Текст книги "Спасение из ада"

Автор книги: Юрий Иванович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

С этими мысленными причитаниями он бросился заниматься хозяйственными делами. Следовало первым делом приготовить для уходящих в горы товарищей обильный горячий завтрак, да и на обед им что-то сообразить. Как ни жесток бывал порой Василий в приказах и в наведении боевой дисциплины, при возможности он закармливал любого из группы обильной пищей и баловал дополнительным отдыхом. Так что вскоре в котле уже доходила наваристая каша на вчерашней похлебке, а в другом глиняном котелке, который он все-таки рискнул поставить рядом с огнем камина, варились остатки медвежьего мяса. Все равно жадничать не стоит, с учетом доставки к ночи новой партии свежего мяса. А пока пища готовилась, кашевар достал кусок медвежьей шкуры и соскоблил с внутренней стороны добрых две горсти перекрученного с жилками жира. Уложил жирок в миску и поставил в самое теплое место возле огня. Следя, чтобы сало не стало жариться.

Уже собрался идти будить Дану и Сильву, когда заворочался Курт и недовольным голосом, с умильным сонным акцентом простонал:

– Ты, наверное, издеваешься специально! Ну как можно спать при таких ароматных запахах? Хорошо, что здесь волков нет, а то бы уже стаями сбежались к тракту. И своим воем всю округу распугали бы.

– Скорее всего, в эту внутреннюю часть только горные архары и добредают. Ведь там, где мы прошли, ни один медведь и ни один волк пройти не сумеет. Ладно, садись и ешь, а я остальных подниму.

Но Сильва уже вышла навстречу из внутренних помещений:

– Чего с утра ругаетесь? Спать не даете…

На ее лицо было страшно глянуть из-за распухших и набравших красноты фурункулов. В другой раз Василий ни за что бы не отправил подругу в таком состоянии на целый день, да еще в мороз, но слишком хрупкая Дана не потянет труп на себе в гору. Тем более что и палач, и его подручные оказались тяжеленными отморозками. Да и сама Сильва просто взбеленится, если заметит неоправданное проявление жалости. А вот лекарские советы она просто обязана была выслушать от старшего в их группе.

– Иди сюда. – Он подвел ее к камину. – Вот, сразу намажься тем, что натопилось. Потом повторно, перед выходом наружу. А остатки я тебе куда-нибудь приспособлю. Очень поможет такая смазка при переохлаждении.

Женщина почему-то учащенно задышала, шевеля при этом своими изуродованными ноздрями, да только Василий уже удалялся во внутренности пещеры. Но все-таки не сдержал довольной улыбки, когда вслед ему прошелестело:

– Спасибо…

Петр спал без задних ног, негромко похрапывая и смешно шевеля губами. Видимо, запахи донеслись и до него, и ему снилась очередная сытная трапеза. Но стоило лишь фигуре раннего кашевара появиться в проеме вырубленного в комнату входа, как парень замер на полухрапе, его рука под одеялом шевельнулась, приподнимая пистолет, а глаза приоткрылись. Голос хоть и хриплый, но спокойный:

– Чего? – Видимо, узнал.

– Хватит дрыхнуть. А то там твою порцию каши слопают и не подавятся.

В следующую секунду парень уже вскочил на ноги, подхватил свою разгрузку и поспешил к столу с напускным ворчанием:

– Да, тут с вами не растолстеешь! Ни те поспать, ни те личной жизни…

Дана тоже заметила Василия раньше, чем он приблизился к охраняемому ею участку:

– Уже иду. Меня «моргашка» разбудила, лишь только ты из-за угла вынырнул.

– Как наш отшельник?

Черноглазая красавица заглянула в келью:

– Да спит, как медведь в берлоге. Значит, совесть чиста. Да и натерпелся он вчера, на полжизни воспоминаний хватит.

– Ну, тогда пошли есть реквизированную у него кашу. Думаю, нам совесть при этом не помешает.

