жутковато. Однако идти по верху он не решился, помня, что они видят и ночью, хотя и хуже, чем днем.

Он миновал мостик, переброшенный к больнице, и пошел по дну оврага дальше – возле самой больницы вполне могла ждать засада («как-то там Алекс? Небось, весь извелся из-за того, что я не пришел…»). Наконец, замирая и прислушиваясь, он вылез наверх как раз в подходящем месте – на задворках улицы Жданова; отсюда огородами легко было пробраться к гостинице.

Когда он подошел к заброшенному зданию, тьма была уже полной, так что с трудом можно было различить, где чернота неосвещенных домов переходит в черноту безлунного неба. «Почему они все-таки не зажигают света? – подумал Сергей. – Ну ладно, эти и так видят, а остальные? Электричество экономят? Прямо светомаскировка, как в войну…» Неожиданно его поразила новая мысль. А что, если и впрямь светомаскировка? Ночью с воздуха далеко видны огни поселений… Сергею представилось, как он приходит со своим рассказом – в милицию ли, в редакцию, и слышит в ответ удивленное: «Игнатьев? Но в этом районе нет такого города. Вот, взгляните на карту. Тайга и болота, и ничего больше. Пить надо меньше, гражданин!»

Осторожно переставляя ноги – споткнуться и загреметь в такой тьме ничего не стоило – Сергей прошел вдоль мертвой гостиницы; затем постоял на углу, вслушиваясь в звон ночных цикад, посмотрел на часы, нажав кнопку подсветки – было 22:38. Его электронные часы шли, несмотря на купание в болоте; то была надежная водонепроницаемая модель, купленная в период омского благополучия. Сергей повернулся и побрел в обратную сторону. Петьки нигде не было. Шагая вдоль заднего фасада уже в третий раз, Коржухин окончательно уверился, что мальчишка не придет – не то испугался в последний момент, не то, что гораздо хуже, попался в лапы этим. Или не смог незаметно улизнуть из дома. А то и просто надул доверчивого приезжего, чтобы посмотреть пистолет.

Но в этот момент со стороны гостиницы донесся негромкий короткий свист. Коржухин вздрогнул, хотя и ожидал чего-то подобного. Он повернулся к зданию, но различил лишь непроглядную черноту оконных проемов.

– Петька? – громко прошептал он.

Послышался шорох, и едва различимый мальчишеский силуэт спрыгнул с подоконника на землю.

– Я уж думал, ты не придешь, – тихо проворчал Петька, подходя. – Говорили, сбежал ты…

– Кто говорил? – насторожился Сергей.

– Кто надо, – буркнул Петька. – Ну, ты готов? Пошли.

– А чего ты сразу меня не окликнул?

– А вдруг ты хвост притащил? Но, вроде, все чисто.

– Меня ищут? – настаивал Коржухин.

– Не знаю. Наверное, ищут. Скоро сам все узнаешь.

– Куда мы идем? – спросил Сергей, которому последняя фраза показалась зловещей.

– В горком.

– Чего? А, ты хочешь сказать – в мэрию?

– Ну да.

– Погоди-погоди. И что мы там будем делать ночью?

– Смотреть и слушать.

– Стало быть, там они и… – Сергей вдруг подумал, что не нужно открывать мальчишке свою осведомленность – будет больше пользы от сравнения независимых версий Петьки и Лиды, и закончил нейтрально: – собираются по ночам?

– Иногда, – ответил мальчик и легко перемахнул через плетень, спрыгивая во двор какого-то дома. – Чего стоишь, лезь давай.

– А чего по улице не пройти?

– Дядя, ты тупой или притворяешься? Нехрен в Игнатьеве ночью по улицам гулять. Дворами пройдем.

– А дворами-то не опасно? – сомневался Сергей, перелезая, тем не менее, через плетень. – Вдруг хозяева не спят…

– Если и не спят, то не услышат, а если и услышат, побоятся нос высунуть, – безмятежно ответил Петька, топча в темноте чьи-то грядки.

– А ты, выходит, не боишься.

– Разведчики ничего не боятся.

– Разведчики? – Сергей вдруг вспомнил незадачливого Витьку, которому отказали в праве называться разведчиком, и догадался: – Это у вас типа тайного общества?

