Текст книги "Чертов мост"

Автор книги: Юрий Воложанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Ничего подобного я не увидел. Вокруг стояла таежная тишина, шумел нетронутый лес, зеленели травы, желтые маки медленно качали головками на легком ветру, а в овраге тихо журчал серебряный ручеек. И не будь дороги и моста – казалось бы, что человеческая нога тут и не ступала. А мост – обыкновенный бревенчатый настил...

– Вон в том лесу нашли телегу утанских охотников, а трупы немного дальше – там вон, внизу, в чепурыжнике; а чуть поодаль – какого-то мертвого мужика, золотаря вроде. Однакось делов тут было... – развеял мои мысли дед.

Мы попили чистой ледяной воды из ручейка и собрались было идти дальше пешком, но дед запротестовал и довез нас до Такши.

ЯСНОЕ солнце спозаранку заглянуло в нашу крохотную комнатку. Тася спала на кровати, подложив под щеку ладони. Золотистые локоны беспорядочно разметались по подушке; во сне она чему-то улыбалась и причмокивала губами словно ребенок. Я отвернулся, потому что не смел так долго и внимательно смотреть на нее, не имел права. Хотя нас «поженил» Дюков и послал вместе на задание, а разговаривали мы с ней мало и почти ничего не знали друг о друге. Тася – замкнутая, мечтательница и книголюбка; вот она и вчера заснула с книгой. Есть в ней что-то таинственное, недоступное мне. А может быть, просто кажется? Говорит она коротко, порою замысловато, но не кичится своей образованностью передо мною. И еще: она никогда не смеется открыто, а одними губами и чуть-чуть глазами. Взгляд ее серых глаз внимательный, проницательный, как бы изучающий: я всегда оцениваю такой взгляд одним словом – умный. Может быть, от того она неразговорчива, что я сам не вступаю с нею в разговоры? Я немного стесняюсь говорить с ней – боюсь показать свою неграмотность, ляпнуть что-нибудь несуразное. Вчера же вечером я повел себя вообще как мальчишка: взял пальто и хотел идти спать на сеновал, но Тася удержала меня.

– Оставайся, – твердо сказала она.

– Для чего этот маскарад? – возразил было я.

– Так надо.

«Видимо, действительно так надо, раз мне говорил об этом Дюков, и вот теперь она напомнила», – с досадой подумал я и лег на пол рядом с кроватью.

Проснулся я от того, что за дверью были слышны неторопливые шаги, стук посуды и потрескивание углей в самоваре. Хозяйка уже давно встала и хлопотала по дому. Надо сказать, что с хозяевами нам повезло: дед Евлампий определил нас к своим знакомым Зайцевым – гостеприимным, опрятным старикам. Я встал, вышел из дома и пошел к речушке умываться. Село давно проснулось и теперь дымилось белеными трубами, скрипело калитками, хлопало дверями амбаров и домов, постукивало колесами телег. Женщины, прогнав коров на пастбище, возвращались обратно, о чем-то шумно разговаривая, порою слышался звонкий, задорный смех. Мужчины занимались всяк своим делом: кто шел в кузницу, кто собирался в поле, кто уже сидел на срубе строящегося дома. Село начинало новый день, и ни в чем не чувствовалось, что где-то совсем недалеко свила свое гнездо банда. «По-видимому, бандиты не тревожат это село», – подумалось мне. А за чаем дед Мироныч (так звали нашего хозяина) вдруг заговорил:

– Вам, молодцы, надо быть поосторожнее – тут орудует банда. Нас, правда, не трогают, а вот скотину иногда «реквизируют».

– Нас не за что трогать, мы геологи, – сказал я.

– Вас, может, и не за что, да кто их знает, с активистов и сельсоветчиков могут и на вашего брата-геолога рыскнуть.

– В селе-то они бывают? – спросил я.

Дед допил чай, вытерся полотенцем, с ответом медлил.

– Бывают. Ночью иногда слышу цокот копыт да чужой говор, а что они тут делают – не знаю.

После завтрака мы с Тасей засобирались на «работу», взяли кайло, лопату, молотки, маленький деревянный лоток и вышли за ограду. Проводив нас до калитки, дед напутствовал:

– Будьте поосторожнее, далеко в лес не ходите, а то, неровен час, нарветесь на бандитов... тогда пиши пропало, ведь они, как известно, словно волки прячут свое логово и, не дай бог, если кто случаем попадется...