– Да уж! Давиться я не собираюсь.

Когда все собрались за столом, Сильва спросила о раненом:

– Что-то он бледно выглядит. Может, повязки поменять?

– Не сегодня. – Дана зачерпнула ложкой очередную максимальную порцию каши, очень похожей на пшеничную. – А вот завтра посмотрим. Так и не очнулся ни разу?

– Стонал от боли. Вколол ему обезболивающее и успокоительное. Больше мы ему ничем помочь не можем.

– А стоит? – всколыхнула прежние сомнения Сильва.

Хоть и трудно было смотреть ей в глаза из-за опухших щек и лба, но Василий все-таки умудрился заглянуть – и с мысленным удовлетворением заметил там не злость или ненависть, а надежду, замешанную на женском любопытстве. Почему-то мнение именно этой, самой опытной подруги для старшего группы оказалось наиболее важным. И он ответил с еще большей уверенностью:

– Обязательно. Уверен, такой человек живым нам окажется более полезен, чем мертвым.

Остальные промолчали, хотя по выражениям лиц можно было догадаться, что они, скорее всего, согласны с подобными выводами. Лишь чуть позже Петр мотнул головой в сторону кровати и спросил:

– Вы тут сами с ним справитесь?

– Если он будет возражать, то и вы не поможете. – Василий пока так и не притронулся к своей порции, посматривая, чтобы хватило, да еще и осталось в дорогу уходящим на охоту товарищам. – Наелись? Кому добавки?

Молчание продлилось, пока миски не остались пустыми, и Курт печально похлопал себя по животу:

– И хорошо бы, да некуда. А как вспомню, что еще и труп за собой волочь неизвестно сколько, сразу тошнить начинает.

Петруха рассмеялся:

– Кажется, долго потеть не придется. Как только доберемся до места нашего вчерашнего наблюдения, так сразу расщелины и пойдут. Правильно, Васек?

– Не скажи. Туда тоже еще добраться надо. А на первом участке и я вам помогу.

– И оставишь Дану одну сразу с двумя мужчинами? – На полный желудок парень всегда любил побалагурить.

– Один влюбленный в Пьяцу, а второй – никакой! – скривилась черноглазая красавица. – Мне троих озабоченных и здоровых не хватает для оргазма…

– Да ну? А таких орлов, как я? – приосанился Петр.

– Ну… если таких, как ты… то, может, десяток и справится.

Больше всех после слов подруги развеселилась Сильва. Что вообще, а тем более в ее теперешнем состоянии, было огромной редкостью.

– Ох! Ну ты его и уела! Теперь он точно свой орлиный хвостик на узел завяжет! Хи-хи-хи!

Вся «третья» довольно оскалилась на эти несколько грубоватые приколы. Еще и несколько своих шпилек подкинули, но самого молодого обидеть не удалось. Он с готовностью веселился больше всех. Разве что и самым первым спохватился:

– С чего это мы так расслабились? Жрать нечего, трупы коченеют, а наш работодатель ни в зуб ногой. Не пора ли нам хотя бы прогуляться?

– Пора, конечно пора. – Курт самым первым стал напяливать на себя разгрузку. – Только вот при чем здесь нога к зубу?

– Ну вот, а еще полиглотом прикидываешься. Русский язык хуже, чем ашбунский, знаешь, – улыбался Петруха. – А обозначает сие выражение, что раненый настолько слаб, что ни в зуб тебе дать не сможет, ни ногой в ухо засандалить. Ферштейн?

Немец погладил свой сапог и стал повязывать поверх него утеплительную меховую повязку. Казалось, он не понял некоторых словечек, но вдруг довольно громко проворчал:

– Сандалий у меня нет, Петруха. Но вот когда-нибудь я тебя так «засапогарю» под зад, что смеху будет… Или правильнее сказать «запердолю»?

– Нет, – трясясь от смеха, возразил Василий. – Это уже из польского, полиглот ты наш!