– Ну… – смутился Петька, вспомнивший, что тайное общество должно держаться в тайне. – Это мы с пацанами… ну типа как пионеры, только круче…

– Скауты, стало быть, – кивнул в темноте Сергей.

– Чего?! – Петька, похоже, обиделся.

– Скауты – по-английски как раз и значит «разведчики», – пояснил Коржухин.

– Не, ну ни хера себе язык у этих буржуев! – Петька аж повысил голос от возмущения, но спохватился и продолжил уже тихо: – То пидорами ругаются, то скотами. Ты че, дядя, нерусский? Вот и говори по-нашему.

– А в гостинице у вас штаб? – поинтересовался Сергей, перебираясь через очередной забор, и серьезно добавил: – Я никому не скажу.

– Да не, – разоткровенничался Петька, – просто новичок должен провести ночь в сорок третьем номере.

– И что, является дух последнего постояльца? – усмехнулся Коржухин.

– Новичкам всегда говорят, что является. Ходит по комнате, ищет чего-то… может, тот блокнот, что ты нашел, – ответил Петька. – Хотя врать не буду, сам не видел. Да ты не смейся! – сердито добавил он. – Думаешь, ничего такого не бывает, да? Вот посмотрим, что ты через пару часов скажешь!

«Версия о мертвецах, похоже, является общепринятой», – без удивления подумал Сергей. Петька меж тем, очевидно, решил, что имеет право на ответную откровенность:

– А в блокноте-то что?

– Да ничего почти. Чернила водой размыло. Пара фраз только уцелела

– мол, побывал этот мужик на кладбище и чего-то там не нашел.

– Угу, – отозвался Петька, однако от более подробных комментариев воздержался.

Наконец они добрались до последнего забора. Он был высотой метра два, но Петька знал место, где одна из широких досок висела на одном гвозде, и, отодвинув ее, можно было протиснуться в образовавшуюся щель. Сергей не без оснований подумал, что нижние гвозди из этой доски вытащили, должно быть, сами «разведчики»; возможно, дом принадлежал родителям одного из них. Петька приоткрыл лаз, но не спешил им воспользоваться.

– Смотри, – прошептал он.

Сергей присел на корточки и выглянул. Глаза его уже привыкли к темноте, так что он довольно быстро сориентировался и понял, что здание в полусотне метров от их укрытия – это мэрия, только, разумеется, видимая не со стороны площади, а сзади. Как и во всем городе, в окнах не было ни огонька.

– Там темно, – заметил Коржухин.

– Вообще им свет не сильно нужен, – подтвердил его догадку Петька, – но лампу они обычно зажигают. Просто ее за шторами не видно.

– Ты там бывал уже?

– Стал бы я тебя на такое дело брать, если бы в первый раз шел!

– А они нас не засекут? – задал, наконец, Сергей наиболее беспокоивший его вопрос.

– Будешь вести себя тихо – не засекут. Знаешь, что делать, если чихать потянет? Задержать дыхание и пальцами нос зажать. И не дышать, пока не пройдет. Там пыльно, учти. Надеюсь, простуды у тебя нет, кашлять не будешь?

– Да нет вроде, – ответил Сергей, удивляясь обстоятельности малолетнего «разведчика».

– Если ссать хочешь – ссы сейчас, – дополнил тот свой инструктаж.

– Чтоб там уже не ерзать. Там лежать на пузе придется.

– Не, я в порядке, – сказал Сергей. – Ну что, пошли?

– Погоди. Они, может, не все собрались еще.

И действительно, через несколько минут в отдалении послышались торопливые шаги. Похоже, цокали женские каблуки. Их обладательница шла слишком далеко, чтобы разглядеть ее в этом мраке. Звук удалился в сторону мэрии и вскоре стих. Сергей уже знал, что дверь в мэрии открывается без скрипа и закрывается без хлопка.

– Почему они собираются по ночам? – спросил он Петьку.

– Традиция, – ответил тот. – Повелось еще с тех времен, когда в городе про них ничего не знали.

– Но теперь знают?

– Теперь знают. Но они ужасно не любят менять заведенные порядки. Было бы тебе столько же, сколько им, ты бы тоже не любил.

Петька даже не заметил, что нарушил свой принцип – не говорить ничего конкретного о сущности этих, пока Сергей сам не убедится, однако Коржухин не стал ловить его на слове: оговорки даже более информативны, чем сознательно выстроенные объяснения. «Да, – подумал Сергей, – делать секреты из того, что всем известно – это действительно давняя советская традиция.»

