Текст книги "Чертов мост"

Автор книги: Юрий Воложанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Он ударил жилистым кулаком по столу. Бабка оглянулась и зло сверкнула глазами.

– Что разъерепенился, старый? Дал бы людям спокойно чай попить.

– Дедушка прав, – тихо сказала Тася. – Помощь здесь нужна и как можно скорее.

– Вот-вот, доченька, правильно говоришь. Хоть бы вы в городе-то похлопотали, а то депеша наша где-то, видно, затерялась. Скоро ли там будете?

– Да вот Федор на днях собирается образцы везти.

– Правильнее сказать – понесет, ведь ехать не на чем, – вмешался я.

Дед почесал затылок, задумался, потом вскинул мохнатые брови и сказал:

– Найдем какую-нибудь клячу – добрых-то эти изверги поотбирали. Может, Евлаха приедет, так сговорим его. – Мироныч подмигнул.

– Ну как, Федор, сделаешь дело: выполнишь нашу просьбу? – спросил он.

– Нам надо еще камни пособирать, – ответил я.

– Да я вам помогу их хоть целую телегу набрать, – не то всерьез, не то в шутку сказал дед.

– Надо знать, какие собирать, – сказала Тася. – Но уж если быстрее надо, то мы поторопимся.

– Не лез бы ты, старый, в эти дела и людей не вмешивал, – ворчала бабка.

– Вот бы ты не лезла в наши дела, а возилась с горшками да помалкивала, как добрые-то делают, – осердился старик.

– Ладно уж, захорохорился, – отмахнулась она.

В этот раз я проводил Тасю до половины пути к тому месту, где она должна была встретиться с Витюлей, а дальше мне нельзя было идти: встреча с Кудахтиным не предвещала ничего хорошего.

Я добрался до половины сопки и спрятался за толстой сосной: отсюда хорошо просматривалась долина и пойма Елкинды, отсюда я мог видеть всех, кто проезжает. Но прежде всего я набрал рюкзак камней: так будет надежней в случае встречи с кем-либо.

Как мы и полагали, Витюля явился вовремя и один, он приехал на той же двуколке. Тася села с ним рядом, и они медленно поехали в сторону Ундурги. У меня вдруг появилось неудержимое желание скрутить Витюлю, увезти его подальше в лес и выпытать все о бандитах. Сделать это не так уж трудно: подкрасться сзади, стащить с двуколки и скрутить. Он бы и пикнуть не успел – этому нас учили на курсах. Я даже пробежал немного наперерез, но потом одумался: зачем так делать? Зачем пороть горячку, когда без риска дело пока идет неплохо.

А Тася, разве она не рискует? Да, рискует, но ее риск пока не велик, и она сможет за себя постоять – на нее я надеялся. Ну, а взяв Витюлю, мы могли отсюда вообще не выбраться, провалить все дело, ведь бандиты очень скоро хватятся его. Нет, этого делать нельзя!

Я забрался в кусты багульника и прилег на мягкую траву. Потом на меня навалилась дремота и я уснул – сказалась бессонная ночь. Проснулся в полдень, когда солнце стояло в зените и припекало меня сквозь редкую листву. Оглядев долину, я не увидел двуколки; вдали двигалась одинокая фигура – это была Тася. Догнал я ее в полуверсте от Такши. Впрочем, она ждала меня и, когда я вышел из леса, пошла мне навстречу. Она многое узнала от Витюли, и теперь спешила поделиться со мной.

– Где же ты, Феденька, запропастился? Не волки ли уж, думаю, съели тебя, – весело проговорила она, но на лице ее я прочел озабоченность.

– Да немного вздремнул, – признался я. – Ты что-то долго была на свидании с «любимым».

Она усмехнулась и с иронией сказала:

– Пришлось лавировать с женихом – любовь, видите ли, его одолела. – Потом серьезно продолжила: – Выболтал он мне их планы, может, не все, но кое-чему верить можно. Собрались они сейчас все, три-четыре дня будут отдыхать и готовиться к новым вылазкам. Цель их – кое с кем рассчитаться (у них даже черный список есть), награбить ценностей и податься за границу. До границы пойдут всей бандой, а там сам главарь, Витюля и еще несколько «надежных» отделятся и уйдут одни. Кстати, Витюля проговорился, что «освободил» своего любимого дядюшку в Чите от некоторых золотых вещичек.