Минут через пять вся процессия, сгибаясь под тяжестью трупов, покинула пещеру. Снаружи действительно дело близилось к рассвету, на небе виднелись лишь две луны. Впрочем, они все равно давали ненужное освещение. Благо еще, что легкие перистые облака несколько затемняли густые тени на горных склонах. Преодолели первый уступ, затем второй, и только там Василий передал свою ношу на плечи присевшей под тяжестью Сильвы.

Затем, чтобы не терзаться неведомо откуда появившимися угрызениями совести, он поспешил, не оборачиваясь, вниз. И успел как раз вовремя: хозяин пещеры появился в «гостиную» и с некоторой настороженностью рассматривал одиноко сидящую за столом женщину. Та обернулась на вошедшего товарища и пожала плечами:

– Предложила ему перекусить, а он встал там и замер. Может, что-то не так?

Василий накинул стопор на плиту и деловито протопал к месту завтрака. Следовало и самому подкрепиться, раз каши хватило, да еще и чуток останется. Но не сел сразу на скамью, а высокопарно воскликнул:

– Наше божество заставило нас встать пораньше и заняться делами насущными, а тебя приказало накормить силой, если ты слаб или болен.

Подействовало. Отшельник обозначил приветственный поклон и покорно уселся за стол. Тотчас перед ним оказалась наполненная Даной миска с аппетитно пахнущей кашей. Но прежде чем есть, хозяин пещеры все равно спросил:

– А куда все остальные ваши воины подевались?

– Наше божество мне послало этой ночью сон, где рассказало, как и где нам добыть мяса для нашего стола на ближайшую неделю.

– Его можно купить возле ворот в начале тракта…

– Может, и так, но мы слушаемся только божественных указаний! – гнул свое Василий. – Поэтому мне приснились большие животные, живущие на вершинах по соседству, и громкий голос: «Вот ваша еда! Отправляй за ними охотников!» Так что ничего не оставалось делать, как послать. Ну вот сам скажи, разве можно противиться гремящему в твоей голове голосу?

– Нет, нельзя… Но эти животные называются гаерны. Их не достать стрелами, а порой они и сами прыгают вниз, забивая охотников насмерть своими копытами. Или тараня огромными рогами. Они очень злые и коварные.

– Увы! Сомневаться в данных нам приказах нельзя, – опечалился гость из другого мира. Хотя при этом он поймал обеспокоенный взгляд Даны. – Но любой наш охотник настолько ловок, что ему нет смысла подкрадываться к этим гаернам вплотную. Так что не беспокойся.

– А куда делись эти… – Он оглянулся в проход. – Палач и его подручные?

– Понятия не имею! Как мы тут решили, нашему божеству, скорее всего, пришлось перебросить в другое место немного телесной массы взамен вот этого. – Василий указал на кровать с раненым. – Вот он и прихватил трупы, пока мы спали. Потому что, сам посуди: не мог же палач с дружинниками ожить и сбежать?

Хоть Деймонд замотал отрицательно головой, что, мол, не могли, но тут же сам себе стал противоречить:

– А вдруг смогли?!

Он уже и про кашу забыл, настолько его напугала вставшая перед глазами картина. Пришлось женщине выравнивать ситуацию, в которую несколько неосторожно завел себя ее товарищ:

– Мой друг разве тебе не сказал, что никто из тех, кого мы умертвили, никогда уже не оживет?

– Нет, не сказал…

– Ну так я тебе уже это сказала! И меньше спрашивай, пока не наешься. Или тебя таки покормить? Мне не трудно…

– Спасибо, я сам!

Пока он поспешно наворачивал свою порцию, позавтракал и Василий. Сытно отрыгнул и пересел ближе к камину. Удобно устроился на валуне, прислонился к стене и полез за своим портсигаром. Из всей компании он один считался человеком курящим, хотя баловался сигареткой лишь раз в неделю, да и то после впечатляющего обжорства или солидной выпивки. Ну и, вполне понятно, только в спокойной, расслабляющей обстановке. Если бы он только мог предположить реакцию отшельника!