– Постараемся, деда, не попадаться им на глаза, мы тут по поймам речушек будем работать, а в тайге нам пока делать нечего, – сказала Тася.

– А вы скажите, Степан Мироныч, где, на ваш взгляд, более безопасно будет? – спросил я.

Дед ответил не сразу. Он откашлялся, почесал затылок, пожал плечами.

– Кто их знает, где они гнездятся, они ведь не дураки, чтобы протаптывать напрямую тропу от логова; прежде чем появиться в селе, они такие петли навыделывают, что любая собака запутается.

В этот первый день мы решили обследовать окрестности Такши, ознакомиться с местностью, и, конечно, не теряли надежды встретиться с бандитами. Наш расчет в этом отношении был прост: углубляясь охотничьими тропами в тайгу, мы могли натолкнуться на бандитский пикет, а может быть, и на само логово. Конечно, такая встреча не предвещала ничего хорошего: нас могли схватить, подвергнуть проверке и в конце концов расстрелять. Но другой возможности выйти на след бандитов пока не предвиделось. Был еще один вариант – выяснить, с кем из жителей села они связаны, ибо, несомненно, они должны были с кем-то из них поддерживать связь. Но как отыскать ее, эту ниточку?

Дед Мироныч натолкнул нас на дельную мысль:

– Вы в сельсовет обратитесь, чтобы какую охрану организовали – все-таки государственное дело робите. Вон Ефим Чернов – он партейный, Петро Забелин – эти не откажут в помощи. Правда, председатель-то у нас приболел, в райцентре в больнице уже долгонько лежит, но там, в сельсовете, секретарь Анна Терентьевна – боевая женщина, она окажет содействие...

Охрана, конечно, нам никакая не нужна, но вот поговорить в сельсовете о банде надо обязательно, и к Чернову сходить не помешает...

Однако день этот мы все-таки провели в окрестностях Такши, прошли с десяток километров по Талакону, углублялись в Чичан, но никаких признаков нахождения в этих местах людей не обнаружили. Тропы, охотничьи заросли, несколько зимовьев, которые нам удалось отыскать, пустовали, сидьбы на солонцах завалились, не было теплых кострищ. Не ходят охотники в лес – бандитов, видать, боятся.

Вечером Тася пошла домой к секретарю сельсовета, а я к Чернову. У крыльца новосрубленного добротного дома меня встретил высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати пяти; мужественное лицо его, обрамленное густой, черной бородой, было приветливо, а карие глаза смотрели с хитровато-веселым прищуром.

– Здравствуй, здравствуй, браток, – ответил он мне на мое приветствие, словно мы с ним были давно знакомы. – Проходи, не стесняйся, мы люди не гордые – простые.

Провел он меня в чистую горницу, усадил за стол. Зачем пришел – не интересовался.

– Елена уехала в райцентр за покупками, я один управляюсь. Ты, браток, посиди немного, а я на камбуз за самоваром.

«Флотский, видать, парень», – подумал я. А оглядевшись, увидел на стене чуть пожелтевшие большие фотографии хозяина в морской форме и миловидной, большеглазой женщины.

Через несколько минут Чернов появился с небольшим дымящим самоваром, водрузил его на стол.

– Давай, браток, чай будем пить.

Я налил чашку, отпил немного и сказал:

– Я к вам, Ефим, пришел по делу.

– Ну что ж, коль по делу, так можно и о деле потолковать.

В человеке этом чувствовалась простота, мужская честность и доброта.

– Я из уголовного розыска, и приехали мы с нашей же сотрудницей, чтобы выследить, где находится банда...

Чернов помолчал, причесал пятерней курчавые волосы, побарабанил пальцами по столу.

– Да-а, слыхал я, браток, про них... Пакостить начинают здорово, налеты ночные устраивают. Давно бы за них пора взяться... Думал, с мужиками покараулить на окраине села, но побаиваются мужики: не равны силы, да и оружия доброго нет.

– Оружие у нас есть и отряд тоже – остается найти бандитов.

– Да-а, – протянул Чернов, – задача не легкая...

Он отставил в сторону пустую чашку, достал старинную табакерку, свернул цигарку и предложил мне.