– Так вот почему дядя столько сил прилагает к розыску племянничка! – воскликнул я.

– Да, видимо, поэтому, – согласилась Тася.

– А как же он сюда попал?

– Очень просто: у их главаря, Косого, в городе есть приятель, работает где-то по заготовкам пушнины. Через него Витюля и оказался здесь.

– Фамилию этого приятеля не называл?

– Нет, только назвал его Сидоркой, а что это: имя или кличка – непонятно. И его надо отыскать – наверняка он замешан в их делах.

– Ну, это потом. Что еще толкует Витюля?

– Клянется, что в меня влюблен и зовет с собой туда, за границу, рисует райскую жизнь.

– Ну, а ты как? – улыбнулся я.

– Я-то? Сказала, дам ответ позже, когда «отвяжусь» от тебя, то есть, когда уйдешь с «пробами». Об этом мы с ним тоже договорились, я даже узнала пароль, по которому тебя пропустит их пикет под Береей.

– О, это уже неплохо!

– Что неплохо? Что от тебя отвяжусь? – с притворным кокетством спросила Тася.

– Нет, это плохо, а хорошо то, что ты вызнала пароль.

– А-а, тогда ясно.

Небо было чистое и прозрачное, солнце нещадно палило. Травы прижались к земле, цветы поникли, птицы попрятались в кустарнике, и только кузнечики весело стрекотали в поле, да в ложбине неугомонно звенела зеленая Елкинда.

– Да, мне пора в Бушулей – Огородников с Литвинцевым наверняка заждались, – озабоченно сказал я.

– Только где возьмем лошадь?

– Мироныч же сказал, что поможет.

– Что ж, будем надеяться на него.

Тася взяла меня за руку, и мы пошли к селу.

Сборы в путь были недолги. А с лошадью нам повезло: к вечеру явился дед Евлампий на телеге, запряженной парой лошадей. Он привез в Такшу известь. И после недолгих уговоров согласился дать пристяжную пегую кобылку.

На закате я выехал из Такши, Тася проводила меня до поворота на Царский тракт. Мы молча постояли несколько минут и стали прощаться.

– Ну что ж, до свидания, Тася, – протянул я руку девушке.

Она подошла, обняла меня за плечи и поцеловала в щеку, затем резко отпрянула, круто повернулась и пошла, не оглядываясь.

Я стоял как заколдованный, глядя ей вслед. Потом опомнился и крикнул:

– Береги себя, Тася, я скоро вернусь!

Она обернулась и помахала рукой.

ДОРОГА предстояла дальняя. Я торопился, но лошадь надо было беречь, ехать пришлось где рысцой, где шагом. Ночью добрался до Береи; собаки, учуяв чужого человека, надрывно залаяли. Перед самой деревушкой, там, где раскинулась болотистая низина, из кустов тальника вдруг вынырнули два всадника. Это был бандитский пикет.

– Стой! Кто едет? – крикнул хриплый голос.

– Бросай оружие! – вторил другой помоложе.

– Это кнут, а не оружие, – ответил я.

– Все одно, бросай, – настаивал хриплый голос.

Я бросил на землю кнут, направил лошадь к всадникам.

– Стой, куда прешь?! – приказал этот же голос.

Только теперь до меня дошло, что надо ответить пароль.

– Свои, оттуда. Бурлит Ундурга! – сказал я.

Всадники немного помолчали.

– Проезжай, чо так поздно шляешься?

– По делам.

Я поравнялся с ними. В темноте нельзя было различить лиц, но по осанке и голосу догадался, что один из них был мужчина в годах, а другой совсем еще молодой парень.

– Как там у нас дела? – спросил старший.

– Дела идут хорошо, все в порядке.

– Долго нам тут ишо торчать?

– Потерпите малость.

– Скорей бы уж, а то надоело без дела валандаться.

– Ничего, терпи казак – атаманом будешь...

– Шайтаном тут будешь, а не атаманом, – пробурчал старший.

Мы перекинулись еще несколькими словами, и я поехал дальше. За Береей дорога разветвлялась, а я дальше Озерной никогда не бывал и сейчас боялся сбиться. Но лошадь уверенно выбирала нужную дорогу – она, видимо, не один раз здесь ходила. На рассвете благополучно миновал Озерную, а утром был уже в Бушулее. Отыскал Огородникова – он, как условились, ждал меня в селе, а Литвинцев с отрядом в лесу, в пади Великие Логи.