При виде выпускаемого через нос дыма Деймонд в который уже раз за последние сутки впал в короткий ступор, а потом резко подпрыгнул и вознамерился сбежать во внутренние помещения. При этом совершенно проигнорировав сидящую почти рядом женщину. Дана без труда подставила ему подножку, когда же парень грохнулся на камни, коварно наподдала кулаком по почкам, затем бесцеремонно подхватила за ворот показавшейся под одеялом куртки и подволокла к старшему группы. Тот с самым растерянным видом воскликнул:

– Ты чего, парень? С ума, что ли, сошел? Никогда курящего человека не видел?

Но его подруге еще парочку минут пришлось трясти незадачливого хозяина пещеры, пока тот с трудом и ужасом не выдавил из себя объяснение:

– В Успенской империи баловаться дымом имеют право только жрецы мужской половины!

– Ах, вот оно что! – облегченно рассмеялся Василий и нарочно пощупал свою голову. – Но мне об этом голос ничего не рассказал. Тем более что в нашем мире это может делать любой воин как среди мужчин, так и среди женщин. Вот, смотри!

Он протянул дымящуюся сигарету боевой подруге. Зная при этом, что та в юности иногда курила, да и при выполнении задания следовало порой «напустить тумана». Дане ничего не оставалось делать, как с закатившимися от возмущения зрачками сделать ползатяжки и выдохнуть дым прямо в расширенные глаза Деймонда. Потом она вернула этот отвратительный «Кэмел» владельцу, отпустила ворот пленника и возвратилась к столу со словами:

– А вообще-то в нашем мире этой гадостью травятся лишь одни идиоты.

Расширенные глаза перевелись на Василия, и тот со смирением подтвердил:

– Да, это правда. Курение вредит здоровью! Вдыхать и выпускать дым считается очень вредной привычкой, и с этим явлением борется каждый жизнелюбивый человек.

– Вот это да!.. А у нас в среде жрецов излитие дыма слывет показанием святости и печатью высшей избранности.

– Чем же тогда у вас выделяются женщины-жрицы?

– О! Они могут улучшать друг друга лица, доводя красоту до совершенства. У них белые, шелковистые волосы, и они имеют право иметь сразу трех мужей.

– Нет, Дана, ты слышала? И здесь блондинки рулят!

Это восклицание было брошено на русском, да и в дальнейшем воины «третьей» старались некоторые детали обсуждать именно так. И своим неотличимым от местного выговором поражали местного отшельника еще больше.

– А вот почему они сами себя не совершенствуют? Есть ограничения?

– А вы разве не знали? – удивился Деймонд, но тут же понял, что ляпнул глупость. – Извините, я вспомнил: ведь ваш «голос» мог и не рассказать. Дело в том, что все жрецы получают от вершины Прозрений великий дар – умение лечить людей. Но только не самих себя. Если кто-то из них серьезно заболевает, то сразу посылают за ближайшим коллегой. Причем стараются пригласить самого лучшего. Нашего Бурулкана, зная о его бездарности, почти никто никогда и не звал…

– То есть дар у всех разный?

– Конечно. У кого очень сильный, а у кого вообще слабенький.

– Кстати, ты так и не сказал, как много магириков становится жрецами?

– Всего лишь один из пяти или шести тысяч. – И, словно предваряя следующий вопрос гостя из иного мира, отшельник поспешно спросил сам: – А как у вас становятся жрецами?

Василий нахмурил брови, припоминая, как в его мире желающие становятся студентами учреждений с медицинским уклоном, потом долго учатся, потом практикуются – и в конце концов все равно почти ничего не умеют. Как местный Бурулкан. Но здесь хоть не тратят на обучение уйму средств и времени. Поэтому решил пофантазировать и на эту тему:

– Ты знаешь, в нашем мире отбор проходит еще более жестко и кроваво. Любого паломника разрезают вдоль тела на две половинки и только тогда определяют его пригодность к лечению. На это, по мнению божества, подходит лишь каждый третий или четвертый. Вот тогда их опять склеивают и дают право лечить людей. В том числе и себя.