– Не куришь? Это, брат, хорошо, – не кури, ни к чему темнить легкие. Я вот на морях с братвой присосался и сейчас никак не соберусь бросить.

Он сделал несколько глубоких затяжек, выпуская сизый дым кольцами, прищурил один глаз и продолжал:

– Есть у меня, браток, по твоему делу предложение... Тут на устье Елкинды живет один мужик – Митрофан Лапушенко, – так вот он, мне кажется, якшается с бандюгами. Не могу, конечно, сказать, в каких он с ними отношениях, но у нас в деревне человеку, что шилу в мешке, трудно утаиться, – видели его как-то с двумя незнакомыми людьми. Мне думается, потрясти надо этого мужика и дознаться, где таборуется шайка.

Эта информация внушала кое-какие надежды, но как подойти к Лапушенко? Что он за человек? Не состоит ли в банде?

– Предложение дельное, – сказал я. – Надо посоветоваться с Вороновой и заняться этим человеком.

– На мою помощь можете рассчитывать в любую минуту, – с ноткой торжественности сказал Чернов.

– Спасибо. А что собой представляет Лапушенко?

Чернов пожал плечами.

– Шут его знает, что за человек... Особо я им никогда не интересовался. Мужик, как мужик, охотится, рыбачит и, по-моему, золотишко промышляет. Живет один, бобылем.

– Какого возраста?

– Лет сорока.

– В деревне с кем держит связь?

– Из мужиков ни с кем. Поздоровается, покурит, порою с кем-нибудь поговорит о том, о сем – и все. А из женщин похаживает к Мотьке Звягиной – пьянчужке тут одной.

– Не слышно, к кому в селе бандиты приезжают?

– Не слыхать.

Расстались с Черновым мы поздно вечером. Тася была дома, сидела на кровати и читала книгу. При моем появлении она отложила книгу, внимательно посмотрела на меня и спросила:

– Ну что у тебя?

– Немного есть, – весело ответил я.

Ее глаза блеснули добрым огоньком, губы улыбнулись.

– Выкладывай, потом я, – предложила Тася. – Кто последний приходит, тот первый должен рассказывать.

Я рассказал о нашем разговоре с Черновым.

– А мне теперь и выкладывать нечего: я принесла то же самое, что и ты. В маленьком селе стоит поговорить с одним человеком и все узнаешь. Анна Терентьевна мне поведала то же самое, что тебе Чернов.

В кухне послышалось покашливание деда Мироныча – он, видимо, вышел к печке покурить. Тася перешла на шепот.

– Знаешь, Федор, терять времени нам сейчас никак нельзя. Придется тебе посидеть у дома Звягиной и понаблюдать: может, кто заявится, ведь не зря же говорят, что Лапушенко появлялся у нее с какими-то двумя типами.

– Что ж, не возражаю.

– А завтра с утра отправимся в зимовье к Лапушенко.

– Ладно, мне ночи хватит на раздумья, а для тебя, как говорят, утро вечера мудренее. Пошел я. А старикам что скажем?

– Скажу, что ты пошел гостить к Чернову.

Ночь у дома Звягиной мне показалась длинной, благо, дом стоял на отшибе и деревенские собаки не надоедали мне своим лаем. А вот комары... те не давали никакого покоя. Кусали и руки, и ноги, умудрялись даже прокусывать рубаху. Так что дремать в эту ночь не пришлось, но ни к Мотьке, ни в село никто ни приезжал и не приходил.

На следующий день утром мы с Черновым отправились на Елкинду в зимовье Лапушенко, а Тася – к Мотьке Звягиной.

– Зачем сейчас беспокоить Звягину? – возражал я. – Что она нам может дать? Ведь пьяницы – они никогда не бывают правдивыми и самостоятельными, а потом... не исключено, что она связана с бандитами: не зря же у нее видели Лапушенко с двумя подозрительными...

– Я думаю, – отвечала Тася, – что она столько же связана с бандитами, сколько Лапушенко, к которому вы сейчас направляетесь. А может, к нему тоже не ходить?

– Но мы же не напрямую будем с ним говорить?

– А я что, прямо так и собралась откровенничать?

– Все-таки ни с того, ни с сего прийти к человеку... Можем так все дело провалить...

