Текст книги "Особо опасны при задержании"
Автор книги: Юрий Мишаткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
11
Саид-бек откинулся на гнутую спинку стула, запрокинул голову, бессильно уронил руки. Когда позади остались полет через линию фронта, ночной прыжок, путь по размытой дороге до небольшого хутора, навалилась сонливость, которая сковала все тело и заставила сомкнуться веки. Издали можно было подумать, что Саид-бек уснул глубоким сном, Но он лишь дремал, чутко прислушиваясь к происходящему вокруг.
«Сколько времени я не спал? – подумал Саид. – Вылетали в двадцать два по берлинскому времени, до этого весь день провел на ногах. Выходит, больше суток…»
Он позволил себе расслабиться. И сразу мысли начали путаться, становиться несвязными, сознание обволакивало пеленой… Последнее, что всплыло в памяти Саида, был приказ Курганникова подготовить в Венцах все необходимое для проведения агитационной кампании и, в первую очередь, избавиться от местных большевиков.
Дремал Саид-бек недолго, чуть больше десяти минут, пока председатель хуторского Совета ходил по домам членов местной партийной ячейки, но и этих десяти минут ему хватило, чтобы вернуть рукам твердость, а мыслям ясность.
Стоило услышать на крыльце шаги, как сонное забытье пропало. По давно выработанной привычке рука легла на холодную сталь рукоятки пистолета. Саид взвел курок и был готов вести огонь по каждому, кто перешагнет порог. Но вспомнив, что опасаться некого и нечего (по крайней мере, сейчас в Венцах), что своим необоснованным страхом он может преждевременно насторожить предсельсовета, Саид-бек убрал револьвер и, не расслабляясь, лишь закрыв глаза, вновь откинулся на спинку стула.
Со скрипом отворилась дверь, и в комнату заглянул Трофимов. Увидев, что представитель военкомата спит, председатель сельсовета отступил за порог. До Саида донеслись с крыльца приглушенные голоса.
– Не шуми – спит товарищ капитан. Сморило, видать. Здесь перекурим, а он пусть еще соснет малость. Давай решать, куда это Мокей мог с утра подеваться?
– К куму аль какому сродственнику пошел…
– Про это я уже его жинку пытал. Говорит, что никуда не собирался, не то бы ей доложил. Нет у Мокея понятия, а про дисциплину уж и не говорю!
– Не в армии мы.
– При нынешнем военном положении вроде как считаемся мобилизованными. Дисциплина, промежду прочим, не только в армии нужна. Партиец про нее никогда не должен забывать.
– Оно конечно… Возвернется он, ты не серчай.
– Кабы знать, куда умотал! А то ищи-свищи!
«О чем, вернее, о ком они?» – подумал Саид. Он позволил себе еще некоторое время посидеть с закрытыми глазами, потом потянулся, отчего венский стул под ним заскрипел. Тотчас вошел Трофимов. Лицо у него было виноватым.
– Так что не полный состав ячейки. Обыскались одного, да не нашли. И куда он, шут его дери, подевался, никто толком не ведает.
Позади Трофимова с ноги на ногу переминался крепко сбитый старик. Он смолил самокрутку, пряча ее в кулаке.
– Только товарищ Тупиков на месте. А Мокей Ястребов как сквозь землю провалился. Выходит, из ячейки в наличии два человека. Третьего нет.
– Большинство на месте, – вслух подумал Саид.
– Во-во! – подтвердил Трофимов и добавил: – Кворум этот самый. Можно собрание проводить и резолюцию принимать.
– Далеко ваша конюшня?
– Недалече. Пару минут ходу! Сразу же за тыном! – в два голоса ответили члены хуторской партячейки, не понимая, отчего товарищ капитан спрашивает про конюшню.
«Повезло, что в стороне от жилья и людей. Все складывается удивительно удачно», – обрадовался Саид и сказал:
– Посмотрим ваш табун. Для конницы нужно отобрать лихих коней, кто хорошо ходит под седлом.
И первым вышел на крыльцо.
Когда поравнялись со школой, Саид скосил глаза, и левая бровь у него удивленно поползла вверх. Сфабрикованного в Германии номера «Правды» на заборе уже не было.