– К-как разрезают? – стал заикаться парень.

– Сбоку. Вот прямо по этой линии. То есть вид спереди и сзади остается нетронутым.

Хозяин пещеры содрогнулся от представленной картины, но его любопытство так и не иссякло.

– А с остальными разрезанными что делают?

– Закапывают на полях как удобрение. Ну чего смотришь? Не пропадать же добру! Да и вообще, Деймонд, мой внутренний голос кричит, что тебе надо запретить задавать вопросы. Ты и сам еще нам не рассказал все должное. Поэтому давай вернемся к нашему вчерашнему неоконченному разговору. Опиши подробно каждый свой шаг возле и внутри черного монолита. Все, что заметил, и все, что понял или до чего додумался. Давай присаживайся на скамью и начинай.

– Хорошо… воин. Только вот я до сих пор не знаю, как к тебе обращаться.

– Действительно… У нас имеются обращение «герр» и «фрау»… – Василий заметил, как его боевая подруга дернула плечом и недовольно скривилась, поэтому продолжил: – Но так общаются между собой обыватели. Тогда как великие воины справедливости разрешают делать приставку к своему имени «дон», а женщины – «донна». – Подруга при этом опять скривилась, но уже не так категорически. – Так и коротко, и уважительно. А зовут меня Василий, ее – Дана.

– Очень приятно. – Отшельник сделал два вежливых поклона, удивляя своими манерами, и начал рассказ.

Оказывается, нахождение на тракте Магириков налагало множество обязанностей и привносило несколько основополагающих ограничений. Самое первое: нельзя было пронести вовнутрь горного образования Бавванди, практически неприступного со всех иных сторон, ни единого металлического предмета. Во избежание этого любого желающего пройти обыскивали сразу же в первой секции огромных, расположенных между первыми и вторыми Воротами, залов. Для этого магирик проходил по тускло освещенному тоннелю, на том этапе пути совсем не обязательному, в конце которого ему сразу указывалось, в каком кармане или котомке паломник забыл запрещенный к проносу предмет. После чего тот мог повторно сдать металлические вещи, изделия и даже золотые украшения в некое подобие камеры хранения. Сами эти многочисленные камеры располагались в нескольких громадных пещерах, застроенных многоуровневыми стеллажами. Взамен котомки или мешка выдавали деревянный жетон с кучей цифр и бестолково расставленных букв. Ни один паломник потом никогда не жаловался, что ему чего-то не вернули или что-то перепутали. Система хранения работала без сбоев.

Во второй секции металлические предметы забирались распоряжающимися там жрецами без всяких поблажек или предупреждений. Как они замечали припрятанное украшение, монеты, оружие – вплоть до тончайшей иглы, – оставалось великой тайной. Но те из магириков, у которых ничего не было, проходили беспрепятственно, а вот проштрафившихся не только обирали без возврата, но и заставляли возвращаться обратно, ставя при этом на руку не смывающуюся дней десять печать. То есть таким нарушителям приходилось более десяти дней прожить в городе, который раскинулся перед Воротами, и только потом делать вторую попытку. А если продолжал хитрить, то и третью, а то и четвертую. Учета по таким нарушителям не велось, зато проживание в городе им вылетало в хорошую денежку, и любой из паломников подходил к процессу преодоления Ворот с максимальной ответственностью. Хотя город как раз и разрастался постоянно из-за тех самых безответственных разгильдяев.