– Ну и заждались же мы тебя тут! – радостно воскликнул Огородников. – Ждать да догонять – хуже всего, утомительно, брат!

Его широкое, смуглое лицо расплылось в улыбке, карие глаза азартно горели.

– Я не обещал быть раньше. Моли бога, что за это время успели кое-что узнать, а то бы пришлось дольше ждать, – сказал я.

– Безделье на меня действует отвратительно, чуть с ума не спятил и, признаюсь, даже хотел уговорить Литвинцева двигаться туда, напролом.

Да, находясь в Такше, я, видимо, не зря беспокоился о том, что Огородников проявит нетерпеливость – будет рваться туда, уговаривать других. И впрямь, если бы мы с Тасей помедлили еще несколько дней, могло случиться то, чего я так боялся: он бы повел отряд в Такшу открыто, «напролом», как он говорит. И неизвестно, чем бы это кончилось. Одно ясно: бандитов бы он, конечно, спугнул, а, может, и сам попал в ловушку.

– Выдержки нет у тебя, Иван Иванович, – упрекнул я его.

– Тут выдержка ни к чему – бить их надо! Мы выжидаем, а они пакостят! – с обидой проговорил он. – Драться надо, а не выжидать и не вынюхивать!

– Можно все провалить и людей под пулю подставить.

– Борьба без потерь не бывает.

– Надо, чтобы с нашей стороны потерь было как можно меньше, может, и совсем не было – вот для чего разведка, «вынюхивание», как ты говоришь.

– Надо внезапностью брать!

– Без разведки не возьмешь, – спокойно возразил я.

Огородников оказался человеком вспыльчивым. Мог шутить, смеяться, неожиданно взорваться и так же быстро отойти. Вот и сейчас он успокоился и мирным тоном сказал:

– Ладно, согласен, сдаюсь. Но теперь-то надо поторапливаться.

– Теперь – да, ты прав.

С командиром отряда Литвинцевым мы встретились впервые. Это был высокий, смуглый, с мужественным лицом мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Одет он был в бриджи цвета хаки, такую же куртку, фуражку и перепоясан крест-накрест ремнями: ну, точь-в-точь, как ходили красные командиры в двадцатых годах. И выправка соответствовала форме: он был строен, подтянут, говорил отрывисто, по-командирски. Встретил он меня так, как будто мы с ним совсем недавно разошлись и снова встретились.

– Ну, как там у вас дела, разведчики? – после приветствия спросил он.

– Кое-что есть, надо обсудить, – ответил я.

Литвинцев пригласил нас в просторный шалаш, сооруженный из березовых жердей и покрытый свежей травой. В шалаше – стол из сосновых плах и скамейки.

– Это наша «штаб-квартира», – Литвинцев улыбнулся одними глазами, достал карту, вычерченную от руки, и разложил на столе. Кому-то громко крикнул: – Терентий, организуй чайку, – и обратился ко мне: – Ну, так какие у вас данные?

– Логово банды мы нашли.

– Где? – наклонился он над картой.

Я долго не мог разобраться в обозначениях на карте, но с помощью Литвинцева все-таки нашел речку Ундургу и Елкинду. Чуть выше устья Елкинды, во входе в узкую падь Бриллиантовая, я поставил точку.

– Вот здесь они отсиживаются.

– Та-ак, – задумчиво протянул Литвинцев. – Значит, вот где они устроились. Хорошо. Подходы как?

– Подойти можно только от Ундурги и еще от Филаткина озера – там закраек пологий и лесистый.

– Так... Охрана как?

– Есть пикет под Береей и вот здесь, – показал я на устье Елкинды.

– Количество людей в пикетах?

– У Береи – два, у Елкинды один человек.

– И только?

– Да, – вспомнил я, – «воронье гнездо» у них есть, у самого логова.

– Сколько всего бандитов?

– Человек двадцать – двадцать пять.

– Вооружены как?

– Трехлинейки, наганы, ножи.

Литвинцев оторвался от карты, выпрямился, задумчиво постучал карандашом по столу.

– Пикеты придется снимать с особой осторожностью, а потом уж действовать. Желательно брать живыми.

Принесли чай. Литвинцев присел к столу, отхлебнул чаю, но пить больше не стал, отодвинул кружку в сторону, достал кисет, сказал:

– Отряд надо провести к месту как можно быстрее, чтобы кто-нибудь из сообщников бандитов не опередил нас.