«Жаль, что мало захватили продукции второго подразделения управления „Абвер – заграница“, – подумал Саид-бек. – Газетка, видимо, сейчас ходит в народе по рукам. Узнай те, кто состряпал ее, обрадовались бы успеху… Говорят, что люди из подгруппы IГ заняты не только печатанием фальшивых советских газет, а изготовлением денежных знаков чуть ли не всех стран мира. И так на этом деле набили руку, что их работу не отличить от настоящих банковских билетов…»
Ошметки грязи попадали Мокею в лицо, отчего конюх сидел в коляске крепко зажмурившись. А когда рисковал открыть глаза, то видел кособокую, убегающую на взгорье дорогу и редкие по обочине голые тополя.
Григорий все ниже наклонялся к рулю. Сержант государственной безопасности точно сросся с машиной и гнал мотоцикл, ныряя в глубокие лужи, поднимая за собой дождь брызг. Полетаев думал сейчас только о доставленной из хутора газете. Лишь она, эта газета, с напечатанным в ней провокационным текстом, стояла перед ним, затмив все остальное, в том числе приказ начальника и прилетевшего из Сталинграда майора госбезопасности немедленно докладывать обо всем, что может пролить свет на появление в районе вражеских диверсантов. Полетаев не задумывался, каким образом фальшивый номер «Правды» оказался в Венцах. Знал он твердо одно: надо немедленно изъять и другие фальшивки (вряд ли в хутор попал единственный экземпляр), нельзя допустить, чтобы фашистская лже-«правда» вывешивалась для всеобщего обозрения.
– Побойся бога, не гони так! – умолял Мокей. – Мне ж не двадцать, как тебе, а давно за полвека… Жалость и сострадание поимей!
Григорий не отвечал. И поняв, что слезные просьбы не ехать с такой бешеной скоростью ни к чему не приведут, что сержант сейчас глух и нем к любым жалобам, конюх Мокей Ястребов смирился. При каждом новом толчке он лишь громко охал и вновь прощался с жизнью. Лишь увидев вершину колокольни, а подле нее крыши хуторских домов, Мокей мысленно перекрестился: «Миновала меня на этот раз костлявая с косой, стороной обошла. От такой езды да по такой дороге вполне свободно и карачун мог приключиться. Как только сердце выдюжило и сам под колеса не вылетел?»
– Где висела газета? – стараясь перекричать шум мотора, спросил Григорий, когда мотоцикл миновал пустошь, затем ложбину и, оставив позади несколько окраинных домов, подъехал к коновязи.
– У школы! – ответил Мокей.
Сержант госбезопасности резко свернул в проулок, и мотоцикл понесся к окруженной забором школе.
– Тут! – крикнул конюх.
Григорий заглушил мотор, и мотоцикл замер.
Мокей с трудом привстал в коляске и шагнул на землю. Первые шаги дались конюху нелегко – ноги затекли за тряскую дорогу, стали ватными.
– Что за черт?! – Мокей оторопело заморгал выгоревшими ресницами.
На заборе, рядом со старой афишкой кинофильма «Трактористы», подле тетрадного листка с напоминанием о сроках сдачи яиц, висела газета «Правда» за минувшую субботу. Точная копия того фальшивого номера, какой рано поутру сорвал Мокей Ястребов и какой заставил сержанта госбезопасности забыть о всех делах и поспешить в глубинный хутор.
12
Он не любил затягивать террористический акт или красноречиво разглагольствовать перед ним, чем страдали другие боевики, устраивая из расстрела целый спектакль. Саид-бек привык справляться с «мокрым» делом быстро и молча. Стоило за спиной закрыться воротам конюшни, а глазам привыкнуть к полумраку, Саид достал пистолет и дважды мягко спустил курок, вначале выстрелив в председателя хуторского Совета, целясь ему под левую лопатку, затем в седоусого казака.
Вспугнутые выстрелами, в стойлах забились, заржали кони. К кислому запаху лежалого сена примешался быстро выветривающийся запах пороха.
Трофимов лежал, уткнувшись лицом в земляной пол правая штанина на ноге председателя поднялась, оголив деревяшку. Тупиков упал на спину и широко распахнутыми глазами с застывшими зрачками уставился в стропила крыши.
«Надо бы оттащить и завалить сеном, чтоб не мозолили глаза, – поразмышлял Саид-бек. – Впрочем, незачем пачкать рук».