Верховые и гужевые животные проверялись отдельно, как и вся их сбруя. Следовало оставлять лишь кожу и дерево. Даже удила на время прохождения по тракту использовались деревянные – из крепчайшей в этом мире древесины вестлы. Редкие повозки тоже проверялись в специальном тоннеле и не пропускались на тракт при обнаружении даже единственного гвоздя. Вот потому они и были так редки на древней дороге. Любой, конечно, мог нанять в городе что угодно и проехаться с комфортом до самого монолита и обратно, но несусветные цены на такую поездку отпугивали подавляющее большинство паломников. Да и не было никакой нужды богатым ашбунам стремиться к вершине Прозрения. Им и так жилось припеваючи, так зачем рисковать собственной жизнью для обретения порой совсем ненужного дара. В большинстве случаев хватало вызвать жреца с полным даром и за определенную, по имеющимся прейскурантам, плату излечиться от чего угодно.

В третьем, последнем секторе громадного комплекса Ворот практически с каждым из магириков проводился короткий инструктаж. Людей загоняли в помещение со скамьями, и в течение четверти часа какой-нибудь жрец или жрица объясняли, что можно делать на дороге к монолиту, а что нельзя. К примеру: строго запрещалось хоть единым словом перемолвиться с теми, кто уже возвращался от черного монолита. Да и вообще, подобное общение считалось злым предзнаменованием, после которого магирик обязательно погибал при ударе молний в самом монолите. Так что желающих нарушить это табу не встречалось. Во время всего паломничества нельзя было грабить, воровать, вступать в драки, кричать и даже громко разговаривать. При встрече с караваном, которые тут проходили раз в неделю, следовало немедленно сойти с тракта и пропустить длинную вереницу тяжело нагруженных повозок. Не приближаясь при этом к ним и ни в коем случае не начиная разговор с возницами. Имелись в виду как раз те самые жреческие караваны, которые собирали и меняли по всей Успенской империи ларцы Кюндю с таящимися внутри духами смерти. Как ни странно, сами повозки жрецов не просто выглядели, а явно состояли из множества металлических деталей, вплоть до сплошных, литых из легкого железа колес. Правда, колеса для мягкости хода имели по ободу резиновое покрытие. Любой паломник замечал и хорошо различимые рессоры, употреблявшиеся лишь на каретах самых видных жрецов, богачей и политических деятелей империи. Но при этом никаких вопросов не задавалось, слишком уж трепетное, священное отношение к подобным караванам имелось у каждого простого обывателя.

Шли паломники к монолиту как им заблагорассудится. Лишь бы хватило питания в вещевых мешках да прихваченной с собой коряги для ночного костерка. Это если не было желания напрашиваться на ночлег к отшельникам. Для такого случая брались с собой две-три порции «подношений» за возможность переночевать в обогреваемых пещерах. Потому что летом даже в дневное время на тракте царил бодрящий холодок, спускающийся с покрытых снегом и льдом вершин Бавванди.

Среди магириков встречались и особо выносливые люди, которые проходили все шестьдесят километров тракта за сутки. А потом точно таким же рывком возвращались обратно. Но подобная спешка не приветствовалась, и сильно спешащих паломников считали фанатиками, не способными правильно подготовиться к ритуалу Прозрения. Мол, только с чистыми помыслами, в душевной гармонии со своим будущим и в мире с самим собой следовало приближаться к монолиту.

А вот когда магирик доходил к цели своего путешествия, тогда и начинались основные чудеса. Сразу следовало сказать, что в последние часы пути невероятная громада черной скалы начинала давить на человеческую сущность не только своими титаническими размерами, но и подспудным, легко забирающимся в глубину сердца ужасом. Воздух становился тяжелым, словно густел, вокруг вихрилась издалека незаметная облачность и дымная поволока, обоняние раздражали тяжелые, совершенно непривычные и отторгаемые человеком запахи. Почва подрагивала под ногами, и слышались тягучие, препротивные скрипы, порой прерываемые хрустом и потрескиванием. Словно вся эта черная масса вот-вот провалится в неведомые глубины расколовшегося мира. И случалось то, чего не ожидали от себя самые стойкие порой, решительно настроенные паломники. Постояв немного на дрожащих ногах возле ужасающего овала чернеющего тьмой прохода, они трусливо поворачивали обратно. Чтобы уже никогда больше не возвратиться к вершине Прозрения. Хотя, может, кто и пробовал пройти путь магириков второй раз, жрецами это не запрещалось, а о фактах повторных паломничеств Деймонд Брайбо пока узнать не успел.