– Села будем обходить? – спросил Огородников.

– Не знаю, подумать надо. Как вы думаете, товарищ Куратов?

– Думаю, что обходить села не надо, так как потеряем много времени, ибо по тайге сейчас передвигаться трудно – топь и болота кругом. А в селах надо оставлять наши пикеты.

– Здесь вот, у Бамовской елани, – снова нагнулся над картой Литвинцев, – нам надо будет разделиться на два отряда, чтобы одному подойти к логову со стороны Ундурги, другому – со стороны Филаткина озера. Согласны?

Мы кивнули.

– Действовать будем по возможности тихо и спокойно, без лишнего шума, – заключил командир.

Дождавшись темноты, отряд двинулся в путь. Было решено, что я, Огородников и еще трое бойцов выедем несколько раньше, чтобы снять бандитский пикет в Берее. Ни Озерную, ни другие села мы не стали объезжать стороной, считая, что выставленных нами пикетов достаточно, чтобы не выпустить кого-либо из бандитских сообщников. Одновременно мы надеялись, что наш отряд пополнится активистами. И не ошиблись: в Озерной к нам присоединились несколько человек, вооруженных берданками. Это были надежные люди, в основном из «черного списка» банды, возглавляемые учителем Войцеховичем. У Береи мои спутники приотстали, я же смело двинулся вперед. И не знал я, что Витюля приготовил мне ловушку, не мог я догадаться, что на обратном пути должен быть другой пароль.

Расчет Витюли был прост: возвращаясь обратно, я не смогу назвать нужный пароль и буду уничтожен бандитским пикетом, так как им был дан приказ никого не задерживать и не доставлять в лагерь, а подозрительных расстреливать на месте.

В деревне залаяли собаки, выдавая мое появление. А за деревней, из кустов выплыли два всадника. По силуэтам я определил, что это уже не те бандиты, что встречали меня вчера, и незнакомый голос спросил:

– Кто едет?

– Свои, оттуда, бурлит Ундурга, – поспешил ответить я.

Ответа не последовало. Всадники сблизились, о чем-то тихо заговорили.

Собаки в деревне вновь надрывно залаяли: это появился Огородников с бойцами. Бандиты разъехались по сторонам, я заметил, что они вскинули винтовки. И не успел я сообразить, в чем дело, – прогремели сразу два выстрела...

Первое, что я почувствовал, – это резкую боль в левой ноге, чуть ниже колена, и ожог правой щеки. Моя кобыла издала звук, напоминающий глубокий вздох, и я мягко свалился на землю. Спрятавшись за ее вздрагивающей тушей, я выхватил «кольт» и несколько раз выстрелил в одного из бандитов, что был от меня справа.

Раздался дикий вопль, и бандит мешком свалился с коня. Второй, что был слева, заметался на месте, выстрелил в мою сторону и повернул прочь от деревни. А из деревни стремительно выскочили мои товарищи. Бандит снова промахнулся, пуля шлепнулась в грудь кобылы и прикончила ее. Я вскочил, чтобы бежать навстречу своим, но от резкой боли в ноге тут же упал. Через несколько минут в районе Кислого ключа послышались крики и стрельба: Огородников, по всей видимости, завел бандита в болотину, так как до меня доносились какие-то хлюпающие звуки. А вскоре все стихло. Я поднялся и поскакал на одной ноге к дороге. Попробовал встать на больную ногу, но боль не дала этого сделать – значит, ранило серьезно.

Бандит, в которого я стрелял, лежал на обочине дороги, широко раскинув руки, и не подавал признаков жизни, а его лошадь, пофыркивая, спокойно паслась в стороне.

Вскоре подскакал разгоряченный Огородников.

– Щелкнули, как чирка в болоте. Гад, еще сопротивлялся! – выпалил он.

– Все целы? – спросил я.

– Мы-то целы, а ты вот, вижу, подстрелен.

Он соскочил с коня, велел сесть мне на землю.

– Куда угодило?

– Ниже колена, – указал я на левую ногу.

Он взялся за сапог, уперся в мою здоровую ногу.

– Зажмурь крепче глаза, а то из них сейчас брызнут фонтаны. – И сдернул сапог.

Из глаз моих брызнули не фонтаны, а оранжевые искры, я еле сдержался, чтобы не крикнуть. Огородников осмотрел рану, освещая спичкой, затем достал из вещмешка чистую тряпку и перебинтовал.