Носком сапога он перевернул председателя и сорвал с его гимнастерки орден. Затем толкнул ворота конюшни, и те со скрипом отворились, впустив поток света.
…По данным НКВД СССР также разыскиваются:
Саид-бек , 1900 года рождения, уроженец Северного Кавказа, сын князя, магометанин.
В 1919 году есаул «дикой» дивизии Шкуро. Эмигрировал в Европу в 1922 году. Проживал в Праге, Париже, Берлине. Примыкает к ближайшему окружению хана Султан-Гирея Клыча. Один из активных деятелей по организации в Германии кавказско-магометанского националистического легиона и его подрывных действий в так называемом генеральном немецком округе «Таврия» в Крыму. Сотрудник германского управления «Иностранные армии – контрразведка», член центрального комитета эмигрантской «Народной партии горцев Кавказа», инструктор сформированного осенью 1941 года из советских военнопленных батальона «Бергманн».
Ярый националист. С отличием закончил школу германской разведки в Дальвитце близ Инстербурга в Восточной Пруссии. Награжден Железным крестом II степени, бронзовой медалью. В совершенстве владеет стрелковым оружием. Особо опасен при задержании.
Словесный портрет : рост ниже среднего, лицо овальное, лоб прямой, брови густые, глаза темно-карие. Особые приметы: в челюсти несколько золотых и металлических коронок, на подбородке глубокий шрам. Обмундирован в форму капитана Красной Армии…
13
Саид-бек очистил у порога прилипшую к подошвам сапог грязь, затем без стука вошел в дом, снял фуражку и прищелкнул каблуками:
– Желаю здравствовать!
– Раздевайтесь и присаживайтесь, – пригласил Камынин и обернулся к матери: – Это мой друг, однополчанин.
Старушка привстала со стула. Саид-бек взял протянутую ему сухую, с набухшими венами руку и прикоснулся к ней губами, чем несказанно смутил старушку, непривычную к такому обхождению.
– Рад познакомиться. И рад вашей встрече с сыном.
Портупею с ремнем, а за ними шинель и фуражку Саид-бек повесил у двери на вешалку. Дважды провел по голове расческой, выдув из нее волосок, спрятал в карман кителя и присел за стол.
Появление Федора, которого старушка не чаяла увидеть, а за ним товарища сына на какое-то время выбило мать из привычной колем. И, знакомясь с чернявым военным, она растерялась.
– Не обессудьте. Чем богаты… Время нынче, сами понимаете… К обеду уж кабанчика заколю… – Старушка прятала руки под фартуком, стыдясь сетки набухших на них вен. – Ежели б знала… За встречу полагается не всухомятку… К суседям сбегаю – может, у них чем разживусь…
Камынин властно остановил:
– Никуда бежать не надо. Достаньте, Саид. – И пока напарник развязывал вещевой мешок и выуживал из него фляжку, поставил на стол три граненые стопки. – Как жила без меня?
– Да как все.
– Вот и ладно. Как говорится – чтоб не журились. – Камынин поднял стопку. – За тебя, маманя!
– Мне на ферму надоть… – старушка выпростала руку из-под фартука, несмело взяла стопку. – За тебя, Федя. И за Ванятку нашего. Чтоб войне скорее конец пришел, и народному горюшку тоже. Супостату Гитлеру чтоб света больше не видать и в могиле лежать. – Она отпила глоток и замахала у рта ладонью.
– За батяню, мама! Пусть земля ему пухом будет! Старушка закивала. Глаза ее вновь набухли слезами.
Сквозь застилавшую взор пелену ей представилось, что за одним столом рядком сидят все трое ее мужиков: и погибший в гражданскую войну муж, и не подающий с начала войны о себе весточек Ваня, и на радость нежданно объявившийся Федор…
– Где?
– Да в конюшне, тута!
Григорий Полетаев перемахнул перегородившую двор жердину и бросился к воротам, которые поскрипывали под ветром на петлях. За сержантом госбезопасности спешила дородная казачка в наспех накинутом полушубке. Козий пуховый платок домашней вязки сполз у нее с головы, волочился краем по земле. У жердины женщина затопталась, затем подобрала юбку и полезла следом за Полетаевым.
Два хуторских коммуниста, казалось, спали на полу конюшни после сморившей их работы. Тупиков и Трофимов словно грелись друг подле друга.