– Рассуждать нам сейчас, Федор, некогда, время и бандиты нас ждать не будут, а тем более Огородников с Литвинцевым. Мы уже и так много времени потеряли, а толку пока никакого. Ходить вокруг да около можно еще месяц... А насчет того, как и где можем провалиться – говорить не стоит! Неудача настигнуть нас может в любом месте, надо надеяться на лучшее и действовать! – с жаром говорила Тася.

Возражать я больше не стал: девушка была уверена в правильности своих действий и так горячо отстаивала свою правоту... И она была права, я убедился в этом, когда вернулся обратно.

В зимовье мы побывали, но Лапушенко там не застали, по всей видимости, он давненько куда-то уехал. А может, ушел в банду...

Тася же добыла неплохие сведения.

Как ей удалось вызвать на откровенность Мотьку – не знаю, спрашивать не стал. Но порозовевшие щеки девушки, улыбка и чуть уловимый сивушный запашок говорили о том, что общий язык с женщиной она нашла за чаркой.

– Заметно? – весело спросила она. – Иначе нельзя было: она не стала бы разговаривать со мной. Правда, выпила-то всего рюмку, а остальное под стол.

Мы сидели на лавочке возле дома, старики копошились в огороде. Солнце клонилось к закату, дул легкий, теплый ветерок.

– Да-а, крепко прячут они свое логово, – говорила Тася. – Где оно – не знает ни Мотька, ни ее Митрофан и никто другой.

– Значит, Лапушенко не с ними?

– Пожалуй, нет. Валандается кое с кем – берет для них у Мотьки самогонку, а больше ничем не связан. Так, по крайней мере, о нем Мотька говорит. Сама же она терпеть не может этих «волков» за их наглость и хамство. Похоже, что и Витюля Кудахтин здесь, Мотька зовет его «Городской». А если он здесь, то...

Девушка вдруг сделалась серьезной и пристально посмотрела на меня...

– Ты помнишь, Дюков намекал о моей еще одной возможности.

Кажется, теперь я начал догадываться, о какой возможности девушки говорил тогда Дюков: Воронова и Витюля, значит, были хорошо знакомы.

– Он знает, что ты работаешь в уголовном розыске? – спросил я.

– Нет.

Тася немного помолчала, о чем-то сосредоточенно думая, затем продолжала:

– Звягина хоть и не знает, где находятся бандиты, но рассказала, что однажды шла от зимовья Лапушенко и забралась на сопку, чтобы с вершины крутяка поглядеть вокруг. Оглядевшись, она стала смотреть на Ундургу и вскоре увидела, как верстах в трех-четырех выше зимовья, против пади Бриллиантовая, через реку переправлялись два всадника. Она догадалась, кто это такие. А вечером они с Лапушенко появились у нее за самогонкой.

Тася тронула меня за рукав.

– Теперь ты понял, где надо искать банду?

– Догадываюсь, – ответил я. – А где сейчас Лапушенко? Не узнавала?

– Мотька говорит, что подался на Кару, золотишко намытое сдавать.

На следующее утро мы снова пошли на «работу». Выйдя из села, углубились в пойму речушки и пошли в сторону Ундурги. Мы должны были осмотреть местность там, где, по словам Звягиной, переправлялись два бандита. Под видом обследования устья Елкинды и берегов Ундурги мы рассчитывали увидеть или «случайно» наткнуться на табор, а далее действовать, исходя из обстановки: уйти незамеченными, последить за табором или, на худой конец, в открытую подойти к нему. Шли мы долго, осторожно, вглядываясь в каждый куст: не появится ли кто. И когда из-за сопки выехал всадник, мы не удивились. Еще издали я заметил, что через плечо у него перекинута винтовка.

– Кажется, это их человек, – тихо сказала Тася.

Было заметно, что она чуть-чуть волнуется.

– Кому же тут еще быть? – я старался говорить спокойно.

Конечно, особо опасаться нам сейчас было нечего: документы у нас исправные, оружие мы спрятали в Такше и нас тут никто не знает. Кому мы нужны – геологи! Всадник направился прямо к нам.

– Куда направляетесь? – не поздоровавшись, спросил он.

Это был молодой розовощекий парень с маленькими, бегающими глазками. За плечами у него висела трехлинейка, а на боку «парабеллум» в деревянной кобуре и охотничий нож.