– Икру пробило, – пояснил он. – Рана пустячная, но йодику бы надо.

– Ладно уж, – обрадовался я, – как-нибудь до Такши дотянем, а там найдем все, что полагается. Щеку бы еще замотать, а то саднит.

Он посветил спичкой.

– Да-а, подпакостили тебе обличье, но ничего, не расстраивайся, меньше говори и не улыбайся, без замотки затянет.

Мне поймали лошадь убитого бандита. Конь оказался справный, упитанный, резвый. Верстах в трех от Такши отряд свернул вправо, на Бамовскую елань. Мы же с Огородниковым поехали в село, чтобы встретиться там с Тасей, уточнить обстановку и уже к рассвету быть у логова. Огородников вернется к отряду, где возьмет под командование часть людей и двинется к бандитам со стороны устья Елкинды.

Но в Такше меня ждало разочарование: Тася дома не была уже целые сутки.

– Ушла на Ундургу собирать свои каменья и все-то нету, – виновато пояснил дед Мироныч. – Евлампий вон ездил, шукал ее, но без толку.

Дед Евлампий, сидевший в углу на лавке, зачмокал губами, горестно сказал:

– Не попала ли в лапы к бандюгам? Не браво тогда получится, японский бог.

– Ты что, деда, говоришь?! – вдруг обозлился я. – Рано еще панихиду по ней справлять!

– Так-то оно, поди, верно, но...

– Ладно тебе, Евлампий, чепуху молоть, – перебил его Мироныч, – брось причитать, не береди парню душу!

Дед Евлампий почмокал губами, намереваясь что-то сказать, но, видно, передумал, махнул рукой и полез за кисетом.

– А тебя кто разукрасил? – спросил дед Мироныч, оглядывая меня.

– Кому тут больше разукрашивать... – ответил за меня Огородников.

Старик пытливо посмотрел на нас и спросил:

– Когда же вы их кончите?

– Сегодня, – уверенно ответил Огородников.

– Дай бог, дай бог, – покачал седой головой дед.

НА УЛИЦЕ брезжил рассвет, когда Огородников умчался к отряду. Мне нельзя было с ним ехать: разболелась нога и воспалилась рана на лице. Надо было обработать ее и перебинтовать. Я спросил у деда бинт и йод.

– Нету, паря, ничего ентого, – сказал он. – А есть у меня такая штука, способная заращивать кости. – Он поднялся и, шаркая ногами, ушел в свою комнату.

Дед Евлампий сидел у печки на корточках и, уставившись в одну точку, молча курил трубку, пуская дым в открытую дверцу. Видать, обиделся старик, раз молчит. Но и мне было не до разговоров: я был сильно расстроен из-за отсутствия Таси, да еще эта боль в ноге. Вскоре Мироныч вернулся с жестяной баночкой, обмотанной тряпкой. Он размотал мою рану, оторвал две небольшие тряпочки и густо намазал каким-то смолянистым, пахучим веществом.

– Что это, дед? – поинтересовался я.

Дед не сразу ответил: он повертел баночку перед глазами, словно что-то на ней выискивал, понюхал ее и бережно поставил на лавку.

– Это, паря, скальные слезы, а по ученому зовут ее мумией. У нас она только под Курулей бывает, но доставать ее шибко рисково; хорошая это штука – все одно зверь языком зализывает, вот почуешь.

И он приложил тряпочку к входному и выходному отверстиям, затем крепко перевязал. Намазал рану и на лице.

Попив наскоро чаю, я засобирался: сидеть и распивать чаи со стариками, когда люди громят банду, я никак не мог, – да и Тасю надо было выручать.

– Ты куда это, паря, загоношился-то? – спросил Мироны

– Надо мне туда, со всеми я должен быть...

– Куда ты подстреленный-то потащишься? Не рискуй зря, – уговаривал он.

Дед Евлампий вдруг резко поднялся и одним духом выпалил:

– Ладно, не перечь ему. Я заодно с ним соберусь! Чаво он тут будет отсиживаться? Японский бог!

Дед Мироныч укоризненно покачал головой.

– Ну и вояки: старый да хромой. Хоша и хорохоритесь, а зараз как рябков перешшолкают... Не встревали бы...

– Ничего, кум Мироныч, – уже весело сказал дед Евлампий, – мы ишшо гожи, а старого волка зараз не проведешь...