– Вначале думала, что послышалось: уж больно глухой звук был. Потом кони захрупали с испугу. Ну я и… – Казачка жалась за спиной сержанта и прикрывала рот платком. – За Трофимихой побегли, уж и не знаю, как она переживет такое… А к Тупикову – горе-то какое! – и звать некого. Сродственников у него не осталось – все в лихую годину, сердечные, в одночасье померли…
Полетаев не отрываясь смотрел на двух хуторян на земляном полу и, казалось, не слушал причитаний казачки.
– Чужие в Венцах появлялись?
Казачка не успела ответить, как в распахнутых воротах конюшни вырос запыхавшийся Мокей Ястребов.
– Стало быть… – Мокей не договорил, поперхнулся. Потом сделал несмелый шаг к сержанту государственной безопасности и двум распростертым на полу членам партийной ячейки и остолбенел. – Да как же это? Я ж с ними с обоими поутру еще балакал… И Трофимова видел, как он в Совет хромал…
– Что узнал? – продолжая смотреть на убитых, спросил Полетаев. – Есть в хуторе посторонние?
Конюх замотал головой, словно все, что видел, было страшным сном и Мокей желал поскорее проснуться. Затем сказал:
– К Дарье Камыниной из армии на побывку сын приехал. И с ним еще кто-то из военных. Окромя их никто не объявлялся.
– Оружие при себе?
– Ружье дома держу. Одностволку. Уж и забыл, когда на зайцев с ним ходил…
– Держи. – Полетаев протянул гранату «лимонку». Мокей несмело взял ее.
– Зачем?
– Спрячь покуда. И пошли к Камыниной.
– Зачем? – повторил Мокей. – Я ее сынка хорошо знаю, еще несмышленышем помню. Старше тебя званием. Орден в боях на Халхин-Голе заслужил. Бравым мужиком вырос, весь в батьку.
– Пошли! – глухо приказал сержант.
14
Саид-бек похрустел на зубах огурцом.
– Отвык от домашнего уюта, – он потянулся за фляжкой, вновь наполнил рюмки. – Теперь буду считать своим долгом принять вас у себя в ауле. Если, правда, живы-здоровы мои родные.
– Под немцем они сейчас? – участливо спросила старушка.
Саид-бек не ответил.
– Обещаю вам, Камынин, лучшего барашка на вертеле.
– Где задержались? – перебил Камынин.
– Имел удовольствие познакомиться с местными партийцами.
– Сколько человек?
– Двое. Всего двое. Партийная группа здесь, к сожалению, малочисленная. – И чувствуя, что от него ждут подробностей, Саид добавил: – Поговорили. Тихо, без лишнего шума. Больше разговаривать не придется.
Камынин кивнул, поудобнее вытянул ноги и обернулся к матери:
– Помнишь, как отец за столом песни пел?
– Разве можно Петра забыть? Он и плясун был хоть куда. Годы его не брали.
– Это точно. Далеко было иным до бати в песне и пляске! Особенно когда за воротник зальет! – Камынин откинул голову и тихо затянул:
Прощай ты, город и местечко,
Прощай, родимый хуторок!
Прощай ты, девка молодая,
Ой, да прощай, лазоревый цветок!
Бывало, от зари до зорьки
Лежал у милки на руке…
Старушка заслушалась, подперла голову рукой, еще ниже склонилась над столом, и глаза у нее вновь повлажнели.
– А батькина гармошка-то цела. В сундуке все эти годы берегу. Просили уступить, да я не схотела. Вроде память…
В сенцах стукнула щеколда.
Саид-бек взглянул на Камынина, но тот был невозмутим, лишь на левой щеке заходил желвак.
– Не надо, – увидев, что рука напарника проворно юркнула в карман, приказал Камынин. – Без паники.
– Позвольте?
Не дожидаясь разрешения, дверь отворили. Чуть пригнувшись, чтоб не задеть фуражкой притолоку, в горницу вошел Григорий Полетаев. Глядя мимо хозяйки на ее гостей, поздоровался.
– Утро доброе, тетка Дарья. Здравия желаю, товарищи!
– Присаживайся, Гришенька, – заспешила старушка. – Окажи уважение. И радость со мной раздели: сынок возвернулся.