Они прождали еще минут двадцать, но больше никто не появился.

– Ладно, пошли, – скомандовал Петька и полез в дыру.

Стараясь ступать неслышно, но быстро, они подошли к мэрии сзади. Сергей все гадал, каким образом они проникнут внутрь незамеченными – неужели эти настолько распоясались за десятилетия своей власти, что даже не выставляют охрану? вряд ли, это совсем не в духе советских руководителей – и как спрячутся внутри, но для Петьки, похоже, все это были тривиальные задачи. Чуть покопавшись у двери черного хода, он открыл ее. Дверь, в отличие от парадной, скрипнула.

– Ты прирожденный взломщик, – шепотом восхитился Сергей.

Петьке, вероятно, приятно было это слышать, однако честность взяла верх:

– У меня ключ есть.

– Откуда? – изумился Коржухин.

– От верблюда. Да не боись, никуда я тебя не заманиваю! Если б я был заодно с ними, тебя бы уже десять раз сцапали. Пошли, только тихо. Тут лестница, нам на самый верх.

В полной темноте они поднимались по ступенькам. Один раз под ногой Сергея что-то шваркнуло – похоже, осколок кирпича; должно быть, этой лестницей давно уже никто не пользовался. «Тихо ты!» – зло зашипел Петька. Сергей считал пролеты; они поднялись на третий этаж и двигались выше. Снова скрипнула дверь; они вступили на чердак.

– Петька, ты где? – шепотом позвал Сергей, тщетно всматриваясь в абсолютный мрак.

– Тут я, – мальчишеская ладонь взяла его за запястье, и Коржухин рад был убедиться, что ладонь эта теплая. В свою очередь, и пальцы мальчика как бы случайно задержались на его вене, нащупывая пульс. – Погоди, сейчас я спичку зажгу.

– У меня фонарик есть.

– Ладно, давай сюда.

Луч фонарика скользнул по покрытому многолетней пылью полу, осветил какие-то ящики, поверх которых брошена была телогрейка, выхватил стоявшие у стены заросшие грязью фанерные транспаранты (Сергей успел различить надпись на верхнем – «КОСМОПОЛИТОВ-ПРЕДАТЕЛЕЙ К ОТВЕТУ!»), затем мазнул по потолку, обозначив низкую деревянную балку (Сергей понял, где надо пригнуть голову) и снова погас; как видно, Петька не хотел, чтобы кто-нибудь заметил свет в чердачном окне. Второй раз он зажег фонарик, когда Сергей в потемках добрался до противоположной стены, умудрившись не налететь ни на ящики, ни на транспаранты. На сей раз луч уперся в какую-то решетчатую металлическую заслонку; Петька снял ее и отставил в сторону, открыв большую прямоугольную дыру.

– Лезь за мной, – скомандовал он, скрываясь в дыре.

– Что это? – спросил Сергей, просовывая голову следом. Мальчишка уже погасил фонарик, и опять стало темно.

– Темные вы там, в своей Москве, – донесся его шепот. – Вентиляция это.

Некоторое время они ползли на четвереньках внутри квадратной в сечении трубы, в полной темноте; но вот впереди забрезжил слабый свет. Петька остановился, и Сергей наткнулся на него.

– Там кабинет Первого, – прошептал мальчик. – Они там. Ползи теперь очень осторожно, чтоб ни шороха.

И они двинулись вперед очень медленно и аккуратно. Сергей уже видел, что свет проникает в трубу через отверстия вентиляционной решетки; слышал он и голоса, но пока не мог разобрать слов.

Петька прополз над решеткой и остановился по другую ее сторону; развернувшись головой к Сергею, он лег на живот. Коржухин преодолел оставшийся метр и тоже улегся, не без опаски приблизив лицо к решетке.

Опасался он, впрочем, зря: до пола было метра четыре, так что снизу вряд ли кто мог его заметить. Ему же с этого необычного ракурса видна была довольно большая часть комнаты.