– Ну бог с вами, – махнул рукой Мироныч.

Над крутыми черными сопками появилась узкая бледно-голубая полоска: с каждой минутой небо на востоке становилось светлее. Где-то на окраине села наперебой кричали петухи, в пойме Елкинды затрещали чечетки, в болоте пропищал кулик. Я отвязал от коновязи бандитского коня и подвел к телеге, где дед Евлампий запрягал своего «битюга».

– Чей это конь? – спросил он.

– Отняли у бандитов.

– А кобылка, Маруська моя, где?

– Нету, убили ее, возьми теперь этого.

Дед ничего не сказал, только тяжело вздохнул. Когда мы выехали за околицу, он раскурил трубку и тихо сказал:

– Знать, нетути теперича Маруськи... Ладная была кобыленка.

Я понял, что он тяжело переживает утрату лошади.

На перекрестке с Царским трактом мы остановились. Дед обернулся ко мне и сказал:

– Сдается мне, Федя, нам надо влево.

– Почему влево?

– На место не поспеем, ваши хлопцы опередят. Лучше направиться к Чертову мосту и там покараулить. Всех-то не накроют, а ентих, кто ускользнет, мы тут встретим. Они никак не минуют ентого моста. Не зря, паря, лихие люди раньше тут караулили.

Я подумал и согласился. Правильно говорил дед: мы с ним можем сыграть неплохую роль. Ведь действительно, если кто из бандитов сумеет вырваться, то обязательно поскачет мимо Чертова моста, а мы тут как тут...

У моста мы свернули, заехали в кусты ивняка и привязали там лошадей. Дед помог мне доковылять и принес наше небогатое вооружение: трехлинейку с десятком патронов, которую я взял в отряде, и дедовскую берданку. Мы устроились за выступающим срубом моста – обзор отсюда был хорош во все стороны. При необходимости можно было залезть под настил и подпустить бандитов вплотную. Ждать нам пришлось недолго: в той стороне, где небо прояснилось, за темными сопками вдруг раздались глухие выстрелы.

– Начали! – радостно сказал я. – Так их, гадов!

Дед спокойно развернул кисет, набил табаком трубку и закурил.

Я укоризненно посмотрел на него: ведь увидят дым-то.

– Не пужайся, паря, успею высосать трубку, пока они заявятся, – успокоил он меня.

Стрельба продолжалась. На душе стало беспокойно – я переживал за Тасю. И только сейчас я с ужасом вспомнил, что не подсказал Огородникову, чтобы он предупредил бойцов о девушке. Ведь не зная, что она своя, кто-нибудь может и ее взять на мушку... А бандиты – они могут догадаться, что она неспроста появилась в их логове, и тогда... Ах ты, дьявол! Ну как же я мог не предупредить!

Дед заметил мое волнение.

– Ты что егозишь, паря?

– Худы дела, деда, – подавленно проговорил я. – Тася под угрозой, забыл я предупредить ребят.

Дед погладил бороду, почмокал губами.

– Ты не шибко убивайся, паря, не должны они ее стрелять – своя, поди.

– Я же говорю: они не знают, что она своя.

– А ты все одно не убивайся, своих пуля не берет, – старался утешить меня старик.

– Ох, если бы это было так, – тихо сказал я и глубоко вздохнул.

– Эдак оно, Федя, эдак, – убедительно сказал дед.

На востоке порозовело. Подул слабый утренний ветерок, заиграл в листьях молоденьких березок и осинок. Со стороны Ундурги потянуло легкой прохладой. Где-то в чаще рявкнул гуран, учуяв человеческий дух, на северо-западе, в вершине пади Жипкос, затрещали кусты и на марь вышли три сохатых. Я залюбовался лесными великанами – они, не обращая внимания на приближающуюся стрельбу, спокойно ходили вдоль опушки леса. Заглядевшись на сохатых, я забылся и вздрогнул, когда дед подтолкнул в бок.

– Глянь, паря, бандюги!

Из-за леса по мари в нашу сторону выехали три всадника. А через минуту вывернулась знакомая мне двуколка, в которой сидели два человека. В одном из них я узнал Витюлю Кудахтина, а второй... Сердце мое заколотилось: Тася! Да это была она – моя смелая, умная подруга! Потом выскочили еще несколько всадников – наши бойцы. Они открыли пальбу по убегающим. Витюля то и дело вставал в двуколке и стрелял из нагана в преследователей. Трое бандитов тоже изредка отстреливались. Я взял на мушку первого из них. Дед положил руку на прицельную планку моей винтовки.