«Да-а, здорово они тут вооружены», – подумал я.

– В устье Елкинды едем, – ответила Тася.

– Зачем?

– Мы геологи и намерены разведать устье этой речушки и берегов Ундурги.

С минуту парень о чем-то думал, затем почесал затылок под старой замусоленной кубанкой и спросил:

– А документы есть?

Тася зло сверкнула глазами.

– Собственно, по какому праву вы нас допрашиваете и требуете документы?!

Парень скорчил недоумевающую рожу.

– А вот по такому, – вскинул он винтовку, – сейчас продырявлю ваши черепки – тогда будете знать, по какому праву.

Делать было нечего – этот кретин мог привести свою угрозу в исполнение, и мы подали документы. Парень раскрыл, повертел так и сяк наши бумаги, потом аккуратно свернул и положил себе в карман.

– Мне велено все бумаги и документы задержанных доставлять начальству – оно разберется. – Он внимательно посмотрел на нас нагловато-маслянистыми глазами. – А подозрительных тоже забирать.

Стало ясно, что он доставит нас в табор, и сейчас мы не представляли, что нас там ожидает, ведь бандиты, как известно, люди настороженные, и мы не настолько опытные, чтобы в чем-нибудь не запутаться. Притом мы еще плохо знали с Тасей друг друга. По всей вероятности, она тоже думала об этом и стала искать выход из положения.

– Послушайте, как вас там звать – не знаю, – заговорила она, – вы что же, не видите, что мы никакие не подозрительные, а обыкновенные геологи и нам надо работать. Что же вы на месте не можете разобраться?

Парень хмыкнул, Тася продолжала:

– Вы же видите, что у нас нет никаких пулеметов или там гранат, и хорошо понимаете, что воевать мы ни с кем не намерены – вы же человек военный.

Тут широкая рожа парня расплылась в довольной улыбке (видать, повлияло слово «военный»), и он призадумался.

– Нельзя мне самому, велено приводить, – словно оправдываясь, сказал он.

– Хорошо, – сказала Тася. – Тогда мой рабочий пусть приступит к работе, а я схожу с вами одна и представлюсь вашему начальству

Парень подумал и неуверенно сказал:

– Ну разве так...

Этого я не ожидал. Как же она пойдет одна? Нет, я с этим не согласен, я не позволю, чтобы...

Но Тася прервала мои мысли:

– Оставайся здесь, Федя. Возьмешь образцы у подножья той вон сопки и напротив в пойме речушки, а я скоро вернусь и проверю их.

Она улыбнулась уголками рта.

– Ладно уж, иди, сделаю, – согласился, и добавил: – Только иди поосторожнее, а то оступишься где-нибудь и опять плохо будет

Парень немного проехал и слез с коня; было видно, что он предлагал девушке сесть на коня, но она, видимо, отказалась, и они пошли пешком.

На опушке, у обомшелого камня, я прилег и стал думать, что делать дальше. Теперь Тася наверняка попадет в табор, и для нас это уже будет значить многое. Я почему-то не сомневался, что она сможет убедить бандитов в том, что мы действительно геологи и благополучно вернется. Ее красивые, умные глаза как-то по особенному, пронизывающе смотрят на человека, она, конечно, завоюет доверие. Нет, Тася не подведет, я в этом уверен! Но все-таки она ушла в звериное логово. Я пытался представить, как она будет себя вести при встрече с главарями банды, что она будет им говорить, какое у нее будет выражение глаз, но сколько ни думал – ничего не получалось. Бандитов я представлял обросшими, грязными, с каменными лицами и злыми глазами: они ведь здесь, в тайге, наверняка совсем озверели... Но появление столь миловидной девушки в их логове на какое-то время вернет им чувство человеческого достоинства. Все-таки женщина есть женщина! К ней обращение другое. Даже и у злодеев доброе слово для нее наверняка найдется. Вот если бы к ним попал я, да еще вызвал подозрение – тогда держись, никаких скидок и церемоний!