Поворачивало назад не так уж много, один-два человека из сотни, но никто не смотрел им в спины с осуждением или презрением. Здесь каждый начинал окончательно осознавать, на что он решился, чем он рискует и что с ним может случиться в скором времени. Если же решались, то преодолевали последние сотни метров с различной по характеру и смелости скоростью и попадали в анфиладу громадных, сообщающихся сторонами между собой пещер. Скорее всего, эти пещеры были грубо вытесаны в глубокой древности, а неизвестные строители оставили лишь толстенные стены-колонны и арочные проходы между ними. Из сотен, тысяч отверстий вырывался огонь, как для освещения со стен, так и для обогрева и варки пищи из пола. Пещеры имели между собой лишь одну сплошную, но мутно-прозрачную стену, делящую их примерно пополам. Слева – те, кто прибыл, и справа – те, кто уходит. Обе категории могли видеть друг друга и при желании обменяться жестами, но старались отворачиваться от прозрачной стены вообще. При этом прозаично занимались своими делами. Потому что в пещерах можно было отдохнуть, приготовить еду, поспать и даже искупаться под многочисленными струями водопадов возле дальних стен. Вода струилась довольно теплая для этих мест, словно в летний период на теплых морях, так что разбивающиеся стихийно на группы женщины и мужчины купались порознь, под выбранными водопадами. Считалось, между прочим, хорошей традицией ополоснуться в священных водах как в преддверии обряда, так и после него.

Кушать старались в основном перед обратной дорогой. При этом превалировали такие рассуждения: «Если я погибну, то пусть мои запасы достанутся отшельникам, которые в трудный час подадут помощь другим паломникам».

А вот уже после отдыха и купания очистившиеся и успокоенные паломники приближались к светящимся аркам самой дальней, противоположной от входа стены. Арок насчитывалось тридцать две, и если свечение в какой-нибудь из них начинало пульсировать, то это служило сигналом разрешения входа. Тогда очередной паломник, скрепя сердце и отдав бразды своей судьбы в руки Провидения, спешил на встречу с неизвестностью.

Короткий, слегка извивающийся тоннель приводил соискателя на звание жреца в небольшую комнатку, ее называли «исповедальня». Там следовало усесться на скамью, затылком к стене, и четко, быстро, громко и разборчиво отвечать на все вопросы, доносящиеся из узких щелей в камне. Интересовались событиями из раннего детства, причиной недовольства прежней жизнью, скрытыми побуждениями стать жрецом, отношением к великому императору и его придворным. Порой проскальзывали вопросы о подарках или отданных продуктах для отшельников, требовали при этом пояснить щедрость или скаредность. Просили перечислить предметы, которые остались в камерах хранения. Спрашивали, кто остался в большом мире из родственников и друзей.

И так минут десять-двадцать. Хотя некоторые потом и утверждали, что у них выпытывали намного дольше. Кто спрашивал, неизвестно. Хотя голоса женские чередовались с мужскими, но слишком уж они странно звучали для нормального, подверженного эмоциям человека. От интонаций и непонятного тембра голоса получались словно неживые.

Ну и потом наступал час истины. Магирик преодолевал очередной, еле освещенный проход и попадал в небольшую комнатку, где раздевался догола, укладывал все свои вещи, одежду, продукты и деревянный жетон в единый, удобный для переноски тюк и двигался дальше, упираясь через несколько метров в тупик с дверью из массивных, почерневших от времени брусков дерева. Тюк следовало положить в большую нишу с правой стороны, и только после этого дверь приоткрывалась со странным щелчком. Голый входил вовнутрь, плотно закрывал дверь за собой и становился на поблескивающий гладкий круг метрового диаметра. Многие потом говорили, что чувствовали босыми ногами стекло, но Деймонд сомневался в подобном утверждении. Слишком теплым ему показался круг, хотя и не факт, что его не прогревали специально.