– Поздравляю! – Григорий снял фуражку, но за стол не сел, продолжая стоять у порога. – Извините, товарищи, но прошу предъявить документы. Время, сами понимаете, какое.
– Да сынок это мой! И товарищ его, – объяснила старушка.
– С кем имею честь? – спросил Камынин.
– Сержант госбезопасности Полетаев, товарищ батальонный комиссар! – представился Григорий, взглянув на петлицы гимнастерки Камынина. – Из райотделения НКВД.
– Тутошний он, – подтвердила старушка. – Из суседнего хутора родом.
– Вам воинский билет или командировочное предписание? – спросил Камынин.
– И то и другое.
– Пожалуйста.
Камынин залпом осушил рюмку, подцепив из тарелки малосольный огурец, и только потом достал бумажник.
«Удача, большая удача, что документы сработаны на мое настоящее имя. Этот сержантик знает мою мать, и для него было бы по меньшей мере странно прочесть в документах чужую фамилию. Пусть проверяет – все сделано на совесть, придраться не к чему», – размышлял Камынин, не торопясь выуживая из бумажника воинский билет и лежащий в нем листок командировочного предписания.
Он положил удостоверение на край стола. То же сделал и Саид-бек.
– Отчего не на фронте? – спросил Камынин.
– Просился и не раз. Сказали, что в тылу пока нужен…
Полетаев присел к столу и начал просматривать документы. Первые были на имя Камынина Федора Петровича.
– На службе, понятно, возлияния запрещены, – с улыбкой сказал Саид. – Но от чая, надеюсь, не откажетесь?
– От чая? – переспросил Полетаев. – Чай можно…
– Я мигом! – всполошилась старушка и засеменила в соседнюю комнату.
– Долго, товарищ батальонный комиссар, на границе с Манчжурией пришлось прослужить? Во времена тамошних боев, да еще у озера Хасан, я, признаюсь, очень завидовал всем вам…
«При чем тут Хасан?» – удивился Камынин и понял, что сержант спутал его с Иваном, принял за младшего брата.
– Завидовать не стоит. Сейчас война посерьезнее. Успеете отличиться.
«Хорошо, что не ведает о существовании у Ивана старшего брата, – продолжал размышлять Камынин. – Удачно и что мать не назвала меня по имени… Но если этот юнец сержантик вздумает сличать с портретом на стене, тогда я погиб. Хотя портрет давнишний, а мы с Ваней, говорят, похожи. По крайней мере, были прежде похожи…»
– А на финской побывали?
– Нет, – мотнул головой Камынин. – К сожалению. Ждал, что направят, но не дождался.
– Если б не война, в Венцах на площади памятник бы поставили. Вашему бате и его товарищам. Собирались перезахоронение устроить, – продолжал внимательно вглядываться в документы Полетаев.
– Памятник – это хорошо. Отец заслужил.
Камынин настороженно, ничем не показывая этого, наблюдал за действиями сержанта и с трудом сдержал чуть не вырвавшийся из груди вздох облегчения, когда Полетаев отложил его документы.
«Пронесло! Напрасно я волновался. Вот напарник – тот невозмутим. Удивительная выдержка».
Настала очередь документов Саид-бека. Их Полетаев смотрел так же придирчиво.
– Прошу извинить! – Он вернул Саиду документы, надел фуражку и, взяв под козырек, добавил: – Служба, сами понимаете.
– Бдительность – наше оружие, – улыбнулся Камынин.
– Желаю приятно отдохнуть!
– Вы забыли про чай, – напомнил Саид.
– Спасибо, товарищ капитан, в другой раз.
Отворилась, пропустив Полетаева, и затворилась дверь.
За столом остались двое.
– Могли бы настоять и оставить этого молоденького сержанта разделить с нами хлеб-соль, – с ухмылкой заметил Саид-бек.
– В игре не стоит заходить слишком далеко. Этого правила придерживаются не только артисты, – ответил Камынин. – Чем объясните появление энкэвэдиста? Неужели успели наследить?
– Я чисто работаю, – обиделся Саид-бек.
Стоило сержанту госбезопасности выйти из дома, как от стены отделился Мокей Ястребов. В глазах его застыл немой вопрос. И, предупреждая расспросы, Полетаев сказал:
– Все в порядке. Напрасно спешили.
– Чего меня с собой не взял?
– Нас никто не приглашал. Хватит и того, что я незванно-непрошенно явился.