Раздумывая, я все время вглядывался в ту сторону, куда ушла девушка с бандитом. Но она не появлялась. Сидеть на одном месте скоро надоело, я стал собирать «пробы»; разные камни, какие попадались под руку, старался брать разноцветные. Набив рюкзак, спустился к пойме Елкинды, поковырялся для порядка в прибрежном песке, попробовал промывать его в лотке, но на дне лотка, кроме слюдяных блесток, ничего не находил.

Время было далеко за полдень, а я еще не ел, хотя в рюкзаке было кое-что припасено. Один есть не стал, надеялся, что Тася вот-вот вернется.

От речки, из зарослей, мне ничего, кроме сопки, не было видно, и я стал прислушиваться. Когда побудешь какое-то время в глухом лесу или другом безлюдном месте, то слух твой начинает резко обостряться и ты улавливаешь самые разнообразные звуки, даже мелкие шорохи. Так и я вскоре услышал глухой стук копыт и легкое поскрипывание колес со стороны Ундурги. Где-то далеко, может быть, в нескольких верстах отсюда, ехали на подводе. На всякий случай я решил не показываться на глаза ехавшим и залег в чепурыжнике недалеко от того места, где мы расстались с Тасей. Подвода приближалась. Я выглянул из-за укрытия и увидел вороного жеребца, запряженного в двуколку, а в ней Тасю и какого-то мужчину. Сзади, метрах в пятидесяти, ехал верхом все тот же мордастый парень. Двуколка направилась прямо на меня, я снова залег.

– Вот здесь, – сказала Тася, и двуколка остановилась. Я осторожно выглянул и увидел мужчину, что сидел рядом с Вороновой. Это был Витюля – Кудахтин Виктор, которого я разыскивал как без вести пропавшего. Вот он, оказывается, где! Он был одет в легкую, защитного цвета куртку, перепоясанную крест-накрест ремнями, на голове фетровая шляпа, а на боку кожаная кобура. Лицо его обрамляла узкая рыжая бородка. Он помог Тасе сойти с двуколки.

– Где же твой муж? – спросил он.

– Видимо, собирает пробы.

Знает ли Витюля меня? Наверняка, ибо этот проходимец должен был знать многих работников милиции в лицо, – ведь не раз попадал к нам за мелкие дебоши. Я же знал его по фотографиям, а теперь припоминал, что где-то встречал; поэтому показываться ему на глаза никак нельзя!

– Так вы в эти края надолго?

– Не знаю, – ответила Тася, – как пойдут дела.

Минуту они молчали. Конь нетерпеливо бил копытами о землю.

– Да-а, интересно иногда получается: не ждешь, не гадаешь и вдруг встречаешься, да еще в такой глуши. Поистине – мир тесен. Помнишь, Тася, профессора Стефанского? Он любил повторять: «Вы будущие геологи, люди бродячей профессии. Но где бы вы ни находились – никогда не забывайте, что у вас есть дома друзья. Никогда не считайте себя одинокими в этом мире. Мир – тесен». Кстати, ты закончила науку?

– Нет, вот теперь доучиваюсь самостоятельно.

– Что так?

– Жизнь. Судьба иногда не спрашивает нас, что ей с нами делать.

– Да-а, это верно. Вот и я... – он не договорил, осекся. Потом закончил: – Хоть и вольно в этой группе, но чувствую себя загнанным.

– Кто же тебя загнал?

Он глубоко вздохнул, затем резко ответил:

– Кто? Совдепия да большевики – вот кто!

Было слышно, как Витюля заскрипел зубами.

– Эх, скорей бы сам появился! Мы им покажем, как нашего брата грабить! Навыдумывали колхозов! – перешел он почти на крик.

– Успокойся, Виктор, – властно сказала Тася. – С каких пор ты стал таким?

– С тех, когда моего папашу ободрали и в гроб загнали!

Тася дала ему успокоиться и сказала:

– Ну, мне пора, а то Федор, видимо, ушел.

– Я подвезу.

– Не надо, я по дороге буду собирать образцы.

– Тася!

– Что?

– Будем встречаться? Вспомни студенчество.

– Не знаю, – неуверенно ответила она. – Будет видно.

– Вот здесь же... я буду приезжать, ты только подскажи той дубине.

– Я же замужем.

– Ты его выпроводи.

Тася призадумалась.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

Она направилась в сторону Такши, а Витюля погнал вороного к Ундурге.

Я облегченно вздохнул и вылез из укрытия.