– Погоди, не пужай, подпусти ближе.

Но я не сдержался и нажал на курок. Прогремел выстрел – я промазал. Бандиты, услышав выстрел с нашей стороны, остановились, замешкались, осознавая, что попали в ловушку. Воспользовавшись замешательством, я прицелился и выстрелил второй раз. Теперь я попал. Бородатый мужик сполз с лошади и мешком свалился на землю. Враз со мною выстрелил дед, второй бандит ткнулся лицом в гриву коня, резко вскинул руки и кубарем перелетел через круп лошади. Третий же заметался на месте, потом пришпорил коня и вихрем понесся к лесу, туда, где желтой змейкой проходил Царский тракт. Мы еще несколько раз выстрелили ему вдогонку, но не попали.

Я взглянул в сторону двуколки и... обомлел. Витюля с гиканьем нахлестывал лошадь, а Тася... лежала ничком, уткнувшись в сиденье. «Убили! – первое, что пронеслось в моем сознании. – Убили! Неужели ее убили? Не может быть! Нет, я не верю! Ведь только что она была жива и невредима... А может, просто из осторожности пригнулась? – промелькнула надежда. – Но что-то непохоже... Витюля был совсем близко, конь его уже не бежал, а как-то странно передвигался не то рысцой, не то шагом, пошатываясь из стороны в сторону. Мне показалось, что изо рта лошади брызжет красная пена. Пробежав так еще несколько шагов, конь остановился, опустив голову, встал на колени, потом плавно свалился на бок.

– Запалил коня-то, гадюка! – прошипел дед.

Тут я встал из-за укрытия и, не обращая внимания на боль в ноге, пошел к двуколке. Увидев меня, Витюля растерялся, засуетился, стал судорожно крутить в руках наган. Потом вдруг завизжал:

– Не подходи, убью! Не-не подходи!

Я, не обращая на него внимания, продолжал идти. Он выскочил из двуколки и встал в стороне, направив на меня наган.

«Почему же дед не стреляет? – подумал я, теперь только вспомнив, что винтовку и «кольт» оставил у моста. А оглянувшись, увидел, что дед целится в Витюлю, но не видит его, так как бандита загораживает накренившаяся двуколка.

– Тьфу ты, черт, – со злобой сплюнул я, продолжая идти. Теперь мне было все равно: будет или нет стрелять Витюля, и если будет, так лучше в грудь, не в спину. Умирать, так открыто, смело, а не трусливым зайцем! А до Таси я непременно дойду, хоть сто пуль в меня всади! Но бандит что-то медлил, хотя я подошел совсем близко. Вот и Тася. Она лежала неподвижно, тяжело дышала и была, видимо, без сознания. Я поднял ее, золотые локоны растрепались и закрыли лицо.

– Тася, – позвал я. – Что с тобой?

Она молчала, в груди прослушивались хрипы. Я положил ее голову на колени, пригладил волосы. И как сквозь сон услышал голос Витюли:

– О-о! Какая приятная встреча! Уполномоченный угрозыска, он же рабочий-геолог, он же мужик этой... (он грязно выругался). Ловко вы меня провели, сволочи! Не попался ты мне несколько дней назад там, в устье, я бы вам обоим сделал харакири!

– Заткнись ты!.. – не вытерпел я.

Витюля вдруг идиотски хихикнул и пустился наутек, петляя между кочками, как заяц. Сзади раздался выстрел, Витюля остановился, нелепо взмахнул руками и опустился на землю. Огородников, разгоряченный преследованием, с азартно искрящимися глазами, осадил лошадь рядом со мной.

– Что, ранили ее? – спросил он.

– Вроде бы.

– Ну ладно, не горюй, всяко бывает! Перевяжи ее, а я попробую догнать последнего.

И он круто повернул коня в ту сторону, куда ускакал последний бандит.

Я поднял девушку на руки и поковылял с ней к мосту. Дед сидел на выступе настила и набивал табаком трубку.

– Хотел я подранить ентого молодца, а потом подумал, может удрать, и тогда взял его на мушку, – виновато сказал он и засуетился возле Таси. – Травы бы, паря, прошлогодней нарвать, подстелить надо. Я сейчас веток ивняка наломаю, погоди.