А потом раздавался вой раненого носорога, и в странных вспышках с некоторой раскачкой круг медленно делал несколько поворотов вокруг своей оси. Далее полная тишина обозначала, что обряд пройден. Конечно, теми, кто оставался жив. Куда деваются трупы погибших и как выходят наружу будущие жрецы, Деймонд Брайбо тоже не знал, но когда он вышел наружу, то отыскал свой тюк с одеждой не слева, как следовало предполагать, а опять справа. Причем рядом с ним не оказалось второго тюка от предыдущего паломника. Что значило: предшественника вершина Прозрения не сожгла молниями, но и не объявила жрецом. Ибо в обоих этих случаях его тюк предназначался для подношения отшельникам.

Далее совсем иной тоннель выводил на половину «уходящих».

Как рассказал уже позже молодому наследнику предыдущий хозяин пещеры, прошедших обряд жрецов выводили третьим ходом, слегка обучали в течение нескольких дней азам исцеления, облачали в отличительные, очень дорогостоящие одежды и с очередным караваном отправляли за Ворота. При этом вручались солидные, можно сказать, огромные деньги, за которые можно было выстроить чуть ли не целый госпиталь. Попасть в камеру хранения за своими вещами жрец не мог бы при всем желании, да и жетон оставался у неизвестного отшельника. Далее новичку предоставлялось два маршрута на выбор: возвращаться в родную обитель и уже там искать для себя место для деятельности или идти в столицу империи. Там, в главной обители священного распределения, он мог взять направление в тот храм, куда его пошлет сам император.

Но так как Деймонд оказался очень расстроен своим напрасным паломничеством, то даже и не порадовался как следует, осознав, что лишний груз ему тридцать километров тащить на себе не придется. Отдохнул парочку часов, перекусил остатками своих скудных запасов да, так и не искупавшись повторно, поспешил к Воротам. Совершенно при этом не подозревая, что впереди его ждет великая честь получить приглашение от древнего отшельника. Подобное считалось тоже огромной удачей по двум причинам: Деймонд мог теперь отлично спрятаться от своих преследователей и при этом мог вызвать к себе любимую Пьяцу. Женщин-отшельниц на тракте не существовало, но это нисколько не мешало многим женам жить возле своих мужей долгие годы, а то и десятилетия. Другой вопрос, что им при этом не только шапку из черного каракуля было нельзя носить, но и шагу ступить из пещеры в дневное время для праздной прогулки. Разве что лишь сходить к воротам за продуктами да какой-либо утварью для хозяйства. Ну и по ночам: наведывайся в гости друг к дружке и общайся, сколько влезет.

То есть, по рассуждениям молодого отшельника, жизнь у него здесь с любимой девушкой вполне могла наладиться. А там и срок в пять лет истечет, и с нажитым на тракте добром можно вполне прилично поселиться на новом, в любой удаленности от старого поселка, месте.

Само собой, Деймонд промолчал и об основной сути своего грядущего обогащения: жетонах убитых магириков и подавшихся в жрецы. Василию не составило труда догадаться, что именно в камере хранения и собирают основные капиталы. Со временем их можно с помощью жен изымать, перераспределяя в городе, а при окончательном отъезде забрать все остальное. Вот почему отшельников считают богачами.

– Хороший расклад, – обратился старший группы к Дане на русском.

Он хотел еще что-то добавить о хитрости и излишней жадности, но в этот момент, казалось бы, ни на что не обращавшая внимания и только прислушивающаяся к рассказу женщина тихонько сказала на языке ашбунов:

– Он открыл глаза…

И первая развернулась всем корпусом к кровати.