– ИХ ТАМ было немного, человек десять, – рассказывала Тася, – все больше пожилые, бородатые мужики, по обличью – кулачье. Есть и стройные, подтянутые, – это из недобитых; есть молодые, наподобие того мордастого, – это кулацкие сынки. Ну и Витюля – он у них вроде какое-то положение занимает, но побаивается главаря. Самого не было, он где-то промышляет с частью банды. С Витюлей мы знакомы еще со студенческих лет, даже немного дружили. Правда, после первого курса он учиться не стал: человек он разгульный и учеба не для него. Мне он, кажется, поверил. Да и как не поверить, ведь я продолжала учиться – он это знал, и документы у меня хорошие. Вот только мужики смотрели косо, с недоверием. Живут в шалашах, вооружены хорошо: винтовки, наганы, ножи. Много лошадей – видимо, у каждого своя. Место глухое. Табор находится за рекой, у подножья скалистой сопки, кругом непролазный лес. Сюда, в сторону Такши, обзор неплохой. Посты установлены только здесь, на подходе к табору, да еще один на дереве: там сделано гнездо, наподобие пожарной вышки. Вот и все, что удалось узнать на сегодняшний день.

– Тасенька, ты сделала очень много! До сегодняшнего дня мы об этом могли только мечтать, ты намного ускорила нашу работу! – с искренним восхищением сказал я.

– Рано нам радоваться, Феденька, – бандиты ведь целы-целехоньки и продолжают творить свои черные дела, – спокойно проговорила она.

Сердце мое тревожно-радостно сжалось: она назвала меня Феденькой: так называют близкого или любимого человека. Бывает, правда, у некоторых иногда привычка называть людей ласково, но у Таси этой привычки я не замечал. Может быть, это она на радостях? Видимо, так. И все-таки я спросил:

– Скажи, Тася, ты замужем?

Она лукаво посмотрела на меня и, улыбаясь, ответила:

– Да.

Я почему-то считал, что она не замужем, и, услышав ее ответ, ошеломленно замолчал. А Тася подошла, взяла меня за руку и шутливо сказала:

– Ты же сам знаешь, что я замужем: ведь мы с тобой муж и жена.

Я понял ее шутку. И вдруг на меня навалился смех, самый настоящий дурацкий смех. Я хохотал во всю глотку, а эхо откуда-то издалека доносило неясные клокочущие звуки. Тася озабоченно дернула меня за руку.

– Ты что это? Не забывай, где мы!

Я вытер слезы и огляделся вокруг.

– Прости, Тася, – давно не смеялся.

Потом мы шли молча.

Среди ночи, когда мы крепко спали, я услышал возню и крики людей на улице. Выглянув в крохотное оконце, увидел невдалеке зарево – горел чей-то дом. Тася тоже проснулась и, не вставая с постели, спросила:

– Что там, Федор?

– Горит дом, надо помочь тушить.

Я засобирался.

– Подожди, – удержала меня Тася. Она хотела еще что-то сказать, но в это время в дверь нашего домика сильно постучали. И я отчетливо услышал слова:

– Открывай, старый черт, а не то раскатим твою гнилушку!

– Сейчас, – ответил дребезжащим голосом дед и, шаркая, пошел в сенцы.

Я бросился к половице, где было спрятано наше оружие, но Тася каким-то чужим голосом приказала:

– Ложись ко мне и притворись пьяным!

Я юркнул в ее теплую постель. Мою она швырнула под кровать и легла рядом. Мне вдруг стало не по себе: стыд и в то же время жгучая затаенная радость возбуждали мое сознание, холодные струйки пота потекли из под мышек, во рту пересохло. Я впервые лежал с девушкой в постели... А голос незнакомца в соседней комнате спрашивал:

– А в той конуре у вас кто?

– Геологи... геологи у нас остановились.

– Какие там геологи? – спрашивал уже другой, визгливый го-лось.

– Обыкновенные, – дерзко отвечал дед.

Басистый голос пригрозил:

– Ну ты, старая рухлядь, покороче, а то... – он не договорил угрозы.

Визгливый голос раздался у самой двери:

– А ну, показывай!

Дверь открылась. Тася вскрикнула и села на кровати, прикрывая грудь одеялом.

– Что вам здесь надо?