Не выпуская из рук девушку, я сел на настил моста, стал ждать деда. Я глядел на бледное лицо Таси, на ее длинные черные ресницы, и мне казалось, что она спит сладким, непробудным сном; я чувствовал тепло ее тела, слышал легкое размеренное дыхание, видел слабую улыбку на ее губах. Руки мои затекли от тяжести ее тела, но я боялся пошевелиться, чтобы не причинить ей боль. Не знаю, долго ли так просидел. Очнулся от того, что меня кто-то потрогал за плечо. Это был Литвинцев. Он присел рядом, закурил.

– Как девушка?

– Плохо, – ответил я.

– Надо ее быстрее отправлять.

Мы настелили веток ивняка, сухой травы и уложили Тасю на телегу. В стороне Царского тракта, куда ускакал Огородников, преследуя бандита, послышалось несколько выстрелов.

– Бойцы успели туда? – спросил я.

– Едва ли, пожалуй, нет – они только что скрылись на опушке, а стрельба дальше.

– Значит, Огородников один с бандитом.

– Да, пожалуй, – подтвердил Литвинцев. И добавил: – Горячий он, можно сказать, невыдержанный. Была бы у него выдержка – может, меньше бы потеряли бойцов и больше бандитов взяли живыми. Дикая голова...

– Не вытерпел все-таки?

– Без всякой подготовки напрямик полез. Смелый парень, но бесшабашный, командовать ему нельзя.

– Ну, а с главарем, с Косым, как?

– Живым не дался – застрелили.

– Туда ему и дорога...

Стрельба прекратилась – значит Огородников вот-вот появится. Я засобирался. Мы решили, что с дедом Евлампием повезем девушку через Ушумун на Усть-Ундургу, а оттуда поездом отправим в Читу. Литвинцев же с Огородниковым разберутся до конца с бандой и пойдут с отрядом обратным путем на Бушулей. Огородников не появлялся. Я поехал, а Литвинцев остался ждать его. Но не пришлось ему увидеть Огородникова живым – его подстрелил последний бандит.

В НАЧАЛЕ июля я попросил недельный отпуск, чтобы съездить в Ушумун, к деду Евлампию, проведать мою боевую подругу Тасю Воронову, которая уже больше месяца находилась у стариков на излечении. Тогда еще по дороге на Ушумун Тася совсем было затихла и казалась мертвой. Но дед, взяв ее за руку, сказал:

– До Ушумуна додюжит, а дальше рисково везти, – когда подъехали к дому, он припал ухом к ее груди, послушал, сощурил глаза и заключил: – Однако она живая.

Он быстро сбегал в избу, принес осколок зеркала, приставил его к губам девушки и уверенно сказал:

– Жива, паря, гляди!

Зеркало чуть затуманилось. К сообщению этому я остался равнодушным, так как не считал ее мертвой, не мог допустить мысли, что ее убили, не верил в это. Но потом на меня навалился страх: как ее оставишь здесь? Ни хорошего врача, ни лекарств...

Дед понял мое беспокойство.

– Ей нужен покой, хороший воздух и добрые харчи... Тут все будет, – убеждал он меня. – А лечить Мироныч своей мумией и травами будет. Мы ее живо поднимем на ноги, японский бог!

– Ну что ж, деда, пусть остается. Видать, и впрямь ей здесь будет лучше, – согласился я.

Бабка при виде девушки принялась было причитать, но дед на нее цыкнул:

– Рано хоронишь, старая, наперед постель сготовь, принимай подраненного человека...

Бабка утерла платком глаза и молча ушла в избу.

Дед достал кисет, набил трубку и, раскурив, почмокал губами.

– Не горюй, паря, езжай спокойно и будь в надежде: скоро твоя молодуха станет на ноги.

Он глубоко затянулся, выпустил в бороду сизую струйку дыма, сплюнул.

– Однако работенка-то у ней неподходящая, не бабья. Ты ее не пущай больше – пусть сидит дома, стряпает тебе крендельки да детишек нянчит – это больше бабам подходит, чем гоняться за бандюгами.

Я не ответил, не до разговоров мне было. На душе горько: жаль товарищей, жаль горячего Огородникова, нелепо погибшего от пули последнего бандита, жаль погибших и раненых активистов – бойцов, жаль Тасю. Было тяжело от того, что возвращаться придется одному. Как я посмотрю в глаза Дюкову, Каверзину?..