Как раз в тот момент, когда он занял свою наблюдательную позицию, закрылась дверь – очевидно, кто-то покинул собрание; осталось двенадцать человек, сидевших вокруг Т-образного стола. «Кажется, членов Политбюро тоже было двенадцать», – подумалось Коржухину. Некоторых лиц он не видел, только макушки (по большей части лысые или седые) и затылки. Но во главе, несомненно, сидел Дробышев, по правую руку от него – Березин, по левую – Зверев. На столе перед ними горела одинокая коричневая лампа; за пределом отбрасываемого ею круга в помещении царил полумрак. Атмосфера напоминала заседание партячейки 20-х – 30-х годов – по крайней мере, какими их изображают в кино; разве что в воздухе не вился сизый папиросный дым, за что Сергей возблагодарил судьбу. Взгляд его скользнул дальше, на стену за спиной Дробышева. Исчезнувший накануне портрет был теперь на месте; как и ожидал Сергей, это был портрет Ленина. В этом тусклом освещении Коржухину впервые пришла мысль, что Ленин ужасно похож на черта – не на тонкого и ироничного интеллектуала Мефистофеля, а на кого-нибудь попроще, из второго звена; достаточно лишь приставить к лысой голове рожки, чтобы сходство стало бесспорным. А если еще вспомнить, что пятиконечная звезда, она же пентаграмма – древний каббалистический символ, используемый, согласно легендам, для вызова и укрощения демонов…

От этих нематериалистических размышлений его отвлек голос Дробышева:

– Плохо, товарищи. Одного вы все-таки спугнули и упустили.

– Да никуда он не денется, Егор Михалыч, – ответил незнакомый Коржухину хриплый голос. – Побегает по лесам и обратно притащится, впервой, что ли? В лагерях такое сколько раз было. Они ж к нам только потому прорвались, что дождей месяц не было. А теперь – или в болоте утонет, или завтра же назад приползет.

– Это еще бабушка надвое сказала, товарищ Губин, – возразила женщина с голосом школьной директрисы. – Может быть, он до сих пор скрывается в городе. (Сергей вздрогнул и рефлекторно отпрянул от решетки.) Мы не можем исключать помощи ему со стороны враждебного элемента.

– Сразу надо было их брать, – зло сказал Березин, – сразу! Говорил же я вам…

– Сначала надо выяснить, кто они такие, – возразил Дробышев не в первый, вероятно, раз. – Вдруг их и правда из Москвы прислали?

– Вот бы заодно и выяснили, – гнул свое Березин.

– Ты, Володенька, свои НКВДшные привычки брось, – брюзгливо ответил Дробышев. – Знаем мы, как ты выясняешь… Что прикажешь с ними делать после твоего выяснения?

– Мало ли, что с людьми в тайге случиться может, – философски изрек Березин. – Даже с сотрудниками органов. Машина в болоте увязла. Или с моста свалилась… А пока новых пришлют, мы бы уже подготовились. Да и никакие они не чекисты. У них на роже написано, что фраера.

– Рожа – это не документ… – проворчал кто-то у противоположного конца ствола.

Березин устремил на говорившего немигающий взгляд, и тот запнулся.

– Я в органах с одна тысяча девятьсот двадцать первого года, – холодно проинформировал капитан. – Когда я своего первого в расход вывел, вас еще в проекте не было. Я человека насквозь вижу.

– Ладно, товарищи, не ссорьтесь, – примирительно произнес Дробышев. – Значит, как только он объявится, Сермяга берет его за незаконное ношение оружия. («Витька, брехло позорное!» – зло прошептал Петька.) А там уж либо он нам предъявляет корочки, либо – работаем по обычной схеме. А то Кузьма Емельяныч заждался, да и другие уже в очереди стоят.

– Вот именно, в очереди, – недовольно сказал рябой субъект, похожий на киношного Шарикова. – Нам уже давно тесно в Игнатьеве. Когда мы, наконец, выйдем во внешний мир?

– Ставить этот вопрос сейчас несвоевременно, – поморщился Дробышев.

– Правильный вопрос, товарищ Дробышев, – спокойно произнес Березин, вполоборота глядя на градоначальника. – Правильный.

Сергей понял, что это открытый вызов. И уж тем более понимал это Дробышев, однако прямо одернуть нарушителя субординации не решился.

– Ну вы же понимаете, товарищи, какая сейчас обстановка в стране, – раздраженно напомнил он.

– А по-моему, – гнул свое Березин, – обстановка сейчас как раз подходящая. Народ устал от либеральной трескотни. Мы не должны недооценивать наш народ.