– О-о! Какое прелестное создание, – протянул у двери бас. – А там кто?

Я неестественно громко храпел, отвернувшись к стенке, а сердце тревожно колотилось.

– Это мой муж, он пьян.

– А-а, – пробасили рядом.

А Тася продолжала возмущаться:

– И потом: почему вы врываетесь в чужое жилище, по какому такому праву? Я вот пожалуюсь на вас Виктору Лаврентьевичу.

– О-о! Да она заносится! – шутливо сказал бас, и серьезно спросил:

– Откуда вы знаете его?

– Он мой друг, мы с ним вместе учились.

В комнате на минуту воцарилась тишина.

– Ну-ну, – снова протянул бас.

Шаги направились к выходу.

– А может, это уполномоченные, – вдруг сказал визгливый.

Наступила пауза. Мне показалось, что бандиты вернулись в комнату. Сердце мое, начавшее было успокаиваться, вновь тревожно забилось. Я сжался и приготовился к прыжку. Девушка, кажется, угадала мою решимость и положила холодную ладонь мне на щеку.

– Ладно, Сеня, потом проверим, – проговорил бас.

Шаги удалились. Я облегченно вздохнул и повернулся на спину. Хотел встать, но Тася легонько потрогала меня за плечо: лежи. Дед закрыл задвижку в сенях и, прикрывая наши двери, пробурчал:

– Это Косой был, со своим прихвостнем.

Мы молча лежали, разговаривать не хотелось, мысли путались. Я жалел, что не увидел в лицо Косого, не разглядел этого бешеного и в то же время спокойно-корректного человека. А надо бы. Надо бы посмотреть на эту гадину, но не смог – Тася не дала этого сделать. Ох, Тася, Тася! Как же хорошо ты все предвидишь! Только теперь я понял, зачем она заставила меня притвориться пьяным: она рассчитывала, что бандиты не станут возиться с каким-то пьянчужкой, храпящим под боком жены, я в этом убедился: бандиты даже не пытались повернуть меня лицом и посмотреть.

Тело мое горело, но я боялся пошевелиться, боялся даже малейшим движением обидеть или побеспокоить Тасю. Не мог я и встать – раз она пожелала, чтобы я лежал, – значит, так надо, а зачем? Уснул я под утро тяжелым, кошмарным сном.

Мне приснилось, будто я лежу на стоге сена, светит солнце и вдруг мне на лицо полился дождик. Я хотел зарыться в сено, ухватился за пучок, а это... одеяло в руках, а надо мной стоит улыбающаяся Тася и брызгает в лицо холодной водой.

– Вставай, муженек, пора на работу. – И наклоняясь к самому уху: – А то всех бандитов проспишь.

На дворе ярко светило солнце, лучи его причудливыми бликами пробивались в комнату через маленькое оконце. На кухне покашливал дед, через щели нашей двери пробивался запах самосада. Бабка Устинья постукивала посудой, потрескивали лучины в самоваре.

– Встаю, отвернись.

Тася вышла к старикам.

За чаем дед сидел молча, насупившись, и смотрел в одну точку, куда-то выше окна. Бабка глубоко вздыхала.

– Появилась же проказа у нас, ядрена мышь! – вдруг прорвало деда. – Гады, собаки! Что же они здесь пиратничают? Все ищут активистов да палят домишки! Ефима-то к чему разорили? Ай-яй-яй, варнаки и только.

– Какого Ефима? Не Чернова, случаем? – настороженно спросил я.

– Его – партейца нашего.

Сердце мое сжалось: это сообщение поразило меня. «Эх, здесь жгли человека, а я преспокойно спал в мягкой постели!»

– Сам-то Ефим пострадал?

– Нет. Слава богу, сумел через окно уйти.

Я облегченно вздохнул.

Дед со свистом прихлебывал чай из блюдца.

– Отпор бы им какой дать, только вот оружия нету, а то бы собрались мужики...

– Сидел бы уж на печи – вояка! – перебила его бабка.

– А что, я бы еще сгодился, ничего, что стар.

– Еле ноги таскает, а туда же.

– Не я, так другие дали бы им по шее.

– Вот-вот, – успокоилась бабка и принялась загребать загнету в печи.

– Но где же власть-то наша? Где же помощь, которую мы просили? Нету, не слышат нас!