– Дарья-то, небось, рада-радешенька?
– Спрашиваешь! К тебе бы сын приехал – тоже несказанно был бы рад.
Мокей посуровел:
– Мой не приедет. Мой в сыру землю закопан, чуть попозже Дарьиного мужика.
– Извини, к слову пришлось.
– Чего уж там…
– Сколько лет они не видались?
– Много. Почитай с тридцать пятого, когда Иван на побывку приезжал. Выходит, шесть лет минуло. Тогда он еще в лейтенантах ходил.
Полетаев резко повернулся.
– Кто?
– Чего «кто»? – переспросил конюх. – Про сына Дарьи Камыниной и Петра Камынина толкуем.
– Как ты его назвал? – перешел на шепот сержант. – Почему Иван? Его зовут Федором! Камынин Федор Петрович!
– Это старшего Федором нарекли.
Григорий Полетаев крепко схватил Мокея за отворот дождевика и притянул к себе.
– Не шути! Ежели запамятовал…
– Какие шутки? – обиделся конюх. – Я ж Ивана еще бесштанным пацаненком знал. На моих глазах вырос.
– В документах он Федор! Камынин Федор!
– Да… – конюх не договорил: – Федор?! Так энто, знать, старшой! Белопогонник! У самого Шкуро служил!
Мокей оттолкнул Григория и ринулся в дом. Перемахнул ступеньки крыльца, навалился на дверь и влетел в горницу.
– Возвернулся, паскуда? Думаешь, забыли в Венцах о твоих прежних делишках? – прерывисто дыша, выкрикнул с порога конюх, ненавидящим взглядом сверля приподнимающегося со стула Камынина. – За братана Ваню решил теперь спрятаться? Нет и не будет тебе места на родной земле!
Мокей надвинулся на Камынина и начал вырывать из кармана гранату. Но не успел: в бок Мокея Ястребова уперлось дуло револьвера. Саид-бек мягко спустил курок, затем еще раз.
Выстрелы в горнице с низким потолком прозвучали, глухо. И Мокей стал оседать. Чтоб удержаться, он судорожно схватился за скатерть, собрал ее в кулак, потянул за собой и, сметая на пол тарелки, рюмки, свалился у стола.
Все произошло за считанные секунды. И появление старого колхозного конюха, и брошенные им слова обвинения, и выстрелы Саид-бека.
Камынин взглянул на дверь в соседнюю комнату, потом на Саида, собрался строго отчитать напарника за поспешность, но услышал «Руки вверх!» и замер.
– Руки! Поднимите руки! И не пробуйте шевелиться! Стреляю без предупреждения! – повторил Полетаев. Он стоял на пороге. Дуло вороненого «ТТ» было направлено на Камынина.
«Жаль, отдал гранату Мокею! – подумал Григорий. – С одним пистолетом двоих не задержать. Придется стрелять – другого выхода нет. По ногам, чтоб живыми взять…»
Камынин чуть шевельнулся.
– Ну! – прикрикнул Полетаев. Не имея возможности одновременно следить за двоими, он перевел взгляд, а с ним и пистолет с Камынина на Саида, потом обратно на Камынина, отчего на миг один из диверсантов оказался вне поля наблюдения.
И этого мига было достаточно Саид-беку. Натренированно и заученно, не вынимая руки из кармана, он выстрелил сквозь ткань кителя в молодого сержанта, зная, что не промахнется.
Полетаев отлетел в сторону и выстрелил в Камынина, затем в Саида.
«Зря это я… – подумал сержант госбезопасности. – Поспешил… – Он упал, больно ударившись плечом о спинку стула и, чтоб увернуться от выстрелов, резко перевернулся. – Зря…» – вновь подумал Григорий и собрался было вскочить, но на него навалилась неведомая тяжесть, которая сдавила дыхание, сделала руки бессильными, веки налила свинцом.
Последним, что мелькнуло в сознании сержанта госбезопасности, проваливающегося в небытие, было опять же недовольство собой, своими поспешными действиями…
В горнице пахло порохом. В углу под божницей сидел, скрючившись, Федор Камынин, в стороне, с оскалом рта, лежал Саид-бек, рядом Мокей Ястребов. У двери, продолжая сжимать в руке «ТТ», привалился к стене Григорий Полетаев…