– Да при чем тут народ! – не выдержал Дробышев. – Мы не на митинге. Я хотел бы напомнить страдающим головокружением от успехов, что во внешнем мире мы – никто. Нас там просто сожрут.

– Меня же здесь не сожрали, – улыбнулся змеиной улыбкой Березин.

– Потому что, Володя, оттуда ты бежал сюда, – парировал Дробышев.

– Тогда я был один, – не смутился Березин. – И времена были другие. Порядок был.

– Нам пришлось бы все начинать с нуля!

– Ничего, времени у нас достаточно, – ответил Березин, и за столом послышались смешки. – И рано или поздно все равно придется. После того, как наш уважаемый Егор Михалыч напринимал столько новых членов, на одного нашего приходится всего двадцать человек. И они не могут не понимать, насколько возросли для каждого из них шансы стать донорами. И то, что мы не можем и не будем до бесконечности расширять наши ряды, они тоже понимают. Наша власть здесь всегда держалась на надежде и страхе. Но надежда тает, а страх растет. Пока еще страх парализует волю к сопротивлению, но придет время – и он обернется своей противоположностью, мужеством отчаяния. Тогда нас просто сметут. Кроме того, пока у нас еще сохраняются кое-какие связи в области, и мы должны их использовать. Когда те, с кем мы контактировали в семидесятые, окончательно сойдут со сцены, начинать будет сложнее.

– Ладно, товарищи, ладно, – примирительно поднял ладони над столом Дробышев, – сегодня мы собрались здесь не за этим. Сейчас нам надо разобраться с приезжими…

– Как только мы с ними разберемся, мы должны предпринять реальные шаги по выходу во внешний мир, – перебил Березин. – Предлагаю голосовать. Перспективный план у меня уже подготовлен.

– Больно крут ты стал, Володенька, – Дробышев с ненавистью поглядел на него.

– Всегда был, Егор Михайлович, – с улыбочкой ответил тот. – А что вы так волнуетесь? Ведь это не голосование о ваших перевыборах.

Дробышев обвел тяжелым взглядом остальных, хотя уже понимал, что чекист не решился бы на открытый демарш, не выяснив их настроений. Двое или трое предпочли не встречаться глазами с первым секретарем; были и те, что смотрели с наглым вызовом.

– Хорошо, – сдался он, – ставится на голосование вопрос о рассмотрении перспективного плана товарища Березина…

– О принятии плана, Егор Михалыч, – ласково перебил капитан. – Зачем нам разводить лишнюю волокиту? Товарищи, в основном, с планом уже знакомы. А детали доведем позже, в рабочем порядке…

– Вопрос о принятии плана товарища Березина, – бесцветным голосом согласился Дробышев. – Кто за?

Березин поднял руку первым, почти одновременно с ним – еще трое, сидевшие рядом друг с другом (включая «Шарикова»). Еще две руки поднялись с другой стороны стола. Тут, однако, возникла некоторая пауза; некоторые, уже готовые было поднять руку, замешкались под тяжелым дробышевским взглядом. Березин удивленно приподнял брови, отчего его лицо обрело вдруг комично-обиженное выражение.

И в этот момент руку медленно поднял Кузьма Емельяныч.

Дробышев, заметив это краем глаза, повернулся к нему. «И ты, Брут!» – говорил взгляд первого секретаря. Но дело было сделано. Остальные, убедившись, на чьей стороне перевес, поспешно поднимали руки.

Сергей смотрел на совершающийся на его глазах переворот и думал, что, в принципе, отсюда он мог бы их всех перестрелять. Если бы, конечно, в обойме было не три патрона. Тремя он мог бы уложить Березина, Дробышева и Зверева (если, конечно, попадет, что не факт), но остальные вряд ли дадут ему уйти. А героически жертвовать собой он не собирался.

И в этот момент, когда в полной тишине поднимались последние руки, и Дробышев уже открывал рот, чтобы обреченно задать формальный вопрос «кто против?» – часы Сергея издали короткий электронный писк, возвещая о наступлении полуночи.

– Что это? – насторожился Березин.

– Может, мыши, – ответил похожий на Шарикова. – Проклятые твари! – добавил он с ненавистью, глядя на свою правую руку, на которой не хватало двух пальцев.